Она стояла в дверях. Легкий ветерок развевал ее волосы и играл полами ее белого платья. Белый цвет — цвет чистоты. Это для девственниц.
Он боялся дохнуть, боялся пошевелиться. Он боялся, что она исчезнет, и не хотел отпускать ее от себя на этот раз.
Она вошла в комнату и улыбнулась. Глаза ее были стыдливо опущены. Он почувствовал запах роз. Она всегда пахла розами, когда бывала с ним рядом. Господь свидетель, как он ее любил!
Она была близко — казалось, он протянет руку и дотронется до нее. Но он не торопился это сделать и длил сладостную пытку.
Она засмеялась. Она знала, что он ее хочет, и радовалась этому.
— Потрогай меня, Генри, — сказала она голосом, сладким как мед. — И посмотрим, как поведет себя при этом твой член.
Генри нахмурился. Ему не нравились слишком смелые женщины. Надо будет ей напомнить, чтобы она не говорила непристойностей. Женщины должны быть невинны и скромны — разве не так? А уж эта в особенности. Нельзя смотреть таким голодным взглядом на мужчину — это, в конце концов, неприлично.
Генри вспомнил о своей матери. Она тоже вечно хотела взглянуть на его член и всегда смеялась, поскольку он тогда был маленьким. «Узелок», называла она его, хотя, когда она его целовала и гладила, Генри чувствовал, что он вот-вот взорвется от напряжения.
«Узелок моего малютки» — так она, кажется, говорила.
Мэгги никогда ничего подобного не скажет. Мэгги любит его.
Ему вдруг захотелось, чтобы она сняла платье. Ведь не просто так она пришла сюда?
Потом он понял, почему она бездействует. Она была застенчива до крайности. Она хотела, чтобы он сам раздел ее — взял эту миссию на себя.
Генри потянулся к пояску у нее на талии и улыбнулся. В этот момент она подошла к нему совсем близко. Он почувствовал ладонью атлас ее кожи. Поясок упал с ее бедер как бы сам собой. И тут он услышал ее смех — не тихий, не мелодичный, как серебряный колокольчик, а скрипучий и грубый, как у его матери. С чего бы это, спрашивается?
Он поднял взгляд, посмотрел в ее добрые ясные глаза и улыбнулся. Да, более красивой женщины ему не доводилось видеть. Вдруг Генри заметил, что с ней стали происходить какие-то изменения — только вот какие? Ах да, что-то случилось с ее глазами — они начали сползать у нее вниз по лицу. Генри ужаснулся, вскочил и принялся ловить ее глаза. Увы, плоть ее оказалась слишком мягкой, она мялась под руками, как пластилин, и у него ничего не получалось.
А потом начал съезжать в сторону нос, и на том месте, где он только что находился, появился темный пустой провал. Нет! Это невозможно! Но улыбающийся рот Мэгги начал съезжать вбок, а потом вообще оказался на краю подбородка.
— Генри, — произнес этот кошмарный рот, — как поживает сегодня наш маленький членик?
Генри едва не взвыл от ужаса: откуда, спрашивается, Мэгги набралась таких слов?
И вдруг он понял: это вовсе не Мэгги. Это была его мать. Но Боже, как же так, почему? Он же не хотел ее больше видеть! И потом, он ведь как-никак ее убил. Он убивал ее уже столько раз, что не помнил, когда это случилось на самом деле. Но она все равно возвращалась — чтобы его мучить.
Необходимо как следует рассмотреть эту женщину, чтобы точно знать, кто она. Он медленно поднял подол. Под ним было обугленное тело — головешка, да и только. Отвратительное зрелище. Но это была она — его мать! Генри едва не задохнулся от запаха жареной плоти.
А потом она расхохоталась. Генри никак не мог понять, как это у нее получалось, потому что рот уже съехал с подбородка, скользил по шее, потом по груди, но все равно губы шевелились. Они говорили:
— Ты только глянь на свой член, Генри!
И Генри, как ему было велено, глянул…
Генри проснулся с протяжным стоном. Он весь покрылся холодным потом, а сердце колотилось как сумасшедшее. По привычке он дотронулся до своего мужского достоинства и с облегчением вздохнул. Оно находилось там, где ему и положено быть, да и размеры ничуть не изменились. Генри перекатился на бок и положил руку на сердце, стараясь избавиться от боли в груди и от страхов, которые переполняли его душу. Господь свидетель, как же он ненавидел эту женщину и ей подобных!
Генри стиснул руки, вспоминая, как он заткнул навсегда ее мерзкий рот.
Только не вышло того, что он задумал. Не заткнул он ей рот. Он вечно слышал ее голос в своих снах. Было время, он верил, что Мэгги сможет избавить его от этих снов, но этого не случилось. Хуже того, она тоже стала его врагом.
Генри спустил ноги на пол и сел, закутавшись в плед. Древние часы пробили час ночи. Он проспал бог знает сколько времени, но это ему не помогло. Усталость продолжала его одолевать.
Генри коснулся кончиками пальцев головы и застонал. Он не хотел трогать голову. Всякий раз, когда он это делал, ему казалось, что он становится слабее — и физически, и умственно. К тому же его донимала лихорадка — не говоря уж о непрекращающейся тошноте. Прежде чем отсюда убраться, нужно было найти бинты и лекарства и хотя бы в малой степени облегчить свои страдания.
Генри встал и пошел по комнатам; он держался за стены, чтобы не упасть — его в прямом смысле валило с ног. Он искал ванную комнату, чтобы раздобыть медикаменты. Но прежде он обнаружил мертвую собаку, которая лежала у дверей спальни. Генри переступил через нее и заглянул внутрь. В комнате было темно и тихо.
В общем, он не хотел их убивать, просто ему требовалось найти место, где можно укрыться и переждать опасность. Разумеется, убить женщину было все равно что раздавить навозную муху. Другое дело — мужчина. Он не заслуживал смерти…
Генри наконец удалось обнаружить ванную. Там на стене висело зеркало. Осмотрев себя со всех сторон, он облегченно вздохнул. Рану можно перебинтовать, а если прикрыть бинты шапкой, то он будет выглядеть вполне пристойно. Генри расхохотался: никто никогда не узнает, что он ранен. Ни один человек не поймет, что он преступник.
Оставаться на ферме было опасно — слишком уж близко от брошенной машины. Снег шел по-прежнему, так что по следам его не найдут. Но вдруг полицейские на всякий случай захотят проверить одиноко стоящий дом?
Генри тщательно промыл и перебинтовал рану на голове. Когда он смыл засохшую кровь с лица, шеи и ушей, то почувствовал себя гораздо лучше. Потом он снова вошел в спальню: ему нужно было подобрать для себя одежду — желательно теплую и удобную.
Тела лежали точно так, как он их оставил. Кровь на простынях и одеяле уже начала подсыхать.
Генри улыбнулся, вспоминая, с какой легкостью он расправился с этими людьми, и прошел к шкафу, где висела одежда.
Часом позже, надвинув на уши толстую вязаную шапку, он выехал из гаража фермы на небольшом пикапе. Одежда, которую он нашел в шкафу, отличалась необъятными размерами, но соответственно его пожеланиям была теплой и удобной. Генри заботило тепло, поскольку он не знал, где и когда ему доведется в следующий раз обогреться.
В машине находились одеяла, подушки, пледы, винтовка с запасными обоймами и пистолет, оставленный Мэгги. В багажнике лежало провизии не меньше чем на неделю.
Теперь главное — разыскать Мэгги. С тех пор как он решил ее выследить, все остальное потеряло для него всякий смысл. После того как он ее прикончит, у него будет достаточно времени, чтобы подумать о том, как жить дальше.
Так уж получилось, что Мэгги в гости к Мириам не пошла. Она прибралась на кухне, вымыла посуду и ощутила такую усталость, что ей снова захотелось прилечь. Когда же к ней вернутся силы? Когда она наконец станет такой, как прежде?
Склонившись над тазиком с мыльной водой, она размышляла над тем, хватит ли у нее сил дотащить его до ванной комнаты. Тут дверь, которая вела на задний двор, отворилась и на кухню вошел Абнер.
— Как вы себя чувствуете? — поинтересовался он, бросив на нее внимательный взгляд.
— У меня все хорошо. Устала просто, вот и все.
— Похоже, не все так просто, — заметил Абнер, подводя ее к креслу и помогая усесться. Потом он вышел.
Мэгги услышала пронзительный свист, а через некоторое время — тяжелые шаги хозяина дома. Не прошло и нескольких минут, как Майк уже входил на кухню.
— Что случилось? — спросил он.
— Ровным счетом ничего.
— По-моему, она едва не грохнулась в обморок, — пояснил Абнер, вваливаясь в дом вслед за Майком.
— Ничего подобного.
— Вы были бледны как стена.
Теперь, когда Мэгги сидела, уютно устроившись в кресле, самочувствие у нее значительно улучшилось.
— У меня на лице толстенный слой крем-пудры. Как, интересно знать, вам удалось определить, что я побледнела?
Абнер, не ответив, посмотрел на Майка:
— Ты сам отвезешь ее к доктору Бишопу, или мне к нему сгонять?
— Я отвезу, — сказал Майк, привычно беря инициативу в свои руки.
— Погодите! Я вовсе не хочу никуда ехать.
— У входной двери висит куртка. Там же — шарф. Принеси-ка их сюда, — скомандовал Майк Абнеру. И, повернувшись к Мэгги, бросил: — Вы едете, и все тут, — отметая тем самым все возражения.
Вернулся Абнер с курткой в руках. Мэгги посмотрела на него, потом на Майка и тяжело вздохнула. Вступать с ними в пререкания у нее не было ни сил, ни желания, но, как видно, этого было не избежать.
— Вы зря тратите свое время, джентльмены. Я никуда не поеду. Я просто устала.
Майк стащил с себя куртку. Под ней у него были две фуфайки, надетые одна на другую. Он снял одну из них, и в мгновение она оказалась над головой Мэгги. Когда Майк натянул на нее этот мешковатый балахон, выяснилось, что фуфайка длинновата и вообще сильно ей велика. Когда она поднялась, обнаружилось, что фуфайка доходила ей до середины бедер.
— Посмотрим, как наша гостья понравится доктору в таком наряде.
Мэгги оставалось только терпеливо ждать, когда ее оденут, поскольку, как она поняла, ее желание здесь в расчет не принималось. Когда на нее надели короткую толстую куртку, она спросила:
— А где мое пальто?
— Мириам пытается вывести с него пятна крови.
Тут у Мэгги закружилась голова, и она непременно упала бы, если бы ее не поддержал Майк.
— Устали, говорите? — хмыкнул он. — До такой степени, что не держитесь на ногах?
— Это скоро пройдет.
Ей ужасно не хотелось выходить из теплого дома. Кроме того, она считала, что все это бесполезно. Нужно лишь немного поспать.
Некоторое время они стояли лицом к лицу, скрестив взгляды в своеобразном поединке. Мэгги казалось, что верх одерживает она, хотя для того, чтобы вонзить в Майка полный негодования взор, ей пришлось высоко вскинуть голову. От этого у нее усилилось головокружение, и она снова качнулась на нетвердых еще ногах. Майк тут же поймал ее в свои объятия, и она снова увидела его глаза — теперь они находились от нее совсем близко. Разумеется, она напрочь позабыла про Абнера, который стоял в дверях кухни и с интересом на них поглядывал.
Мэгги не часто приходилось в упор смотреть на мужчину. Она уже позабыла, почему они затеяли эту игру в гляделки, но взгляд отвести не могла.
— Какие у вас, оказывается, темные глаза, — произнесла она вслух, не отдавая себе в этом отчета.
Майк улыбнулся, и Мэгги заметила, что у него длинные, загнутые вверх ресницы. Кожа казалась смуглой, почти темной — от многочасового пребывания под палящим солнцем загар въелся в нее намертво. Лицо Майка было от нее совсем близко, и выяснилось, что у него красивый разрез глаз.
Губы у него были четко очерчены, подбородок мужественен и хорошо вылеплен, вот только густые черные волосы, на вкус Мэгги, были длинноваты и нуждались в стрижке. Она сдвинула брови, недоумевая, как это она раньше не замечала, насколько Майк привлекателен.
Он обнял ее за талию, и она вдохнула исходивший от него запах морозного свежего воздуха.
Вдруг она почувствовала, что ноги ее отрываются от пола.
— Я сама дойду…
— Легче отнести вас в машину, нежели всякий раз нагибаться, когда вы упадете.
Майк на руках донес ее до машины, усадил на сиденье и сам сел за руль. Когда он осторожно выезжал из деревянных ворот, Мэгги сказала:
— Мужчинам не положено иметь такие красивые длинные ресницы.
Майк с недоумением взглянул в ее сторону, но обнаружил, что она уже спит сном праведника.
Абнер стоял во дворе и наблюдал за тем, как джип сворачивал на дорогу, которая вела к городу. Когда автомобиль скрылся из виду, он сдернул с головы свою вытертую и порыжевшую от непогоды шляпу и с силой хлопнул ею себя по бедру. При этом его маленькие глазки под густыми бровями весело заблестели.
— Наконец-то! — воскликнул он, нахлобучил шляпу на голову и вернулся в дом.
Генри чувствовал себя совсем неплохо, когда в машине убитого фермера покатил по шоссе. Правда, хорошее самочувствие продолжалось недолго. Как только солнце зашло за горизонт, на землю упал мрак и снова сделалось холодно, его стал бить озноб. Первую ночь он провел в автомобиле, следующую — в чьем-то амбаре, а третью — в крытом загоне для овец, в котором, признаться, было еще холоднее, чем снаружи.
Исколесив вдоль и поперек дороги этого злополучного округа в поисках местечка для ночлега, Генри на третьи сутки снова стал ощущать неприятную слабость, но главное, его донимал холод, пробиравший прямо-таки до костей. Он-то думал, что уже восстановил силы, но ошибся. Чтобы прийти в норму, ему нужно было провести в теплой постели хотя бы одну ночь и поесть чего-нибудь горячего.
Деньги, по счастью, у него были: у него и свои имелись, да еще он прихватил сбережения своих жертв. Вот глупцы, думал он, нашли, куда спрятать деньги. Разве не ясно, что грабитель первым делом полезет в холодильник?
Мысль заехать в мотель, находившийся на расстоянии пяти миль от городка, — тот самый, где ночевала Мэгги, когда он ждал ее на парковочной площадке, — Генри отверг. Ясно же, что копы прежде всего возьмут под наблюдение именно это место. Так что он держал путь на север, надеясь, что туда полицейские еще не наведывались.
Генри искал какое-нибудь небольшое, уединенное ранчо — вроде того, где он тогда заночевал. Но на этот раз он никого убивать не станет. Он остановится там и снимет комнату. Набравшись же сил и отоспавшись, он обязательно разыщет эту шлюху Мэгги.
Дон Бишоп получил по наследству практику своего отца пять лет назад. Когда люди говорили «доктор Бишоп», они имели в виду прежде всего отца Дона. Нового же доктора жители поселка Грей-Блафф называли просто Донни. Это вовсе не означало, что они не уважали молодого врача, не доверяли его знаниям и опыту, просто они так привыкли его звать, а за свои привычки обитатели местечка держались крепко.
Прежде чем начать обследование, врач, разумеется, задал Мэгги несколько вопросов, в числе которых был и такой:
— Вас били только по лицу и по голове? — спросил он, начав измерять ей давление.
— Большей частью.
— У нее на груди следы укусов. Было бы хорошо, чтобы вы на них взглянули, уж коли мы здесь, — заметил Майк.
— Мне удалось бы узнать гораздо больше, если бы у меня были рентгеновские снимки.
— Я могу съездить в госпиталь и привезти их. Это займет не более получаса.
Дон кивнул:
— Отлично. Пока вы будете в отлучке, Мэгги может вздремнуть.
Майк собрался было уже выйти из кабинета, как вдруг остановился и повернулся к врачу:
— Вы бы позвонили им и предупредили, что приедут за снимками. Мне их могут и не отдать.
Дон снова кивнул.
— Скажите об этом Нэнси, моей медсестре, она позвонит.
Жители местечка Грей-Блафф знали, что медсестра Нэнси Картер была по уши влюблена в молодого доктора. И всех, в том числе и Майка, очень волновала проблема: отвечает ей доктор взаимностью или нет. Поскольку никакой определенности в этом вопросе не было, Майк оставлял Мэгги на попечение Дона без особого удовольствия. Не то чтобы доктору нельзя было доверять, но он был мужчиной, и к тому же весьма привлекательным. Майк знал Дона с детских лет, известна ему была и репутация соблазнителя, которую тот неустанными трудами поддерживал среди женского населения. По этой причине, уже почти выходя, Майк заколебался.
— В чем дело?
— Да так… Ни в чем… — Майк покачал головой и взялся за ручку двери. — Я просто хотел сказать, что скоро вернусь.
Он вернулся ровно через полчаса, как и обещал.
Дон Бишоп взглянул на рентгеновские снимки и объявил, что у Мэгги все в порядке. Единственное, что ей требуется, — это отдых.
— Да я только и делаю, что отдыхаю, — мрачно произнесла Мэгги, только что пробудившаяся от короткого сна.
— Абнер застал вас на кухне, — напомнил ей Майк. — Тогда вы работали.
— Работала? Сильно сказано. Подумаешь, вымыла две тарелки!
— Верно, но до того вы тоже не спали.
Мэгги вздохнула:
— Когда я приду в порядок?
— Не торопитесь — в этом нет необходимости. С того времени, как с вами случилось несчастье, прошло всего несколько дней. Дайте же своему организму возможность оправиться.
Мэгги кивнула, поднялась со стула и начала натягивать куртку.
Когда они ехали назад, Майк не удержался и спросил:
— Ну и как вам наш доктор?
Мэгги посмотрела на него с отсутствующим видом, казалось, все ее внимание было сосредоточено на лежавшей перед ними дороге.
— Не знаю. Врач как врач. Кажется, неплохой.
— Большинство женщин считают его просто неотразимым.
Мэгги лукаво улыбнулась:
— Вы что же, хотите меня сосватать?
— Думаю, в сердечных делах вам помощник не требуется.
— Вы правы.
— А мужчины часто пытаются вас соблазнить?
— Случается.
— И?.. — пробормотал Майк.
— Скажем так, мне легче найти друга, чем любимого человека.
Сделав вывод, что друга Мэгги все-таки нашла, Майк с замирающим сердцем осведомился:
— И как его зовут?
— Крис.
— Ну и как это — серьезно?
— Он сделал мне предложение.
Майк нахмурился.
— Отчего же в таком случае вы путешествуете одна?
— Я еще не дала ему согласия.
— Почему?
— Брак — шаг очень важный, и мне бы не хотелось, чтобы меня к нему подталкивали. — Тут Мэгги поняла, что сказала нечто не слишком лестное, и поторопилась смягчить свои слова. — Нет, он не тащит меня под венец силком. Просто он… просто я не хотела бы в таком важном деле ошибиться.
— А вы уже были замужем?
— Нет, а что?
Майк пожал плечами:
— Ну… когда у женщины первое замужество оказывалось неудачным, она обычно боится совершить вторую попытку.
— Я не боюсь.
— Просто испытываете чувство неуверенности…
— Он мне очень нравится.
Майк приободрился. Он услышал слово, которое пролилось бальзамом на сердце. Мэгги не сказала, что любит Криса, заметила лишь, что он ей нравится. По мнению Майка, между первым и вторым существовала огромная разница.
— А вы почему не женаты? — Мэгги решила, что теперь имеет полное право также проявить любопытство.
— Я был женат.
— Развелись, да?
Майк кивнул. Перед тем как он заговорил снова, прошло, наверное, не меньше минуты.
— Уж лучше вам об этом скажу я, чем кто-нибудь другой. Она бросила меня, потому что я сидел в тюрьме.
Мэгги от изумления онемела. Никто из ее знакомых в тюрьме не сидел. Теперь она даже не знала, о чем с Майком говорить.
— Двадцать лет — это слишком долго. Ни одна женщина не выдержит.
— Вам дали двадцать лет? Что же вы такое натворили?
— Меня обвинили в убийстве женщины.
Она тихонько вскрикнула, а потом шепотом спросила:
— Вы на самом деле ее убили?
— Нет. Через год полиция сцапала парня, который ее на самом деле прикончил, но было уже поздно. Синтия прислала мне на подпись бумаги о разводе, когда я просидел в тюрьме всего неделю.
— Бог ты мой!
— Вот-вот. Помнится, я при этом тоже поминал имя Божье, и не один раз.
— Нисколько в этом не сомневаюсь.
Майк ухмыльнулся. Он повернулся к ней и не увидел лица водителя пикапа, который летел им навстречу.
Зато Генри успел рассмотреть все. Он заметил, как Мэгги улыбалась сидевшему рядом с ней парню — точь-в-точь как когда-то улыбалась ему.
Он ощутил неимоверную душевную муку. Его разом будто парализовало. Только чудо спасло Генри от аварии: неуправляемую машину едва не вынесло с трассы на обочину. Справившись наконец с управлением, Генри нажал на тормоз и остановился. Откинувшись на спинку сиденья, он несколько раз глубоко вздохнул, чтобы немного успокоиться и обрести контроль над своими чувствами. Но сказать по правде, чтобы окончательно прийти в себя, ему требовалось сейчас кого-нибудь убить.
Как только Генри немного оклемался, он глянул на джип соперника, видневшийся в зеркальце заднего вида. Он наблюдал за ним до тех пор, пока тот не превратился в крохотную точку и, свернув с трассы, не скрылся за покрытым снегом холмом.
Тогда Генри включил зажигание, завел мотор и, развернув машину, не спеша поехал в том же направлении.