Невеста Данкена

Глава 10

Риз снова пробежался по цифрам, но итог был тем же. Он поднялся на ноги и выглянул в окно, руки сжались в кулаки, челюсть напряглась. Все эти годы работы. Все эти проклятые годы работы пошли коту под хвост.

Он сделал все мыслимое и немыслимое, сократил все расходы, пока не осталось ничего, что можно было сократить, и все же эти цифры черным по белому показывали: он проиграл. Январская снежная буря, которая убила половину стада, отбросила его настолько далеко назад, что банк больше не сможет вытягивать его. Он не сможет рассчитаться по закладной, и отсрочки больше не будет.

У него было три варианта действий: во-первых, он может отказаться от права выкупа закладной в банке вследствие просрочки, и они потеряют все; во-вторых, мог, согласно 11 главе «Кодекса США о банкротстве», объявить себя банкротом и сохранить ранчо, но навсегда потерять доверие банков к себе; и, в-третьих, он мог принять предложение Роберта об инвестировании. Риз мрачно улыбнулся. Третий вариант годился, только если предложение Роберта все еще оставалось в силе, поскольку тот делал его, когда ранчо приносило доход, сейчас же оно стало убыточным.

Именно потому, что Риз был так близок к воссозданию ранчо, так близок к избавлению от долговой зависимости, финальное поражение казалось ему настолько горьким. То, что Эйприл начала почти восемь лет назад, наконец, осуществилось: его ранчо уничтожено. Кто знал, как она рассуждала? Возможно, она сделала это, потому что он так сильно любил ранчо, сильнее, чем когда-либо даже думал, что любит ее. Оно было всем в его жизни, и он потеряет его, если Роберт Кэннон все же не захочет стать инвестором. Риз снова прокрутил все варианты, но Роберт был его единственным шансом, причем слабым, потому что, когда Роберт увидит цифры, он должен быть дьявольски рисковым игроком, чтобы пойти на эту сделку. Риз не питал больших надежд, но он предпримет эту попытку, потому что не может поступить иначе. Теперь ему нужно принимать во внимание не только себя; у него была Маделин, и он сделает все возможное, чтобы сохранить для нее дом. Она не вышла бы за него, если бы его ожидало банкротство или потеря имущества.

Сейчас был март; на земле все еще лежал снег, но в воздухе витало пульсирующее обещание весны. Примерно на следующей неделе на деревьях и кустарниках начнут набухать почки; земля оживет, но у него во рту стоял привкус горечи, потому что, возможно, это была последняя весна, которую он увидит на своем ранчо.

Он мог слышать, как Мэдди на кухне подпевает радио, собирая ингредиенты для пирога. Она стала настолько искусна в приготовлении сдобы, что его рот начинал увлажняться всякий раз, когда до него долетали эти теплые запахи. Она была счастлива здесь. Он женился на ней, не ожидая ничего большего, кроме партнера по работе, но вместо этого получил теплую, умную, забавную и сексуальную женщину, которая любила его. Казалось, она никогда не стеснялась этого, никогда не пыталась давить на него, требуя большего, чем он мог дать. Она просто любила его и не пыталась это скрывать.

Он не знал, как рассказать ей, но она имела право знать.

Когда он вошел, она слизывала тесто для кекса с деревянной ложки и, подмигнув, протянула ему ложку.

– Хочешь облизать?

Ее пальцы тоже были выпачканы тестом. Он начал с ее пальцев и проделал дорожку до ручки ложки, слизывая языком сладкое тесто. Когда ложка была чиста, он перевернул ее пальцы, удостоверяясь, что получил все.

– Что-нибудь еще?

Она взяла миску и провела пальцами по ее краям, затем засунула их себе в рот, слизывая тесто.

– Твоя очередь.

Они вычищали миску, словно два ребенка. Это, вероятно, была самая подкупающая черта Мэдди – непринужденность, с которой она находила жизненные удовольствия, и она научила его снова радоваться. Это были обычные простые вещи, вроде их пустяковой игры или облизывания миски, но он забыл, что значит весело проводить время, пока она не вошла в его жизнь.

Риз очень не хотел говорить ей, что они могут потерять свой дом. Мужчина должен заботиться о своей жене. Возможно, это было старомодно и по-шовинистки, но именно так он чувствовал. То, что он был не в состоянии обеспечить ее, словно кислота, разъедало его гордость.

Он вздохнул и положил руки ей талию, его лицо стало угрюмым.

– Нам надо поговорить.

Она осторожно взглянула на него.

– Мне никогда не нравились беседы, которые начинаются с такой фразы.

– Эта тебе тоже не понравится. Но это важно.

Она подняла взгляд на его лицо, ее глаза стали мрачными, пока она изучала выражение его лица.

– Что случилось?

– Потеря половины стада подкосила нас. Я не могу заплатить по закладной, – сказал он максимально кратко и откровенно.

– Разве мы не можем попросить продлить срок…

– Нет. Если бы у меня было целое стадо в качестве имущественного залога, то это было бы возможным, но у меня нет достаточного количества скота, чтобы покрыть неуплаченный долг.

– Роберт сказал, что у тебя лучшая голова для бизнеса из всех, что он когда-либо видел. Что мы должны делать и что мы можем сделать?

Он обрисовал три варианта, которые могли случиться, и она слушала его с сосредоточенным выражением лица. Когда он закончил, она спросила:

– Почему ты думаешь, что предложение Роберта уже не в силе?

– Потому что ранчо теперь убыточно.

– Ты все еще здесь, и это на тебя, а не на энное количество коров он хотел делать ставку. – Затем добавила: – Есть еще один вариант, о котором ты не упомянул.

– Какой?

– Я говорила тебе, что у меня есть немного денег…

Он опустил руки.

– Нет. Я уже объяснял тебе.

– Почему нет? – спокойно спросила она.

– Это я тоже уже говорил тебе. Ничего не изменилось.

– Ты хочешь сказать, что, действительно, скорее бросишь ранчо, нежели позволишь мне вложить в него деньги?

Его глаза напоминали кремень.

– Да, именно это я и хочу сказать. – Мэдди сильно изменила его отношение ко многим вещам, но этот единственный пункт все еще оставался неизменным и столь же твердым, как прежде. Деловой партнер – это одно, потому что его права ограничены контрактом. Брак был чем-то другим, подчиняющимся прихотям судьи, не принимающего во внимание справедливость. Эйприл доказала это.

Маделин отвернулась, прежде чем выражение лица выдало ее. Ни за что на свете она не позволит ему увидеть, какую боль ей причинил его ответ. Безупречно сохраняя контроль, она сказала:

– Это твое ранчо, ты и решай.

– Точно, и это останется моим ранчо и моим решением до того дня, когда я его потеряю.

Готовя ужин, Маделин размышляла, и в ней нарастала решительность. Если Риз думает, что она будет стоять в сторонке и смотреть, как гибнет ранчо, хотя у нее есть средства, чтобы спасти его, то он скоро поймет, что ошибается. Маделин не знала сумму платежа по закладной и говорила правду, сообщая о том, что ее сбережения далеки от того, чтобы называться состоянием, но, несомненно, их было достаточно, чтобы выиграть некоторое время, пока дела на ранчо не станут более устойчивыми.

Риз никогда не говорил, что любит ее. Возможно, он и не любил, но Маделин думала, что, по крайней мере, не безразлична ему. Конечно, он желал ее, хотя было верно, что мужчина мог физически вожделеть женщину, не воспринимая ее как личность. Если он, прожив с ней девять месяцев, все еще верил, что она способна сделать то, что совершила Эйприл, значит, он не был так увлечен ею, как она думала. Она была счастлива, но теперь ее счастье таяло на глазах.

Сейчас было не время рассказывать ему о своей беременности. Или, возможно, наоборот. Может быть, новость о ребенке приведет его в чувство, убедит, что она никуда не уйдет, и они должны воспользоваться любыми средствами, находящимися в их распоряжении, чтобы спасти наследство их ребенка.

Но она не сказала ему. Настроение Риза сменилось с молчаливого на язвительно-саркастичное, как бывало всегда, когда он сердился, а Маделин, в свою очередь, не чувствовала желания доводить его до белого каления. Хотя она была всего на втором месяце, уже начинала ощущать признаки беременности в снизившейся энергии и легкой тошноте – не лучшее время для борьбы со своим мужем.

Уезжая следующим утром, он все еще пребывал в плохом настроении и взял с собой обед, а это означало, что он не вернется до ужина. Маделин колебалась не более пяти минут.

Конечно, ей не нравилось действовать за его спиной, и она знала, что позже придет расплата, но это был единственный способ. Путь до Биллингса был долгим; она может не успеть вернуться раньше него, но Маделин решила, что будет разбираться с осложнениями по мере их возникновения. Пока она будет там, то также наведет справки об акушере, потому что в Круке не было никаких докторов, и она не знала другого города ближе Биллингса. Кто знает, как все обернется, подумала она, когда придет срок, а врач будет от нее на расстоянии трех часов езды.

Она торопливо оделась, достала свою чековую книжку и необходимые документы, и побежала к автомобилю. На нем стояли зимние шины на случай необходимости, но шоссе было расчищенным, поэтому она надеялась, что все будет благополучно.

Она ехала быстро, но аккуратно, радуясь, что ей не приходилось бороться с плотным движением, и добралась до банка к одиннадцати тридцати. Она знала, с кем имел дело Риз, поскольку прежде сопровождала его, и ей пришлось просто подождать пятнадцать минут, прежде чем мужчина смог принять ее.

Он улыбнулся фирменной банкирской улыбкой и протянул руку.

– Доброе утро, миссис Данкен. Что мы можем сделать для вас?

– Доброе утро, мистер Ван-Роден. Я бы хотела узнать величину нашего долга по закладной.

Он погладил верхнюю губу, словно носил усы, которых на самом деле у него не было, и принял задумчивый вид.

– Ну, я не уверен, что могу сказать вам. Видите ли, заклад оформлен на имя вашего мужа.

Она не стала пытаться оспаривать бюрократические или банковские правила и перешла прямо к сути дела.

– Я хочу погасить его, если он менее двухсот тысяч долларов.

Ничто так не привлекало внимание банкира, как деньги. Он пожевывал губу, изучая Маделин. Она сидела очень спокойно, позволяя ему сделать выводы, опираясь на ее внешний вид, хотя этим утром она преднамеренно оделась в один из своих нью-йоркских костюмов и закрутила волосы. Если он сможет прочитать что-либо по костюму темно-серого цвета с розовой шелковой блузой и прикрепленной к отвороту переливающейся брошью в виде павлина, пусть радуется любым умозаключениям, к каким только сможет придти.

Он принял решение с минимальными колебаниями.

– Позвольте мне проверить счет, – сказал он. – Я скоро вернусь.

Она ждала, уверенная в результате. Не было такого банка, который отказался бы от выплаты ссуды, независимо от того, кто осуществляет платеж. Она предположила, что любой незнакомец мог зайти с улицы и оплатить любую выбранную им ссуду, если у него были средства сделать это.

Ван-Роден вернулся менее чем через пять минут с пачкой бумаг в руке.

– Я полагаю, что мы готовы поговорить о деле, миссис Данкен. У мистера Данкена недостаточно средств на его текущем счету, чтобы покрыть ссуду, итак, как вы предлагаете погасить ее?

– У меня есть капитал, переданный моей бабушкой в доверительное управление, мистер Ван-Роден. Я перевела его из Нью-Йорка в другой банк здесь, в Биллингсе. Но для начала скажите, неоплаченный долг по закладной меньше двухсот тысяч?

Он кашлянул. – Да, это так.

– Тогда я вернусь. Теперь я пойду в мой банк, чтобы перевести эти деньги на свой текущий счет. С тех пор, как мне исполнилось двадцать пять, у меня имеется к ним полный доступ, так что, это не составит никакой проблемы.

Он придвинул к ней телефон.

– Позвоните им, чтобы они вас впустили. Вскоре они закроются на обед.

Она улыбнулась ему, потянувшись к телефону.

– Между прочим, вы не знаете хорошего акушера?

Позднее, телефонный звонок устроил для нее возможность войти в другой банк с боковой двери. Час спустя она вернулась в первый банк с банковским чеком в руке на сумму, которую Ван-Роден сообщил ей перед уходом.

Она подписала необходимые бумаги и вышла из банка с распиской на ранчо и бумагами, подтверждающими, что долг полностью погашен. Она также записалась на следующей неделе на прием к акушеру жены Ван-Родена. Садясь в автомобиль, она усмехнулась. Связи имели свою выгоду, даже такую невероятную. Бедный мистер Ван-Роден мгновение казался испуганным просьбой порекомендовать акушера, после чего принес свои поздравления.

У нее не было иллюзий, что теперь все станет прекрасно лишь потому, что она рассчиталась по закладной. Она сделала это не бездумно; Маделин полностью осознавала, что Риз придет в ярость, но была намерена бороться за их будущее, за будущее их ребенка. Ей придется иметь дело со шрамами, оставленными первым браком Риза, и это будет куда серьезнее, чем покраска дома. Он и в самом деле составил тогда примечание, заявляющее, что возместит ей стоимость краски и затраченную рабочую силу, что, по ее мнению, было нелепым, но показывало, насколько он был непреклонен в этом вопросе.

Но знать, что она должна рассказать ему, и знать, как рассказать, были две разные вещи. Она не могла просто заявить: «Я сегодня ездила в Биллингс, чтобы договориться о встрече с акушером, потому что беременна, и между прочим, пока была там, расплатилась по закладной». С другой стороны, это, несомненно, было бы хорошим примером убийства двух зайцев одним выстрелом.

Вернувшись домой приблизительно в четыре тридцать, она все еще была взволнована своими размышлениями. Никаких признаков грузовика Риза не было, возможно, он даже и не знает, что она отсутствовала. Если же он по какой-то причине приезжал домой, то сразу по возвращении начнет задавать вопросы, а чего она никогда не станет делать, так это лгать ему. Отсрочка разговора о закладной отличалась от прямой лжи.

Удивительно, насколько она устала, и удивительно, что при этом она чувствовала себя хорошо.

Если она правильно посчитала, где-то в конце октября или в начале ноября у нее появится его ребенок. Это знание походило на большое внутреннее тепло, и Маделин никогда не хотела чего-то сильнее, чем разделить его с ним. Только тревога Риза о ранчо удерживала ее от разговора с ним, потому что она не хотела заставлять его беспокоиться о чем-то еще. Жесткие линии на его лице стали глубже, а глаза в эти дни обычно были мрачными, поскольку он терял все, над чем так тяжело и так долго работал. Как она могла обременить его новостью, что теперь им придется оплачивать еще и медицинские счета?

Как она могла не сказать ему?

Пока она переодевалась, ее усталость внезапно стала нестерпимой. Она сражалась с ней, зная, что пришло время готовить ужин, но мысль обо всем предстоящем сделала усталость еще тяжелее, и ее внезапно замутило. Маделин прошиб пот, и она слабо опустилась на кровать. Что за великолепное время для «утреннего недомогания» – именно вечером в тот день, когда она так нуждалась во всех своих умственных способностях! Она минутку посидела, и тошнота прошла, но усталость оказалась сильнее. Она никак не могла набраться энергии даже для того, чтобы спуститься вниз; на веки и на конечности навалилось изнеможение, давя и на то, и на другое. Маделин со вздохом растянулась на кровати, ее глаза уже закрывались. Только короткий сон; это все, в чем она нуждалась.

Там и нашел ее Риз. Вернувшись домой, он обратил внимание, что свет на кухне не включен, но прежде чем войти в дом, позаботился о вечерних хозяйственных работах. Кухня была пуста, без каких-либо признаков готовящейся пищи, а дом странно тих.

– Мэдди? – Когда никакого ответа не последовало, его брови обеспокоено сдвинулись, проложив складку на лбу, и осмотрев нижний этаж, он начал подниматься по лестнице. – Мэдди?

Он включил свет в спальне, она была там, свернувшись бочком на кровати. Она не пошевелилась, даже когда зажегся свет. Он никогда не замечал, чтобы она дремала днем, и тотчас встревожился. Не заболела ли она? Утром она казалась здоровой. Риз был грязен после рабочего дня, но это его не заботило, когда он сел на край кровати и перевернул ее на спину. Маделин была теплой под его руками, но не горячей. Он потряс ее, и беспокойство сделало его тон резким.

– Мэдди, проснись!

Медленно затрепетав, ее веки поднялись, и она вздохнула.

– Риз, – пробормотала она, но не смогла удержать глаза открытыми.

Он потряс ее снова.

– Ты в порядке? Проснись. – Она неохотно очнулась, подняв руку, чтобы потереть глаза.

– Который час? – Затем она снова взглянула на него, вернувшись в сознание, и сказала: – О мой Бог, ужин!

– Ужин может подождать. С тобой все в порядке? – Ее сердце дрогнуло, когда она смерила его взглядом. Его стало серым от усталости, морщинки углубились, но в глазах светилось беспокойство, а не раздражение. Она неосознанно протянула руку и коснулась его щеки, погладив пальцами высокую линию скулы. Она любила в этом мужчине все, даже его упрямый характер. Она взяла его руку и опустила ее себе на живот.

– Я беременна, – прошептала она. – У нас будет ребенок.

Его зрачки расширились, и он глянул вниз на свою руку, лежащую на ее стройном теле. С того времени, когда она прекратила принимать противозачаточные таблетки, каждый раз занимаясь с ней любовью, он знал, что может оплодотворить ее, но высказанная реальность о ее беременности все еще была подобна физическому удару. Под его рукой рос его ребенок, полностью защищенный в ее небольшом плоском животе.

Он скользнул с кровати, встав рядом с ней на колени, все еще ошеломленный.

– Когда? – напряженно спросил он.

– В последнюю неделю октября или в первую неделю ноября.

Он расстегнул пуговицу и молнию на ее джинсах, затем отогнул края материи, чтобы коснуться кожи. Сдвинул ее трикотажную рубашку и медленно наклонился вперед, сначала – прижавшись к животу легким поцелуем, затем – опустив на него щеку. Маделин погладила его волосы и задумалась, будет ли ребенок таким же темноволосым, как он, или унаследует ее светлые волосы и оттенок кожи. Это были такие новые, изумительные размышления об их ребенке, созданном из обжигающей страсти, которая все еще горела меж ними. Внезапно следующие семь месяцев ожидания, прежде чем можно будет подержать его, увидеть, как сильные руки Риза станут нежными, когда он будет укачивать своего ребенка, показались слишком долгим сроком.

– Ты хочешь мальчика или девочку? – Все еще шепотом спросила она, как будто нормальная речь могла испортить сладость момента.

– Это имеет значение? – Риз протерся своей грубой щекой о ее живот, его глаза закрылись, наслаждаясь нежностью.

– Не для меня.

– И не для меня. – В комнате росла тишина, пока он полностью впитывал новость; потом он, наконец, поднял голову. – Ты чувствуешь себя больной?

– Меня немного тошнило, но по большей части я была ужасно уставшей. Я пыталась, но просто не смогла удержать глаза открытыми, – сказала она извиняющимся тоном.

– А сейчас ты в порядке?

Она задумалась, мысленно проверяя себя, затем кивнула.

– Все системы работают.

Он отступил и позволил ей подняться на ноги, затем прижал Маделин к себе и склонился к ее рту. Выражение его глаз было напряженным, когда он наградил ее твердым, отрывистым поцелуем.

– Ты уверена?

– Уверена. – Она улыбнулась и обвила его шею, сцепив руки и позволяя себе повиснуть на них. – Ты узнаешь, если я почувствую себя нездоровой. Я позеленею и опрокинусь.

Он обхватил руками ее ягодицы и прижал к себе, снова целуя ее, и на сей раз, в поцелуе не было ничего отрывистого. Маделин обняла его крепче, ее глаза закрылись, когда знакомая близость наполнила ее теплом. Она любила его так, что иногда это пугало ее; Маделин надеялась, что он будет помнить об этом.

Его любовные ласки той ночью были мучительно нежными и невероятно долгими. Казалось, он не мог насытиться ею, беря ее снова и снова, а потом надолго оставаясь в ней. Наконец, они так и уснули, ее нога была заброшена на его бедро, и Маделин подумала, что никогда не чувствовала себя прекраснее, чем сейчас, с Ризом в своих объятиях и его ребенком внутри своего лона.

Неделю спустя Риз возвращался домой из сарая с поверженным выражением на лице. Маделин наблюдала за ним из кухонного окна и понимала, что не может дольше откладывать. Она просто больше не могла позволить ему волноваться; лучше привести его в ярость, чем наблюдать, как морщинки с каждым днем все больше и больше углублялись на его лице. Он каждую ночь часами просиживал в своем кабинете, бесконечно просматривая книги, шагая и проводя руками по волосам, потом проделывал все снова лишь для того, чтобы опять увидеть те же самые цифры и никакой надежды.

Она услышала, как он вошел и снял грязные ботинки; потом в носках прошел на кухню.

– Грузовик нуждается в новом масляном насосе, – устало сказал он.

Она скрутила полотенце, которое держала в руках.

– Тогда купи его. – Напряжение сжало ее мускулы, и она сглотнула подступавшую тошноту.

Складка его рта была горькой.

– Зачем беспокоиться? Так или иначе, через месяц нас здесь не будет.

Она медленно повесила полотенце, затем повернулась к нему лицом, для поддержки прислонившись спиной к шкафу.

– Нет, мы будем здесь.

Он полагал, что знает, о чем она думала. Он мог позвонить Роберту, но тот должен быть круглым дураком, чтобы вложить сейчас деньги в ранчо. Он откладывал это, пока мог, и теперь не видел ничего, что можно было еще сделать. Маделин беременна; на завтра у нее назначен первый визит к доктору, и к указанному моменту понадобятся деньги. Потом их ожидают счета из больницы, а у него не было медицинской страховки. Это было одной из первых вещей, от которых он отказался.

– Я позвоню Роберту, – тихо промолвил он. – Но не слишком надейся.

Она распрямила плечи и глубоко вздохнула.

– Позвони Роберту, если хочешь, но только после того, как я скажу тебе то, что должна. Тогда ты будешь в другом положении и… – Она остановилась, беспомощно посмотрев на него, и начала снова.

– Я расплатилась по закладной из моего капитала, доставшегося в наследство от бабушки.

Мгновение он вообще никак не реагировал, только молча смотрел на нее, и в ней зародилась надежда. Потом его глаза начали холодеть, и она сжалась.

– Что? – очень тихо спросил он.

– Я расплатилась по закладной. Бумаги в моем ящике для нижнего белья.

Не сказав ни слова, он развернулся и пошел наверх. Маделин последовала за ним, ее сердце билось, как сумасшедшее. Прежде, не моргнув глазом, она противостояла его гневу, но сейчас все было по-другому. Это ударило его в самую болезненную точку.

Он резко распахнул ящик в тот момент, когда она вошла в спальню. Она не спрятала бумаги на дне; они лежали тут же, на виду. Он поднял их и просмотрел, отметив сумму и дату на документах.

Он не поднял взгляд.

– Как ты это устроила?

– Я поехала в Биллингс на прошлой неделе, в тот день, когда ты рассказал мне о закладной. Банки не заботит, кто оплатит ссуду, пока они получают свои деньги, и поскольку я твоя жена, у них не возникло вопросов.

– Ты решила, что свершившийся факт заставит меня передумать?

Ей хотелось, чтобы он перестал говорить этим мягким голосом. Когда Риз сердился, он ревел, и с этим она умела обращаться, но этот тон был чем-то новым.

Он поднял голову, и она вздрогнула. Его глаза походили на зеленый лед.

– Отвечай мне.

Она стояла совершенно неподвижно.

– Нет, я не думала, что ты передумаешь, и именно поэтому проделала все у тебя за спиной.

– Ты была права. Ничего не изменилось. Я увижу тебя в аду прежде, чем ты получишь хоть часть этого ранчо.

– Я не хочу отбирать у тебя ранчо. Я никогда этого не хотела.

– Надо отдать тебе должное, Мэдди, ты хорошо сыграла свою роль. Ты не жаловалась, ты поступала, как идеальная жена. Ты даже зашла настолько далеко, что притворилась, будто любишь меня.

– Я действительно люблю тебя. – Она шагнула к нему, протягивая руки. – Послушай…

Внезапно в нем прорвался гнев, и он швырнул ей пачку бумаг. Они рассыпались и закружились вокруг нее, спланировав на пол.

– Вот что я думаю о твоей так называемой «любви», – сказал он сквозь зубы. – Если ты думаешь, что сделав то, что, как тебе известно, я не смогу перенести, – это проявление «любви», значит, ты не имеешь никакого представления о том, что это такое.

– Я не хотела, чтобы ты потерял ранчо…

– Итак, тебя заботит только закладная. Любой суд по бракоразводным делам сочтет тебя теперь совладельцем, не так ли? Они посчитают, что я уговорил тебя вложить свое наследство в ранчо, и брачный контракт ни черта не будет значить. Проклятье, почему ты должна получить меньше, чем Эйприл? Так же, как у нее уже не получится, но земля стоит чертовски дорого.

– Я не хочу развода, я даже не думала о разводе, – сказала она в отчаянии. – Я хотела сохранить ранчо для тебя. По крайней мере, так у тебя есть шанс восстановить его, если только ты все не отвергнешь!

Он насмешливо произнес:

– Да, если цена ранчо возрастет, ты получишь больше.

– В последний раз повторяю, я не хочу развода!

Он протянул руку и зажал ее подбородок пальцами свирепо-игривым жестом.

– Так или иначе, ты легко можешь получить его, кукольное личико, потому что я чертовски уверен, что не хочу иметь жену, которая втыкает мне нож в спину подобным образом. Ты не была моим первоначальным выбором, и мне следовало прислушаться к своим инстинктам, но ты сделала меня таким же горячим, как в шестнадцать лет после моего первого раза на заднем сиденье. Эйприл была сукой, но ты хуже, Мэдди, потому что ты манипулировала и притворилась, что хотела только меня. Вот тогда-то ты вонзила мне лезвие меж ребер, настолько ловко, что я даже не заметил, как все случилось.

– Я хотела только тебя. – Она побледнела, ее глаза потемнели.

– Но ты не та, кого хочу я. Ты горяча на простынях, но у тебя нет того, что требуется для жены владельца ранчо, – безжалостно выпалил он.

– Риз Данкен, если ты пытаешься прогнать меня, у тебя хорошо получается, – нетвердо предупредила она.

Он поднял брови. Его тон был холодно вежлив.

– Куда бы ты хотела отправиться? Я тебя подвезу.

– Если ты спустишься с вершины своей гордости, то увидишь, как неправ! Я не хочу забирать ранчо. Я хочу жить здесь и воспитывать здесь наших детей. Мы с тобой не единственные, кого это затрагивает. Я ношу твоего ребенка, и это его наследие тоже!

Глаза Риза почернели, когда он вспомнил о ребенке, и его пристальный взгляд прошелся по ее стройной фигурке.

– Вообще-то, если подумать, ты никуда не едешь. Ты останешься здесь, пока не родится этот ребенок. Меня, черт возьми, не заботит, что ты будешь делать потом, но мой ребенок останется со мной.

В ней разрасталось оцепенение, отодвигая боль и гнев, которые увеличивались с каждым сказанным им словом. Она перестала что-то понимать. Перестала чувствовать. Он не любил ее и не верил в ее любовь, тогда что же было в их браке? Одни зеркала и фантазии, поддерживаемые сексом. Она смотрела на него, и ее глаза стали пустыми. Позже в них появится боль, но не сейчас.

Очень осторожно она произнесла:

– Когда ты успокоишься, то будешь сожалеть о своих словах.

– Единственная вещь, о которой я сожалею, это то, что женился на тебе. – Он поднял с комода ее сумочку и открыл.

– Что ты ищешь? – Она не сделала никаких усилий, чтобы отобрать у него сумочку. Было бы унизительно пытаться мериться с ним силой – перевес явно был не в ее пользу.

Он вынул ключи от автомобиля.

– Это. – Он опустил ее сумку и убрал ключи в свой карман. – Как я сказал, ты никуда не уйдешь, пока носишь в себе моего ребенка. Единственное перемещение, которое ты сделаешь – уберешься из моей кровати. Здесь есть еще три спальни. Выбирай любую, и держи свой зад там.

Он вышел из комнаты, очень стараясь не коснуться ее. Маделин опустилась вниз на кровать, ноги подкашивались под ней, словно спагетти. Она едва могла дышать, а перед глазами расплывались темные пятна. Ее сотрясал холодный озноб.

Она не знала, сколько прошло времени, прежде чем ее разум снова начал функционировать, но наконец это произошло, сначала медленно, затем с нарастающей скоростью. Ее охватил гнев, спокойный, глубокий, медленно разгорающийся, который вырос до состояния полного разрушения ее оцепенения.

Она встала и начала систематически переносить свои вещи из спальни Риза в комнату, где она спала той ночью, когда гостила у него. Она не перенесла несколько символичных вещей в надежде, что он возьмет верх над своим темпераментом, передумает и скажет ей остаться; она очистила спальню ото всех признаков своего присутствия. Бумаги по закладной она оставила лежать там, где они были, в середине комнаты. Пусть ходит по ним, если не захочет их собрать.

Если он хочет войны, она даст ему войну.

Гордость подстегивала ее остаться в своей спальне и не разговаривать с ним; беременность настаивала, чтобы она поела. Она сошла вниз и приготовила полноценную пищу, чтобы подсыпать немного соли на его раны. Если он не захочет съесть приготовленную ею еду, то сможет либо заняться готовкой самостоятельно, либо вовсе обойтись без нее.

Но когда она позвала его, он сел за стол и съел свою обычную дозу. Убирая блюда, она сказала:

– Не забудь об утреннем визите к доктору.

Он не взглянул на нее.

– Я отвезу тебя. Ты не получишь ключи.

– Прекрасно.

Тогда она поднялась наверх, приняла душ и легла спать.

Следующим утром по пути в Биллингс они не произнесли ни слова. Когда в приемной врача, заполненной женщинами на различных стадиях беременности, объявили ее имя, она встала и прошла мимо него, следуя за медсестрой. Он повернул голову, следя за грациозным покачиванием ее удаляющейся фигуры. Через несколько месяцев она потеряет свою грациозность, и ее походка станет ковыляющей. Его рука сжалась в кулак, и это было все, что он мог предпринять, чтобы удержаться от громкого ругательства. Как она могла так поступить с ним?

Маделин расспросили, поставили на учет, проверили, осмотрели и измерили. Когда она оделась, ее направили в кабинет врача, и через мгновение к ней присоединился Риз, следующий за доктором.

– Хорошо, все выглядит в норме, – сказал врач, сверяясь со своими таблицами. – Вы находитесь в хорошей физической форме, миссис Данкен. Ваша матка увеличена согласно тринадцатой или четырнадцатой неделе, а не девятой-десятой, как вы предполагаете, поэтому, может быть, вы ошиблись в предполагаемой дате зачатия. Когда вы приедете в следующий раз, мы сделаем ультразвук, чтобы уточнить срок. Возможно, это просто крупный ребенок или близнецы. Как я вижу, ваша бабушка по матери была из двойни, а многоплодные беременности обычно передаются по женской линии.

Риз сел прямо, его взгляд стал острым.

– Наличие близнецов представляют какую-нибудь опасность?

– Не слишком. Они обычно рождаются немного раньше, и нам нужно быть с этим осторожными. В вашем конкретном случае меня больше беспокоит крупный ребенок, нежели близнецы. Ваша жена, скорее всего, без проблем сумеет родить близнецов, поскольку обычно их вес при рождении ниже веса единственного ребенка. Общий вес больше, но вес каждого в отдельности меньше. Сколько вы весили, когда родились, мистер Данкен?

– 4 килограмма 600 граммов. – Его рот мрачно сжался.

– Я бы хотел обратить пристальное внимание на вашу жену, если к моменту родов вес ребенка превысит три с половиной килограмма. У нее узкий таз, не настолько, чтобы волноваться, но четырехкилограммовый ребенок, вероятно, потребует кесарева сечения.

Сказав это, он начал говорить с Маделин о ее диете, витаминах и отдыхе, дал ей несколько буклетов о предродовой подготовке. Когда полчаса спустя они уехали, Маделин была увешена рецептами и обучающим материалом. Риз заехал в аптеку, где закупил выписанные препараты, затем снова направился домой. Маделин безмолвно сидела рядом, распрямив спину. Когда они вернулись домой, Риз понял, что за весь день она ни разу не взглянула на него.