Огонечек для ледяного герцога

Глава 26 Возвращение…

Воздух в поместье Фростхартов после отъезда Сибиллы был густым и тяжёлым, словно после бури. Несмотря на слова о готовности сражаться вместе, в доме поселилось напряжённое ожидание. Сибилла была не из тех, кто отступает, и её угроза витала в каждом уголке, как запах её навязчивых духов.

На следующее утро граф Талориан вызвал меня к себе в кабинет. Его лицо было серьёзным, но в глазах уже не было прежней бездонной пропасти. Возможно, все из-за того, что его перстень больше не сжимал его палец своей силой и черной магией…

— Сибилла не успокоится, — начал он без предисловий. — Её появление здесь — лишь разведка. Она будет действовать тоньше, и я не могу рисковать, пока не укреплю свои позиции. Ей не составит труда навредить тем, кто… кто мне дорог.

Он говорил о нас, о детях. Сердце ёкнуло от боли и мурашки прошлись табуном по коже. Но все же я понимала, что он прав.

— Что ты предлагаешь? — спросила я, уже догадываясь, что он сейчас мне скажет.

— Тебе и Флоре нужно уехать… ненадолго. Пока я не разберусь с этим. — Он подошёл к окну. — Поезжайте в вашу деревню. К бабушке. Это самое безопасное место. Сибилла не станет искать тебя там.

Мысль о разлуке с любимым графом сжала сердце ледяными тисками, но протестовать не было смысла. Он был прав. Я кивнула, с трудом сглотнув ком в горле.

— Хорошо.

Отъезд был стремительным и тихим, почти тайным. Талориан проводил нас до повозки. Его прощальный взгляд был красноречивее любых слов: в нём была и боль разлуки, и суровая решимость, и обещание. Он молча взял мою руку и на мгновение задержал её в своей. Его пальцы уже не были такими холодными, как и сердце.

Я наклонилась к нему и прикоснулась губами к его руке.

— Я буду скучать по вам, — прошептала и не дождавшись ответа, села в повозку. Опустила глаза, чтобы Талориан не увидел моих слез. Не нужно. Не сейчас.

Дорога в деревню показалась вечностью. Флора, сначала опечаленная расставанием с Эльвиной, понемногу оживала, с любопытством глядя на знакомые пейзажи. Для неё это было возвращение домой. К любимой бабушке.

Мы задержались в столице. Планировали провести там всего один день, но остались на неделю. Наверняка, бабушка сильно переживала, но знала, что с нами все будет хорошо. Ведьмы всегда выходят сухими из воды, поэтому она и не поехала за нами.

Бабушка встретила нас на пороге нашего старого, но такого крепкого и уютного дома, будто чувствовала наше приближение. Её мудрые глаза сразу увидели тревогу в моих.

— Входите, входите, мои пташки, — обняла она нас, и от запаха сушёных трав и печёных яблок на глаза навернулись предательские слёзы. Здесь, в этом тепле, вся ледяная роскошь поместья Фростхартов казалась сном.

Несколько дней пролетели в странной раздвоенности.

Тело было здесь, в привычных хлопотах: домашних делах, помощь бабушке, прогулки с Флорой по знакомым тропинкам. А сердце осталось там, в ледяных покоях, полных боли, которую я только начала отогревать. Я постоянно ловила себя на мысли, что жду стука копыт или звука почтового рожка.

Как-то раз я пошла в лес, чтобы поохотиться. Хоть еды было достаточно, но тело жаждало оборота. Я сильно скучала по своей второй сущности — пятнистой дикой кошке. И решила, что сегодня подходящий день, чтобы пробежаться по свежему снегу и почистить белоснежную шкурку.

Воздух был напоён ароматом хвои и влажной земли. Я погрузилась в воспоминания о Талориане, о том, как в его глазах наконец-то появилась жизнь, и не заметила, как забрела глубже обычного.

Возвращаясь к опушке, я увидела фигуру, стоявшую у калитки бабушкиного дома. Высокую, стройную женщину в простом, но изящном дорожном платье. Сердце на мгновение замерло: Сибилла? Но нет, силуэт был другим, более хрупким.

Я ускорила шаг и быстро обернулась в человека.

Женщина обернулась на мой шорох. И время остановилось.

Передо мной стояло моё собственное отражение, каким оно могло бы стать лет через двадцать. Те же глаза, тот же разрез губ, только её взгляд был измученным и полным такой неуверенной надежды, что стало больно дышать.

— Раэлла? — её голос дрогнул, прозвучав как эхо моего собственного.

Я не могла пошевелиться, не могла вымолвить ни слова. Мир сузился до этого лица, до этих глаз, в которых я читала свою собственную историю.

Из дома вышла бабушка. Её лицо было строгим и печальным.

— Входи, Мелисса, — сказала она тихо. — Видно, судьбе было угодно, чтобы ты наконец-то вернулась.

Мы сидели за грубым деревянным столом. Бабушка молча варила чай. Флора с любопытством разглядывала незнакомку, сидя у нее на коленях и кажется, понимала, что это ее мама. А я просто смотрела на женщину, которая нас бросила.

— Я не оправдываюсь, — начала она, не поднимая на меня глаз. Её пальцы нервно перебирали край скатерти. — Я была глупа, влюблена и испугана. Твой отец… он обещал звёзды, а принёс только стыд. Когда он ушёл, я не смогла вынести взглядов соседей, жалости матери. Мне казалось, что я задохнусь в этих стенах. Я думала, что убегу и найду новую жизнь, а потом вернусь за вами, сильной и успешной. Но… жизнь оказалась сложнее.

Она говорила, а я слушала, и каждая её фраза отзывалась во мне эхом той боли, что я видела в Талориане. Та же рана покинутости, тот же страх, что тебя недостаточно, чтобы остаться.

— Почему сейчас? — спросила я, и мой голос прозвучал чужим. — Почему ты вернулась именно сейчас?

Мелисса посмотрела на меня, и по её щекам покатились слёзы.

— Потому что я наконец-то перестала бежать. Потому что я услышала слухи. Слухи о ведьме из леса, которая не боится Ледяного Герцога. И в описании этой девушки я узнала себя. Узнала свою дочь — Раэллу. И поняла, что если у тебя хватило смелости сразиться с чудовищем из сказок, то у меня должно хватить смелости посмотреть в глаза своему прошлому.

В её словах не было просьбы о прощении. Была лишь горькая правда и отголоски того самого огня, что горел и во мне.

Бабушка поставила на стол чайник.

— Боль — странный проводник, дитя моё, — сказала она, глядя на меня. — Она привела к тебе герцога, чтобы ты научилась его лечить. И она же привела твою мать обратно, чтобы ты научилась прощать.

Я посмотрела на свою мать. На её испуганные, полные надежды глаза. И поняла, что за стенами, которые строим мы сами, и за стенами, что возводят вокруг нас другие, всегда бьётся одно и то же сердце. Со своими страхами, болью и жаждой любви.

Лёд в моём собственном сердце, сковавший его с детства, дал ещё одну трещину.

— Расскажи мне всё, — тихо сказала я. — Всё, что было. И тогда… тогда мы подумаем, что делать дальше.