Маша
— Мне кажется мобильные телефоны придумали именно затем, чтобы не заявляться к стремному парню без звонка. Это всегда чревато. В остальных случаях мобильники практически бесполезны.
Миа протянула мне стакан с чем-то подозрительно желтым.
— Пей, тебе нужнее.
— Что это?
— Почти Апероль Шприц, — она вздохнула и потупила глазки, — Ладно, смешала, что осталось.
— Странно, что у нас вообще что-то осталось после вчерашнего.
— Сама удивилась! Вермут с яблочным соком. Был популярен во времена молодости моей мамы. Или бабушки. Да, не важно. Пей.
— Я не хочу, — я поставила стакан на стол и заслужила взгляд, которым бармен показывает, что точно плюнет в пиво оскорбившему его клиенту. Так что я попыталась подсластить отказ, — Со мной все в порядке. Я совсем не расстроена.
— У тебя руки трясутся, — не купилась моя наблюдательная подруга, — И губы тоже. Да и сама ты вся… неуравновешенная какая-то.
— Утро началось довольно необычно, — я вздохнула.
— Маша, а ты уверена, что между Марко Сеймуром и той девицей, ну, скажем так, все ушло дальше от конфетно-букетного периода?
— Я же тебе рассказала. С нее слетело полотенце. А под ним ничего не было. Кроме очень… — я вздохнула, — У нее и правда, очень красивое тело.
Мия тоже вздохнула:
— Может они еще и не успели ничего…
Мы помолчали, а потом не сговариваясь, разом пробормотали:
— Марко Сеймур.
Ну, да, законченная идиотка потащится в логово злостного развратника без предварительного оповещения. Мне стоило записаться к нему на прием за несколько недель. Как в этот дорогущий ресторан Дорчестер. Но я, как всегда, поступила по-своему. И когда уже до меня дойдет, что мир не иллюстрация из сборника сказок, где принц на белом коне находит свою принцессу, спасает ее из башни, будит поцелуем, дарит цветы и приглашает в театр. Увы, но обычно парень, по которому ты сходишь с ума, живет с какой-нибудь левой красоткой. Она встречает гостей в полотенце на голое тело. И эта красотка даже не Лизи, с которой он пришел в ресторан. А вообще другая девица! И вот зачем он тогда пил под моими окнами? Зачем едва не упал от моего «Марко Сеймур, ты говнюк!». А я ведь подумала, что будет мило прийти к нему с извинением. Он торчал под моими окнами без предупреждения и дождался оскорбления в свой адрес, и я, приду к нему без оповещения. Сюрприз! Удался, сюрприз, что тут скажешь!
Предыдущей ночью, я ведь так и не уснула. И пережила все вертолетные взлеты, посадки и даже крушения, в которые затянул меня мой накаченный алкоголем мозг. Худшая ночь в жизни. К утру я натурально рыдала. И вот в этом пограничном между обмороком и серым рассветом состоянии идея нанести визит Марко Сеймуру показалась мне блестящей. Меня даже тошнить перестало. Всего лишь на минуту, но я вдруг ощутила себя вполне здоровым человеком. И сочла это благим знаком. Все правильно. Надо раз и навсегда прояснить все, что стоит между нами. Ужин в ресторане, поцелуи в баре Черная королева, ночь в отеле, это его дежурное «останемся друзьями». Хотя нет, до сего момента все складывалось вполне в логике поведения Марко Сеймура, после контакта с которым какой-нибудь ушлый психотерапевт стрижет купюры с очередной неудачницы. Из стандартного развития сюжета как прыщ на подбородке вопиюще выскакивало одно: почему Марко Сеймур решил напиться под окнами моей комнаты. И так эпично вздрагивать от моих оскорблений? Что я ему? Почти забытая победа? У него впереди сотни невинных жертв, только и ждущих, когда их покорит прекрасный обольститель. Так чего же он топчется под окнами какой-то там русской Маши, которую развел на легкий секс после первого поцелуя? Вот что я хотела понять. Меня как ученого крайне волновало отсутствие системной логики в процессе. Что для женщины выражалось в простом вопросе: какого черта?
Еще до того, как упасть в кровать, я успела узнать от Эльзы адрес Марко. Будущая гуру печатного бизнеса отчеканила мне улицу и дом на автомате. И вот зачем ей такое знание? Не караулит же она его до сих пор, заглядывая по вечерам в окна гостиной? Хотя… Эльза редко делится тем, как проводит свободное время.
— Вот я пойду и спрошу его, почему! — громко пообещала я часов в пять утра. Когда все выпитое дискотекой крутилось в наших головах.
— И зря, — Миа даже в пьяном состоянии мыслит трезво, но кто ее слушает? — Девушка ничего не выясняет. Девушка дает ответы на вопросы. Если пожелает…
Язык у нее заплетался. Едва договорив, она упала лицом в диван. И затихла. Эльза, мотаясь от стены к стене, двинулась в направлении своей спальни.
Я с превосходством глянула на затылок Мии.
— Я докажу, что ты не права! — в тот момент я действительно в себя верила, — Женщины имеют право спрашивать. И мужчины обязаны нам отвечать. Надо менять мир. У нас равные права!
Чего я ждала от этого разговора? Признания? О, да! Именно его я и ждала. Я изо всех сил хотела, чтобы Марко, увидев меня в своем доме, тут же прижал к себе и сообщил, что любит, хочет быть со мной, а все, что случилось перед этим глупость или мираж. И подлежит забвению. И нам следует начать все с нуля.
Поэтому с утра пораньше я забралась в душ и изгоняла из себя алкогольного беса часа два. Потом тщательно отмыв тело от скверны прошлого дня, намазалась всеми восстанавливающими кремами Эльзы, завила волосы щипцами в модные крупные волны, как Мия учила, полагая что подобная прическа самое сексуальное, что вообще есть в девушке. Потом я надела все лучшее из повседневного гардероба: джинсы, белую шелковую блузку в тонкую полоску блейзер, кроссовки и отправилась выяснять отношения с Марко Сеймуром.
Идиотка! Спустя два часа я вернулась назад в таком виде, что Мия первым делом предложила мне выпить.
А еще мне каждые четверть часа звонила мама. Началось это еще вчера с панического:
«Александр Игоревич пригласил нас с папой в ресторан! Маша! Это очень дорогой ресторан! Что мне надеть?»
Ну, я могла бы посоветовать Эльзино платье от Prada, другого опыта у меня все равно нет. Мама, сколько я себя помню, одевается во что-то такое, на что налезет синий халат реставратора. А поскольку халат у нее на пять размеров больше, то зимой это объемный свитер с джинсами, а летом те же джинсы, но с майкой. В других луках маму я и не узнала бы.
— Помнишь дядя Миша подарил папе галстук бабочку, — мама с трудом скрывала отчаяние.
— Он в шутку его подарил! Хватит мучать папу! — Каримов старший пригласил вас в пафосный ресторан, но это не значит, что вы должны наряжаться как в театр. Это всего лишь ужин!
— А если мы не будем соответствовать статусу этого заведения?
И откуда в мозгу моей демократичной мамы, неизменно голосовавшей на выборах за партию Яблоко, появились эти буржуазные мыслишки?
Я сдвинула брови и рявкнула ей в ухо:
— Это будет проблемой заведения! Мама, ты никому ничего не должна! Как бы вы с папой ни старались, вы все равно будете одеты хуже официантов. Но разве это имеет какое-то значение?
Потом она звонила с разными странными вопросами, типа:
Какой торт я предпочитаю: шоколадный или карамельный. Если честно обидно слышать такие вопросы от человека, который тебя родил и вырастил. Она же знает, что я люблю медовый!
Потом она спрашивала про жемчуг на платье. Это я пропустила мимо, потому что уже здорово напилась с девчонками. Короче говоря, как бы я ни пыталась объяснить родителям, что свадьба с Платном — дурацкий проект его папаши, меня словно не слышали. Мама обсуждала со мной платье, букет и рассадку гостей в ресторане, а на все мои, алле, я не собираюсь выходить замуж за Платона, только многозначительно хмыкала.
Папа мне не звонил. Он мне писал паническое: «У тебя есть в Москве знакомый экзорцист? Мне кажется, в твою мать вселился демон!».
Еще мне названивал и написывал Платон со своими: «Малышка, все не так уж и ужасно!»
Ага! Не ужасно. Меня всего лишь пытаются насильно выдать замуж! За сына всемогущего олигарха. Который готов подкупить всей и вся, лишь бы исполнить свое желание. Может у него проблемы с эго? Нет серьезно, какому нормальному человеку нужно до рези в почках, чтобы его слушалась девушка его сына? Я одна думаю, что это странно?
— Мия, как мне остановить это безумие? — взмолилась я.
Подруга потрясла перед моим носом стаканом, над которым витал сладко-алкогольный дух.
Я скривилась:
— Как социолог ты должна знать, что психотропные вещества, к которым, несомненно, можно отнести и алкоголь являются ключами к дверям, позволяющим выйти из реальности. Но проблема в том, что рано или поздно мы возвращаемся, где бы там мы ни отвисали. И нам все равно придется разруливать наше дерьмо.
— Очень глубокая мысль для искусствоведа, — отсалютовав мне, она глотнула из стакана, — Штука в том, что за гранью реальности иногда можно найти ответ на мучающий тебя вопрос.
— Не в моем случае, — я кивнула на ее бокал, — И допинг твой для судьбоносных решений слабоват.
Я выдохнула с силой. Чтобы изгнать из себя все это сегодняшнее. И Марко с его голой девицей, и предстоящую свадьбу, и Платона, и помешательство мамы.
— Сбежать хочу от этого всего! — наконец призналась я не столько Мии, сколько себе, — Просто не знаю, куда!
Если уж честно, я очень надеялась, что мне поможет в этом Марко. Но тут, как говорится, что-то пошло не так. А других вариантов я не видела. В руке снова разлился бодрой трелью телефон. С экрана мне радостно улыбалась мама. Такая другая, не похожая на себя сегодняшнюю. Та мама с фотки в заляпанном краской комбинезоне, с платком, перехватившим ее пышные почти как у афроамериканки волосы с тонкой кистью в изящных пальцах. Как эта женщина может всерьез обсуждать брак своей единственной дочери с вечно полупьяным мажором? Тем более брак, который дочь не желает!
— Не хочу с ней больше говорить!
В горле разбух горячий ком, а глаза защипало. Да как так-то?!
Мия поняла все без слов и вместо меня нажала на экране «отбой». В комнате повисла осуждающая тишина.
— Я никогда раньше не отключала маму, — я сглотнула.
Мия мягко мне улыбнулась:
— И это нужно пройти. Чтобы получить жизненный опыт.
— Ты только что перерезала мою ментальную пуповину.
— Из нас двоих сегодня пила только я, — заметила мне подруга и изогнула бровь в фирменном английском стиле.
А я уже ткнула пальцем в первый спасительный номер, который пришел мне в голову.
— Маша?
— Леха, ты мне нужен. Как никогда.
— Что-то случилось?
— Много чего случилось. Давай встретимся, а?
Мия в этот момент отчаянно шевелила бровями.
— Я в лаборатории… Опыт запустил. Только что…
Мне стало стыдно. Мы летели с ним в Англию, желая вместе заниматься наукой. И вот спустя пару недель я звоню ему в лабораторию, чтобы поговорить о том, как некий просексуал завладел моим сознанием, и я страдаю, что он не может стать моим единственным. Но при этом отчаянно сопротивляюсь браку с сыном бизнесмена из топ-30 списка Forbes. А у Лехи, между прочим, сборка очищающего фильтра в процессе.
— Маша…
— Подожди…
У меня в ухе запиликали гудочки. Кто-то пытался прорваться сквозь наш с Лехой разговор. Я глянула на экран и улыбнулась. Мой компаньон по проекту неожиданно обрел свободу от моих глупостей.
— Потом перезвоню, — я отключилась и ответила на второй линии, — Приветик, Берти!
Мия со стуком поставила стакан на стол и оглянулась в поисках пакетика с попкорном. Не нашла. Поэтому, скрестив руки на груди, уперлась в меня требовательным взглядом. А я улыбалась. Облегченно, если честно. Мой музейный Берти снова пришел на помощь. Как будто почувствовал, что я в нем нуждаюсь.
— Ты ведь не забыла?
— Забыла о чем? — я уже поняла, что последует дальше, но о забывчивости тут и речи не шло. Скорее об отсутствии внимания.
— Выставка в Оксфорде. Вчера ты согласилась.
— О! Я пропустила, что она сегодня.
— Прости меня, — он заметно сник, — Я не хотел навязаться…
— Берти, я пойду, куда угодно! — надеюсь, это не прозвучало слишком… э… отчаянно. Мия сделала круглые глаза и для верности толкнула меня в бок. Я одумалась и закончила уже более сдержанно, — В том смысле, что у меня выдалось поистине ужасное утро. И мне необходимо отвлечься.
— Надеюсь, ничего серьезного? — Я прямо увидела, как он сдвинул свои идеальные брови на идеальной переносице. — Сущая ерунда, — заверила я его под поощрительные кивки Мии, которая при этом не забывала выкручивать мне руку.
Что тут скажешь, англичане знают толк в светской беседе. Ни слова лишнего. С Берти мы договорились встретиться у библиотеки моего колледжа в два часа после полудня.
— Кто он? — тут же вцепилась в меня подруга, едва я отложила телефон в сторону.
— Обычный парень. Студент. Представился, как политолог. Но по виду чистый ай-тишник.
— Симпатичный?
Я задумалась. Насколько мне нравится внешне Берти?
— А знаешь, да… — неожиданно для себя призналась я.
Если так посудить, то он, конечно, не в моем вкусе. Мне всегда нравились жгучие брюнеты. Мама до сих пор вспоминает, как я бегала за аниматором в турецком отеле. Мне тогда было шесть вообще-то. Но, похоже, ничего не изменилось. Я по-прежнему схожу с ума именно от таких вот темных во всех смыслах личностей. А Берти неисправимый блондин. Высокий, скорее тощий, чем стройный, сразу видно, что спортом не увлекается. Но родители наградили его правильными чертами лица. Такими, которые с возрастом превратят симпатичного парня с розовым румянцем на скулах в приятного мужчину с волевым подбородком. И глаза у него, конечно, потрясающие. Серые. Такие транслируют стальной взгляд, но иногда, только для избранных согревают пепельно-бархатным. Словно кутают в теплый флисовый плед.
— Ты чего покраснела? — Мия оглядела меня с подозрением, — Тебе нравится этот Берти? Да?
Сейчас я вдруг осознала, что он мог бы мне понравиться. Если бы мы встретились с ним не вчера, а, скажем, две недели назад. Когда мое сердце еще не сжал в своем кулаке Марко Сеймур. И тогда, наверное, я бы даже наплевала на свою предрасположенность к брюнетам. У меня сестра есть двоюродная, которая с пятнадцати лет твердила что по уши влюблена в Алекса Петтифера. И вообще, если парень не блондин, так она на него и смотреть-то не станет. А потом сходила на «Дюну», и где теперь этот Петтифер? Все стены ее комнаты увешены постерами с брюнетом Тимоти Шаламе. Так что и у меня бы наверняка получилось сменить цветовую ориентацию с таким милым парнем как Берти. Главное ведь, чтобы человек нравился. А Берти из таких, которые мне точно нравятся. Он умный, интересный, деликатный, что не маловажно. Терпеть не могу таких, которые: «Эй, малышка, как дела? Го в клуб. Го сосаться». Фу! Конечно, если подумать, то Марко Сеймур такой и есть. Ну, может лишь слегка рафинированный вариант пикапера на районе. От ненужных воспоминаний свело сердце, а за ним и всю грудь. Между ребрами заныло, горло перехватило судорогой.
— С тобой точно что-то не так, — Миа посмотрела на меня с пытливым интересом врача скорой помощи, — То краснеешь, то бледнеешь. Лучше выпей. Поверь третьекурснице с огромным опытом социальной адаптации в студенческих городках, легкий коктейль лучшее средство от похмелья.
— Нет у меня похмелья…
Хотя… можно ли считать похмельем, когда любовь и желание мешается с разочарованием и болью от невозможности быть с тем единственным, без которого все не нужно. Симптомы схожие, а если учесть, что наши чувства это, по большей части, химические реакции, происходящие в разных внутренних органах, то и действие они оказывают сходное. Нет, так я с ума сойду. Мне не нужно еще и думать о Марко. Достаточно того, что я о нем постоянно чувствую.
Берти подкатил к автобусной остановке возле библиотеки, где мы договорились встретиться. Меня порадовал его Вольво не первой свежести. Я даже облегченно выдохнула. Какое счастье, что не очередной навороченный автомобиль. Последнее время мне везет на парней с пафосными машинами, которые стоят как пять квартир моих родителей. Мне в таких страшно неуютно несмотря на то, что их салон, понятное дело, повышенной комфортности. Но я в них чужеродный элемент, мне куда спокойнее и уютнее ехать в автомобиле моего среднего класса. В таком вот Вольво или Ситроене я могу расслабиться.
Оделся Берти тоже демократично: джинсы, рубашка, блейзер какого-то университетского клуба, кроссовки. Я порадовалась, что он не вырядился как Платон или Марко, чтобы я в своем простом платье выглядела рядом секретаршей.
— Что за выставка? — запоздало поинтересовалась я.
— Линкольн-колледж выставляет гравюры Джона Фарбера-старшего. Организаторам удалось собрать большую коллекцию портретов основателей Кембриджского и Оксфордского университетов.
— Ничего себе! — а я пропустила такое событие у себя под носом! Ну да, я ведь занималась совсем не искусством, а черт знает чем! Разгуливала с сумкой от Платона, цепляла на нее Марко Сеймура…
— Профессор Томсон с факультета истории искусств большой специалист гравюры 17-го — 18-го веков воспользовался своими профессиональными и личными связями, чтобы собрать потрясающую коллекцию. На это стоит взглянуть.
— Но ты вроде не искусствовед. Откуда же узнал о выставке?
— Повезло, — он пожал плечами, улыбнулся мне открыто и искренне.
Действительно, чего я прицепилась? Может объявление увидел. Странно, конечно, что парень типа Берти, который занят совсем другими материями, он же будущий политолог, интересуется старинными гравюрами. Хотя, с другой стороны, мы познакомились в Британском музее возле древнеегипетского саркофага. Со мной все понятно, я почти профессиональный искусствовед, но он-то что там делал? Ведь парни заканчивают ходить по музеям лет в двенадцать. Примерно в этот же период они учатся говорить нет родителям. И мне кажется, два этих факта связаны между собой. Но Берти оказался в музее по личной инициативе. Возможно, не так он и прост, как мне показалось поначалу. Мы встали на светофоре. Я повернулась к нему и потребовала:
— Расскажи о себе?
Скулы его мгновенно порозовели. Он сжал губы, давя улыбку. Потом, сделав над собой усилие, проговорил серьезно:
— Ну, я не маньяк.
— Все маньяки с этого начинают!
— Ладно, может быть самую малость. Люблю порядок, предсказуемость, прозрачность ситуации… вернее, мне казалось, что я все это люблю…
Он так крепко задумался над сказанным, что пропустил зеленый сигнал светофора. И вздрогнув, нажал на газ, только когда задние машины возмущенно загудели. Странно, но ведь и я до недавнего времени любила то же самое. Я строила планы и прикладывала усилия, чтобы претворить их в жизнь. Я терпеть не могла всякого рода неожиданности. Я не пускала хаос в свою жизнь. Пока он не вошел ко мне без спроса. Хаос с голубыми глазами Марко Сеймура.
Я искоса глянула на своего спутника. Он вел машину, вцепившись в руль с такой силой, словно мы ехали не по ровной ухоженной улочке со скоростью 40 миль в час, а летели по пустыне, глотая пыльный ветер и рискуя свалиться в кювет. Губы сжал, брови сдвинул, серыми глазами сверлил летящую… ну нет, плавно катящуюся на нас дорогу. Наверняка, думал о чем-то своем. О важном. Я не стала ему мешать. Берти, на мой взгляд, и правда любит порядок. Рубашка у него чистая и выглаженная, блейзер тоже свежий. И волосы он уложил с гелем, пригладив и приструнив непослушные от природы кудряшки. Но вся эта его приглаженность меня ужасно раздражала. Хотелось встрепать его волосы, расстегнуть пуговицу на тугом вороте рубашки, снять и выбросить подальше клубный пиджак. Чтобы он стал живым человеком, а не манекеном, на котором все это великолепно сидит.
— Давай, — неожиданно хрипло проговорил он. И нервно сглотнул, так и не оторвав взгляда от дороги.
Я растерялась:
— Давай, что?
— Я согласен. Видишь, открыт для предложений.
А ведь говорил, что не маньяк! Все они такие! Только прикидываются нормальными людьми.
— Я не понимаю, Берти.
Он аккуратно припарковался у обочины и только после этого развернулся ко мне всем корпусом. В его серых глазах сверкали искры. И вот откуда взялись? Небо еще со вчерашнего дня затянуто тучами. Никаких солнечных лучей.
— Что тебе во мне не нравится? Я же вижу. Ты смотришь на меня, как скульптор на кусок гранита.
— Берти, ты ошибаешься. С тобой все в порядке.
— Да брось, Маша, — жарко возмутился он, — Я же понимаю, что выгляжу странно. И такая девушка как ты постесняется выйти со мной в общество. Ну же, помоги мне. Я хочу тебе соответствовать.
— Ты? Мне?! — искренне удивилась я.
— Ну да, — он передернул плечами, — Видишь, я старался. Хотел выглядеть хорошо.
— У тебя получилось… — мне стало ужасно весело. И от его неуверенности, и от нелепости ситуации. Ведь на самом деле это я ему не соответствую, а вовсе не наоборот. Я со своими мелкими проблемами, с никчемными переживаниями, со свадьбой этой еще. Я почти разрушила свою стройную и распланированную жизнь. Я не тот человек, которому следует соответствовать, если уж на то пошло.
— Нет не получилось, — заупрямился Берти, — Я чувствую диссонанс. Давай, Маша, подгони меня под себя. Пожалуйста. Что, во мне не так?
— Зачем тебе это?
— Мы вместе идем на выставку, так?
— Так.
— И должны выглядеть если не парой, то органично.
— Хм… — возможно какая-то логика в его словах и была, и Мия ее бы точно уловила. Но я не Мия. Поэтому я лишь плечами пожала, — И зачем нам это?
Он вздохнул:
— Я боялся этого вопроса. Потому что ответа на него у меня нет. Ну, кроме того, что, если кто-то куда-то вместе выходит, они должны смотреться органично. Я же педант. Забыла?
— А, тогда понятно.
С этой точки зрения мы смотрелись как Кен из Дома Барби и Монстр Хай Вайдона спайдер.
Я улыбнулась:
— Но это можно решить одним легким движением. Если ты не против.
Наши глаза встретились. Странно, но раньше я думала, что серый, нет, стальной цвет не может быть теплым. Так вот я ошибалась. Может быть и теплым, и ласкающим, и даже согревающим. Этот серый свет вдруг затопил всю меня до кончиков пальцев. Мне снова стало уютно в собственном теле. Берти выдавил из меня похмелье от Марко Сеймура. Может и ненадолго, но мне стало легче. Я вдохнула полной грудью, ощутив вкус воздуха. Какой он? Запах кожаного салона, аромат его туалетной воды: сандал, кора дуба и что-то еще, непонятное и поэтому интригующее, запах старой, прогретой солнцем пыли с передней панели, запах улицы, робко пробивающийся в салон: влажный асфальт, листва кустарников, еще зеленая, но уже не свежая, брошенная мимо урны дымящаяся сигарета. У меня голова закружилась. Как же приятно снова почувствовать себя живой. И способной ощущать.
— Давай, — он кивнул.
Я нерешительно поднесла руки к его голове. Мы все еще смотрели друг другу в глаза. В его серой радужке плясали желтые черти. Может и в моих зеленых плясали, иначе чего бы губы Берти вдруг расплылись в такой озорной улыбке. Я тронула пальцами его волосы. И вздрогнула от неожиданности. Слишком твердые волны. Сколько же геля он на них вылил?
— Геи в шестидесятых так не бриолинились!
— Откуда тебе знать, — хмыкнул он.
— Тик-ток смотрю, откуда же еще!
Мы замерли. Я, запустившая пальцы в его зализанную назад и слепленную волос к волосу шевелюру, и он, погрузивший свой серый взгляд в мои глаза. Мои пальцы неумело взболтали конструкцию на его затылке. Но только прошлись по застывшим гелевым волнам.
— Смелее!
Хорошо ему говорить!
— Давай!
Его ладони накрыли мои пальцы. Наши руки отчаянно завозились в его волосах, взбивая их в пену.
— Ну?
Я улыбнулась:
— А знаешь, мне нравится.
И он мне улыбнулся. И в этот момент я вдруг поняла, что моя жизнь началась с новой строки. Происходило что-то важное прямо здесь и сейчас. Что-то, о чем потом я буду вспоминать в старости. И может быть даже рассказывать внукам.