Огня дракону! или Микстура от драконьей депрессии

Глава 26, поразительная (или поражающая)

– Я восхищен тем, как работает твой ум, – проговорил Миль-Авентис. – Я вижу перед собой зрелого мужа, познавшего многие тайны. Но я также вижу мальчишку, который боится умереть.

– Легко говорить о страхе смерти, будучи бессмертным, – резко ответил Бергис, которому ожидание очевидно давалось не так легко, как он показывал внешне. – Вам, драконам, дан уникальный дар – бессмертие, которого нет ни у одной из рас. И как вы относитесь к нему? Как к наказанию! Я прожил двести пятьдесят лет, и я до сих пор не надышался этим миром, Миль-Авентис! Он меняется, и это завораживает, он остается прежним, и это помогает понять природу мира. А вы? Вы смеете уставать от него, смеете не благодарить Пряху каждый день за такой дар, а с наглостью пресыщенного говорить, что устали, что больше ничего не радует. Но дар дан вам, тебе, который уже на грани векового сна, а не мне, которому и десяти тысяч лет было бы мало!

– Такова воля Пряхи, – напомнил Миль-Авентис.

– Отец говорил так же, – махнул рукой Бергис. – А я отвечал, что была бы на все воля Пряхи, она не дала бы разумным свободу выбора.

– У него у первого ты взял часть Искры?

– Да, – с вызовом ответил Бергис. – И когда у меня получилось, я словно отрастил крылья. Я увидел, что моя цель реальна!

Миль-Авентис вздохнул и попытался еще раз достучаться до того, чей разум он по ходу разговора чуть-чуть приглушал ментальным внушением, притушил его внимательность, цепкость. Потому что его помощники, которых дракон уменьшил и пронес в зачарованном на защиту от любого сканирования портсигаре во внутреннем кармане камзола, действовали прямо сейчас – но им нужно было время. Еще немного времени.

– Ты боишься смерти, но разве ты не понимаешь, что вековой сон ничем не отличается от смерти? – сказал дракон настойчиво. – Пряха создала нас, бессмертных, первыми и, пожалев, не в состоянии подарить нам смертность, дала вековой сон. Но мы каждый раз словно умираем и возрождаемся заново.

– Но вы все равно хоть немного, но вспоминаете прошлые жизни, – покачал головой Бергис. – Вы можете вести записи, вы просыпаетесь в своем доме, среди вещей, которые накопили. Вы можете записывать заклинания, вы можете каждый день вести дневник о себе прошлом.

– Я так делал, – признался Миль-Авентис. – И читал их потом как дневники совершенно чужого существа. Лишь отдельные моменты вспоминались мной, словно сон. А когда этих дневников десятки, сотни?

– Это величайшее счастье, – упрямо проговорил Бергис. Глаза его горели, и Миль-Авентис даже любовался им в этот момент.

– Пряха не зря делает нас теми, кем мы родились, – продолжил объяснять он. – Смерть – благостный подарок Пряхи смертным, ее способ дать вашим душам прожить жизни и эльфом, и гномом, и орком, и человеком, и мужчиной, и женщиной, и воином, и ученым, и матерью, и монашкой. А конечность жизни даже у эльфов, которые живут по триста лет, заставляет смертных ярче чувствовать жизнь, острее переживать эмоции, спешить жить. Легко отложить все на потом, если у тебя впереди не сто лет, а тысяча, десять тысяч, сотня. Вам же дано все для того, чтобы прожить ярко, преодолевать обстоятельства, менять этот мир под короткую жизнь. Если бы не смертные, мир бы не менялся, не было бы прогресса – потому что вы спешите увидеть плоды дел своих при своей жизни…

– И теряем все то, что узнали за эти жизни, со смертью, – процедил Бергис.

– Душа не теряет. Душа помнит все и набирается опыта, чтобы познать высшую мудрость, быть достойной жить в небесном мире под крылом у Пряхи и вести к добру земной мир. А у драконов нет дара смерти. Мы вечные стражи этого мира, несем свою ношу испокон веков и рожаем детей для ноши бессмертия.

– Ты так убеждаешь меня в том, что это не дар, а проклятье, – зло рассмеялся полукровка. – Но драконов можно убить: если ты так устал, что мешает тебе сброситься со скалы, сложив крылья?

– Я думал об этом несколько раз, – скупо улыбнулся Миль-Авентис. – Но Пряха уводит в вековой сон раньше, чем ты осмелишься решиться. А когда ты просыпаешься, в тебе вновь плещет жадность к жизни.

– Это отговорки, – посмотрел на него в упор Бергис. – Придумал бы, как уйти из жизни, если бы очень хотел. Да и в любом случае у тебя есть выбор – умирать или не умирать, дракон. А у меня, как у смертного, нет. И ведь выбери отец другую мать, я мог бы родиться драконом!

– Ты не мог бы родиться драконом, – безжалостно отрезал Миль-Авентис. – В тебе совсем нет милосердия, – он не объяснил, но собеседник и так понял, что речь о похищенных малышах-вальшерах.

– Никого из них я не убил, – возразил Бергис.

– Но ты пленил их, испугал, оторвал от родителей. Сколько ты собираешь эту коллекцию? С момента ухода твоего отца в сон? Значит, кто-то из родителей этих волшебных детей так и прожил свою жизнь, не увидев их снова. Ты причинил им горе. И не надо врать мне, что ты не убил их из милосердия. Если для твоего ритуала потребуются все их силы – ты ведь возьмешь их не моргнув и глазом?

– Ради великого дела – да. Не думай, что мне не жаль их. Может, Пряха специально наделила их волшебством, а меня – умом, чтобы я мог воспользоваться ими? Да и не ты ли только что говорил, что смерть – это лишь веха в движении души?

– Но не тебе решать, когда и кому умирать, – ответил Миль-Авентис.

– Конечно, – рассмеялся Бергис. – Только драконы выше законов, могут судить без суда и казнить по собственному приговору.

– Так заповедала Пряха, – повторил дракон третий раз.

– Очень удобное объяснение, – едко проговорил Бергис.

– Ты говоришь, что тебе и десяти тысяч лет мало. А представь, что это не десять, а сто тысяч лет, – заговорил Миль-Авентис, глядя на медленно кипящий котелок. – Или миллион лет. Или несколько миллионов. Или сотня миллионов. Я очень молод по меркам драконов, Бергис. Мне всего три тысячи лет, я пережил всего два вековых сна. Я знаю, что Миль-Свандис и Ия-Эссима – мои отец и мать. Но я родился так давно, что успел забыть их. И они меня. И мои дети-драконы не помнят меня. Мы знаем, что мы родные, но мы ощущаем друг друга абсолютно чужими, потому что с поры нашего родительства и детства прошло несколько жизней и вековых снов. А ведь среди нас есть старейшие драконы, которые созданы до появления остальных разумных! Первые десять драконов, наши патриархи и матриархи. Представь, каково им и их детям, а ведь нас всех это ждет. Благо, Пряха позволяет кому-то засыпать навсегда, а кому-то уходить в другие миры, иначе наш мир был бы перенаселен драконами.

Но подумай! Твои жизни, множество жизней, десятки, сотни, а то и тысячи жизней сливаются в вереницу туманных образов, и ты уже не можешь понять, когда было то, что вспоминается тебе сейчас. Я иногда вспоминаю женщин, которых я любил, драконицу, к которой пылал так, что мы прожили вместе несколько сотен лет и родили ребенка, и казалось, что мое сердце будет петь с возлюбленными всегда. Но проходило время, и жизнь снова становилась серой и тусклой. А затем – приходил вековой сон. И я просыпался в одиночестве в своей пещере, помнящий поначалу лишь то, что надо охотиться и есть, я читал свои записи, которые делал для себя-проснувшегося, я вспоминал, что нужно помогать подопечным существам. И мир снова казался ярким и необычным. Но я уже смутно знал, что пройдут сотни лет, и наступит усталость.

– Пряха должна была дать вам средство от выгорания! – горячо проговорил Бергис. – Я уверен, что смогу найти и его. Только помоги мне! Тебе все равно хочется уйти в сон. Я клянусь, что буду заботиться о всех волшебных существах до того, как начнут просыпаться драконы!

– Видишь ли, – улыбнулся Миль-Авентис, – даже если бы я был так безумен, чтобы пойти против воли Пряхи, я уже не хочу уходить в сон. Я, понимаешь ли, влюбился.

– В нее? – усмехнулся Бергис, кивнув на Тиану. – Ты же сам сказал, что это все перестает иметь значение.

– Да, – согласился Миль-Авентис. – Но каждый раз, влюбляясь, ты вспоминаешь, что это за чувство, которое освежает душу, как дождь выжженую землю. И каждый раз ты поддаешься слабости испытать его снова, Бергис. Даже зная о том, что потом будет очень больно, когда твои любимые умрут, и что потом будет все равно, когда выйдешь из векового сна ты.

Мелодично прозвенел таймер и Бергис отставил бокал.

– Ну что же, – сказал он, – пора, Миль-Авентис.

Дракон испытующе и с откровенной жалостью посмотрел на него.

– Ты можешь еще отказаться, Бергис. Ты можешь еще прожить свою жизнь, пока ты никого не убил. Я верну малышей родителям, я верну Искру драконам и позволю тебе уйти.

– Остановиться за мгновение до исполнения мечты? – рассмеялся Бергис. – Ни за что. Ты ведь не будешь мне противиться, не так ли?

Кресло под драконом вдруг ожило и оплело его по ногам и рукам, прихватило лозой за шею. Миль-Авентис скосил глаза на испуганную Ти и подмигнул ей.

– Ты выбрал свой путь, – сказал он спокойно.

– Да-да, и ты сейчас освободишься и нападешь на меня, – серьезно сказал Бергис. – Но видишь ли, – кресло погрузилось в камень почти до колен Миль-Авентиса, и стало погружаться дальше, – я тоже подготовился, дракон.

И он шагнул к обездвиженному Миль-Авентису, склонился над ним и надел ему на шею круглый амулет на цепочке. Тут же по векам дракона вниз покатилась сонливость.

– А ты хитер, – проговорил Миль-Авентис с усилием. – Дай угадаю. Ты придал серебру свойства драконьей вербены?

– Верно, – ответил Бергис. – Но и это еще не все.

Из каменных стен шагнули с десяток каменных же големов, окружили дракона, уже погрузившегося в камень до пояса, клеткой, оставив снаружи только лицо и кисти рук.

Отчаянно замычала Тиана.

Бергис поманил к себе со стола кусочек слюды из Долины Пряхи и тонкий, как шпилька, серебряный кинжал. Взял за руку Миль-Авентиса, кольнул едва-едва. И, прижав кристалл к выступившей капле крови, зашептал заклинания.

Миль-Авентис почувствовал, как по коже побежал мороз. Стала неметь рука. Сонливость стала такой тяжелой, что глаза размыкать уже не получалось.

– Ну когда уже? – пробормотал он раздраженно.

– Что? – недоуменно переспросил Бергис, отступая с засиявшим золотом куском слюды.

И тут раздался грохот. Лопнул призрачный кристалл, окутывавший Тиану, и она, с усилием дернувшись, упала с креслом на пол. На ней уже не было Зеркальных пут – их снял Корнелиус Фрай. Миль-Авентис тут же накрыл ее щитом.

Бергис, надо отдать ему должное, без лишних слов сам засиял щитами, о которые ударило сразу три боевых заклинания со всех сторон. Бросился к котлу, выставил последний кусок слюды на стойку и что-то крикнул повелительное – и вплелась в воронку последняя золотая нить, втянулась быстро, жадно.

Проявились в полный рост около камина Эби с Натом и за спиной Миль-Авентиса – магистр Фрай, который сорвал с дракона усыпляющий амулет. Варршух, тоже выросший, в общем веселье не участвовал – он продолжал собирать в какой-то бездонный мешок шары с вальшериками, предусмотрительно накрыв полки защитой.

А Миль-Авентис, прошептав заклинание, ударил по големам, связывающим его, превращая их в пыль.

И тут же по велению Бергиса поднялись из пола новые черные големы, полетели с потолка каменные птицы с клювами, острыми, как бритва.

Бились о щиты Бергиса заклинания Фрая и Натаниэля, а он укреплял их, жадно глядя на зелье. То наливалось голубым цветом и, наконец, засияло невыносимо ярко. Тысячи ниточек, связывающих его с Искрами, всосались в котел и оборвались. Зелье полыхнуло белым светом и стало прозрачным – словно растворенный звездный свет теперь крутился в нем.

Миль-Авентис, освободившись, подполз к Тиане. Вытащил у нее изо рта кляп.

– Прости, милая, мне сейчас очень нужен поцелуй, – проговорил он и прижался к ее губам.

– Светлейший, вы перепутали, сначала победа, потом поцелуй! – раздраженно крикнула Эбигейл Горни-Вудхаус. Дракон усмехнулся, в голове просветлело.

– Ты как? – спросил он Тиану, проводя над ее телом ладонью – яд действовал медленно, но верно, и Ти слабела. Но лечить ее времени пока не было.

– Иди уже побеждай его! – так же раздраженно, как гномка, потребовала Тиана, и дракон послушно встал с ней на руках, задвинул в уголок за столом и одним рывком освободил от пут.

– Не выползай, пока все не утихнет, – велел он и развернулся к Бергису. Тот как раз набирал в черпачок сияющее зелье. Рубились, стараясь подойти к щитам, кроша големов и каменных птиц, Фрай и Горни-Вудхаусы. Тиана, сжавшись, сидела в уголке – она стянула с полки какую-то траву и сейчас пихала ее в рот.

Миль-Авентис, одним махом расчистив себе пространство, ударил по щиту противника – и удар был такой силы, что Бергис, уже поднесший зелье ко рту, пошатнулся, и оно выплеснулось на вулканический камень.

Полукровка развернулся и бросил в сторону Миль-Авентиса какой-то артефакт – и следующий удар Миль-Авентиса встретился с таким же отзеркаленным ударом, поднявшимся вверх стеной огня и молний. Затряслась пещера, посыпались сверху камни.

В этот момент Бергис поднес ко рту черпачок и глотнул зелье. И тут же его глаза, а затем и фигура засветились белым. Свет, небесный свет словно пронзил его, раздул его ауру, и он захохотал.

– Гора раскалывается, – крикнула Эбигейл. – Я подержу, прикрой меня, Нат!

Гномка бросилась к трескающейся стене. Фрай с драконом продолжали прорываться к сияющему Бергису, Варршух почти уже сложил все шары в мешок.

Эбигейл проникла в камень руками, рядом встал ее муж со щитом. Камень застонал, завыл, белки глаз гномки стали черными – и по полу, по стенам вверх пошли потоки размягченного камня, склеивая трещины.

– Все к стенам! – проорал Миль-Авентис, глядя, как исчезает Бергис, а вместо него наливаются светом контуры золотого дракона. – Неужели у него вышло? – изумленно проговорил он.

Новообращенный дракон шагнул раз, два, приноравливаясь к телу, заревел торжествующе – от рыка его полопались все щиты – и ударил по Миль-Авентису хвостом. Тот перепрыгнул через него – но хвост сбил котелок с зельем, который, как мяч, полетел в угол, прямо в Тиану, старательно жевавшую найденную на полках Бергиса травку, способную замедлить отравление.

Котелок врезался Тиане под дых так, что она, скрючившись, охнула. На дне отлетевшей посудины оставалось ложки три зелья, а все остальное сползало с ее волос, лица и груди, попав и в глаза, и в нос, и в рот обжигающе-холодным травяным киселем. Она рефлекторно сглотнула – и желудок захолодило так, будто она ментола попробовала.

– Хорошо, что не в голову, – пробормотала Тиана, пытаясь отдышаться и стирая с лица зелье, которое будто даже впитывалось в кожу. – Надеюсь, я ни в кого не превращусь, а?

Но светом она наливаться не спешила, и кроме холодка, ничего не ощущала.

Миль-Авентис тем временем крикнул друзьям:

– Выводите Тиану! – и тоже обернулся драконом. Они с Бергисом ринулись друг на друга.

– Ти, к нам! Нужно всем пробираться к выходу, иначе нас раздавят! – проорала Эби, которая уже отлепилась от противоположной стены и вернула привычный цвет глаз. Женщин прикрывали от оставшихся големов и птиц Фрай и Нат. Впрочем, гномка не теряла времени и на ходу кастовала, заставляя породу засасывать големов, словно трясина.

– Что б на тебе после перерождения три жизни тролли каменный мост возили! – успевала Эбигейл забористо ругаться. – Что б тебе дикобразом подавиться!

– Иду, – проскрипела Тиана, чувствуя себя беспомощной – ведь боевая магия была далеко не ее коньком, как и защитная. И она действительно пошла, точнее, поползла к Эби на четвереньках, замирая каждый раз, когда кто-то из драконов налетал на щиты прикрывавших их магов. Эльф, на секунду отвлекшись, галантно подал ей руку, помогая подняться, и на лету полоснул алмазным когтем по прорвавшейся через щит птице, но промахнулся.

– Нат, если ты погибнешь, я тебя убью! – распыляя воздушным молотом птицу, опасно целящуюся ему в лицо, пригрозила жена.

Зал был слишком мал для вольной битвы драконов. Варшух, закончив укладывать в мешок вальшериков, пригибаясь под ударами по щиту, продвигался к выходу с одной стороны. Ти, Эби, Нат и Фрай – с другой, вдоль полок, накрывшись совместными щитами и периодически впечатываясь в стены, когда по ним приходилось драконье заклинание или удар хвоста.

Миль-Авентис явно вставал так, чтобы прикрывать своим телом стремящихся к выходу друзей, но не все удары ему удавалось перехватить.

Хвосты, толстые, как древесные стволы, проносились по залу, нанося удары по противнику и разбивая в пыль и големов, и хранилище артефактов, и ингредиенты для зелий, – травяная и каменная пыль вышибала слезы из глаз, заставляла людей и нелюдей чихать. Драконы били друг друга когтистыми лапами, распарывая плоть до крови, били крыльями, вставая на дыбы и доставая до верха пещеры. Миль-Авентис осторожничал – помня, что может зашибить друзей, а Бергису было нечего терять. И вот полукровка поднырнул под Миль-Авентиса и щелкнул пастью, чтобы вцепиться в горло, – но тут же получил удар крылом и оказался прижат мордой к полу, с зажатым Миль-Авентисом загривком.

Бергис бился и рычал, он скулил и вырывался, но Миль-Авентис неумолимо заковывал его в лед, который поднимался по золотому телу вверх. Еще немного – и дерзкий полукровка будет заточен там на века.

Взгляд Бергиса остановился на людях и нелюдях, жмущихся друг к другу совсем недалеко от выхода под ослабевшим щитом, на Тиане, и он, заревев, с яростью проигравшего вырвал хвост из ледяных тенет и с сокрушительной силой хлестнул по маленькому щиту, увлекая за собой куски льда и каменные осколки от големов.

Щит лопнул.

Отлетели к стене друзья и невеста Миль-Авентиса и застыли там, среди обломков полок и камня.

И тут Бергис заревел от ужаса и боли, – и Миль-Авентис едва успел вытащить зубы из загривка врага, когда полукровка застыл как был – с распахнутыми изломанными крыльями, прижатой к полу шеей и искаженной мордой.

Сверху струился серебряный звездный свет. Миль-Авентис перекинулся, поднял вверх руки, словно умываясь им, и тихо сказал:

– Спасибо, матушка-Пряха.

– Что с ним? – раздался от стенки слабый голос магистра Фрая. Эби и Нат тоже шевелились, как и Ти.

– Он окаменел, – ответил Миль-Авентис. – Потому что Пряха создала драконов из каменной плоти земли и своего огня, основа которого – милосердие. И если в тебе его нет, нет милосердия, то твое сердце – камень, и ты сам становишься камнем, – Миль-Авентис с сожалением глядел на застывшего скалой дракона с искаженной гневом и неверием мордой. – Надо будет показывать эту статую молодняку, чтобы знали, что их ждет в случае чего. Тиана, – он шагнул к невесте, – как ты? Я сейчас попробую твою кровь и найду противоядие, не переживай, время еще есть, нет такого яда, который я бы не смог вывести.

Тиана дрожала. Она смотрела несчастными глазами на Миль-Авентиса и отняла руки, которые прижимала к бедру.

В ее ноге торчал каменный осколок, вокруг нее расползалось пятно алой крови.

– Тиана, – дракон упал на колени, зажал ладонью её рану. – Сейчас все будет хорошо, сейчас…

– Это не единственная рана, – прошептала целительница и сдвинулась в сторону. За ее спиной по стене тоже текла кровь – Тиану впечатало в сломавшуюся полку. – Слишком много крови уже вытекло… – голос ее становился все тише, глаза закрылись.