46 В покровах

Изобель стала напротив двери. Позади нее Ноксы звали и дико хрипели. Ветер путал ее волосы, трепал куртку и подол ее изодранного платья. Бумажные таблички, прикрепленные к двери, дергались, угрожая свалиться от ветра, который становился все сильнее. Она потянулась к дверной ручке, которая теперь была на левой стороне двери, противоположно тому, как она располагалась в магазине Брюса, точно так же, как таблички. Раздался шорох, и она остановилась, резко обернувшись, чтобы увидеть, как подходит Пинфаверс.

— Стой, — предупредила она его.

Он замер, оставляя между ними расстояние в несколько метров. Другие Ноксы замолкли и успокоились в деревьях, пока Пинфаверс смотрел на нее с опаской. Она смотрела на него хладнокровно. Казалось, что сейчас они оба понимали, на что она была способна.

— Я знаю, о чём ты думаешь, — сказал он, статический голос принял спокойный и дипломатический тон. Его пристальный взгляд метнулся к двери за ее спиной. — И таким образом, я тоже предупреждаю тебя.

Она сощурила глаза и посмотрела на него. Было что-то очень неправильное в действиях Пинфаверса.

Разве не он пытался пронзить ее несколько минут назад? Тогда почему он переворачивал все, черт побери?

И почему после такой яростной борьбы на кладбище он изменил свое мнение в последнюю секунду и предложил ей помощь?

То, что он хотел играть с нею, было очевидно с самого начала. Но было что-то еще. Более глубокая тайна скрывалась за маской равнодушия, которая была на его лице. Ее мысли вернулись в фиолетовую комнату, к странной беседе Пинфаверса и Ворена. Кем они были друг другу?

Изобель знала, что будет опасно спросить существо, стоящее перед ней, и она будет держать его подальше от своих мыслей, ради Ворена. Тем не менее, у нее были другие вопросы для главаря Ноксов.

— Что я находится за этой дверью? — спросила она.

— Другая сторона того, что ты знаешь, — сказал он с улыбкой. — Так же, как и я, — его улыбка пропала.

Мороз пробежал по ее коже:

— Что ты имеешь в виду? — Она попыталась спросить требовательно, но она не смогла проигнорировать неуверенность и страх в ее голосе.

— Ох, — он преодолел расстояние быстро, поддергиваясь, пока она не почувствовала его стоящим позади нее. Своей оставшейся рукой он обнял ее. — Я имею в виду, что тебе может не понравиться то, что ты найдешь там. Вот и все.

Напрягаясь, Изобель терпела его близость. Она сжала руки в кулаки возле себя.

— Ты можешь прикоснуться ко мне, но не можешь причинить боль, — догадалась она.

— Что работает, — признался он, — Поскольку, помни, я не хочу причинять тебе боль. Но ты должна понять, Изобель, всегда есть тонкая грань. — Пока он говорил, его рука оттянула ее воротник, его прикосновение было легче перышка.

— Между тем, чтобы делать то, что мы хотим... и тем, что нам велят. — Его холодные пальцы сжали ее горло.

Изобель стала задыхаться и ухватилась за его руку. Она растворилась при ее прикосновении, и ее пальцы коснулись собственной кожи. Он пронесся вокруг нее клубками фиолетового и черного дыма, смешанного с крутящимся пеплом. Пытаясь заблокировать дверь, он вновь трансформировался в мерцающую плотность.

— Откроешь эту дверь, и несмотря ни на что, ты никогда не закроешь ее, — предупредил он.

— Так же, как ты и твой рот, — отрезала она и пошла, отталкивая его. Страх мелькнул в его глазах, и он сдался, скользнув в сторону. Она схватилась за ручку, и в этот момент Ноксы возобновили свое безумие на деревьях. Она слышала, как они порхали и шуршали.

— Тебе понадобится там намного больше, чем сальто и милые хитрости, чирлидерша, — сказал Пинфаверс. Он скользнул прочь с пугающим шепотом, который звучал как "Текили-ли!"

Другие Ноксы подхватили этот звук. В хриплых, скрипучих карканьях они повторили призыв. “Текили-ли!” — кричали они выжженными голосами. Она уже слышала это раньше, в тот первый раз, когда она оказалась в чащах Уира. Но что это означало? Они обратились в бегство от черных веток и сражались с бурным потоком ветра, хлопая крыльями, унося это странное слово с собой, пока не исчезли в фиолетовой дымке.

Оставшись одна, Изобель обратила свое внимание к двери. Она сделала быстрый вдох, затем повернула ручку. Дверь скрипнула и открылась внутрь. Когда она пересекла порог, то почувствовала, будто движется через неподвижную завесу. Электрические покалывания ощущались на ее коже, как булавки и иглы, когда она прошла в небольшое замкнутое пространство лестничной площадки.

Ветер за ее спиной внезапно стих. Она обернулась, чтобы в последний раз увидеть мир из пепла и древесного угля.

Следы неподвижности забили сцену звуковым сигналом, и это походило на просмотр приглушенного телевизора.

Воздух в лестничном пролете был заплесневелым, как в старом гардеробе. Холодные лучи серо-белого света просачивались вниз от квадратного окна над узкой деревянной лестницей. Частицы пыли кружили в потоках света, как крошечные потерянные существа. Сама лестница, зажатая между двумя деревянными панелями стен, вела на чердак, как это помнила Изобель.

Пепел слетел с рукава куртки Ворена, когда она продвинулась, чтобы сделать первый шаг.

Изобель положила руку на стену. Она сделала второй шаг, и половица заскрипела под ногами. Ее сердце бешено колотилось, посылая по телу адреналин и окрашивая ее уши в красный оттенок. Она почувствовала чье-то присутствие в комнате наверху. Это походило на плотную вибрацию, жужжащую в воздухе, или звуки камертона разносились глубоко внутри нее. Она обернулась через свое плечо, заметив, что шторм снаружи усилился. Запутанные ветви деревьев качались назад и вперед, дико впиваясь друг в друга. Пепел кружился воронкой и бушевал в облаках песчаной бури. Однако ни один звук хаоса не достигал ее.

Когда Изобель достигла последней ступени, она оказалась на чердаке. Стол и стулья, за которыми она когда-то сидела с Вореном, теперь зависли в воздухе. Несколько книг, и старый потертый коврик лениво проплывали по воздуху.

Она посмотрела в окно наверху лестницы, перед которой она теперь стояла. Оно должно было показать ей кирпичную сторону и окна соседнего здания. Вместо этого там были только измученные штормом лесные чащи. Та же самая история была и с другим окном, овальным, над столом, которое в реальном мире выходило бы на улицу. Это было место, где она впервые прочитала По, и стоя там и глядя на все это, этот промежуток времени казался ей годами.

Пристальный взгляд Изобель прошёлся по тонкой, знакомой книге, плавающей возле стола. Она признала ее сразу — черный блокнот Ворена — и она пошла, чтобы взять его. Она зажала его между ладоней, и позволила кончикам пальцев пробежать по поверхности книги, затем поддела пальцем обложку снизу. Она открыла книгу, просматривая страницы, переполненные его красивым почерком. Она остановилась на рисунках, внезапно понимая, что она видела их прежде. Наброски лиц с отсутствующими частями уставились на нее. В середине она увидела знакомое лицо Пинфаверса, хотя он не был подписан. Она помнила эти страницы со дня в библиотеке, когда они встретились в первый раз, чтобы готовить доклад. Изобель повернула книгу боком, замечая стихотворение, которое простиралось вертикально вниз, написанное между обложкой и краями страницы.


Ноксы.

Ноксы.

Ноксы.

Они живут на дне.

Ноксы.

Ноксы.

Ноксы.

Стучатся в вашу дверь.

Ноксы.

Ноксы.

Ноксы.

Где есть один, там все.


Изобель чувствовала, как лед прошелся по ее венам. Она перевернула следующую страницу, потом снова, каждая была усыпана словами, которые, казалось, перетекали друг в друга. Она пролистала быстрее, страницы, казалось, зашептали свое содержимое.

Ее. Мечта. Уснув. Вернуться. Она. Действительно. Должна. Бежать.


Она остановилась, читая в начале страницы где-то в середине книги:

Он стоял в том месте снова, посередине реальности, в лесу между мирами, и ждал ее. Она пришла, ее белая бледная кожа отражала вспышки молнии. Небо вращалось, ее темные волосы распущены и ниспадали на ее плечи цвета слоновой кости. Серый пепел падал с неба.

— Моя тюрьма, — сказала она, — она распадается. Когда, наконец, ты напишешь мой конец? Когда, любовь моя, ты сможешь освободить меня?

— В полночь, — прошептал он. — В эту ночь из всех ночей в году.

— Ты преуспел, — она подплыла к нему. В первый раз, она поцеловала его. Ее губы, бледные и холодные, запечатали его и так связали их вместе.

Изобель перевернула страницу снова, и здесь почерк преобразился, изменился из изящного в неразборчивые каракули и поцарапанные наброски. В основании она прочитала единственную часть письма, которую смогла разобрать.

Это должно сделать его счастливым. Это должно изменить его. Но это не так. Это не может. Он уже изменился. И я не знаю, что написать дальше, потому что я боюсь, что это сбудется.

Поскольку я не могу думать, и она просит меня написать, но я не знаю, что написать, и я не могу думать, потому что я не знаю, что написать. Я не могу думать. Я не могу думать. Изобель. Изобель. Изобель.

Теплый бегущий порыв осветил ее кожу и распространился через нее. Она стояла, уставившись в недоумении на свое имя, так отчаянно нацарапанное на белоснежной бумаге. Она приблизила блокнот, пытаясь представить, как он сидит, сочиняя это. Когда? Не было никакой даты. После ее имени, повторенного три раза, шли пустые страницы, пустые, за исключением маленького пятна красного цвета на одном нижнем углу. Кровь?

Быстрый, резкий удар прорвался в тишину. Изобель подскочила, чуть не выронив блокнот. Другие книги, стол и стулья все упало на пол с оглушительным ударом.

Дверь.

Изобель обернулась, заметив, что она больше не одна в комнате.


Наверху лестницы стояла женщина. Слои белого драпированного платья облегали изгибы ее невысокого, хрупкого тела, казалось, будто сама ткань была сделана из лунного света. Прозрачная белая вуаль покрыла ее голову, как погребальные одежды могилы. Она была красива. Светящаяся, как осколок падающей звезды. Локоны слегка вьющихся волос, густые и иссиня-черные, рассыпанные в беспорядке, доходили до кончиков пальцев, резко контрастируя с белым. За вуалью два огромных красно-черных глаза пристально смотрели на Изобель.

Это длилось мгновение, до того, как Изобель смогла говорить:

— Ты... ты Бэсс?

— У меня много имён, — отвел призрак. Ее голос был глубоким и хриплым, но все же совершенно женским. — Я — Лила. Я — Ита и Ли-ли. Я — Лигейя. Я — Лилит.

Изобель сглотнула, во рту вдруг пересохло. Шизофрения? Она думала вековое и неизменно популярное “Ты хорошая ведьма или плохая? ” могло бы быть идеальным следующим вопросом, но она решила не задавать его. Бэсс, или леди Лилит, или как бы там она не называлась, точно не оценит шутку. И, несмотря на белые одеяния, она не производила на Изобель впечатление хорошей ведьмы.

— Лигейя, — пробормотала Изобель.

Она прижала черный блокнот ближе к себе, и ее разум вспомнил текст песни, которую она слышала в магазине мороженого, ту, которую Ворен включил, пока они убирали.

Но она всего лишь персонаж из истории.

Женщина подняла руку, чтобы дотронуться до нее. Движение было внезапным и неестественным, и Изобель пришлось побороть в себе желание сделать шаг назад.

— Разве мы все не персонажи? — спросила она.

С каждым предупредительным сигналом в ее голове, Изобель наблюдала, как рукав спустился, открывая руку женщины. Ее раскрытая ладонь была более белой, чем ткань ее платья, ее кожа, столь же безупречная как мрамор.

Разве Рейнольдс не предупреждал ее “остерегаться белого”? Вспоминая эти слова, Изобель чувствовала, что ее челюсть напряглась. Если бы она когда-либо увидела его снова, она бы поблагодарила его за предоставленные подробные советы.

Взгляд Изобель прошелся от фигуры женщины к ее протянутой руке. Молчаливый жест означал обмен или передачу, и Изобель прижала блокнот Ворена еще крепче к себе.

Зачем она хотела его?

Женщина шагнула к ней, шлейф ее платья тащился по полу. На сей раз Изобель не спорила со своими инстинктами. Она отступила, натыкаясь на стол позади нее. Она опустила одну руку и, держа в другой черный блокнот Ворена, попыталась восстановить равновесие.

— Ты сама, Изобель, — продолжала женщина, — можешь быть ничем иным, как тенью, мечтой кого-то, кто и сам является мечтой кого-то еще.

— Я не думаю, что это имеет значение, — сказала Изобель, только потому, что это была первая вещь, которая пришла ей в голову. Если бы она могла отвлечь ее болтовней, возможно, она смогла бы добраться до лестницы, к двери.

Но и тогда она еще не могла уйти. Где была эта связь между мирами, которую советовал найти Рейнольдс?

Разве это не единственная причина, по которой она была здесь, в первую очередь? Почему она до сих пор не нашла ее? Разве Рейнольдс не сказал, что она узнает это, когда увидит? И даже если она действительно найдет ее, как, черт возьми, она должна была уничтожить это?

— Я наблюдала за тобой, — сказал женщина, — с той ночи, когда ты впервые появилась в его снах.

Прижавшись спиной к стене, Изобель медленно двинулась к лестничной клетке. Женщина повернулась, стоя на месте, и белая ткань окутала ее формы крепко, как наряд мумии.

Через завесу вуали черные озера ее глаз следили за каждым движением Изобель.

— Сначала ты была просто другим углем, добавленным к огню. Топливо для его ненависти, и у меня была бы причина поблагодарить тебя. Потом его мечты изменились. — Под вуалью, наклонив голову в сторону, ее тонкие брови сошлись, как будто она не совсем понимала это наблюдение. — Незваная, ты вторглась в уголки его подсознания, и в наше время тоже. Твой образ стал надоедать, отвлекать внимание. — Ее открытая ладонь сжалась в твердый кулак. — В этой комнате не я призрак, а ты. И потому я послала их за тобой, пока они еще могли повиноваться. Ты была, в конце концов, все же неопределенностью в его снах. Ты была бы схвачена еще той ночью, если бы не помощь и защита твоего опекуна в маске.

Изобель потребовалась всего доля секунды, чтобы понять, что она говорила о ночи, когда она покинула книжный магазин, ночи в парке. Она вспомнила, что сказал голубой Нокс из склепа. Он тоже был там той ночью? Только тогда она была не в состоянии видеть Ноксов. И голос, который шептал ей, чтобы она бежала? Не его ли голубой Нокс отметил, как "друга в маске"? Конечно. Только сейчас все обретало смысл, и она поняла, что это был Рейнольдс, пытающийся предупредить ее.

— В конце концов, ты должна все же отблагодарить твоего скрытного друга, — сказала Лилит. — В определенное время я найду его, и он скоро узнает, что у меня есть специальная судьба для тех Потерянных Душ, которые предают меня.

— Зачем тебе это? — потребовала Изобель. — Зачем тебе Ворен?

— Он не похож на других, не так ли? — спросила она задумчиво и проплыла к овальному окну. Через него проникал новый свет, теплый и оранжевый, как от уличного фонаря.

— Он особенный, даже в отношении тех, кто пришел до него, — продолжала Лилит. — Подобно им, он владеет способностью получать и интерпретировать оттенки и тени мира снов, чтобы принести жизнь и тело новым, таким, как Ноксы. Более того, эта энергия в нем разрушает то, что он создает. Единственной вещью, в которой он нуждается, является контроль. Что само по себе делает его настолько совершенным. Сегодня вечером он должен закончить мою историю. Сегодня вечером, когда ты ушла навсегда, он освободит меня.

Ой-ей, подумала Изобель. Что она сказала? Повтори-ка. Что это значит “ушла навсегда”? Изобель натянуто улыбнулась, отступая назад, продвигаясь дальше и дальше к лестничной клетке. Очевидно, несмотря на то, что на Изобель была одета его куртка, Леди-Чудо-Волосы не понимала, что Ворен покинул пресловутый замок. Теперь наступила пора Изобель совершить свой выход, несмотря на то, нарушена ли связь между мирами или нет.

Мысль мгновенно поразила ее. Инстинктивно она сильнее вцепилась в блокнот. Ответ пришел к ней, как вспышка, в одно мгновение, и внезапно он имел весь смысл в мире. Все было внутри. Дверной проем Ворена в мир снов. История Лилит. Ноксы. Это был мост между мирами, его путь, который должен был стать и ее выходом. Связь, которую Рейнольдс посоветовал ей уничтожить — она держала ее в своих руках!

Лилит, также, казалось, видела свет осознания в голове Изобель, потому что она повернулась и уставилась на нее своим черными, как бездны, глазами.

— Слишком поздно для тебя, — сказала она, — чтобы сделать что-либо. Он проклял тебя ночью, когда написал твое имя на этих страницах, теперь ты — часть истории. Именно поэтому ты полностью можешь видеть нас в своем мире. Или ты не задавалась вопросом?

— Если я уничтожу эту книгу, — сказала она, — это все исчезнет. Ты и все остальное вернетесь туда, откуда пришли.

— А куда ты пойдешь, Изобель? Ты, которая сейчас находится в обоих мирах? Ты разорвешь себя на куски? Ты бы погибла ради того, кто уже обречен?

— Что... о чем ты говоришь?

— Разве твой друг в маске не упомянул о твоей собственной судьбе? Я не удивлена. Я подозреваю, что он избирателен в том, чем делится с тобой. Было бы неудобно для него, я думаю, если бы ты могла принимать слишком много решений самостоятельно. Но это не должно закончиться таким образом. Кажется мне, что мы были настроены друг против друга мужчинами. Почему? Когда у нас обеих есть то, что хочет другая?

— Я не отдам тебе эту книгу, — сказала Изобель. Ее шаги привели ее обратно, пока ее пятки не нашли верхнюю ступеньку.

Лилит рассмеялась, мягкий и почти мелодичный звук, навязчивый и даже красивый.

— Разве ты не видишь, что ты сама теперь намного ценнее?

— Что? — пробормотала Изобель, ее разум не в состоянии уловить смысл слов Лилит.

— Ты невольно стала связующим звеном между мирами. Твое имя на этих страницах преобразовало тебя, сделало тебя лучше, чем блокнот бедного потерянного мальчика, поскольку ты не связующая для силы, ты и есть сила. Вместе у нас была бы власть над всеми, поскольку я знаю все маршруты, а ты, мечтатель, имеешь возможность просматривать их. Я больше не нуждалась бы в концовке. Зачем, когда мы могли бы жить вечно? Связанная с тобой, я бы больше не удерживала твоего Ворена. Он был бы отпущен, свободно быть с тобой, с нами.

Женщина двинулась к ней, вуаль сдвинулась с ее лица, когда она приблизилась. Она обладала темной совершенной красотой: высокие аристократичные скулы, кожа блестящая как звезды, а волосы — темные, массивные волны шелка, — казалось, плавали около нее как черный ореол. Но было что-то чуждое в ее глазах, что заставило Изобель замереть на месте. Окаймленные темными ресницами, два источники бездонной черноты, они заманили ее в ловушку, и она поняла, что больше не способна моргнуть.

— Возьми меня за руку, — прошептала Лилит и подняла белую ладонь еще раз. — Пойдем со мной.

Изобель почувствовала, как ее рука поднялась.

Притяжение этих глаз было подобно магнитной силе, против которой невозможно было бороться или сопротивляться. Она была так прекрасна. Изобель остановилась, ее пальцы застыли в воздухе над белыми.

Видимо так же она соблазнила Ворена.

Мысль пришла к ней внезапно, пробиваясь на поверхность через глубокое и облачное море смятения, сомнения и тоски. Насколько легко это, должно быть, было для нее, подумала Изобель. Она дала обещания ему точно так же, как сейчас. Только она обещала ему больше. Гораздо больше.

Как змея, этот демон извивался и заполнил те пустые пещеры его сердца. Как гарпия, она охотилась на его абсолютное одиночество — на его потребность в...

— Линор.

«Ты никогда не смогла бы быть Линор», — когда-то сказал ей Ворен.

В своем воображении Изобель представила себе будущее. Будущее без себя. Но также и без существа перед нею. Она представила Ворена в безопасности дома. Сидя за своим столом, он заполнял страницы нового блокнота при свечах. Его сочинения, выведенные фиолетовыми чернилами, покрывали свежие белые пачки бумаги, ее имя, написанное не раз в пределах тех линий изящного почерка. В компании мягких, пушистых рисунков те строки были бы его последним прощанием с ней.

Будет ли он писать о ней? Ей нравилось думать, что будет. О том, как, навеки веков, слоги, из которых состоит ее имя, будут продолжать дрейфовать к нему на крыльях его мечты — мечты, теперь свободной от вампиров и демонов, которые когда-то преследовали его разум. Наконец, в этом небольшом промежутке она была бы его Линор.

Она моргнула, наконец. Ее пальцы задрожали, и она опустила руку.

У этой ведьмы не было ничего, чтобы предложить ей. У нее не было заклинания, чтобы навредить, не сейчас, когда Изобель знала, что Ворен был в безопасности в ее мире. Когда связь будет запечатана, так будет вечно.

Изобель пристально посмотрела на Лилит.

— Тебе никто не говорил, что трое — это уже толпа?

Эти черные глаза расширились в шоке.

— Слишком поздно для тебя, — прошептала Изобель, — чтобы сделать что-либо.

Она крепко обняла обеими руками блокнот Ворена. Это по-прежнему был ее сон, даже если это означало, что она уйдет с ним, когда он закончится.

Она сильно зажмурилась.

— Что ты делаешь? — раздался звук, похожий на уханье совы.

Изобель сосредоточилась на тепле в ее груди. Управляемое ее разумом, оно прошлось по ее рукам, а затем вспыхнуло ярким пламенем над блокнотом.

Кто-то кричал. Был ли это ее крик? Она открыла глаза. Белый жар охватило ее, поглотил ее. Она была благодарна, что не чувствовала боли. Подарок, возможно, от ее подсознания к сознанию? Как галлюцинация, белое приведение с черными глазами уменьшалось. Искусственное освещение через окна становилось более ярким — или это отражался огонь в ее руках?

Она посмотрела вниз, и увидела, как огонь проходит по всей длине ее рук. Он танцевал по блокноту, и она наблюдала, как края бумаги скручивались и окрашивались в оранжевый, потом в коричневый, а затем в черный, вбирая все оттенки осени.

Все умерло, пропадая.

Книга в ее руках разрушилась, превращаясь в пепел. Огонь угас в черноте, а с ним и мир.


Загрузка...