Невеста Данкена

Глава 3

– В округе не слишком активная ночная жизнь, но если хотите пойти потанцевать, приблизительно в двадцати милях отсюда есть пивная, а по совместительству еще и кафе.

Маделин помедлила.

– Вы не будете возражать, если мы просто останемся здесь? Вы, должно быть, устали, я – так уж точно. Я бы охотнее подняла ноги и расслабилась.

Риз молчал. Он не ожидал, что она откажется, и, несмотря на усталость, с нетерпением ждал, как будет обнимать ее во время танца. К тому же, люди вокруг них разбавили бы его сосредоточенность на ней и напряжение от пребывания с нею наедине. Проклятье, она была не для него.

С другой стороны, он оставался на ногах с четырех утра, и предложение расслабиться дома звучало божественно.

– Мы могли бы поиграть в «Монополию». Я видела игру в книжном шкафу, – сказала она. – Или в карты. Я знаю, как играть в покер, «Блэк джек», «Лопаты», «Черви», «Рамми», «Шанхайского козла», «Старую деву» и «Квартет».

Он кинул на нее внимательный взгляд. При таком невероятном списке она выглядела невинной, как ангел.

– Я потерял карты для игры в «Старую деву», но мы можем поиграть в «Рамми».

– Джокеры, валеты, тройки, пятерки, семерки и Рэйчел на усмотрение, – быстро сказала она.

– С другой стороны, по телевидению сегодня вечером показывают бейсбол. Что такое Рэйчел?

– Это бубновая королева. Знаете, у них есть имена.

– Нет, я не знал. Вы это сами придумали?

– Нет. Рэйчел – это бубновая королева, Пэлас – дама пик, Юдифь – дама червей, и Эгейн – трефовая королева.

– А у королей и валетов есть имена?

– Не знаю. Этот кусочек информации никогда не приходил ко мне.

Он снова оглядел ее, затем откинулся спиной на кушетку и сложил ноги в ботинках на журнальный столик. Она заметила искорку зеленого света в его глазах, когда он сказал:

– Маленькое пластмассовое приспособление на кончиках ваших шнурков называют «аксельбант».

Она спародировала его позу, ее губы изогнулись от сдерживаемого смеха.

– Впадину на дне бутылки шампанского называют «a punt»[1]

– Пустое место между горлышком бутылки и жидкостью называют «ullage»[2].

– Только что сформировавшийся эмбрион называют «зиготой».

– «Суп из ласточкиных гнезд» готовят из гнезд стрижей, которые мастерят их с помощью клейкого вещества, выделяющегося у них пол языками.

Глаза Маделин прелестным образом округлились, но она приняла вызов.

– Розовые фламинго розовые из-за того, что едят очень много креветок.

– Солнечному свету требуется восемь минут и двадцать секунд, чтобы достигнуть Земли.

– Домашняя муха летает со скоростью пять миль в час.

– Муравей может поднять тяжесть, в пятьдесят раз превышающую его собственный вес.

Она остановилась и задумчиво посмотрела на него.

– Вы соврали про птичьи гнезда?

Он покачал головой.

– Сдаетесь?

– Никогда не использую все свои боеприпасы при первом залпе.

Больше не будет возможности для последующих залпов, подумал он. Приблизительно через восемнадцать часов он посадит ее в самолет, летящий обратно в Нью-Йорк, и больше они никогда не увидятся.

Упавшая между ними тишина казалась немного неловкой. Маделин встала и улыбнулась ему.

– Если не возражаете, я оставлю вас с вашим бейсболом. Хочу посидеть на веранде, покачаться и послушать лягушек со сверчками.

Риз наблюдал за ленивым покачиванием ее бедер, пока она оставляла комнату. Через минуту, когда она села на качели, он услышал лязг цепей; затем их мерный скрип, когда Маделин начала раскачиваться. Он включил телевизор и, как ни странно, немного посмотрел игру, но его мысли не покидало ритмичное поскрипывание. Он выключил телевизор.

Маделин качалась и мечтала, закрыв глазами, но открыла их, когда услышала, как рядом открылась дверь, а затем стук его ботинок по деревянному полу. Он остановился в нескольких шагах от нее и прислонился плечом к одному из столбиков.

Вспыхнула зажигалка; затем осветился кончик сигареты, когда та начала гореть. Маделин разглядывала тусклую фигуру, желая, чтобы у нее было право встать, подойти к нему, обхватить руками его талию и положить голову на плечо. Когда он не заговорил, она снова закрыла глаза и начала покачиваться в мирной темноте. Поздняя весенняя ночь была уютной, вокруг копошились ночные существа, занимаясь своими делами. Это была та жизнь, которую она хотела, жизнь рядом с землей, где природа дарила спокойствие.

– Почему вы ответили на объявление?

Его грубоватый голос был тихим, не нарушающим ночь. Прошло несколько секунд прежде, чем Маделин открыла глаза и ответила.

– Думаю, почти по той же причине, по которой вы его разместили. Частично из любопытства, признаю, но я также хочу выйти замуж и обзавестись семьей.

– Чтобы сделать это, у вас нет необходимости переезжать сюда.

Она сказала:

– Возможно, я это сделаю, – и была совершенно серьезна.

– У вас совсем нет друзей в Нью-Йорке?

– У меня есть друзья, но никого, к кому бы я относилась серьезно, за кого хотела бы выйти замуж. И я не думаю, что хочу жить в Нью-Йорке. Это место замечательно.

– Вы видели его лишь в лучших проявлениях. Зима здесь – замороженный ад. В каждом месте есть свои недостатки.

– И свои преимущества. Вы бы не остались здесь, если бы не думали, что положительные стороны перевешивают отрицательные.

– Я вырос здесь. Это мой дом. Эскимосы тоже привязаны к своим домам, но я не стал бы там жить.

Маделин повернула голову и всмотрелась в ночь, предчувствуя, что за этим последует и желая, молясь, чтобы он не произнес этого. По тому, как он бросал эти тонкие преграды и возражения, она могла догадаться, что он собирается сказать.

– Маделин. Вы не приживетесь здесь.

Ее правая нога поддерживала медленный, равномерный ритм покачивания.

– Итак, этот поездка закончится отказом?

– Да.

– Даже не смотря на то, что вас влечет ко мне? – В темноте она могла действовать смелее, чем при других обстоятельствах. Если слабое сердце никогда не завоюет прекрасную леди, она была уверена, что и прекрасная леди со слабым сердцем, также, никогда не победит.

– Эта искра взаимна. – Он погасил сигарету мыском ботинка и спихнул ее во двор.

– Да. Итак, почему я не подхожу для ваших целей?

– Вы бесспорно подходите для кровати, – сказал он мрачно. – Я хотел бы взять вас туда прямо сейчас. Но помимо постели вы не подходите во всем.

– Пожалуйста, объясните. Мне нравится понимать отказы.

Внезапно он отодвинулся от столбика и сел рядом с ней на качели, отчего они просели и заметались под его весом. Одним крепко поставленным ботинком он взял под контроль движение и снова начал мягкое покачивание.

– Я уже был женат в течение двух лет. Вы во многом похожи на мою первую жену. Она была горожанкой, любила вечеринки и многообразие большого города. Она никогда прежде не бывала на ранчо и считала, что это будет романтично, как в кино, пока не поняла, что большую часть времени владелец ранчо проводит за работой, а не за развлечениями. Еще до наступления зимы она уже была встревожена, и это оказались только цветочки. Наш второй год был сущим адом.

– Не судите меня по кому-то еще, Риз Данкен. Только потому, что жить здесь не понравилось одной женщине, вовсе не означает, что это не понравится другой.

– Человек, который не учится на своих ошибках – круглый дурак. Когда я женюсь снова, это будет женщина, которая знает, на что похожа жизнь на ранчо, которая будет в состоянии работать со мной. Я не стану снова рисковать ранчо.

– Что вы подразумеваете?

– Это ранчо когда-то было одним из самых крупных и процветающих. Оглядевшись по сторонам, можно заметить, что оно было гораздо больше, чем сейчас. У меня было два лучших племенных быка на четыре штата, хорошо работающая программа осеменения, более чем четыре тысячи голов скота и пятьдесят работников. Потом я получил развод. – Он поднял руку и положил ее на качели. Она видела лишь его профиль, но даже в темноте могла различить жесткую линию рта, услышать горечь в его голосе. – Семья Эйприл имела большое влияние на судью. Он согласился, что два года в качестве моей жены дают ей право на половину моего имущества, но она «смилостивилась» и решила, что единовременная денежная компенсация ее более чем устроит. Я оказался на грани разорения, был вынужден продать почти все, чтобы откупиться от нее. Я продал землю, которая принадлежала моей семье более ста лет. Это произошло семь лет назад. С тех пор я работал, как чертов раб, чтобы просто держаться на плаву, и только в этом году, я кажется, наконец-то, снова получу прибыль. Я хочу детей, которым смогу передать это ранчо, но на сей раз, сделаю лучший выбор женщины.

Она была потрясена причиной его положения, но говорила все еще едко:

– Что относительно любви? Как она вписывается в ваши планы?

– Никак, – ответил он ровным тоном.

– Что, если ваша жена захочет большего?

– Я не планирую кормить ее красивыми обещаниями. Она будет знать, что для меня на первом месте. Но я буду хорошим мужем. Я не изменяю и не обращаюсь с женщинами плохо. Все, чего я хочу от жены – это верности, компетентности и чтобы она ценила то же, что ценю я.

– И была готовой стать племенной кобылой.

– Это тоже, – согласился он.

Разочарование было столь острым, что ощущалось, как удар ножа в грудь. Он собирался жениться на ком-то другом. Она отвела взгляд и взяла свои чувства под жесткий контроль, в котором сейчас нуждалась.

– Тогда я желаю вам удачи. Надеюсь, на сей раз у вас будет счастливый брак. У вас есть еще претендентки?

– Еще две. Если кто-либо из них заинтересуется жизнью на ранчо, то я, вероятно, попрошу ее выйти за меня замуж.

Он воспринимал это столь же расчетливо, как любую коммерческую сделку, чем в сущности это для него и было, даже притом, что ему предстоит спать со своим деловым партнером. Маделин, возможно, закричала бы от такой растраты страсти, но она держалась за свой контроль. Все, что она могла теперь сделать, это сократить свои потери и попытаться забыть его настолько, чтобы всю оставшуюся жизнь не сравнивать с ним каждого встреченного мужчину.

Темнота скрыла опустошение в ее глазах, когда она сказала:

– Американский заяц может бежать с такой же скоростью, как скаковая лошадь – на коротком расстоянии, конечно.

Он не замедлил отбиться.

– Группу медведей называют ленью.

– Тихий океан покрывает почти шестьдесят четыре миллиона квадратных миль земли.

– Английская булавка была изобретена в 1849 году.

– Нет! Так давно? Молнии были изобретены в 1893, и это к лучшему, потому что вы бы возненавидели застегиваться на английскую булавку.

Следующим утром, на обратном пути к Биллингсу, она была молчалива. Вечер закончился хорошо, они веселились над совместным запасом разрозненных фактов, но напряжение сказалось на ней в форме бессонной ночи. Ей была невыносима мысль никогда больше не увидеть его, но она во что бы то ни стало настроилась держать свою боль в себе. Она ничего на добьется, проливая по нему слезы, хотя именно это ей хотелось сделать.

Он также выглядел утомленным, что было неудивительно, думала она, учитывая, как рано ему приходилось вставать в течение прошлых двух дней и как много ездить. Она произнесла:

– Сожалею, что доставляю вам столько неприятностей и приходится отвозить меня обратно.

Он стрельнул в нее взглядом, прежде чем снова обратить внимание на дорогу.

– Вы также съездили впустую.

Итак, ее занесли в категорию «пустых поездок». Горько усмехнувшись, она задумалась, а не были ли другие ее свидания за все эти годы только лишь лестью?

Когда они достигли аэропорта, до посадки в самолет оставалось всего полчаса. Он хорошенько рассчитал это, подумала она. Ей не придется торопиться, но, с другой стороны, для долгого прощания не оставалось времени, и она была рада. Она не знала, сколько сможет выдержать.

– Вам нет необходимости парковаться, – сказала она. – Просто позвольте мне выйти.

Он бросил не нее еще один взгляд, но этот был странно сердитым. Он ничего не ответил, просто припарковался и обошел вокруг, чтобы открыть для нее дверь. Она быстро выскочила, прежде чем он успел поймать ее за талию и вновь помочь выйти.

Рот Риза мрачно сжался, когда он положил руку ей на поясницу и пошел в терминал. По крайней мере, юбка, которую она сегодня надела, была достаточно свободной, чтобы в ней можно было легко перемещаться, но из-за способа, которым она покачивалась вокруг, сводила с ума так же, как та тесная белая юбка. Он продолжал думать, что эту даже еще легче будет убрать с пути.

Когда они подошли к воротам терминала, ее полет только что объявили. Она с улыбкой повернулась к нему, что стоило ей неимоверных усилий, и протянула руку.

– До свидания, Риз. Желаю вам удачи.

Он взял ее за руку, чувствуя гладкую текстуру ее кожи, в отличие от его грубой, мозолистой ладони. Она была чрезвычайно гладкой и шелковистой повсюду, и именно по этой причине он отсылал ее прочь. Он посмотрел на ее мягкие губы, которые разомкнулись, когда она начала говорить что-то еще, и в нем волной поднялся голод, сокрушая барьеры и сметая все на своем пути.

– Я должен тебя попробовать, – сказал он низким, резким тоном, поднимая вверх ее руку, чтобы она обхватила его за шею. – Всего один раз. – Его вторая рука обняла ее за талию и притянула ближе, пока он опускал голову.

Это не был вежливый, прощальный поцелуй. Он был жестким и глубоким. Его рот был горячим и неистовым, со вкусом табака и его самого. Маделин положила другую руку ему на шею и ухватилась за него, потому что ее ноги стали ватными. Губы открылись под давлением его рта, и он взял ее своим языком. Он до боли крепко прижал ее к себе, сминая о свою грудь ее груди и покачивая ее бедра у твердой, ноющей выпуклости его мужественности.

Она смутно слышала других людей вокруг них. Это не имело значения. Он занимался с нею любовью своим ртом, возбуждая ее, удовлетворяя ее, вкушая ее. Он увеличил наклон своей головы, устойчивее прислонив ее голову к своему плечу, и поцеловал со всей обжигающей чувственностью, которую она ощутила в нем с первого взгляда.

Ее сердце остановилось в то время, как удовольствие сменило шок, стремительно возрастая почти до невыносимого напряжения. Она не только приветствовала вторжение его языка, она встретила его своим собственным, занимаясь с ним любовью с такой же, как у него, уверенностью. Он задрожал, и в течение секунды его объятия сжались настолько свирепо, что она застонала в его рот. Звуки тотчас прекратились, и он поднял голову.

Тяжело дыша, отстранившись лишь на дюйм, они уставились друг на друга. Выражение его лица было жестким и чувственным, глаза горели возбуждением, губы все еще мерцали влажностью их поцелуя. Он снова нагнулся к ней, когда его остановило еще одно объявление ее рейса, и он медленно выпустил ее.

Все ее тело изнывало по нему. Маделин ждала, надеясь, что он скажет слова, которые задержат ее здесь, но вместо этого он произнес:

– Тебе лучше идти, а то пропустишь свой рейс.

Она не могла говорить. Вместо этого она кивнула и пошла прочь на подгибающихся ногах, не оглядываясь назад. Для взрослой женщины было неприличным выть, подобно младенцу, а она очень боялась, что сделает именно это, если уступит желанию взглянуть на него снова хотя бы на долю секунды.

Она вышла из самолета в Биллингсе, чувствуя себя уверенной и живущей предвкушением. Двадцать четыре часа спустя она уезжала, чувствуя себя уничтоженной.

Роберт встретил ее самолет в Нью-Йорке, что сказало Маделин, насколько он волновался. Она одарила его подобием улыбки и увидела, как светлые глаза стали колючими, поскольку он тотчас разглядел ее боль. Улыбка задрожала и исчезла, и она вошла в его объятия. Она не плакала; она не позволяла себе заплакать, но ее грудь поднималась в конвульсивных вздохах, пока она сражалась за восстановление самообладания.

– Я убью его, – сказал Роберт очень тихим, почти нежным голосом.

Маделин покачала головой и еще раз глубоко вздохнула, чтобы постараться заговорить.

– Он был безупречным джентльменом. Он не боится тяжелой работы, тот, кого называют «соль земли», и он сказал, что я не гожусь для такой работы.

Он мягко покачивал ее.

– И это задело твое эго?

Она подняла голову и на сей раз, действительно, улыбнулась, хотя улыбка получилась столь же дрожащей, как первая.

– Нет, я думаю, что он сумел задеть мое сердце.

Роберт послал ей испытующий взгляд, читая выражение в ее бездонных серых глазах.

– Ты не влюбляешься за один день.

– Иногда нет, иногда да. Он не почувствовал того же, поэтому мне придется с этим жить.

– Возможно, так даже лучше. – Обнимая рукой ее плечи, он повел ее к входу. – Я проверил его – знаю, ты сказала мне не делать этого, – осторожно добавил он, поскольку увидел, как она метнула в него угрожающий взгляд. – Но он будет трудным мужем для любой женщины, с которой станет жить. Он явно ожесточен из-за произвола при разделе имущества, произошедшего после развода…

– Я знаю, – сказала она. – Он рассказал мне об этом.

– Тогда ты знаешь, что любая женщина, на которой он женится, приобретет расчетливый брак. Он все еще носит в себе много гнева.

– Я видела ранчо. У него есть причина быть сердитым.

– Его бывшая жена и ее семья обобрали его до нитки. Я вел с ними дела – осторожно. Нужно быть крайне осторожным, когда ступаешь в пруд с барракудами.

– Я хочу, чтобы ты разорил их, если сможешь, пожалуйста, – сказала она так, словно была на светском вечере и просила еще один бокал шампанского.

– Это не вернет ему то, что он потерял.

– Нет, но я достаточно мстительна, чтобы захотеть увидеть, как они получат по заслугам.

– Мстительность не в твоем характере.

– Да, – сказала она тем же обманчиво кротким тоном, который он иногда использовал, чтобы заставить отступить некоторых умников.

Он поцеловал ее волосы и сжал в объятиях.

– Итак, что ты собираешься теперь делать?

– Двигаться дальше, думаю. – Она пожала плечами. – Мне больше ничего не остается.

Роберт смотрел на нее, восхищаясь ее стойкостью. Маделин была солдатом; она всегда двигалась дальше. Иногда на некоторое время она нуждалась в опоре, но в итоге снова вставала на ноги и двигалась дальше самостоятельно. Риз Данкен должен был быть необычным человеком, чтобы довести ее до такого состояния.

Две недели спустя Риз возвращался на грузовике после того как проводил на автобус свою последнюю посетительницу, Джульетту Джонсон. Он выругался и стукнул кулаком по рулю, затем зажег сигарету и начал быстро курить, яростно затягиваясь.

Все это было проклятой тратой времени и денег. Школьная учительница, Дэйл Квиллан, бросила внимательный твердый взгляд на уединенное ранчо и вежливо сообщила ему, что это ее не заинтересовало. Мисс Джонсон, с другой стороны, готова была взяться за работу, но он не смог заставить себя сделать предложение. Она была самой кислой женщиной, которую он когда-либо встречал, не имеющей чувства юмора и относившейся неодобрительно почти ко всему, что видела. Он представлял ее себе как человека, ориентированного на семью, поскольку она пожертвовала своей жизнью ради заботы о нетрудоспособной матери, но теперь полагал, что она была скорее крестом, нежели благословением для той бедной женщины. Она язвительно сообщила ему, что будет с желанием выполнять свои обязанности по отношению к нему, как только их освятят браком, но надеялась, что он не планирует множество глупых чудачеств, поскольку она не придавала большого значения подобным вещам. Риз ответил ей настолько резко, что полагал, на этот счет она могла оставаться спокойной.

Три претендентки. Одной был не нужен он, одна была не нужна ему, и еще одна, которая совершенно не подходила для работы.

Маделин. Длинные, красивые ноги. Светлые шелковистые волосы и глубокие серые глаза. Мягкий рот и медовый вкус. Что жизнь на ранчо сделает с кем-то столь элегантным и неподготовленным?

Но он провел две недели, каждую ночь ворочаясь в своей постели, потому что измученное тело не давало ему уснуть, а когда он все-таки погружался в сон, ему снилась она, и он просыпался в еще худшей форме чем, когда спал на ходу. Его поясница болела, характер стал невыносимым, и он курил вдвое больше обычного. Черт бы ее побрал за то, что она оказалась большим, чем он хотел или мог себе позволить.

Она цеплялась за него и целовала с таким пылким откликом, что он не в состоянии был спать всю ту ночь, но она убежала от него, даже не оглянувшись. Если бы она обернулась хотя бы раз, если бы выказала чуть меньше желания уйти, он, возможно, сдался бы и попросил ее остаться, но она этого не сделала. Она даже пожелала ему удачи в поисках жены. Казалось, будто его отказ не слишком сильно ее задел.

Она могла принадлежать ему. Понимание того, что если бы он попросил ее, она бы осталась и к настоящему времени они уже могли быть женаты, делало его полудиким. Она лежала бы под ним каждую ночь, и кровать стонала бы и разрывалась, но не от неудовлетворенности, как сейчас.

Нет. Она слишком сильно походила на Эйприл. Если он позволит ей вонзить в себя когти, она разорвет его на еще более мелкие кусочки, чем сделала Эйприл, потому что даже в начале их отношений он никогда не был столь распален желанием обладать Эйприл, как желал сейчас Маделин. Она привыкла к городской жизни, и хотя она выказала симпатию к штату Монтана и ранчо, настоящим испытанием станет прожить здесь зиму. Ей ни за что это не удастся.

Он докурил сигарету и прикурил другую, чувствуя, как дым обжигает горло и легкие.

Ярость и разочарование брали верх. Он вышел из грузовика и прошагал к телефону-автомату. Позвонив в справочную, выяснил ее номер. Это, вероятно, было еще одной пустой тратой времени; в это время дня она должна была находиться на работе, но его вело нетерпение, которое его горько возмущало, и которому он все еще был не в состоянии противиться.

Он набрал ее номер, и оператор на линии сообщил, какую необходимо внести сумму. Он залез в карман за мелочью, с придыханием выругался, поняв, что у него не достаточно.

– Сэр, пожалуйста, внесите необходимую сумму.

– Минуту. – Он вынул бумажник и перебирал купюры, пока не нашел телефонную кредитку и не зачитал номер счета оператору. Он не пользовался этой картой семь лет, поэтому надеялся, что она все еще в порядке.

Очевидно, так и было, потому что оператор сказал «спасибо», и он услышал электронные звуковые сигналы, когда запрос прошел.

Звонок прогудел три раза; затем раздался щелчок поднятой трубки и теплый, слегка хрипловатый голос ответил:

– Алло.

– Маделин.

Пауза; потом она произнесла:

– Да. Риз?

– Да. – Он остановился, ожидая, пока проедет ревущий грузовик, и он снова сможет слышать. – Ты была здесь и видела, на что это похоже. Ты хочешь выйти за меня замуж?

На сей раз, пауза оказалась длиннее, и его кулак стиснул телефонную трубку, пока он не сообразил, что от такого давления пластмасса может расколоться. Наконец, она спросила:

– Два других варианта не удались?

– Нет. Каков твой ответ?

– Да, – спокойно ответила она.

Он закрыл глаза из-за почти невыносимого облегчения от напряжения. Боже, он возможно делает столь же ужасную ошибку как ту, что совершил с Эйприл, но он должен был получить ее.

– Тебе придется подписать брачный контракт, отказываясь ото всех прав на собственность, которая является моей до брака и отказываясь от любых прав на содержание или единовременные выплаты в случае развода.

– Хорошо. Это двустороннее соглашение, не так ли? То, что твое, останется твоим, а мое останется моим?

Его хлестнуло раздражение.

– Конечно.

– Тогда прекрасно.

– Я хочу справку от доктора, что у тебя хорошее здоровье.

– Хорошо. Я тоже хочу справку от твоего доктора.

Раздражение угрожало перерасти в гнев, но он держал его под контролем. Она имела столько же прав получить заверения в его здоровье, как и он в ее. Болезни, передающиеся половым путем, не задерживались в границах Монтаны, и СПИД не был единственным беспокойством у людей.

– Я хочу пожениться в течение этих двух недель. Когда ты сможешь добраться сюда?

– Когда будут готовы анализы?

– Думаю, дней через пять. Мне нужно будет убедиться, что все в порядке. Ты можешь выбраться сюда на следующей неделе?

– Думаю да. Дай мне свой номер, я тебе позвоню.

Он продиктовал свой телефонный номер; затем на потрескивающей телефонной линии повисла тишина. Он сказал:

– Я увижу тебя на следующей неделе.

Еще одна пауза. Затем:

– Да, я увижу тебя тогда же. Пока.

Он попрощался и повесил трубку, затем, закрыв глаза, на минуту прислонился к кабинке. Он сделал это. Он попросил ее выйти за него замуж вопреки всему здравому смыслу, но на сей раз, он защитит себя и ранчо. Он получит ее, но будет держать на расстоянии, а все юридические документы обезопасят ранчо.

Он зажег еще одну сигарету и закашлялся, когда едкий дым ужалил его воспаленное горло. Мысленным взором он увидел недоверчивое лицо Маделин, когда она взглянула на него и произнесла: «Вы курите?» Он вынул изо рта сигарету и посмотрел на нее; он курил в течение многих лет, и обычно наслаждался этим, но в последнее время он курил слишком много.

Вы курите?

Снова выругавшись, Риз убрал сигарету. Сердито шагая назад к грузовику, он прошел мимо мусорного бака, и, не давая себе времени на размышления, выбросил туда пачку сигарет. Он все еще бранился, когда забрался в грузовик и завел его. В течение нескольких следующих дней он будет пребывать в настроении разъяренного гризли, и он не ждал этого с нетерпением.

Маделин медленно опустила трубку, оцепенев от потрясения. Она не могла поверить, что он позвонил. Она не могла поверить, что согласилась выйти за него замуж. Она не могла поверить ни во что в их беседе. Это, вероятно, было самое неромантичное, деловое, оскорбительное предложение на свете. И все же она сказала да. Да! Тысяча раз да!

Она должна быть в Монтане через неделю. Необходимо сделать миллион вещей: упаковаться, закрыть квартиру, попрощаться со всеми друзьями. Но все, на что она сейчас оказалась способна, это сидеть в окружении своих мыслей.

Ей нужно быть практичной. Совершенно очевидно, что Риз не дает их браку большого шанса, даже притом, что вступает в него по своим собственным причинам. Она задумалась, почему не подошли две другие кандидатуры, ведь он был столь уверен в том, что она неспособна справиться с работой. Но помня поцелуй в аэропорте и то, как он смотрел на нее, она знала, что он хотел ее. Она хотела его сильнее, чем когда-либо представляла себе возможным желать мужчину, и физически, и эмоционально, но было ли этого достаточно, чтобы удержаться вместе, когда они изо дня в день будут сталкиваться с вызываемой браком рутиной? Будет ли она все еще любить Риза, когда он простынет и станет ворчливым, или будет кричать на нее за что-то, в чем она не виновата? Будет ли он все еще хотеть ее после того, как увидит утром без макияжа, с растрепанными волосами, спотыкающуюся обо все, или когда она тоже будет в плохом настроении?

Трезво взглянув на ситуацию, она решила, что должна поговорить с доктором о противозачаточных пилюлях, пока еще находится здесь. Было бы легко забыть о таблетках, если бы они все обговорили и решили завести детей, но какая начнется неразбериха, если она сразу же забеременеет, а брак потом развалится. Она уже давно обсудила бы этот момент с Ризом, будь их ситуация нормальной, но ничего нормального в ней не было.

Она полностью меняла свою жизнь, от города к сельской местности, от одиночества к браку, полностью, не зная как следует человека, за которого выходила замуж. Она не знала любимые блюда или цвета Риза, его привычки, как он станет реагировать на любую конкретную ситуацию; все, что она действительно знала о нем, было то, что он обладал запасом разносторонних знаний, с которым она состязалась, и её реакция на него, более пылкая, чем на кого-либо еще, с кем она раньше встречалась. Определенно, она следовала за своим сердцем, а не за головой.

Риз захочет, чтобы церемония брака прошла перед судьей, с наименьшей суетой, насколько это возможно. Она не возражала, но решила, что там должны присутствовать Роберт и ее подруга Кристин. Пусть лучше будут свидетелями они, а не какие-то два незнакомца.

Роберт не был столь взволнован этой новостью, как она ожидала.

– Я знаю, что ты влюбилась в него, но разве ты не должна оставить себе на размышления больше времени? Ты встречалась с ним лишь один раз. Или ты действительно хорошо узнала его при той встрече?

– Я говорила тебе, что он был безупречным джентльменом.

– Ах, но была ли ты безупречной леди?

– Я хороша во всем, что бы ни делала, но я никогда не утверждала, что безупречна.

Его глаза сверкнули, и он наклонился, чтобы ущипнуть ее щеку.

– Ты настроена заполучить этого мужчину, не так ли?

– Он дал мне этот шанс, и я воспользуюсь им прежде, чем он передумает. Ах да, мы поженимся немедленно, даже если мне придется похитить его для этого.

– Он может быть удивлен, – задумчиво произнес Роберт. – Он знает о том бульдожьем упорстве, которое ты скрываешь за своей ленивой походкой и манерой разговаривать?

– Конечно нет. Дай мне срок. Он узнает об этом в свое время, после того, как мы поженимся. – Она изобразила слащавую улыбку.

– Итак, когда я смогу с ним встретится?

– В день свадьбы, вероятно. Не имеет значения, что ты запланировал, я ожидаю, что ты все бросишь и вылетишь, как только я позвоню.

– Ни за что не пропустил бы это.

Кристин отнеслась к заявлению Маделин с еще большим скептицизмом.

– Что ты знаешь о жизни на ранчо? – грозно спросила она. – Ничего. Там нет ничего о чем можно поговорить, ни кино, ни соседей, нет даже какой-либо телевизионной программы. Ни игр, ни опер, ни концертов.

– Ни загрязнения, ни необходимости запирать свою дверь шестью замками, когда уходишь, ни грабителей, когда ходишь по магазинам.

– Тебя никогда не грабили.

– Но всегда существует такая вероятность. Я знаю людей, которых грабили несколько раз.

– Существует вероятность огромного количества вещей. Вероятно, что однажды я тоже могу выйти замуж, но я не жду этого, затаив дыхание. Это не дело. Ты, действительно, понятия не имеешь, на что походит жизнь на ранчо. Я, по крайней мере, имею некоторое представление. Это тяжелый, уединенный образ жизни, а ты не относишься к одиночкам.

– Напротив, дорогая подруга. Я так же могу существовать самостоятельно, как и в окружении людей. Если для того, чтобы быть с ним, мне придется жить в Монголии, я сделаю это.

Кристин выглядела изумленной.

– О Боги, – выпалила она. – Ты влюбилась!

Маделин кивнула.

– Конечно. Иначе, зачем бы еще я стала выходить за него замуж?

– Что ж, это объясняет твое внезапное помешательство. Он чувствует то же самое?

– Еще нет. Тем не менее, я собираюсь приложить для этого все усилия.

– Будет ли пустым сотрясанием воздуха напоминать тебе, что обычно это предшествует той части, где вы говорите «да»? Что обычно эта фаза входит в ухаживание?

Маделин обдумала слова подруги, после чего ответила:

– Нет, думаю, это больше похоже на разговор «слепого с глухим», чем на «пустое сотрясание воздуха». Я выхожу замуж, и хочу, чтобы ты была там.

– Разумеется, я там буду! Ничто меня не остановит. Я должна увидеть этот образец мужской добродетели.

– Я никогда не называла его добродетельным.

В полном понимании они посмотрели друг на друга и улыбнулись.