Невинная. Насильно твоя

Глава 26

Я не сплю всю ночь, перебираю каждую деталь из этой коробки. Открытки, фотографии, закладки. Маленькие детские заколочки, браслетики, какие-то милые статуэтки и даже билеты в театр. Это все памятные вещи.

Зачем я все это собирала? Это было важным для меня? Судя по тому, как бережно все было разложено в коробке, да. Еще как.

Самым большим открытием из этой коробки становится большой фотоальбом. Он не до конца заполнен, большинство фотографий просто вложены внутрь, словно их не успели вклеить.

Здесь я. Много фотографий с мастерской, я рисую, потому меня фотографируют полубоком либо со спины. Я вся в красках, но смеюсь прямо в камеру, забавно угрожаю кисточкой.

Кто меня снимает, Волк? Нет, не может быть, я не верю, что могла смеяться рядом с ним после всего, что он сотворил со мной.

Еще фотографии. Мы гуляем по лесу. Теперь уже больше фото Волка. Он не позирует, как будто я просто ловила момент, на всех фото Роман серьезен, но не страшный, я не вижу тут в нем угрозы.

Есть несколько фотографий нас у моря или скорее у океана. Словно мы где-то на отдыхе, а после фотографии, как я держу ребенка на руках рядом с большим тортом. Вокруг сотни розовых шариков и цветов, подарков. Это день рождения Анечки. Ей тут год.

Та самая крошечная девочка, которую я видела у нашего дома вчера. Она ручками уцепилась за меня и прилипла, точно обезьянка. Я смеюсь и чмокаю ее в макушку. Дальше изображения Романа, который в спортивной домашней одежде укачивает малышку перед сном. Или играет с ней. Или вот — Анютка смеется, когда Роман целует ее в пухленькую щечку.

В груди что-то щемит. Все так мило и нежно, будто мы и правда были молодой любящей семьей с маленьким ребенком, но я уже не знаю, чему верить. Я не могу верить Волку после всего.

Последняя фотография, где я уже дома качаю Анечку на качелях, улыбаюсь, мои волосы развеваются на ветру.

Захлопываю фотоальбом. Как ни страшно признавать, я ничего не чувствую к этому ребенку. Это точно моя дочь? Почему я ее не помню, как я могла ее забыть?!

Растираю виски, немного кружится голова. Короткая вспышка боли, и я машинально кладу руки на живот, задираю кофту и вижу небольшой шрам внизу живота.

Провожу пальцами по рубцам. Уже давно белые. Я точно была беременная, у меня и правда есть ребенок.

Копаюсь в этой коробке еще, внизу какие-то документы. Снимки с УЗИ, а после выписка из роддома, назначение мне заживляющих мазей для шва после кесарева сечения.

Прикидываю даты. Я забеременела после изнасилования, потому Волк меня и оставил себе. Вот оно, наконец-то пазл сошелся.

Скорее всего, у меня было нечто вроде стокгольмского синдрома к Роману, либо я просто очень боялась за малышку, потому не могла сбежать.

Аня, Анечка, Анюта. Где держит ее Волк? Она не выглядела напуганной рядом с ним, и та женщина… Почему она рядом с моим ребенком, а не я?

Любила ли я эту девочку, ведь я родила ее от монстра? Почему я не сделала аборт, почему оставила ребенка, которого не хотела? Или это Роман заставил меня родить?

Утром моя дверь оказывается открыта. Одевшись, я спускаюсь вниз, чтобы увидеть занимательную картину: Роман, рядом с ним малышка Аня, та брюнетка и Валентина. Я же явно лишняя в этой идиллии, и меня даже никто не звал к столу.

Становлюсь и из-за угла поглядываю на них украдкой, как какая-то преступница. Не могу оторвать от ребенка глаз. Вживую малышка еще более прекрасная. Такая милая и маленькая, сероглазая светловолосая кнопка. Как только Роман меня замечает, поднимается и кивает этой брюнетке на дверь. Она подхватывает ребенка и быстро уносит, будто я какая-то радиоактивная.

— Выходи, Илана. Не надо там прятаться.

Сглатываю, выбираюсь из своего укрытия.

— Почему мне нельзя увидеть мою дочь?

— Я не хочу Анюту расстраивать. Ты сама на себя не похожа, ни черта не помнишь. Это ее травмирует.

— Я помню. Пожалуйста, Роман, позволь мне быть с дочерью!

Простая просьба, но я понимаю, что только не для Волка. Он не хочет со мной разговаривать, злится, и это уже ничем не скрыть. Раньше такого не было, а теперь, похоже, я его просто раздражаю. Роману не надо теперь притворяться и играть в хорошего. Он теперь настоящий, и я не знаю, как с ним разговаривать без упрека и скандалов.

Волк отрезает кусок стейка и отправляет в рот. Не спешит, запивает соком, будто у нас вагон времени и такой важный вопрос может подождать.

Нервно переминаюсь с ноги на ногу, чувствую себя какой-то заключенной или той, которая сильно напортачила, вот только я ничего такого не сделала. Это ОН поломал мне всю мою жизнь.

— Что ты помнишь, Илана? Любимую игрушку Анюты, песни, сказки, первые шаги, хотя бы что ты вспомнила?

Молчу. Ничего я не вспомнила, но и мириться с таким положением вещей не буду.

— Нет, но это не повод, чтобы отгораживать ребенка от меня! Ты бессовестный ублюдок, бессердечный просто! Анечка маленькая, ей нужна мама, сволочь!

— Все сказала?

— Нет, не все! Почему рядом с моей дочерью чужая женщина?!

— Это Инна. Няня.

— Зачем нам няня?! На кой черт она здесь делает?!

— Я работаю, а ты не в себе, с кем мне еще оставлять двухгодовалого ребенка?

— Ребенок должен быть с мамой!

— Да, верно, только ты договаривай! С мамой, которая помнит, ЧТО ОНА МАМА! Ты вчера словно впервые ее увидела, не так ли?

Поднимает бровь: удачно уколол, больно.

Роман поднимается и подходит ко мне, заправляет локон волос мне за ухо.

— Это не моя вина! Я в этом не виновата!

— Ну так я тоже на виноват! Я забочусь о нашем ребенке. Я делаю все, Илана. Все, что надо для Анюты, я делаю. Ну что ты дрожишь, девочка? Что, противен я тебе, боишься, не нравлюсь, да?

Его красивые губы кривятся в грустной ухмылке, в глазах какой-то мрак, а я… я просто устала.

— Не нравишься. Я хочу развода, Роман. Я тебя не помню и помнить не хочу! Не было никакой любви. Я забеременела от тебя, а после ты меня как пленницу держал в своем доме.

— У нас семья, девочка. Осторожнее на поворотах.

— Никакой семьи у нас не было и нет. Это болезнь, а не любовь, я бы тебя никогда не полюбила! Мы чужие люди, Волк. Я не буду заявлять на тебя в полицию, но, пожалуйста, отдай мне ребенка, и я просто уеду.

Воцаряется пауза, и так тихо, что становится страшно. Зато я все сказала, глядя ему в глаза, которые сейчас почему-то стали цвета мокрого асфальта. Кажется, Волк даже побледнел, будто я только что ударила его. Наотмашь, и он не двигается.

Смотрит только на меня, распахнув губы, словно подбирая слова, а после сжимает кулаки и одним движением сметает все со стола вместе со скатертью.

— Не семья, говоришь, не любишь? Хорошо. Будь по-твоему. Уезжай. Можешь хоть сейчас собирать манатки и проваливать на хрен отсюда! — рычит, дышит тяжело, но я еще не все отвоевала.

— А Аня? Я хочу быть с дочерью! Я ее заберу, вели ее привести сюда!

Роман усмехается и качает головой. Показывает белые ровные зубы с острыми клыками. Какой он злой в этот момент, злющий просто.

— О нет, птичка. Дочь будет со мной. Не надо наглеть, малыш. Анюта не подарок, чтобы мы делили ее, что кому. Для нее ничего не изменится. Матери как не было, так и дальше не будет, — говорит ровным тоном, и я взрываюсь. Набрасываюсь на Романа, как дикая кошка, вцепляюсь в полы его пиджака, желая добраться до сердца, толкаю его со всей дури, а он даже не шелохнется. Сильный, высокий и сейчас такой чужой.

— Успокойся!

— Как ты можешь?! Это МОЙ ребенок! Что будет, если я не вспомню? Ты что, вечно меня здесь будешь держать взаперти?!

— Тебя больше никто не будет держать взаперти, и ВСЕ, что я делаю, — это для твоей безопасности. Илана, мне уже похуй, вспомнишь ты или нет, это твой выбор, оставаться в этом доме или уйти отсюда и строить свою жизнь отдельно от меня с дочерью.

— Это выбор без выбора! Как я могу оставить собственную дочь, как?! Ты просто чудовище!

— Ты и похуже меня называла, любимая. Уж как-то переживу.

— Я не буду больше насильно твоей! Лучше вены себе перегрызу, чем лягу под тебя снова. Я свободный человек! Ты не можешь так со мной обходиться, я хочу свободы!

Роман долго смотрит на меня, сжимая кулаки, а после холодно чеканит:

— Я сказал тебе уже, птичка: я тебя здесь силой не держу. Хочешь свободы — вали на все четыре стороны, дверь там! Но запомни: Анюта будет со мной. Я дочь тебе в жизни не отдам, родная, — процедил и вышел на улицу, так и не доев завтрак.

Из окна я увидела, как та нянька Инна снова разулыбалась и разве что только не цветет перед моим мужем.

Они его ждали, Роман поцеловал малышку, и они уехали, а я так и осталась стоять у окна, не понимая, что мне теперь делать.

Сбежать отсюда и забыть все как страшный сон? Да, вот только тогда я больше никогда не увижу дочь. Так что это за выбор? Что я за мать, если так поступлю?

Волк прекрасно знает, что я никуда без малышки не уйду, потому больше и не закрывает меня. Он умелый манипулятор, дает чувство свободы, вот только это выбор без выбора. Я никогда свою дочь не брошу, иначе сама себя прокляну.