Огонечек для ледяного герцога

Глава 25 Появление фигуры из прошлого

Я чувствовала, как под моими губами его пальцы, холодные от перстня, дрогнули. Лёд, сковавший его, дал первую, почти невидимую трещину. В воздухе витало молчание, густое и значимое, как перед грозой. Он не отнимал руки, и в его взгляде, прикованном ко мне, бушевала внутренняя буря — страх, надежда, недоверие и та самая искра, которую я искала.

Внезапно дверь в покои с грохотом распахнулась, разрезав напряжённую атмосферу, как нож.

В проёме, окутанная морозным дыханием ночи и дорогими французскими духами, стояла женщина. Высокая, ослепительно красивая, с лицом холодной, отточенной работы мастера и глазами цвета зимнего неба. Её платье из синей парчи и кожаной отделки стоило больше, чем всё содержимое нашей повозки с рынка, а осанка выдавала в ней особу, привыкшую повелевать.

— Талориан, милый! — её голос был сладким, как патока, и острым, как лезвие. — Как я скучала по этому дому. И по тебе.

Герцог вздрогнул, словно ошпаренный. Его рука резко дёрнулась, и он вскочил с кресла, отстраняясь от меня. Всё его тело вновь мгновенно обрело привычную ледяную скованность. Трещина исчезла, замещённая вечной мерзлотой. Его глаза, только что живые и страдающие, теперь смотрели на неё с смесью ярости и… чего-то ещё, чего я не могла понять. Было ли это болью?

— Сибилла, — его голос прозвучал глухо, безжизненно. — Ты здесь незваная гостья. Убирайся.

Сибилла — «Мерзкая кукушка», как её называла мадам Лиорена, лишь рассмеялась, легкомысленным и колким смехом, и сделала несколько шагов вглубь комнаты, бегло окидывая меня оценивающим, пренебрежительным взглядом.

— О, я вижу, ты не терял времени даром. Завёл себе новую… питомицу? — Она презрительно сморщила идеальный нос. — Пастушку? Или это новая гувернантка для моей дочери? Хотя нет, гувернантки обычно одеты скромнее.

Я поднялась с пола, чувствуя, как по щекам разливается краска от гнева и унижения. Но прежде чем я успела что-то сказать, Талориан перекрыл ей путь.

— Это не твоё дело, Сибилла. Ты лишилась права что-либо спрашивать, когда бросила её. Уходи. Сейчас же.

— Но я приехала повидаться с Эльвиной, — на её лице играла сладкая, фальшивая улыбка. — Материнские чувства, ты понимаешь? Они так сильны. И потом, я слышала, у тебя проблемы. Слухи о твоём… очаровании разносятся по всему свету. Решила предложить помощь. Старая дружба, знаешь ли.

— Между нами не было и нет никакой дружбы, — прошипел Фростхарт. — Только предательство.

В этот момент в дверях показалась испуганная гувернантка, а рядом с ней — две маленькие фигурки в ночных рубашках. Флора и Эльвина, разбуженные громкими голосами.

— Мама? — тоненький, сонный голосок Эльвины прорезал напряжённую тишину.

Сибилла тут же изменила выражение лица. Фальшивая нежность заструилась в её глазах.

— Эльвина, моя радость! Иди к маме!

Она распахнула объятия, но девочка не бросилась к ней. Она лишь испуганно прижалась к ноге гувернантки, уставившись на незнакомую, но называющую себя мамой женщину широко раскрытыми глазами.

Неловкая пауза затянулась. Сибилла медленно опустила руки, и её маска на мгновение сползла, обнажив холодную злобу. Но тут же вернулась обратно.

— Она просто стесняется. Пройдёт время, и мы наверстаем упущенное, — сказала она, но её взгляд был прикован к Талориану, полный вызова.

И тут я не выдержала.

Огонь, о котором говорила гувернантка, вспыхнул во мне с новой силой. Это была уже не только любовь к герцогу, но и ярость за его боль, за страх маленькой Эльвины, за всё, что эта женщина сломала.

— Вам не рады здесь, — тихо, но чётко сказала я, привлекая к себе её внимание. — Вы причинили им достаточно боли. Уйдите и оставьте их в покое.

Сибилла медленно повернулась ко мне, её глаза сузились.

— А кто ты такая, чтобы указывать мне в доме моего мужа?

— Герцог больше не твой муж, — парировала я. — Ты сама позаботилась об этом. А этот дом теперь принадлежит только ему и его дочери. Той самой дочери, которую ты бросила ради какого-то лорда.

Пощёчина была стремительной.

Я даже не успела среагировать.

Её ладонь обожгла мою щёку.

— Не смей говорить со мной в таком тоне, деревенская грязь!

Но следующего движения ей совершить не удалось. Рука Талориана с силой сжала её запястье.

— Тронешь её ещё раз — пожалеешь, — его голос был тихим и страшным, тем самым, что предвещает бурю. — Ты переступила порог моего дома, осквернила его своим присутствием, и теперь ты развернешься и уберёшься отсюда. Силой, если потребуется.

Он оттолкнул её руку с таким отвращением, будто касался ядовитой змеи.

Сибилла пошатнулась. Её уверенность наконец дала трещину. Она видела, что её чары не действуют, что её присутствие вызывает лишь ненависть. Она метнула на меня взгляд, полный такой лютой ненависти, что по спине пробежали мурашки.

— Я вернусь, Талориан, — прошипела она. — Это ещё не конец. Ты мой. И она… — её взгляд скользнул по мне, — она просто игрушка и скоро тебе надоест.

Не дожидаясь ответа, она развернулась и вышла, её каблуки гулко стучали по паркету, пока звук не затих в глубине коридора.

Наступила оглушительная тишина. Талориан стоял, сжав кулаки, его спина была напряжена. Я подошла к Эльвине и Флоре, обняла их.

— Всё хорошо, милые, всё кончилось. Идёмте, уложу вас спать.

Когда я повела девочек обратно в их комнату, я почувствовала на себе взгляд герцога. Полный смятения, боли и чего-то нового… благодарности.

Позже, уложив детей, я вернулась в его покои. Он стоял у того же окна, но теперь его плечи были не так напряжены.

— Она вернётся, — без предисловий сказал он. — Сибилла не отстанет просто так.

— Я знаю, — ответила я. — Но теперь ты не один.

Он обернулся. Его ледяные глаза в свете луны казались почти живыми.

— Зачем ты это сделала, Раэлла? Зачем вступилась за нас, м?

— Потому что та боль, что скрыта в этом перстне, — я указала на его руку, — и та боль, что принесла она, — я кивнула в сторону двери, — одного корня. И я не позволю ни тому, ни другому разрушить тебя окончательно. Ты заслуживаешь большего, Талориан. Ты заслуживаешь быть счастливым.

Он медленно подошёл ко мне, не задумываясь снял с пальца проклятый перстень и положил его на каминную полку. Без него его рука выглядела голой, но свободной.

— Возможно, ты права, — тихо произнёс он. — Возможно, пришло время перестать прятаться.

И впервые за этот вечер, нет, за всё время нашего знакомства, он прикоснулся ко мне не из-за гнева или сделки, а по собственной воле. Его пальцы коснулись моей распухшей от пощёчины щеки с такой нежностью, что у меня перехватило дыхание.

Лёд начал таять.

И мы оба знали, что появление Сибиллы было не концом, а лишь началом новой, ещё более сложной битвы. Но теперь мы были готовы сражаться вместе.