Невинная. Насильно твоя

Глава 34

«Смотрю на Илану. Пристально, изучающе. Птичка молчит. Всхлипывает только без единого звука, но я слышу все. Научился уже понимать ее. Кожей чувствовать. Обычно улавливаю даже малейшее изменение ее настроения. Знаю я, блядь, что ей снилось. Прекрасно знаю, и от этого хочется застрелиться.

— Ложись. Я уйду.

Встаю с кровати, но Илана в последний момент меня за руку хватает. Пальцами своими тонкими и теплыми, заставляя сразу же остановиться. Сонная. Растерянная до жути.

— Пожалуйста, побудьте рядом, пока я не усну.

Удивляюсь этой просьбе, но все же киваю молча, сажусь обратно на кровать. Илана под одеялом лежит, а я на нем. Рядом с ней, по левую сторону. Не могу ей отказать, тем более что сама просит меня остаться. Впервые. Не поняла, кто рядом с ней? Может быть. Но отказываться от такого приглашения я не собираюсь.

Птичка долго умоститься не может. Бесконечно просто ворочается на кровати, пока все же не засыпает. Как котенок, сопит в две дырочки, в итоге отбросив одеяло и умостившись на моем плече.

Наверное, настолько сонная и вымотанная была, что не заметила этого даже. Знаю прекрасно. Так бы ни за что ко мне не прилезла сама.

В нос тут же ее цветочный запах ударяет. Нежный, приятный очень. Я слышу ее дыхание. Тихое, спокойное сейчас, как летний ветер».

Невинная. В уплату долга

— Где Илана, где мой ребенок? Я вас всех поубиваю!

День начался с какого-то пиздеца, потому что сгорел один из моих офисов, а точнее, его подожгли. И только ближе к обеду я понимаю, что это просто отвлекающий маневр, чтобы вытащить меня из дома.

Анюта. Валентина звонила и говорила, что она заболела, и я должен был все бросить. Блядство, я как раз тогда говорил с полицией и не придал значения, поручил Владу отвезти в больницу, тогда как теперь Влад сам в реанимации без сознания, а Иланы с дочерью нет.

Как ветром, блядь, их сдуло, машину нашли посреди трассы, и никаких следов. Вообще ничего, они даже вещей не взяли.

Первая мысль адски страшна и болезненна: сбежала, сука, и ребенка с собой забрала. Мое самое дорогое, самое ценное отняла, и не хотела Илана по-хорошему, поперек моего слова пошла.

А ведь Анюта бы виделась с ней часто, я бы не лишил дочь матери совсем, а теперь что?

Мне на голову это не налазит. Илана всех обвела вокруг пальца, она наврала Валентине, Владу и мне самому, чтобы забрать Анюту и свалить от меня, а теперь ее и след простыл.

Внутри какой-то ураган, а ведь я уже проходил все это. Когда еще секунда — и семьи больше нет, и мне так страшно, что волком выть хочется, потому что предала!

Самая любимая, родная, нежная, взяла и, блядь, предала меня. И Илана точно сама бы такой трюк провернуть не смогла. Спелась, видать, с кем-то, пока я, как лох последний, пытался еще что-то с ней восстановить, построить заново. Придурок, блядь, надо было ее и правда взаперти держать, как заключенную, и по времени на свидания с дочерью только и выпускать.

Проходит пять часов, и новостей никаких. Что, блядь, она творит? Клянусь, когда найду ее, голыми руками просто придушу, так как от моей Иланы в этой сучке не осталось и следа.

Моя меня любила, а эта хитрая лиса — обманула и свалила, ни слова мне не сказала. Больше того, она Влада чем-то накормила, что он в себя прийти не может до сих пор.

— Еще раз! Кто еще был в машине? Кто ехал следом за ними?!

— Только Влад, Роман Викторович. Там же вроде ребенку стало плохо, он быстро собрался и повез их в больницу.

Хватаюсь за голову: Илана не берет телефон, ее вообще в сети нет. Что делать, что делать, что?!

Мысли скачут как дикие антилопы, и я иду к нам в спальню. Вещи сложенные так и не тронуты. Илана собиралась утром съехать, но передумала. Почему, что изменилось, почему так рискнула и, главное, кто ей помог?

Илана сама бы такое не вытворила, ей сложно говорить, она только жестами сейчас общаться может, и она физически бы не провернула такой фокус одна.

У кровати нахожу небольшой скомканный клочок бумаги. Очередная треклятая записка… стоп. У меня же камеры стоят, как это возможно? Все было бы записано, если бы… если бы кто-то все время не подчищал записи.

Опрашиваю охрану, никто чужой не входил, а значит, крыса среди своих. Звоню Денису, но он не берет. Проклятье, куда он делся, когда так нужен? Сам проверяю все записи, смотрю на время. В последних видео минута срезана. И еще две утром.

Очень аккуратно почищено, но кадров не хватает. Кто это делает, на кой хрен?

Если записей нет, я никогда крысу не найду, проклятье. Сжимаю записку в руках, а после иду в кабинет и вываливаю все контракты оттуда. Сравниваю почерки. Нет, нет, не тот, блядство.

Стоп. Вот этот похож. Почерк Дениса, но я не верю, нет, только не он. Проверяю его личные вещи, все чисто, а после включаю внутреннюю камеру из подсобки охранников. Это отдельный домик, я сам сюда засунул один датчик. Просто на всякий случай, о нем никто не знал.

Смотрю на кадры. Сегодня на смене был Денис. Вот он с Владом — пьют кофе, а после Ден что-то подсыпает Владу в чашку и выходит. На камеру ноль внимания. Он просто о ней не знал, так бы и тут подчистил.

А вот и крыса нашлась. Предатель.

— Сука!

Вот кто Илане голову дурил, кто записки совал под двери. Ден же и видео отправил обрезанное.

Как я раньше не понял, блядство, только зачем это ему? На хрена так делать? Он сидел на камерах, менял записи, вырезал себя из кадра в нужный момент.

Охуевший, с остервенением сжимаю сигареты в руке. А вот и предатель мой верный. Мой лучший цепной пес.

Дэн, Денис. Мой друг, работник, помощник. Он был рядом в тот адов день, когда я изнасиловал Илану. Он снимал, и я понятия не имею, какого хуя он вытворяет теперь.

Одно только знаю: Дэн пошел против меня, он этой записью едва жену мою не убил, он забрал мою жену и ребенка, и теперь он точно ходячий труп.

— Беги, Дениска! Беги, блядь, Я ИДУ!

Нам приносят обед, Анютка пытается что-то есть, тогда как я сижу за столом и двигаться почти не могу. Голова просто раскалывается, здесь трехметровые заборы и охраны еще больше, чем дома у Волка.

Как мне выйти отсюда? Дэн сразу же уехал, и он не поможет. Он предал моего мужа. Моего мужа… как же странно и одновременно привычно это произносить.

И правду говорят: что имеем — не храним, а потерявши — плачем. Теперь брак с Волком не кажется мне таким уж ужасным. Когда я смотрю на этого Захарова, пробирает от омерзения, и меня тошнит от одной только мысли, что я стану его женой.

На секунду все плывет перед глазами, я хватаюсь за край стола. Мне плохо, но терять сознание никак нельзя. Я с Анютой, я отвечаю за нее, и если с ней что случится, то я себя никогда не прощу.

Как там Роман? Узнал уже, наверное, что мы сбежали. Думаю, он в бешенстве, иной реакции и быть не может. Прости, Ром. Я не хотела, чтобы так. Да еще и Влад пострадал сверху.

Смотрю на этого Захарова. Он в отцы мне годится или даже в дедушки. Родственник, дядя, друг папы, крестный — да кто угодно, но уж точно не жених.

— Верните мою сумочку, пожалуйста, — дрожащими руками пишу записку, и Петр быстро читает. Мнет ее и выбрасывает через плечо.

— Она тебе не понадобится. Илана, я понимаю, что это все немного неожиданно и ты в стрессе, но, как видишь, я спас тебя от мужа-тирана. Не переживай, вас разведут и без его присутствия, ребенок будет с тобой, как ты и хотела. У нас рейс вечером, нужно будет уехать, пока твоего бывшего не утихомирят.

От его слов я аж рот приоткрываю. Какой-то сюр. Как Захаров может такое говорить? Кто тогда настоящий преступник: Волк или этот Петр?

— Что это значит? Как это — утихомирить?

— Я давно живу на свете, девочка, и знаю, как нужно обходиться с конкурентами. Предвижу, что Волков тебя и ребенка искать будет как бешеный, но не волнуйся, я сделаю все, чтобы Ромка уже успокоился навсегда. Илана, ты начнешь все заново. Я тебя не буду обижать, в отличие от Волкова.

— Он меня не обижал! У нас все было нормально.

— Ну конечно. Ты стала жертвой стокгольмского синдрома, полюбила своего похитителя, так бывает, и мне жаль. Волков все рамки уже потерял. Девочка, он тебя своровал с нашей свадьбы, он ТЕБЯ у меня похитил, нашу жизнь, нашего ребенка. Это все он себе забрал, а я хочу вернуть все так, как должно быть.

— Нет, я не хочу. Не хочу так. Я не люблю вас… не люблю… не люблю... не люблю, — одними губами, стараясь выдержать этот бред, который он несет, на что Петр только усмехается и машет рукой.

— Илана, истерик только не надо. Ты мне обещана отцом была. Все давно договорено, уплачено, и если хочешь, чтобы эта мелочь с тобой была, а не где-то в детском доме, то полюбишь, не денешься никуда. Своего зверя как-то полюбила — и меня тоже полюбишь. Все, иди! Готовься к перелету, свадьба через два дня. Платье, стилисты — все будет. И брачная ночь тоже! Ты хорошо задолжала мне, девочка, за три года придется отрабатывать.

Захаров маслянисто смотрит на меня, а после подходит и беспардонно сжимает мою грудь до боли, вызывая у меня рвотный рефлекс.

— Не трогайте! Уберите ваши руки!

Отталкиваю его, вскакиваю из-за стола и пячусь назад, а Перт идет прямо на меня, ничуть не отступая.

Анюта видит все это и пугается, подбегает ко мне, обнимает за ноги.

— Все нормально, малышка. Иди сюда. Не смотри на дядю!

Кое-как пытаюсь ее отвлечь, но получается плохо, потому что Анюта тоже боится Захарова и уже вся дрожит.

— Не надо, прошу, не при ребенке!

— Конечно, не при ребенке! Я ж не зверь, Илана. И ты будь хорошей мамочкой и послушной невестой.

Петр берет меня за шею и до боли вжимает в стену, наклоняется и отвратительно проводит языком по моей щеке.

— Нет… не надо!

Кривлюсь, мне так противно, боже! Хочется содрать с себя кожу в том месте, где он меня коснулся. С Волком такого не было. Никогда. Почему я их сравниваю? Роман при всех своих грехах таким не был. И он никогда при ребенке меня обижать себе не позволял.

— Не кривись, красавица! Поблагодари лучше, что жизнь тебе спас и после Волкова подобрал, не побрезговал.

Вытираю враз покатившиеся слезы и хватаю Анюту, отхожу от этого ублюдка.

— Маленькая моя, читай по губам: иди туда и спрячься! Умоляю тебя, Анечка, иди к тому столику и поиграй! Не подходи к этому дяде! Я заберу тебя, малыш, поняла?

За последние дни я смогла Анютку чуть обучить общению, и она коротко кивает:

— Да, поняла.

Доченька отходит от нас, и я делаю еще попытку, прекрасно понимая, что одно неверное движение — и Захаров не только на мне сорвется, но он может обидеть и Анюту, оторвав ее от меня.

— Петр, давайте поговорим без нервов.

— А я и так не переживаю.

Вытираю слезы, натягиваю улыбку. Ну же, Илана, ты должна быть сильной ради дочери.

— У меня амнезия и почти полная потеря памяти. Я даже отца своего толком не помню. Я не знаю, какие у вас были договоренности с моим папой, но это было давно. Если вопрос в деньгах, мой муж за меня заплатит.

Когда Петр читает это, то только усмехается.

— Девочка, если ты думаешь, что я нуждаюсь в деньгах, то сильно ошибается, и откуп, как ты говоришь, мне не нужен. Я тебя хочу, сладкая. Уже очень давно. Кроме того, ты предала Волкова, Илана. По факту ты угробила его охранника, сбежала сама, да еще и ребенка вашего украла. Как ты думаешь, Ромка после такого все еще будет с тебя сдувать пылинки?

— Это наше с ним дело, и мы сами разберемся. Петр, пожалуйста, попытайтесь меня понять! Или хотя бы в память о моем отце пойдите мне навстречу. Я не знала, что цена моей свободы — это брак с вами, и на это я не подписывалась. Я думала, что аноним хочет мне просто помочь безвозмездно, как друг моего отца.

— Хватит! Ты не дома и я тебе не Волков, чтобы ты трахала мне мозг! Ты выйдешь за меня добровольно и будешь паинькой. Я все сказал, точка!

— Я не выйду за вас! Лучше в гроб сразу положите и землей накройте.

— Выйдешь, не то дочери больше вовек не увидишь! Клянусь, я сделаю так, что от нее и следа не остается, одна только пыль, шелуха!

Не знаю, что на меня находит в этот момент, словно какой-то материнский инстинкт перевешивает, и, точно безумная самка, я набрасываюсь на этого урода, желая вырвать ему сердце, но он намного сильнее меня.

— Заткнись, свинья ты старая! Отпусти нас, немедленно отпусти, а-ай!

Я падаю на пол от удара по голове. Такого сильного, что я отлетаю на ковер, не в силах удержать равновесие.

Все плывет перед глазами, в голове туман. Вздрагиваю, когда чувствую, как эта сволочь хватает меня за волосы и запрокидывает лицо, берет за щеки.

— Невеста моя, я тебе не твой влюбленный волчара, сюсюкать с тобой и с отбросом чужим не стану. Захочу — ты мне нового родишь, общего, родного ребенка, так что не надо брыкаться! Будь такой, какой я тебя помню: послушной и немой папиной дочуркой. И готовься к свадьбе!

Он бросает меня на пол и уходит, а у меня от слез все расплывается. Дверь захлопывается прямо у меня перед носом, и я понимаю, что не могу встать. Меня тошнит, мне плохо.

Дура, дура, дура! Как я могла довериться незнакомому анониму? Как я вообще могла быть невестой этого старого ублюдка?! Куда смотрел мой отец, что еще за договоренности, что за долги?

Получается, Волк похитил меня с моей же свадьбы, вот только что-то мне подсказывает, что никакой любви к этому Захарову у меня и в помине не было. Отец мною как куклой руководил и хотел просто продать меня замуж за этого старого козла.

— Мамочка, не плачь!

Анютка подходит и ручками вытирает мои слезы, а я подняться не могу.

Я с маленьким ребенком в заложниках у несостоявшегося жениха, тогда как мой муж наверняка проклинает меня где-то дома.

Он не простит, Волк никогда меня не простит за это, и я… я не хочу никакого Захарова. Я просто хотела, чтобы мы с Романом перестали ругаться и он не забирал дочь.

На миг все плывет перед глазами, как вспышка, молния, и я вижу его взгляд. Серые-серые глаза. Подвал, горит лампа. И тату волка на спине у мужчины.

«Ты девственница. Терпи тогда, невинная».

Красная точка камеры, и мне больно, Роман берет меня — зверски, недолго, но без всякой нежности. Его голос, запах, черты лица. Я боялась его как огня, а после всегда летела к нему, как мотылек, в попытке согреться.

Волк меня выкинул после изнасилования за городом, и мне было так страшно! Я помню это ощущение грязи и беспомощности, я лежала на обочине, завернутая в простую простыню. А после меня подобрали проезжавшие мимо люди, и так я оказалась спасена.

Я думала, что кошмар закончился и я больше никогда не увижу того мужчину с тату волка на спине, но все случилось иначе. Уже спустя месяц меня затошнило на учебе, и отец отвез меня к врачу. Так я узнала, что беременна и мне нельзя делать аборт.

Я так плакала тогда, а отец решил по-быстрому выдать меня замуж за Захарова. Он меня продавал, избавлялся от позора.

Я помню свадьбу, пышное платье, и я вижу себя в зеркале. Я горько плачу, я не хочу замуж за старика, совсем не знаю и не люблю жениха. Отец заставляет, но никакой свадьбы не случается. Похищение, и я дома у Волка.

Как кадры из фильма, и все волнами накатывает, расцветает пышным цветом память, точно водопад эмоций, и все кружится, складываясь в пазл.

Я помню Романа. Мы ссоримся, нам так сложно говорить, но я уже беременная. От него. Я вижу его руки, он выучил язык жестов для меня, мы часто гуляем, он возит меня на УЗИ.

Я чувствую, как Роман нежно кладет руки мне на живот, вижу, как покупает мне краски и кисточки, как он меня целует — и я этого хочу.

Роман не убивал свою жену, он ее потерял беременной и мстил моему отцу через меня, но папу Волк тоже не убивал. Отец отказался от меня, хотел насильно выдать замуж за этого старика Захарова.

Роман не позволил, он меня забрал себе, он очень хотел ребенка, он убил своего пса, когда тот хотел напасть на меня, и Волк от снайпера меня защитил, прикрыв собой.

Я его хочу, я узнаю своего Волка и его боль, потери, его сущность. Боже, сколько же мы пережили вместе! Я вижу роды и мою операцию, а после уже отошедшую от наркоза себя.

Волк разрешил мне назвать нашу дочь, мы расписались без свадьбы. Да, он заставил меня выйти за него, чтобы быть с ребенком, и тогда я все еще обижалась. Потом Роман забрал меня с малышкой домой.

Я помню, как после на Романа навели оружие и я впервые за столько лет заорала во все горло его имя. Я хотела его спасти. Я не хотела, чтобы ему было больно, потому что Волк и так уже хлебнул этой боли сполна, когда хоронил свою любимую беременную жену.

Мне было очень сложно, но я захотела быть с Романом как с мужем по-настоящему, потому… потому что уже тогда очень любила Волка.

Я помню, как дома прижималась к его спине и не давала уйти. Роман говорил, что брак будет фиктивным, если я захочу, он меня не тронет, но уже тогда я хотела его видеть своим мужем по-настоящему. Я хотела его. Своего дикого, страшного, необузданного, а главное… моего Волка.

Я вспоминаю все это так отчетливо, и эти потоки картинок, наша жизнь после. Она была счастливой, я любила Романа, а он меня. Он не раз просил прощения, я простила его, и мы обожали нашу дочь.

О боже, как я могла предать Романа, что я натворила?!

Картинка смазывается, и, обессиленная, я падаю на пол. Я вспомнила. Я вспомнила все, да только поздно.