Невыносимая шестерка Тристы

Двадцать

девять

Оливия

–Ты же на самом деле не встречаешься с Трейсом Джэгером? — раздается голос Эми где-то справа от меня.

Ученики заходят в кабинет математики, и я чувствую Клэй позади себя, но не оборачиваюсь.

— Конечно, нет, — невозмутимо отвечает Крисджен. — В отношениях люди разговаривают. А мы этого не делаем.

Я улыбаюсь самой себе. Мне нравится Крисджен, просто потому что большинство Святых ни за что бы не признались, что спят в моем доме. Или в доме другого Болота.

Она доказательство того, что Клэй — гребаная тряпка.

Мой телефон вибрирует от очередного сообщения, но я положила его экраном вниз, под ладонью на столе. Мне все равно, как сильно она хочет меня. Мне наплевать, что она «сделала первый шаг» и рассказала своей матери о нас, или сколько раз она позвонила мне за последние сорок восемь часов.

И ничего страшного, если она не может прямо сейчас притащить сюда свою задницу и на глазах у всех заключить меня в объятия.

Я просто не стану соглашаться на меньшее.

В груди все сжимается: я до сих пор чувствую, как сильно мне хотелось навсегда провалиться в яму, но Мэйкон поддержал меня прошлой ночью. Я заслуживаю лучшего, чем она.

— Привет, — держа в руках книги, Хлоя с улыбкой садится на свое место позади меня.

— Привет.

Телефон снова вибрирует под моей ладонью, и я нажимаю кнопку, чтобы полностью выключить его.

— Можно примерить? — Я чувствую, как моя кожаная куртка, висящая на стуле, выскальзывает из-под спины. — Это лучшая куртка, — выносит свой вердикт Хлоя. — Я хочу точно такую же. Где их продают такими состаренными?

Я заставляю себя рассмеяться, как делала это всю неделю, чтобы Клэй видела, что она не сломила меня.

— Эта была доведена до созревания в обугленных дубовых бочках.

Она округляет глаза.

— Шучу.

Думаю, благодаря Арми, я здесь единственная, кто знает, как делается бурбон.

— На самом деле это просто годы износа, — объясняю я. — Нужно поработать над ней.

Хлоя вскакивает, встает рядом со мной, просовывает руки в куртку, и я совсем не против того, что она не спрашивает разрешения. Пусть Клэй видит, что и без нее мне есть с кем проводить время.

Я поднимаю взгляд на Хлою, ее светлые волосы едва достают до плеч, когда она сжимает молнию с обеих сторон и рассматривает потертую кожу. Ее юбка развевается, когда Хлоя кружится, и на ее месте даже можно представить Клэй.

— Тебе идет, — замечаю я.

— Определенно горячо, — воркует Кертис Харбор слева от меня. — А было бы еще горячее, если бы под ней ничего не было.

— Фу, — морщится Хлоя.

Но затем она переводит взгляд на меня, и что-то мелькает в ее глазах, словно она сама задается вопросом, понравилось бы мне это.

Но вместо Хлои я вижу перед собой другую девушку. Клэй лежит в моей постели, и я расстегиваю куртку и покрываю ее тело поцелуями.

От этих образов я сжимаю бедра.

— Ладно, дай номер своего поставщика, — просит Хлоя, снимая куртку. — Куплю такую же.

Но я останавливаю ее.

— Не снимай, — говорю я, надеясь, что Клэй слышит каждое мое гребаное слово, и мне плевать, насколько по-детски я себя веду. — Можешь походить в ней сегодня, если хочешь.

Я слышу хруст, вздох, а затем крик Эми.

— Клэй!

— Дерьмо, — рычит кто-то, и я не в силах сдержать улыбку, узнав голос Клэй.

Упс. Кто-то только что пролил свой кофе.

— Уверена? — уточняет Хлоя.

— Тебе идет.

Она снова надевает куртку и садится на свое место, и забавно, что я ревновала Клэй из-за разговора с ней, а теперь сама использую ее, чтобы заставить Клэй ревновать.

Ненавижу себя это. Ненавижу себя за такое поведение.

С Клэй покончено. Почему во мне бурлит желание заставить ее страдать? Почему так приятно, когда она знает, что сегодня я могу переспать с кем угодно, будто она ничего не значит?

Но когда мисс Киркпатрик начинает урок, мне не удается забыть о том, что она тоже находится в этом классе. Прямо позади меня.

Я не сомневаюсь, что она была абсолютно честна со мной. Ее сердце принадлежит мне.

Но Клэй сама все испортила. Она сделала то, что произошло между нами, грязным, и теперь каждое воспоминание о том, что я чувствовала рядом с ней и как держала в объятиях, покрыто дерьмом: теперь я знаю, что не могу ей доверять. И всегда буду ждать, что меня снова пошлют, потому что я устраиваю ее только на каких-то условиях. После занятий. Когда поблизости никого нет.

Моя мать позволила тому, что творилось у нее в голове, медленно съедать себя заживо. Темные места. Отчаяние. Клэй сильно ранила меня. Но у нее не будет шанса подвести меня к краю.

После урока я выхожу из кабинета, с каждым шагом удаляясь от нее по коридору на следующее занятие, и сегодня мне тяжелее, чем раньше, но в конце концов я добираюсь до дома.

Я добираюсь до дома, так и не позволив Клэй подойти ко мне и убедить в том, что мы влюблены и она скоро расскажет об этом своим друзьям. Не сегодня, но скоро.

Нет.

Включаю телефон, и на меня сразу обрушивается шквал текстовых и голосовых сообщений, пропущенных звонков, жужжащих и звенящих, и я тут же открываю номер Клэй, мой большой палец зависает над кнопкой «Заблокировать контакт».

Я не прочитала ни одно из ее сегодняшних сообщений, но мне очень хочется это сделать. Я скучаю по ней. Мечтаю узнать, что она не может без меня.

Упав на кровать, прислоняюсь спиной к стене, держа палец над экраном. Наконец я нажимаю на кнопку, блокируя дальнейшие звонки, и стираю ветку сообщений, чтобы не перечитывать их.

Отогнав все сомнения, я отсекаю нас друг от друга во всех своих аккаунтах в социальных сетях. Это не значит, что она не увидит меня или у нее не будет такой возможности, но, вероятно, теперь наступит осознание того, что я настроена серьезно.

Она недостаточно хороша для меня.

Раздается стук в дверь, и, прежде чем я успеваю оглянуться, Арми просовывает голову в комнату.

— Билеты? — спрашивает он.

Билеты?

А, на спектакль. О, черт. Как я могла забыть об этом? Я всего лишь дублер, так что выступать не буду, но я сшила костюмы, а Арми и Айрон всегда поддерживают меня. Быстро проверяю список пропущенных звонков, чтобы убедиться, что от Ламберт ничего нет.

— На столе, — отвечаю я.

Он заходит внутрь и находит билеты для всей семьи. Я взяла по одному на каждого, даже если придут только двое или трое.

Директор ничего не написала по поводу сегодняшнего выступления. Мне бы понравилось, если бы Каллум сдержал свое слово, но, с другой стороны, я отчасти рада, что теперь он отстанет от меня.

Поднимаю взгляд на Арми и говорю ему:

— Вы не обязаны приходить.

— Мы хотим прийти.

Я робко улыбаюсь.

— Даллас не хочет приходить.

— Даллас будет занозой в заднице до конца своих дней.

Точно.

Арми плюхается на кровать рядом со мной, он на целых полторы головы выше меня, поэтому я даже не напрягаю шею, чтобы посмотреть на него.

Достав что-то из кармана, он протягивает мне ключ на старом кольце.

Я беру его.

— Что это?

Изучаю серебряный ключ, который выглядит смутно знакомым.

— Назовем это запоздалым подарком на день рождения от Мэйкона, — поясняет Арми.

Мне требуется минута, но затем я все-таки вспоминаю.

— «Ниндзя»?

Мэйкон купил себе этот мотоцикл, еще когда служил в морской пехоте, и никому не разрешал на нем ездить. Хотя и не пользовался им уже несколько лет. «Ниндзя» стоит в гараже под брезентом.

— А я думал, ты начнешь прыгать от радости, — говорит Арми, когда я не улыбаюсь и не делаю сальто из-за того, что наконец-то у меня есть собственный транспорт.

— Разве я когда-нибудь прыгала от радости? — с улыбкой спрашиваю его. — Почему он не отдал его сам?

— Ты ведь знаешь почему, — отвечает он. — И не благодари его. Мэйкон только разозлится из-за этого.

Я хихикаю, когда братец соскальзывает с кровати. Я почти уверена, что он прав.

Поэтому вместо Мэйкона я благодарю Арми:

— Спасибо.

Он подмигивает и уходит, забирая с собой билеты на сегодняшний спектакль.

Я смотрю на ключ — ключ от моего собственного мотоцикла — и вспоминаю, как чувствовала себя Клэй, держась за меня в тот раз, когда ехала со мной.

Раздается звонок телефона, и я на мгновение закрываю глаза, желание ответить слишком велико, его невозможно отрицать. Но потом я понимаю, что заблокировала ее номер. Это не она.

А затем до меня доходит… Мисс Ламберт.

Сердце начинает биться чаще, и я отвечаю на звонок.

— Алло?

— Оливия? — начинает мисс Ламберт. — Привет, это Джейн. Мне нужно, чтобы ты пришла прямо сейчас.

Мой желудок сжимается как раз в тот момент, когда электрический разряд согревает мою кровь — страх и эйфория поражают меня одновременно.

— Уже иду, — почти шепотом говорю я и кладу трубку.

Он сделал это. Сегодня вечером я буду на сцене.

Я играю Меркуцио.

Приходит сообщение, я смотрю на телефон и читаю:

«Поздравляю. Не терпится посмотреть на твое выступление».

Во рту резко пересыхает, двойное значение этого «выступления» поражает меня, как удар стального прута по коленным чашечкам.

***

— Я хотела поблагодарить тебя, — раздается голос справа от меня.

Поднимаю взгляд и вижу Лизбет, нашу Джульетту.

Она делает шаг ко мне.

— Мне жутко не нравились старые костюмы, — признается она. — Конечно, каждая маленькая девочка хочет быть Джульеттой с романтической прической и в платье принцессы, но… ты знаешь.

— Все меняется.

Она издает смешок.

— Да, точно.

Мы стоим за кулисами, в самом центре действия. Все актеры бегают по коридору, спешат накраситься, зашить дырки или найти потерянные пуговицы и расхаживают взад и вперед, повторяя свои реплики. Я прислоняюсь к стене, пытаясь собраться с мыслями. Стараясь отодвинуть Каллума и Клэй на второй план на следующие два часа, потому что это мое время. Я умоляла об этом четыре года, и я не позволю им отвлечь меня.

Лизбет разглядывает мое готическое черное пальто, черные кожаные брюки и ботинки.

— Теперь я даже вроде как хочу играть Меркуцио.

— Да, я тоже. — Мое сердце ничуть не успокаивается, меня тошнит. Кажется, у меня не получается направить чувства в нужное русло. Боже, я так нервничаю.

Лизбет улыбается, она гораздо спокойнее меня, ведь уже несколько раз выходила на сцену. Однако мне нужно это сделать, как бы сильно я этого ни боялась. Иначе как я могу рассчитывать на то, чтобы посвятить этому всю жизнь?

— Что ж, ни пуха ни пера, — желает она.

Я натянуто улыбаюсь, но слишком боюсь, что меня вывернет прямо здесь, если выдавлю хоть слово. Лизбет уходит, одетая в черные джинсы и развевающуюся белую крестьянскую блузку, черную военную куртку с золотыми пуговицами, ее длинные волосы рассыпаются по спине. Жаль, что я не могла переписать сценарий так же, как изменила декорации и костюмы, но можно заняться этим в другой раз.

Я проверяю телефон, будто смогу увидеть что-то от Клэй, но это не так: я все еще не разблокировала ее.

Возвращаясь обратно в гримерную, я прохожу мимо медсестры — Эви Леонг, исполняющей мою роль, — и убираю телефон, направляясь к занавесу. Приподняв защиту, я заглядываю в глазок и наблюдаю, как ставят дом, когда гаснет свет.

Начинает падать снег, вечная ночь, Нью-Йорк вырисовывается на горизонте на фоне Королевства, а мечи заменяются луками и элементами кунг-фу.

Аудитория затихает, рассказчица появляется на сцене с правой стороны, проходит мимо зрителей и заканчивает свой монолог как раз в тот момент, когда исчезает в левых кулисах. В театре темно, гремит гром, и молния сверкает за собором и небоскребами, когда семьи Монтекки и Капулетти входят в переполненный Центральный парк.

Самсон и Грегори подшучивают друг над другом. Самсон произносит:

— Так вот: всех мужчин из дома Монтекки я сброшу со стены, а всех девок — припру к стене.

Второй отвечает:

— Да ведь ссорятся-то наши хозяева, а мы — только их слуги.

— Это все равно, — отзывается Самсон. — Я покажу свое злодейство. Когда справлюсь с мужчинами, жестоко примусь за девок, всем головы долой!

Именно эта реплика впервые заставила меня подумать, что я хочу эту роль. Мне бы понравилось выйти на сцену и сыграть одного из самых загадочных мужских персонажей в постановке и показать им, что «слабый» пол не боится получить несколько порезов.

Но, стоя здесь и наблюдая за тем, как разворачивается пьеса, а мое появление все приближается, я чувствую себя совсем не так, как ожидала.

Меня даже больше не тошнит. Я еще раз выглядываю в зрительный зал и улыбаюсь, заметив, что мои братья сутулятся и явно скучают: Арми и Айрон спокойно сидят, а Трейс уже спит. Арми разбудит его, когда я выйду на сцену.

А потом задняя дверь открывается, и я вижу внушительную фигуру, которая заполняет весь проем, прежде чем дверь снова закрывается.

Мое сердце на мгновение замирает. Мэйкон. Я смотрю, как он прячется за стеной и тихо стоит, потому что, как бы он ни старался и как бы я иногда за него ни беспокоилась, я знаю: он любит меня.

Но все же я не могу удержаться, чтобы снова не оглядеть толпу в поисках кого-то еще.

Гремят барабаны, Джульетта разговаривает с матерью о сегодняшнем бале, и, пока я наблюдаю за Лизбет в новом костюме, мне хочется, чтобы Клэй пришла на спектакль. Надеюсь, что она здесь, потому что мечтаю, чтобы она увидела это. Хочу, чтобы она гордилась мной.

Ромео и Бенволио выходят на сцену, и я делаю глубокий вдох, на мгновение закрыв глаза, мое сердце внезапно ускоряется в груди.

Клэй.

У меня кружится голова, и каким-то образом все слезы, гнев и горечь многолетней обиды и вырванного сердца проносятся вихрем, и впервые я понимаю, что Меркуцио совсем не динамичен. Он потерян. Ему не хватает того единственного, что дает тебе любовь, и именно поэтому ему нужен Ромео. Вот почему он защищает его. Меркуцио живет через него.

Ромео надо защитить любой ценой.

Теперь я это понимаю.

— Нет, милый друг, — восклицаю я, выходя на сцену, — ты должен танцевать.

Я смотрю в глаза своему другу, свет прожектора направлен на меня и следует за мной к нему, адреналин обжигает руки, что-то внутри указывает мне путь.

Сняв куртку со своего друга, я отбрасываю ее в сторону, пока Бенволио и другие гости бал-маскарада танцуют вокруг нас, но Ромео сопротивляется.

— О нет, — отказывается он.

Я привязываюсь к нему, своему верному спутнику, потому что Меркуцио обожает своего лучшего друга. Нуждается в нем.

Зрители смеются, когда я шучу и прыгаю вокруг, и я словно смотрю его глазами, печаль потери так очевидна, когда произношу его монолог о королеве Меб. Юмор и страсть Меркуцио всего лишь щит от боли.

И он дает возможность на мгновение заглянуть внутрь, прежде чем… снова закрывается. Занавес вновь опускается.

Слезы текут по моим щекам, я тяжело дышу, мои друзья тянут меня на бал, и я хватаю Ромео за руку, встречаясь с ним взглядом, чтобы мне никогда не пришлось смотреть на себя в зеркало.

Сцена заканчивается, мы уходим за кулисы, и я слышу, как в зале хлопают зрители, а мои братья одобрительно свистят.

— Ты была великолепна, — хвалит меня Кларк.

Но я не в силах поднять на него взгляд. Я с трудом сглатываю, мне начинает казаться, что сердце перестает помещаться в груди.

Я снова появляюсь перед зрителями для сцены бала, сцены с медсестрой, для моей битвы с Тибальтом… и моей смерти.

Я кричу, слезы текут по лицу, когда я падаю на пол, и Меркуцио наконец-то понимает, что все это оказалось напрасным. Он пытался защитить жизнь своего друга, но не сумел защитить собственное счастье. Он сам все испортил. Просто домино в трагедии — Меркуцио не смог увидеть, как мало осталось времени.

Как это закончится, если кто-нибудь изменит правила игры.

И как впервые я осознаю, что вопиющая сюжетная дыра в этой истории на самом деле никогда не была сюжетной дырой. Независимо от того, покинула ли Джульетта родительский дом на своих ногах или в гробу, для нее все равно был уготован один и тот же финал, так зачем вообще инсценировать ее смерть? Джульетте просто следовало уйти, когда отец преподнес ей такую возможность.

Но она этого не сделала. Потому что предпочла, чтобы родители увидели ее мертвой, а не Монтекки. Потому что она любила их и не хотела разочаровывать.

И теперь, наверное, я, наконец, понимаю, что Клэй боится не потому, что не любит меня. А потому, что любит и родителей.

Я не допущу, чтобы то, что случилось с Элли, произошло и с ней. Я бы предпочла смотреть на нее издалека, чем никогда ее больше не увидеть.