Мэгги окончательно пришла в себя только в джипе Майка. Майк застегивал ее ремень безопасности, когда Мэгги открыла глаза.
— Ну как вы?
Ей потребовалось не меньше минуты, чтобы вникнуть в смысл вопроса и вспомнить все, что произошло. Когда это случилось, она прикрыла глаза, и сказала:
— Поверить не могу, что упала в обморок. Я раньше никогда в обморок не падала.
— Между прочим, я там тоже чуть не грохнулся. Джим сглупил, что не предупредил нас.
Перед глазами у Мэгги по-прежнему маячило серо-голубое раздавленное лицо. Ей, она знала, никогда уже не забыть, как выглядят раздробленные кости и месиво плоти.
На глаза у нее навернулись слезы, но она сделала все, чтобы сдержаться, и заговорила ровным, почти спокойным голосом:
— Как вы думаете… — Она замолчала, не закончив вопроса, поскольку боялась услышать ответ.
— В этот момент он уже был мертв, Мэгги.
Она быстро посмотрела на сидевшего рядом человека. Он читает ее мысли?
— Вы видите меня насквозь, да?
Майк пожал плечами.
— Просто я сам подумал о том же. — Потом он перевел разговор на тему, которая волновала их обоих. — Он был крупным мужчиной, а такого с ног сбить нелегко. Кулаком, я хочу сказать. — Помотав головой, он добавил: — Нет, он не страдал, я уверен в этом.
Мэгги ухватилась за его слова, как утопающий за соломину. Она надеялась, что Майк прав и Крис перед смертью не мучился.
— Жаль, что вам пришлось стать свидетельницей всего этого ужаса, — заметил Майк, вливаясь в поток движения на шоссе. — Мне и самому не следовало бы смотреть на такое…
— Это он убил Криса.
Майк бросил в ее сторону мгновенный, оценивающий взгляд.
— Вы в этом уверены?
Мэгги не ответила. Да какие тут могут быть сомнения, когда бумажник принадлежал Крису, а внутри лежали его права? Кому, скажите, кроме Генри Коллинза, могла прийти в голову сумасшедшая мысль изуродовать лицо ее любовника? Конечно же, Криса убил Генри.
— Понимаете ли вы, что теперь все, живущие на вашем ранчо, подвергаются смертельной опасности? О себе я уж не говорю.
Майк покачал головой:
— Этот тип не знает, где вы скрываетесь.
— Между прочим, Крис записывал ваш телефон и ваши объяснения, как добраться до ранчо. Эти его записи нашли?
— Понятия не имею.
— Значит, нет, иначе Джим непременно упомянул бы об этом.
Майк подумал и решил, что она права. При мысли о том, что Генри уже у него на ранчо или прячется где-нибудь поблизости, у него зачесались кулаки.
— Мне придется от вас уехать, — вдруг заявила Мэгги.
— Это еще почему?
— Потому что я не хочу, чтобы из-за моей особы все подвергались опасности.
— Поздно, моя милая, — зло бросил Майк. — Если Генри знает о вашем местонахождении, то он скорее всего уже где-нибудь неподалеку от ранчо. Даже если вы уедете, — тут Майк всем телом повернулся к ней, — думаете, нам будет от этого какая-то польза? Да ни черта подобного. Как он узнает о том, что вы уехали? Начнет ходить по ранчо и спрашивать? Ну а если кто и скажет, что вас уже нет на ранчо, полагаете, он в это поверит?
— Господи, — проговорила Мэгги так тихо, что Майк с трудом ее услышал. — Как жаль, что я впутала вас в это дело.
— Полиция, конечно, может подыскать вам на время квартиру — как главному свидетелю, — продолжал между тем Майк, — но я не верю, что вы будете там в большей безопасности, чем у меня.
— Но предположим…
— Я сейчас же сообщу об опасности всем на ранчо. Наши мужчины будут день и ночь караулить. — Он протянул руку и коснулся холодной ладошки своей спутницы. Даже такое легкое прикосновение вернуло Мэгги ощущение безопасности. — Обещаю вам, до вас этот сукин сын не доберется.
Мэгги молча смотрела в окно, за которым мелькали покрытые снегом безупречно ровные ряды кукурузы. Кажется, узнав о смерти Криса, она должна была почувствовать себя загнанным зверем и ощутить невыразимый ужас, но на удивление ничего подобного не происходило. Где-то там, за окном, разгуливал на свободе Генри Коллинз, маньяк, замысливший ее убить, а она между тем чувствовала себя вполне комфортно. Она не могла объяснить это, но факт оставался фактом.
— Ну как, полегчало? — спросил Майк, снова сжимая ее ладонь.
Мэгги улыбнулась и кивнула.
— Надеюсь, вы знаете, что делать в подобных обстоятельствах.
— Джим интересовался, на какой машине ехал Крис.
Мэгги сообщила все известные ей по этому поводу сведения.
Как только они доехали до ранчо, Майк первым делом позвонил Джиму и передал ему информацию о машине. Он также уведомил его, что в кармане у Криса могли быть записи с его, Майка, указаниями, как доехать до ранчо, и номер его телефона. Как Мэгги и предсказывала, никаких записей в карманах убитого Фостер не обнаружил. Осознав, какая опасность угрожала теперь всем, кто обитал на ранчо, Джим решил прислать туда пару своих сотрудников. Майк возражать не стал.
Пока они отсутствовали, Мириам принесла им горячий ленч. Мэгги стала накрывать на стол: резала хлеб и говядину и варила кофе.
Во время еды Майк рассказал о предложении Джима прислать им в помощь несколько полицейских.
— Они круглые сутки будут обходить ранчо дозором.
— И как долго это будет продолжаться?
— Пока в этом будет необходимость, — отрезал Майк и налил себе кофе. — Места, где спрятаться, у нас здесь, конечно, много, но Коллинзу понадобятся пища, бензин и тепло — возможно, куда быстрее, чем мы думаем. Кроме того, на каждом перекрестке будут выставлены полицейские, они также возьмут под наблюдение мотели, бензозаправочные станции, всякого рода пансионы, где сдают комнаты, и, конечно, бары с закусочными. Как только Коллинз где-нибудь засветится, непременно найдется человек, который обратит на него внимание и сообщит о его появлении в полицию.
Энн Мерфи снова застонала и затихла, лежа в холодном белом безмолвии. Теперь уже она приветствовала приход смерти, которая положила бы конец мучениям, продолжавшимся долгие часы. По этой причине звук мотора отъезжавшей машины прозвучал для нее райской музыкой.
Она лежала на холодной заснеженной земле, дожидаясь неизбежного конца, и надеялась лишь, что он не замедлит прийти, поскольку боль, терзавшая ее, была невыносимой.
Он дважды избивал ее до потери сознания, когда же она приходила в себя, то обнаруживала, что он, склоняясь над ней, снова извергает сперму, залеплявшую ей глаза и нос.
Самое невероятное заключалось в том, что поначалу он не прибегал к силе. Да и к чему? Она сама готова была исполнить любую его прихоть. Но чем больше энтузиазма в сексуальных играх она демонстрировала, тем больше он зверел. Все это — с последующими избиениями — превратилось в затянувшийся многочасовой кошмар. Энн никогда не думала, что мужчина столько раз может кончать. Всякий раз, когда она умирала от боли и ужаса, он снова возбуждался.
Что клиент ей достался непростой, она поняла с самого начала, когда он еще ничего особенного не делал — и, уж конечно, ее не бил. Тогда Энн еще считала, что все закончится быстро и она снова вернется в бар. Но она провела с ним всю ночь, и не было пытки, через которую ей за это время не пришлось бы пройти. Все продолжалось бы и дальше, но, к счастью, наступил рассвет.
Энн повернулась на бок и застонала. Если бы она знала, что ей придется вытерпеть такое, она предпочла бы сразу умереть. У нее на побелевших губах даже появилась улыбка — она приветствовала смерть, которая вот-вот должна была за ней явиться. Оказавшись в заброшенной местности, через которую никто никогда не ездил, не имея сил, чтобы приподняться или закричать, она понимала — через пару часов холод ее доконает.
Ребра он ей наверняка сломал. Как-то раз в детстве Энн попала в автомобильную катастрофу, получила перелом ребер, и боль в груди при попытке вздохнуть была тогда точно такой же. Оба глаза затекли совершенно, так что она ничего не видела, губы распухли и кровоточили. В голове у нее непрестанно звенело, и единственными звуками, которые отчасти заглушали этот звон, были отдававшиеся в ушах громкие и частые удары сердца.
Но и это было не самое худшее. Пытаясь вырваться из рук насильника, она вывихнула плечо, и теперь пронизывающая боль не оставляла ее ни на минуту.
— Сколько времени в твоем распоряжении?
Джинни Хардгроув загадочно улыбнулась. Томми между тем завел мотор, отъехал от дома ее лучшей подруги Бет Ларамор и покатил в сторону гор, где находилось их любимое местечко. На мили вокруг простирались одни только засыпанные снегом поля. Не стоило беспокоиться, что отец Джинни наткнется на нее в этом белом мареве. А о том, что она поехала с Томми, он вообще никогда не узнает.
— Весь день. Отец ждет меня только к обеду.
— А Бет ты предупредила?
Джинни кивнула:
— Как же иначе? Она собирается за покупками в Эль-стер и, если отец позвонит, подтвердит, что я была вместе с ней.
— Знаешь, Джин, надоело мне прятаться от твоего папаши, вот что я тебе скажу.
Джинни прижалась к нему и положила руку Томми на бедро. Она почувствовала, как напряглось его тело, и улыбнулась.
— Ничего, ждать осталось недолго.
— Через месяц тебе исполнится восемнадцать.
Джинни рассмеялась:
— Точно, а когда это произойдет, он уже не сможет диктовать, с кем и когда мне встречаться.
— Слушай, с чего это он так меня невзлюбил? Что я такого сделал? Смотрит на меня как на преступника, который только и думает, как бы тебя изнасиловать.
— Тебе уже двадцать пять, а ты все еще пастух.
— Господи, — проворчал Томми. — Послушать твоего папашу, так меня надо к стенке поставить!
Джинни хихикнула.
— Он считает, что ты парень без перспективы.
— Ты моя перспектива.
Джинни улыбнулась и прижалась губами к его щеке.
— Я люблю тебя.
Томми закатил грузовичок на поляну и повернулся к девушке.
— Выходи за меня, Джинни. Обещай, что выйдешь за меня, как только тебе исполнится восемнадцать!
Джинни рассмеялась и отодвинулась. Хотя ей было только семнадцать, она отлично сознавала свою власть над этим парнем. Расстегнув куртку, она стала медленно стягивать ее с плеч.
Томми во все глаза следил за этими манипуляциями, а когда под тонкой шерстью свитера обозначились девичьи груди, сглотнул, как голодный волк. Отсутствие под свитером бюстгальтера — зрелище не для слабонервных!
Джинни прикусила нижнюю губу. В следующее мгновение свитер уже взвился у нее над головой, а потом отлетел в сторону.
Томми снова сглотнул — да так, что кадык на шее дернулся.
— Я мучаю тебя, да? — спросила она с улыбкой.
— Нет, — ответил он хрипло.
Между тем Джинни уже сбросила сапоги и потянулась к пуговке на джинсах.
— У тебя такой вид, словно все зубы болят.
— Да ничего у меня не болит. Что ты выдумываешь?
— Значит, ты не будешь против, если я устроюсь поудобнее?
Томми нравилось, когда она его поддразнивала. Да что там нравилось — он от этого просто с ума сходил. Больше всего на свете ему хотелось, чтобы они поженились, и Джинни получила бы законную возможность заводить его в любое время дня и ночи.
— Жалко, что сейчас не лето. Как хорошо было бы выбраться из кабины на приволье, — мечтательно проговорила Джинни. Она ткнула пальчиком в окно: — Расстелили бы там одеяло, представляешь?
Это движение снова заставило ее груди всколыхнуться. Томми охрип еще больше.
— Да уж, лучше этого ничего не придумаешь.
— Ну почему же? Вот если бы в нашем распоряжении оказался дом или хотя бы комната, — продолжала Джинни, становясь коленями на сиденье и принимаясь стаскивать с себя джинсы.
Томми думал, как он был раньше глуп. У него были девушки до Джинни — что греха таить? — но ни одна из них не говорила, что хочет близости с ним, и только с ним. Ни одна из его прошлых подружек ни разу не разделась перед ним сама — без уговоров и понуканий. Кроме того, никто из его знакомых девушек не обладал такой свободой в выражении своих желаний, как Джинни.
— Хочешь посидеть и посмотреть?
— Угу. Я люблю на тебя смотреть, — заявил Томми с улыбкой.
— А по мне дотрагиваться до тела еще приятнее, чем на него смотреть.
— Кто же сомневается? Но ты до сих пор не ответила на мой вопрос.
— Это на какой же?
— Я просил тебя выйти за меня замуж, помнишь?
— Ах да! И я тебе ничего не ответила.
— Ничего.
— А если я промолчу — ты что же, не станешь до меня дотрагиваться?
Томми ухмыльнулся.
— Это шантаж, а шантаж, как известно, дело нехорошее. — Томми рассмеялся и, облокотившись о дверцу, добавил: — Такое же, как блуд.
— Значит, мы с тобой этим самым занимаемся, да? Блудом? Это, наверное, дурно?
— Вовсе это не дурно, если ты ко мне хорошо относишься и согласна выйти за меня замуж.
— Что это такое?
— Ты блуд имеешь в виду?
— Да нет — вон то. — Джинни ткнула пальчиком в сторону засыпанных снегом зарослей невысокого кустарника.
Томми повернулся и посмотрел в указанном направлении.
— Похоже, какое-то дохлое животное.
— Может, это и животное, но только оно в шубе!
— Тогда медведь.
— Никакой не медведь. Надо вылезти и посмотреть.
— Джинни, кажется, мы обсуждали с тобой кое-что важное.
— Точно, как это я могла забыть? — усмехнулась девушка, стягивая с себя джинсы. Подстелив под себя пальто, она подняла ногу и положила ее на спинку сиденья. Теперь Томми видел абсолютно все, и даже при желании не мог дать воли воображению.
Томми это ужасно нравилось. Особенно то обстоятельство, что он был у Джинни первым, и ее сексуальная раскованность была следствием его, Томми, усилий.
— Так о чем это мы с тобой говорили? Кажется, о блуде?
Томми расплылся в улыбке.
— Понятно-понятно, но я не так прост. Сначала добьюсь-таки от тебя ответа!
— Да уж, ты не прост, это точно, — машинально повторила девушка, наблюдая за тем, как дохлое животное у кустарника вдруг зашевелилось.
Джинни тут же вскочила и, толкнув Томми в плечо, крикнула:
— Томми! Это не медведь, это женщина. Я видела ее ногу.
Благодаря врачу, напичкавшему ее обезболивающими препаратами, Энн находилась в состоянии полусна-полуяви. Плечо ей вправили, а руку аккуратно уложили в гипс. В первый раз за долгое время она не ощущала никакой боли. Это было как Божье благословение. Единственным человеком, который ей досаждал, был Джим Фостер. Он без конца задавал ей вопросы.
— Что вы говорите? — уже, наверное, в десятый раз переспрашивала она, пытаясь вникнуть в смысл сказанного.
— Как звали этого человека?
— Я не знаю.
— Во что он был одет?
— Куртка военного образца. Вязаная шапка.
— Какая у него была машина?
— Белая. «Шевроле», кажется.
— Он говорил вам, где остановился?
— Он еще не снял комнату. Скажите, шериф, мои дети в порядке?
— В полном. Я перевез их к Маккензи.
— Хорошо, — пробормотала Энн, чувствуя, как снова проваливается в сон.
Джим некоторое время смотрел на спящую женщину, потом негромко выругался. Просил же он этого проклятущего доктора не давать ей слишком много транквилизаторов, но тот не послушался, и вот вам, пожалуйста, результат! Теперь остается только сидеть и ждать. Джим еще некоторое время походил по палате, потом остановился. А что еще, собственно, могла ему сообщить эта женщина? Ясно же, что это работа Коллинза. Теперь, как говорится, дело за малым — нужно этого сукина сына изловить. Джим вздохнул и направился к выходу из палаты, задавая себе по пути один-единственный вопрос: как осуществить это на практике?
Мэгги и Майк играли в «Монополию». Майк сделал неудачный ход и застонал:
— Н-е-е-е-т!
— Что значит «не-е-е-е-т»? Извольте платить. — Мэгги раскрыла ладошку в надежде, что он положит туда игрушечные деньги.
— Не могу. У меня наличность кончилась, — жалобно произнес Майк, взглянув на тощую стопочку игрушечных долларов, составлявших все его богатство.
— Очень плохо. Значит, я выиграла. — Она протянула руку, чтобы сгрести с доски жалкие капиталы Майка.
Он перехватил ее руку.
— Погодите. Может, договоримся?
Мэгги одарила его игривым взглядом и прикусила нижнюю губу, стараясь не рассмеяться.
— Это что еще за договоры такие?
— Ставлю на кон свое тело за возможность бросить кости еще раз, — мрачно произнес он. Если бы не веселые бесенята, плясавшие у него в глазах, она наверняка решила бы, что он говорит серьезно.
— Это что же — «Стриптиз-монополия»? Никогда о такой не слышала.
— Есть и такая — самая азартная.
Мэгги чуть отодвинулась и посмотрела на длинное мускулистое тело Майка, лежавшего в расслабленной позе на ковре у камина.
— Даже и не знаю, стоит ли ваше тело такого риска.
— Уверяю вас, стоит.
Мэгги, признаться, ничуть в этом не сомневалась, но сразу соглашаться на предложение не хотела.
— А вы, надо сказать, самоуверенный тип. Женщины таких любят, — усмехнулась она. — Итак, давайте все-таки решим, стоит ли игра свеч.
— То есть?
— Все очень просто. Вы раздеваетесь, а я смотрю на вас и решаю, стоит ли предоставить вам дополнительную возможность метнуть кости.
— Это значит, я буду лежать здесь голый, а вы будете меня разглядывать?
— А что, разве речь шла не о «Стриптиз-монополии»?
— Тогда, может быть, начнем с обнаженного торса?
— Глупости! Что я, мужских торсов не видела?
— Хорошо. Давайте тогда я для начала сниму рубашку и сапоги.
— Да шучу я. Так что советую принять поражение с достоинством.
Майк тяжело вздохнул, поднялся с ковра и присел на корточки.
— Лучше бы я сыграл с вами в карты.
Мэгги хихикнула, наблюдая за тем, как он с мрачным видом укладывал фишки и кубики в коробку.
— А вы уверены, что обыграли бы меня в карты?
— Но я же ковбой, — произнес Майк с таким видом, словно это автоматически превращало его в мастера карточной игры. На Мэгги, впрочем, его заявление никакого впечатления не произвело.
— Ну и что с того?
— А то, что ковбои всегда играют в карты, когда не…
— Когда не заигрывают с коровами? — подсказала Мэгги.
— Когда не работают, — закончил Майк.
Мэгги снова рассмеялась.
— И это все, чем занимаются ковбои? Работают и играют в карты?
— А еще спасают девиц, попадающих в затруднительное положение.
Мэгги покачала головой:
— Я, видите ли, не девица.
— Я знавал в своей жизни только одну девицу, так вы очень на нее похожи.
Мэгги ничего на это не сказала, но замечание Майка расценила как комплимент.
— По-моему, он уже испекся.
Она принюхалась и снова покачала головой.
— Вы это утверждали через пять минут после того, как я его поставила в духовку.
— Сколько же еще ждать? Я умираю от голода.
Мэгги посмотрела на часы:
— Осталось всего десять минут. А насчет голода замечу: вы съели столько жареной курятины, что этого количества хватило бы на двух взрослых мужчин.
Майк хмыкнул.
— У меня период роста. К тому же запах кофейного торта перешиб воспоминания о жареных курах.
— Если наши с вами праздники обжорства не прекратятся, я, пожалуй, скоро не влезу в свои вещи, — заметила Мэгги, поднимаясь с пола. — Пойду-ка я пока сварю кофе.
Майк пересел на диван, положил ноги на журнальный столик и принялся щелкать кнопками телевизионного пульта.
— Что бы вы хотели посмотреть? — крикнул он в арку кухонной двери.
Мэгги, приготовив кофе, вошла в гостиную и села на диван, устремив взгляд на экран телевизора. Каналы мелькали перед глазами со скоростью молнии, так что уследить за происходящим было просто невозможно.
— Вы-то сами знаете, что ищете?
— Что-нибудь хорошее.
— Если вы будете и дальше так щелкать, мы ничего не выберем. Может, лучше заглянуть в программу? — предложила Мэгги.
Майк помотал головой:
— Чего нет, того нет.
Неожиданно мельтешение каналов на экране прекратилось, и все его пространство заняла обнаженная женская спина. Какой-то человек страстно целовал женщину. Камера двинулась вниз, и скоро их взгляду предстала не только спина, но и все тело, причем совершенно обнаженное. Далее в кадре появились обнаженные груди. Мужчина опустил голову и стал вбирать губами напряженный сосок.
— Интересное кино, правда? — заметил Майк.
Мэгги прекрасно понимала, что такой фильм общественное телевидение и крупные частные компании транслировать не будут, а потому спросила:
— У вас есть кабельное?
— Да так, висит на стене какая-то тарелка.
Мэгги некоторое время следила за картинкой на экране, потом произнесла:
— Сейчас она должна чуть откинуться назад. По-моему, самое время. А то упадет.
Майк поднял удивленные глаза:
— Вы думаете?
Мужчина и женщина стояли в ванной под сверкающими струями воды и ласкали друг друга. Словно повинуясь воле Мэгги, женщина и в самом деле немного отклонилась назад, чтобы не потерять равновесия. При этом ее ягодицы все время маячили на переднем плане.
Мэгги презрительно фыркнула.
— Что вам опять не нравится?
— То, что в таких фильмах чаще всего дают крупный план женщин, а не мужчин.
— Не из тех ли вы дамочек, что борются за свои права и свободы? — нахмурившись поинтересовался Майк.
— Разумеется, — с вызовом произнесла Мэгги. — А как же иначе?
Майк никак не мог сообразить, что ему ответить на подобное заявление. Насколько он знал, женщин-феминисток в штате Вайоминг не было — не считая, конечно, тех, которые занимались политикой. Мужчины же, населявшие этот суровый край — ковбои и рейнджеры, — были большей частью людьми старомодными. Они, конечно, догадывались, что мир вокруг меняется, но к прогрессу не стремились и мечтали, чтобы жизнь в Вайоминге как можно дольше оставалась неизменной, и на их век старины хватило. Естественно, Мэгги не имела об этом ни малейшего представления. По этой причине Майк решил, что в данном случае лучше всего промолчать и больше к этой теме по возможности не возвращаться.
— А вы считаете справедливым, когда на всеобщее обозрение выставляют женщину, а мужчина робко прячется за ее спину?
Майк пожал плечами. Сказать по правде, он об этом никогда не думал.
— Может, мужчины более застенчивы?
Мэгги преувеличенно громко расхохоталась.
— Мужчины? Застенчивы? Что-то я сильно в этом сомневаюсь.
— Вы, конечно же, знали их великое множество, поэтому можете судить?
Мэгги сделала вид, что не расслышала.
— Я вам точно могу сказать одно: это плохой фильм.
Она не ответила на вопрос, и Майк не оставил это без внимания. Зря он ее об этом спросил. В конце концов, ее личная жизнь его не касается. Не должна касаться. Даже если у них сложатся какие-то отношения — а Майк очень на это надеялся, — пусть мужчины, бывшие когда-то в ее жизни, в ее прошлом и остаются. Безликими и безымянными.
— Вы уже его видели?
— Нет, но когда на экране слишком много плоти, значит, у авторов проблемы с содержанием.
— Может, переключим на другой канал?
Мэгги пожала плечами:
— Это ваш телевизор. — Потом она посмотрела на часы. — А торт, наверное, уже дошел.
Майк снова взял в руки пульт и крикнул:
— Вы футбол любите?
Мэгги вспомнила рев обезумевшей толпы, обычно сопровождавший футбольные матчи.
— Бейсбол! — отозвалась она из кухни.
— Бейсбол? — повторил Майк с неприкрытым отвращением.
— Да, бейсбол, и посмейте мне только сказать о нем что-нибудь дурное.
— Как же мы с вами будем вести совместное существование, если вы любите бейсбол? Вайоминг — край футбола.
— А я-то думала, что мы уже ведем совместное существование.
— Я имел в виду, потом… в разгар футбольного сезона?
— К тому времени меня уже здесь не будет.
— Да? Тогда никаких проблем.
— А если я все-таки к тому времени не уеду, то куплю себе свой собственный телевизор.
Майк расхохотался. Ему нравилось жить с ней под одной крышей. Было с кем перекинуться словом, кого поддразнить. Ему нравился кофе, который она варила. Нравилось, как она смеялась, как отвечала на его «шпильки»… Ему много чего в ней нравилось. Майк вдруг почувствовал, что, когда она уедет, в доме станет пусто.
Мэгги принесла на подносе кофейник, чашки, а главное — кофейный торт, которого с таким нетерпением дожидался Майк.
Усевшись за стол, они принялись за еду.
— Вкусно, — в восхищении промычал он. — Как только вы это делаете?
— Ничего особенного. Мука, сахар, масло — ну и еще кое-какие ингредиенты. — Мэгги с улыбкой следила за тем, как Майк с жадностью поглощал ее стряпню.
За этим занятием их и застал телефонный звонок.
— Может, я подойду? — спросила Мэгги.
Майк с набитым ртом помотал головой, выражая согласие.
— Алло, — сказала она, снимая трубку.
— Привет, шлюшка.
Мэгги замерла. Она не слышала этот голос уже целую неделю и стала постепенно об этом человеке забывать. Ей просто в голову не приходило, что он отважится сюда позвонить. Теперь она поняла, что ошиблась.
— Ты что думала? — продолжал между тем Генри. — Я тебя не найду? Нет, дорогуша, так легко ты от меня не отделаешься. Я люблю тебя, забыла? И никому не уступлю.
Она открыла было рот, чтобы выразить протест, но вымолвить так ничего и не смогла.
— Это я прикончил парня, твоего хахаля, а теперь займусь тем, с которым ты милуешься сейчас.
Мэгги посмотрела на Майка. У нее перехватило горло, и говорить она не могла; внимание же Майка было целиком поглощено кофейным тортом.
— Я устрою ему сладкую жизнь, Мэгги. Точно так же, как я устроил ее твоему прежнему любовнику.
Она на мгновение представила себе изувеченное, как у Криса, лицо Майка, и глаза у нее округлились от ужаса. Ее затянувшееся молчание привлекло наконец внимание Майка, и он поднял глаза.
— В чем дело? С кем это вы разговариваете?
— …но для твоего нынешнего хахаля я придумаю что-нибудь особенное. Он сам будет молить меня о смерти — и ты тоже, шлюха!
Майк выхватил у Мэгги трубку и последние слова Генри донеслись до его слуха.
— Это ты, Коллинз? — рявкнул он. — Что же ты прячешься? Покажись, какой ты есть. Посмотрим, хватит ли тебе смелости выйти один на один с настоящим мужчиной.
Наступившее вслед за тем молчание было долгим, и Майк уже было подумал, что связь прервалась. Потом, однако, вновь прозвучал голос Генри:
— Мне хватило смелости разделаться с тем парнем, который ее трахал. Хватит и на тебя.
— Ну так давай, появись.
— Слушай, а ты ее трахаешь?
Майк решил не отвечать на этот выпад: Коллинз все равно верит только в то, что забрал себе в голову.
— Я убью тебя. Я вас всех убью!
Майк расхохотался, намеренно провоцируя приступ ярости. Стоило Коллинзу потерять хладнокровие, как он мог совершить какую-нибудь ошибку. Именно такой ошибки Майк и ждал.
— Ты, Коллинз, трус и импотент — вот что я тебе скажу.
С этими словами Майк швырнул трубку на рычаг.