Невыносимая шестерка Тристы

Одиннадцать

Клэй

Я просматриваю аккаунты Лив в «Твиттере» и «Тиктоке», но она ничего не публиковала со дня Ночного прилива. Ничего с момента наших разборок. Ничего о флаге или моей фотографии на кровати Мэйкона, которую разослали всем нашим друзьям.

Я нервно делаю глубокий вдох. Что-то произошло. Точнее, для нее абсолютно нормально отказываться признавать меня, но она не появлялась в социальных сетях. Даже не обменивалась колкостями с политиком и не требовала справедливости в Судане.

Ничего. Нет даже ответа на то, что кто-то поздравил ее с днем рождения.

А он сегодня. Теперь ей восемнадцать, она все еще школьница, но в остальном для Мартелл не осталось никаких законных препятствий.

Я вытаскиваю флаг из-под кровати и кладу в рюкзак. Выхожу из комнаты, иду по коридору, по пути касаясь рукой двери в комнату Генри, и затем спускаюсь вниз по лестнице.

Прохожу мимо длинного стола с тремя маленькими стеклянными вазами с каллами и беру букет из одной, смахивая воду со стеблей.

Но затем я слышу, как мама окликает меня:

— Клэй?

Я останавливаюсь и вздыхаю, до меня доносится звук эллиптического тренажера из нашего домашнего тренажерного зала за кухней.

Наклонившись, я заглядываю внутрь и замечаю в окне позади нее, как встает солнце. Сегодня понедельник, и утром у нас тренировка в тренажерном зале. Оливия должна быть там. Я прячу букет за спиной.

— Мы придем на твою игру в эти выходные, — сообщает мама, пот блестит на ее груди в розовом спортивном лифчике.

— Вдвоем?

Она улыбается.

— Не стоит так нервничать.

Я приподнимаю бровь и отвожу взгляд. Игра пройдет на поле примерно в часе езды отсюда. Я удивлена, что отец будет дома.

— Раньше тебе нравилось, когда мы приходили на твои игры, — отмечает она.

— Много чего изменилось с тех пор. — Я переступаю с ноги на ногу. — Теперь мне просто нравится, когда вы не делаете вид, что женаты.

Возможно, мне бы понравилось, если бы они притворялись рядом со мной, ну да ладно.

Мама останавливается, выключает тренажер и смотрит на меня.

А я продолжаю:

— Думаю, мы можем согласиться, что видимость больше не причиняет боли, верно?

Однако боль в ее глазах доставляет мне радость, но мне это ненавистно. Раньше я любила маму.

Я знаю, что ей одиноко. Она страдает, а эта неделя особенно тяжелая для нее, но, похоже, от меня никто не застрахован. Теперь я начала издеваться над собственными родителями.

Почему отца сейчас здесь нет, чтобы поддержать нас? После всего, что мы потеряли? И неужели она правда сделала аборт, как сказал Мэйкон? Откуда он узнал о таком? Это был ребенок моего отца? Я не знаю, как такое возможно. Его никогда нет дома.

Похоже, мои родители еще меньше меня разбираются в жизни, и я никому не могу доверять. Даже бабушке. Вот какие они на самом деле.

Мама ничего не отвечает, и я разворачиваюсь и ухожу, прежде чем у нее появится такой шанс. С цветами в руках я забираюсь в свой бронко и еду в школу, все время сжимая их в кулаке, мчась к той, кому я больше не хочу причинять боль.

Коридоры пусты, на парковке стоит всего несколько машин, и я оглядываюсь, чтобы убедиться, что поблизости никого нет. Карандаш свисает с нитки, прикрепленной к листку для согласия на совместное использование автомобиля на доске объявлений; я срываю его, оставляя карандаш на одном конце, а другой обвязываю вокруг цветочных стеблей.

Я втыкаю карандаш в щель в вентиляционном отверстии шкафчика Лив. Желтая краска на дереве соскабливается, когда я проталкиваю его, маленький букет свисает с внешней стороны ее шкафчика, несколько красивых белых лепестков опускаются на землю.

Возможно, ей не нравятся цветы. Она, вероятно, подумает, что это розыгрыш, выдернет их и выбросит, но вдруг она посчитает их красивыми, не обращая внимания на то, кто их оставил.

Что-то в честь дня ее рождения, поскольку она не получала цветы, или открытки, или конфеты на день Святого Валентина, как все мы, и мне было ненавистно это видеть.

Я ухожу, оглядываясь на букет, и в груди у меня трепещет. Всем нравятся цветы. Даже девочкам в байкерских куртках.

Лив должна скоро прийти.

Я направляюсь в раздевалку, открываю свой шкафчик и вешаю в него рюкзак. Достаю аирподсы и телефон из кармана. Флаг семинолов немного выглядывает из рюкзака. Сегодня после школы Лив будет работать в театре. Может, она будет одна, и мне удастся отнести его ей.

Я достаю пузырек с таблетками и открываю его, желая немного успокоиться, но останавливаюсь, на секунду уставившись на контейнер. Я не принимала их на выходных. Ни разу. С момента смерти Генри я, конечно, не нуждалась в них каждый день, но в этот раз я даже не подумала о них. Это странно.

— Ты в порядке? — спрашивает Эми, подходя ко мне.

Я закрываю бутылку и засовываю ее в рюкзак, быстро застегивая молнию.

— Конечно, — отвечаю я и закрываю шкафчик. — А ты?

— Все еще немного нервничаю.

И я знаю, о чем она говорит. Вчера Эми написала мне пятнадцать сообщений. Моя бабушка строго посмотрела на меня в церкви, поэтому я перевела телефон в беззвучный режим.

— Они не расскажут о том, что произошло, — успокаиваю ее я. — И кто знает? Они могли пересечь рельсы и немного повеселиться.

— Я беспокоюсь не об этом, — возражает она.

Я знаю. Джэгеры сами вершат правосудие, прежде чем идти в полицию. Я все еще чувствую себя ужасно из-за того, что Каллум и Майло разгромили их дом.

— Эй! — кричит Крисджен. Она подходит к своему шкафчику и по пути проводит рукой по моей спине. — Как ты, детка?

— Хорошо, — настаиваю я. — Да что с вами такое?

Почему они продолжают спрашивать об этом?

Подруги обмениваются взглядами, и Крисджен тихо произносит:

— Просто… Я знаю, как твоей семье тяжело… на этой неделе.

Я отворачиваюсь и убираю телефон в задний карман легинсов. Прошло четыре года со дня смерти Генри, и я жду, когда у меня защиплет в глазах, как это всегда бывает, когда мои мысли возвращаются к нему, но этого не происходит.

Меня что-то отвлекает. Это не… Я не знаю. Я скучаю по нему. Я так сильно тоскую. Конечно, я бы все отдала, чтобы он вернулся, но это не единственная потеря, которую я сейчас чувствую.

Я осматриваю комнату, ища глазами Лив, но ее нигде не видно.

И когда мы все направляемся в тренажерный зал, и я запрыгиваю на беговую дорожку, она все еще не появляется. Где она? Может, решила пропустить тренировку из-за дня рождения, но мне как-то не по себе.

Я вставляю в уши наушники и делаю вид, что включаю музыку, на самом деле проверяя аккаунты Лив, чтобы понять причины ее странного отсутствия. Прием у стоматолога. Неожиданная болезнь. День ухода за собой.

Внезапная смерть?

Но нет. Она ничего не выкладывала этим утром.

— Конрой? — кричит тренер, входя в тренажерный зал с планшетом. — Твое время пришло. Мне нужно, чтобы ты заняла место Джэгер на поле.

Рот Крисджен приоткрывается, когда она останавливает беговую дорожку:

— Вы это несерьезно.

Это место Лив.

Я поворачиваюсь к ним:

— Что происходит? Где теперь играет Джэгер?

Кумер переводит взгляд на меня, по ней видно, как она раздумывает, стоит ли говорить мне об этом.

— Она… покинула команду.

— Что?

— Все в порядке, — уверяет тренер. — Не беспокойся.

Она собирается уходить, но я спрыгиваю с беговой дорожки и останавливаю ее.

— Эй, подождите минутку. Она просто… она просто ушла? Да вы шутите.

Тренер поворачивается и смотрит на нас троих, остальные девушки прерывают тренировку, чтобы послушать.

— Она решила закончить этот год на домашнем обучении, — объявляет тренер.

У меня сводит живот.

— Что?

Чертовски больно.

Но тренер спокойно глядит на меня и отвечает:

— А что ты ожидала, Клэй?

И я замолкаю: значит, мое поведение не осталось незамеченным. Тренер выглядит так, будто удивлена, что Оливия Джэгер продержалась так долго, учитывая сложившиеся обстоятельства.

Она уходит, а ее вопрос повисает в воздухе. Эми подбегает ко мне.

— Боже мой.

— Она правда бросила школу? — присоединяется Крисджен.

В глазах Эми отражается веселье, и у меня в горле встает комок. Я отворачиваюсь, делая вид, что смотрю в телефон. Мир, обычно такой неподвижный и привычный для меня, вращается перед глазами, и я закричу, если не уберусь отсюда.

Мне нечего доказывать. Не знаю почему, но я считала, что должна. Особенно тебе. Вот что она имела в виду, когда сказала «береги себя». Если бы не я, она была бы здесь. И она была бы счастлива.

Итак, Оливия ушла и позволила мне выиграть.

Она просто позволила мне выиграть. Вот так просто.

Эми разговаривает с Крисджен, а я смотрю в телефон, мой большой палец завис над экраном, а голова кружится в миллионе разных направлений, так сильно, что я не осознаю своих действий.

Ее очарование теперь исчезнет. Это хорошо. Какой бы ни была моя одержимость, Лив оказала мне услугу. Я могу сосредоточиться на других вещах: парнях, друзьях, подготовке к балу, выпускному и колледжу.

Все кончено.

— Теперь ты играешь! — восклицает Эми, и я вновь переключаю внимание на подруг. — Почему ты ноешь?

— Мне нравилось мое незначительное участие, спасибо, — отвечает Крисджен. — Я не могу играть за Джэгер. Особенно против «Гиббон Кросс».

— Ага, — со вздохом соглашается Эми. — Похоже, Джэгер хоть в чем-то была хороша.

Я зажмуриваюсь, моя грудь болезненно сжимается. Я не могу… Я не могу.

И я срываюсь с места, распахиваю дверь и направляюсь обратно в раздевалку.

— Клэй! — кричит мне вслед Эми.

Но я продолжаю идти.

Я не должна злиться из-за этого. Мне не три года. Она подставила команду, но в остальном это не потеря. Я выгнала ее. Сделала то, что намеревалась. Я выиграла.

Так почему я хочу выбить каждую дверь, что попадается мне на глаза. Я прохожу мимо Меган в раздевалке, ожидая неприязненного взгляда, но, как только она видит мое лицо, легкая улыбка появляется у нее на губах.

Теперь она получит ее. И никто об этом не узнает.

Раздевшись, я заворачиваюсь в полотенце и иду в душевую кабинку. Закрыв занавеску, включаю воду, делаю глубокий вдох и выдох и позволяю горячей воде смочить волосы и успокоить меня. Я зажмуриваюсь, мои плечи тяжелеют, а голова, кажется, весит сто фунтов. Я просто хочу сесть.

Я просто хочу…

Но внезапно кольца на перекладине для шторки снова соединяются. Я открываю глаза, оборачиваюсь и вижу, как Лив заходит со мной в кабинку. Мое сердце подпрыгивает, когда она закрывает за собой занавеску и подходит ко мне, прижимая полотенце к телу.

На мгновение меня охватывает облегчение. Она здесь. Она не ушла.

Я вновь обретаю голос, снова уверенная в себе, и пытаюсь скрыть улыбку.

— Какого черта ты делаешь? — шепчу я. — Выйди. Сейчас же.

Я тянусь за полотенцем, чтобы прикрыться, но одним быстрым движением Лив стягивает свое и сразу же отбрасывает мою руку. Я смотрю на ее обнаженное тело, и воздух покидает легкие. Моя грудь сжимается, и я едва замечаю, как она прижимает меня к стене, когда откидывает голову назад и смачивает волосы. Потоки воды каскадом стекают по ее золотистой коже, и я не могу дышать, когда капли стекают по ее груди и капают на пол с затвердевших сосков. Мой клитор пульсирует: я снова ненавижу ее.

Она встречается со мной взглядом, приглаживает волосы и приближается ко мне, пока ее соски не касаются моих. Я ни о чем не могу думать и не могу глотать.

— Наверное, отдельные душевые кабинки, что установила твоя гомофобная мать, были не такой уж и плохой идеей, — замечает Лив.

Я заворожена тем, как она откидывает голову назад, открывает рот и подставляет его под струю, наполняя водой. Пульсация между моих ног так сильна, что из меня практически вырывается стон.

Она целует меня, открывая рот, из-за чего теплая вода попадает мне в рот, стекает по подбородку и шее, и, облизывая губы, я жажду большего, потому что ее вкус сводит меня с ума. Внизу все пульсирует и неистово бьется, как барабан. Я хнычу, приближаясь к финалу, но тут она отстраняется.

Мои губы дрожат, и я в течение минуты не могу подобрать слов.

— В-выйди, — требую от нее.

Но Лив не выходит. Схватив насадку для душа с крючка, она прикладывает ее мне между ног, и я задыхаюсь, едва не вскрикнув.

— Ах, — вздыхаю я, обхватываю ее лицо ладонями и, почти в слезах, прижимаю к себе, это так приятно. — Лив…

Брызги летят вокруг меня, и я уже слишком близко, чтобы остановиться. Прижимаюсь к ней, ее лоб прислоняется к моему, пока она наблюдает за тем, что делает со мной, и мой оргазм достигает пика, я настолько возбуждена, что ей не требуется времени, чтобы завершить начатое. Жар заливает мой живот, бедра дрожат, колени слабеют, и я слышу голоса и хлопанье шкафчиков, как только прикрываю рот рукой и кричу.

Черт. Я трясусь, не понимая, плачу ли я, потому что это безумно приятно.

— Ты не чувствуешь с ним то, что чувствуешь со мной, — шепчет Лив. — Не так ли?

Я вздрагиваю и прижимаю ее к себе, каждый мускул сжат, и я не могу этого вынести. Ничто не ощущается, как это. Ничто.

— Ненавижу тебя, — бормочу ей в ухо.

Но вместо того, чтобы отстраниться, касаюсь губами ее кожи.

О, боже. Она позволяет оргазму пройти через меня, прежде чем ученицы занимают остальные кабинки душевой.

— Жаль, что ты потратишь на него время, — хриплым шепотом произносит она, пар клубится вокруг нас. — Мы могли бы неплохо повеселиться.

Могли бы.

Я не смотрю, как она берет свое полотенце и выходит. Я опускаюсь на пол, не в силах сдвинуться ни на дюйм в течение нескольких минут, пока все принимают душ, одеваются, и звенит первый звонок на урок.

Она сказала: «Могли бы неплохо повеселиться». Могли бы.

Когда я, наконец, выхожу, то вижу: ее шкафчик открыт и пуст.

***

На протяжении нескольких дней распространяется слух о том, что Оливия Джэгер будет заканчивать обучение на дому: какая-то история о том, что она нужна своей семье, но почти все знают, что я причастна к этому. Косые взгляды встречают меня, когда я прохожу мимо учеников по коридорам или в кафетерии, некоторые одобрительно улыбаются, а другие смотрят с небольшой долей страха в глазах. Появляется множество предположений о том, что я якобы сделала, чтобы отпугнуть ее, но никто точно не знает, что именно произошло.

В среду я прохожу мимо ее шкафчика и замечаю, что цветы все еще висят здесь, уже засохшие и пожелтевшие. Видела ли она их перед тем, как ушла? Она бы забрала их, если бы захотела.

Мне надо вручить их ей. Она не обманывала. Оливия не вернулась в школу. Она говорила всерьез.

Я сижу на математике, нашем пятом уроке, на который мы ходим вместе — или раньше ходили, — ее стол слева от меня, в самом начале, все еще пустой. Хорошо, что ее здесь больше нет. Лив всегда выглядела совсем по-другому. Все это серебро в ее ушах, сверкающее в солнечном свете, льющемся через окна, очень отвлекает.

Одежда шлюхи, короткие юбки и красная помада цвета пожарной машины, в которой никто не понимал смысла. Точнее, она ведь пыталась привлечь внимание парней, верно? Лив вела себя так, хотя это и казалось противоположным тому, чего, как думается, она хотела бы.

И все же. Помада действительно идеально подходила тону ее кожи. Маленькие косички, выглядывающие из ее хвостиков, выглядели так, будто сами там выросли, и было трудно не смотреть на нее.

Любому было трудно не смотреть на нее.

Я делаю глубокий вдох и выдох. Теперь в школе стало спокойнее. Я лучше. Чище.

Вспоминаю нашу встречу в душе, и, черт возьми, какое удовольствие это принесло, но, если бы кто-нибудь узнал, это уничтожило бы меня. Друзья могли бы понять, но их родители — нет. Бабушка отправила бы меня на терапию, и родители бы просто сломались, думая, что потерпели неудачу после стольких потерь.

— Да, — слышу голос мисс Киркпатрик. — Заходи, заходи.

Я поднимаю взгляд, остальные ученики занимают свои места, а девушка перекидывает ремень рюкзака через плечо и протягивает учительнице свое расписание.

Она ведет ее к месту — пустому столу Лив — и улыбается, возвращая ей бумагу.

— Класс? — громко произносит мисс Киркпатрик. — Это Хлоя Харпер. Она переехала к нам из Остина.

Девушка поворачивает голову, одаривая всех улыбкой, на ее губах легкий розовый блеск, который я бы тоже выбрала. Ее глаза останавливаются на мне, и она колеблется под моим пристальным взглядом, кивая один раз в знак приветствия, красивая, мягкая улыбка скользит по ее губам.

Она отворачивается, я качаю головой и отвожу взгляд. Это место Лив. Его так быстро заняли, словно ее здесь вообще никогда не было. Солнечные лучи проникают в окна, делая мир ярким и прекрасным, как будто все только что двинулись дальше.

Разговоры начали стихать. Большинство перестало упоминать о ней.

Ее нет в раздевалке. В тренажерном зале. В кафетерии. Больше не существует ее парты. Ее здесь никогда не было.

Урок заканчивается, я направляюсь на тренировку, проходя мимо шкафчика Лив, и замечаю, что на нем что-то нарисовано красным лаком для ногтей. Я останавливаюсь, надпись «Лесбиянка» расположена вертикально по шкафчику.

И я выпрямляюсь, свирепо глядя на нее. Кто это сделал? Как они посмели?

Хоть и знаю, что я одна из тех, кто называл ее так в течение многих лет.

Я слышала, что кто-то написал и на шкафчике Элли. Уверена, что трудно заставить кого-то быть жестоким, — я, конечно, могу это сделать, но не могу этого вынести, — но, наконец, понимаю, что, вероятно, более болезненно сносить насмешки на виду у всех, кто проходит мимо. Сотни людей будто приглашены понаблюдать за твоими страданиями.

Я моргаю и направляюсь в раздевалку, чтобы переодеться в форму. Накидываю одежду, беру снаряжение и отправляюсь на поле со своими друзьями. Я так нуждаюсь в беге, чтобы избавиться от желания вытереть переднюю часть ее шкафчика жидкостью для снятия лака. Уборщики позаботятся об этом сегодня вечером.

Моя голова словно переполняется лавой, и на меня все еще давит тот факт, что ее здесь нет. И завтра не будет.

Крисджен занимает место Лив на поле, Эми и Руби смеются и шутят, все продолжают разговаривать, как будто она не ушла. Как будто она вообще не важна.

Лив умная. Она много работает. Каждый вечер проводит в этом театре, без оплаты, никто больше нее не стремится заработать все, что заслуживает. Лив родилась из ничего, она надрывает задницу, она честна и просто хороший человек. Оливия — мускул команды, а все они ведут себя так, словно у нас действительно есть шанс без нее. Как будто ее легко заменить.

Но для них она — ничто. Всего лишь лесбиянка, которая когда-то училась здесь.

— Да ладно! — кричу я Крисджен, когда та снова пропускает гол.

— Я не могу… — тяжело дыша, отвечает она. — Клэй, я не могу. Это слишком быстро.

— Слишком быстро? — рявкаю ей в лицо, оцепенение последних нескольких дней прошло. — Ты шутишь?

Крисджен в страхе отступает от меня.

— «Гиббон Кросс» будет еще быстрее. Прекрати пасовать! — требую я.

Все останавливаются, пот покрывает мою спину, и теперь никто, черт возьми, не смеется.

— Я не собираюсь проигрывать самую крупную игру выпускного года, потому что всем вдруг захотелось полениться!

Черт возьми, игра уже через два дня.

— Коллинз… — предупреждает тренер.

Но я бросаю стик и защитные очки на землю, капли дождя падают мне на руки.

— Боже, вы все отстой!

Я ухожу в раздевалку. Тренер хватает меня за руку, но я выдергиваю ее.

— Тренер, все нормально, — слышу я голос Крисджен, продолжая идти. — Мы пойдем.

Я, не оглядываясь, направляюсь в раздевалку.

Все нормально. Все хорошо.

Рывком открываю дверцу своего шкафчика, но мне этого мало, и я делаю это снова и снова. Слезы текут по моему лицу, когда я роюсь в рюкзаке в поисках пузырька с таблетками.

Я пытаюсь открыть его, но через некоторое время сдаюсь и прислоняюсь головой к соседнему шкафчику, холодный металл кажется раем после крови, бурлящей от жара под моей кожей.

— Все хорошо, — всхлипываю я.

Кто-то подходит ко мне и обнимает со спины, и я падаю на пол, Крисджен держит меня и опускается вместе со мной.

— Клэй, это нормально, — шепчет она, и я слышу слезы в ее голосе. — Я знаю, что ты скучаешь по нему. Это нормально. Ты можешь плакать.

Да.

Генри. Точно.

Я позволяю ей обнимать меня, уступая ей. Эми опускается на колени рядом с нами, вероятно, только потому что думает, что должна быть здесь, но я принимаю это, потому что мир сейчас кажется таким пустым. Нет ничего. И я ничто.

Мне хочется, чтобы завтра никогда не наступало.

Все нормально. Все хорошо.

Это она проигрывает. Не я. Теперь все так и должно быть.

С глаз долой — из сердца вон.

Просто уже оставь ее в покое. Забудь о ней.

Она ушла.