Опасная стихия

Глава 17

— Только не показывай ему, что боишься.

Мэгги посмотрела на подругу и ухмыльнулась:

— Думаешь, если я ему скажу, что не боюсь, он мне поверит?

— Это ты не ему говори, а себе, — пояснила Мириам. — А главное — поверь в это.

Мэгги засунула ногу в стремя, и Джейк помог ей забраться в седло. Ей понадобилась еще минута, чтобы поймать второе стремя другой ногой.

— Бог ты мой! — воскликнула она. — Как высоко! Странно, когда я смотрела на него с земли, он вовсе не казался мне таким высоким. Сколько в нем — футов шесть?

— Все двенадцать. Только не футов, а локтей.

— Каких локтей?

— Ну… рост лошади измеряют не футами, а локтями.

Конь переступил ногами, и Мэгги вздрогнула. Изо всех сил постаравшись улыбнуться, она с фальшивым воодушевлением заявила:

— Здорово-то как!

— Сахарок у нас спокойный, как малое дитя. Обещаю, проблем у тебя с ним не будет.

— Тогда почему так важно дать ему понять, что я его не боюсь?

— Потому что лошади в каком-то смысле похожи на мужчин, — сообщила Мириам, ласково взглянув на своего мужа. — Не важно, какой у него характер, но они всегда готовы воспользоваться малейшей твоей оплошностью, чтобы себя потешить.

Следуя инструкциям Мириам, Мэгги пустила Сахарка шагом и ездила на нем по огороженному загону примерно в течение получаса.

— Ну как? Привыкаешь понемногу? — спросила Мириам.

— Вроде того, — не слишком уверенно ответила Мэгги.

— Хорошо. Тогда давай съездим к северному пастбищу. — Мириам заметила сомнение в ее взгляде и успокоила: — Это недалеко.

— Угораздило же меня выйти замуж за ранчеро, — заметила Мэгги. — Вот и отдуваюсь теперь.

— Еще несколько таких прогулок, и ты сама будешь просить меня составить тебе компанию.

Через два часа Мэгги наконец слезла с лошади и простонала:

— Уж и не знаю, когда я решусь снова забраться в седло. А уж о том, что я буду просить тебя съездить со мной на прогулку, можешь забыть.

— Прими ванну. Предупреждаю, к вечеру будет болеть сильнее.

— Еще сильнее? — ужаснулась Мэгги, осторожно прикасаясь к саднившему заднему месту. Бедра с внутренней стороны тоже горели так, словно их натерли наждаком. — Ты что же, хочешь сказать, что к вечеру я и шага не смогу сделать?

— Да, ходить будет больно, но, как говорится, поболит-поболит да перестанет, — заверила ее Мириам.

Когда Майк вернулся из города на груженном проволокой грузовичке, закутанная в банный халат Мэгги, прихрамывая, вышла на кухню.

— В чем дело? Ты нездорова?

— Нет, — мрачно произнесла она.

— Болит что-нибудь?

— Сегодня я впервые ездила верхом.

Майк улыбнулся, и Мэгги заметила на его лице гордость. Странно, подумала она, какая ему разница, умеет она ездить верхом или нет? И какого черта, скажите, она полезла на лошадь?

— Я люблю тебя, — заявил Майк.

— Потому что я учусь ездить верхом?

— Потому что ты стараешься быть мне хорошей женой.

— Тебе никогда не добиться, чтобы я превратилась в миленькую, послушную женушку. Если ты, конечно, имеешь в виду именно это.

— Ничего подобного мне от тебя не нужно, и ты сама прекрасно об этом знаешь. — В глазах Майка неожиданно появился озорной блеск, и Мэгги сразу, поняла, что он ей сейчас предложит.

— Хочешь, сделаю тебе хорошенький массажик?

— Майк, прекрати говорить глупости. Ты ведь знаешь, как мне больно.

Майк поднял ее на руки и отнес в спальню. Уложив жену на постель, он вышел в ванную и вернулся оттуда с полотенцем и двумя бутылочками.

— Даю слово, это тебе поможет. Давай поднимай халат. Мэгги подчинилась, уже заранее скривившись от боли.

Как ни странно, Майк оказался прав. Что бы ни находилось в его бутылочках, средство подействовало. После сеанса массажа тело ее саднило уже значительно меньше.

— Пожалуй, неплохо получилось! Что там у тебя в бутылках — жидкий опиум, что ли?

— Точно не знаю. Честно. Зато в курсе, что эта штука здорово помогает, — признался Майк.

— Ты видел Джима, когда был в городе?

— Угу.

— И что он говорит?

— Что Коллинз едва от них не ушел.

Мэгги некоторое время молчала, переваривая услышанное, потом спросила:

— Как там Дэнни?

— Жива, но в принципе Джим мало что о ней знает. Она ведь из другого города. Но Дэнни молодчина. Прямо героиня. Если бы я не был убежден, что Жанна д'Арк давно умерла, то, пожалуй…

При мысли о том, что у Майка мог бы завязаться роман с Жанной д'Арк, Мэгги ухмыльнулась. Она заметила, что у ее мужа слабость к отважным женщинам.

— А как прекрасно встретить достойного мужчину, — помолчав, задумчиво произнесла она, думая уже об одном только Майке.

— Или достойную женщину.

— Тоже неплохо, — согласилась Мэгги.

— Кстати, — сказал Майк, меняя тему разговора, — сегодня я видел еще и Стива. Рука еще на перевязи, но уже вышел на работу. Правда, пока сидит в участке.

Майк замолчал и принялся оттирать с рук бальзам, которым только что лечил свою супругу. Потом, как бы невзначай, вновь прикоснулся к открытым его взору местам на теле Мэгги. Мэгги тихонько застонала, но уже не от боли.

— Ну, как тебе такой массаж?

— Отлично, только ты массируешь мне теперь не там, где болит. Или ты не заметил? — Мэгги вздохнула и слегка от него отодвинулась. — Слушай, а сколько времени длится обезболивающий эффект этого твоего бальзама?

— Несколько часов. А что?

— А то, что теперь у меня все онемеет, а самое интересное, как я понимаю, еще только начинается.

— Но самой главной точки я еще не касался. Или ты не заметила?

Мэгги засмеялась:

— Между прочим, мы с тобой еще не обедали.

— Потом пообедаем.

Они и вправду пообедали — потом. Спустя пару часов.

Генри медленно возвращался к реальности, к свету и боли. Когда он открыл глаза, то обнаружил, что его одежда, одеяло да и все остальное вокруг — сплошь белое. Белыми были потолок, кровать, стены. Даже на стоявшей у его кровати женщины был надет белый балахон. Женщина что-то торопливо записывала.

Заметив, что он открыл глаза, она удовлетворенно кивнула:

— Проснулись наконец? Вот и хорошо.

— Ничего подобного. Я все еще сплю, ты, глупая женщина… — Генри не успел закончить фразы, как и в самом деле снова провалился в сон.

Так он проспал часов восемнадцать и проснулся лишь на следующее утро. Дышать он мог, но только верхушками легких. Казалось, у него на груди лежал какой-то тяжелый груз. Но нет, это был не груз. На него давила боль. В горле у него торчала какая-то трубка, другие трубки торчали у него из носа. Из-за всех этих штуковин у него чертовски болели нос и горло.

Руки его были прикованы наручниками к металлическим перильцам, которые огораживали кровать по бокам. Слева и справа от него стояли капельницы, вливавшие в его тело питательные растворы. Если бы Генри мог, то обязательно рассмеялся бы. Подумать только, они его приковали! Они что, идиоты? Как и куда ему бежать, когда он и с койки-то подняться не в силах?

Над ним склонился мужчина в белом, по-видимому, врач, перед глазами Генри все расплывалось, и он не мог прочитать надпись на картонном квадратике, прикрепленном к нагрудному карману халата.

— Как вы себя чувствуете? — спросил человек в белом.

— Как последнее дерьмо.

Человек в белом кивнул — понятно, мол.

— Кашляните.

— Иди ты к дьяволу!

— Послушай, парень, ты был на грани жизни и смерти. Мы едва тебя вытащили, но теперь выясняется, что тебе взбрело в голову заболеть пневмонией. Хочешь, чтобы все наши труды пошли насмарку, так что ли? — Врач укоризненно покачал головой. — Впрочем, дело, конечно, твое.

Доктор надколол ампулу и наполнил шприц какой-то прозрачной жидкостью, которую затем выпустил в одну из пластиковых трубок. После этого он черканул в карточке Генри несколько слов и вышел из палаты. Когда он вышел, Генри наконец откашлялся.

Признаться, Генри поначалу ни черта не мог вспомнить. Не знал, с какой стати он вдруг оказался в этой белой палате и что с ним случилось. Со временем, однако, память стала к нему возвращаться.

На него навалились. Сразу человек шесть или даже восемь. Навалились и придавили к капоту машины, распяв его, как лабораторную лягушку. Генри ухмыльнулся. Он ведь не меньше минуты морочил им голову по поводу того, кто он такой и почему оказался на стоянке. Ссылался на ревнивую жену, изображал похотливого отца семейства, заехавшего в злачное место, чтобы снять проститутку. Это он хорошо придумал — ничего не скажешь.

Плохо было другое — то, что он оставил трупы в машине. И зачем, спрашивается? Все равно женщина успела уже остыть. Генри с содроганием вспомнил, как пытался трахнуть ее труп. Вот ужас-то! Теперь в него наверняка проник яд разложения.

Нужно было выбросить их где-нибудь у обочины — и все дела. Если бы полицейские не нашли в машине трупы, он вполне мог выпутаться из этой переделки, а вместо этого пришлось стрелять себе в грудь.

Выстрел, впрочем, был случайным. Среди всех этих воплей, ругани, непрерывно сыпавшихся на него ударов он и сам не заметил, как нажал на спуск. Осознание случившегося пришло минутой позже, когда его мозг уже начало заволакивать черной пеленой. Тогда — делать нечего — пришлось сдаваться. Но это ерунда. Когда он выздоровеет и выберется отсюда, он им еще покажет. Иначе и быть не может, потому что он прирожденный победитель.

Главное, остаться в живых и подняться с этой проклятой больничной койки. У него полно всяких незаконченных дел, так что умирать ему еще рано.

В палату заглянули три сестрички-практикантки. Генри прикинул — каждой из них можно было дать не больше восемнадцати. Они смотрели на него такими глазами, будто он был каким-то уродцем из циркового шоу.

— А на вид вполне нормальный человек, — пролепетала одна из девушек.

Другая покачала головой:

— Нет, это не так. Ты только в его глаза посмотри!

— Эй, девчонки, тащите-ка сюда свои пиписьки. Сейчас я вам кое-что покажу…

Девушки с визгом убежали.

Генри лежал на кровати, смотрел в потолок и ухмылялся. Хорошо он их отбрил. По крайней мере не будут больше сюда соваться.

Неожиданно в палату вошел полицейский.

— Хочешь, чтобы твой поганый рот залепили скотчем? Не хочешь — тогда не разевай свою пасть.

Генри с большим удовольствием сообщил бы этому парню, какое место ему следует себе залепить, если у него вдруг образовался излишек скотча, но сдержался. Вместо того чтобы ругаться с полицией, лучше спать, набираться сил. Сон приближал время выздоровления, а стало быть, освобождения.

Генри промолчал и закрыл глаза.

— Мешок с дерьмом, — позвучало у него над ухом, потом послышались удаляющиеся шаги. Охранник вышел из палаты.

Временами, прежде чем провалиться в сон, Генри лежал с закрытыми глазами и предавался размышлениям.

Это она, Мэгги, подставила его: тут не могло быть никаких сомнений. А он, поверив ей, сглупил, и основательно. Ни в коем случае не следовало звонить ей снова. Надо было просто убить их обоих в ту ночь, когда он топтался под окном их гостиной.

Генри снова ухмыльнулся. Что ж, это ему урок на будущее. Нельзя давать волю чувствам — никаким, даже любви и ярости. Надо хладнокровно продумывать все до мелочей. Ничего, день его триумфа еще настанет. Теперь, когда он абсолютно точно знает, что представляет собой эта женщина, чувства должны уступить место холодному расчету. Расчету и терпению. Он будет ждать. Пусть долго — ровно столько, сколько понадобится.

Пройдут дни, недели, и из его хаотичных мыслей вызреет план мести. И если человек продумал все до деталей, он может добиться многого, очень многого.

— В следующий раз я поеду не с тобой, а за тобой.

Майк с удивлением посмотрел на жену:

— Почему?

— Потому что иначе я умру от жажды, прежде чем мы доберемся до Калифорнии.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Что готова дать тебе десять долларов, только бы ты остановился у ближайшей закусочной.

— Я останавливался примерно…

Мэгги посмотрела на стрелки часов.

— Три часа назад — вот когда ты в последний раз останавливался! Никак не могу понять, куда ты так торопишься?

— А двадцатку дашь? — поинтересовался Майк, расплываясь в улыбке. — Теперь я понимаю, почему тебе требуется несколько дней, чтобы проехать каких-нибудь две сотни миль. Ты что, делаешь остановку каждые десять минут?

— Да, если моя душа желает. Сейчас, к примеру, мне хочется выпить кофе и немного перекусить, не считая того, что если я в ближайшее время не приму душ, сиденье подо мной сделается мокрым.

— Разумеется, мы остановимся, детка, если тебе так хочется. Я просто подумал…

Мэгги изобразила пальцем пистолетное дуло, приставила его Майку к виску и голосом кинематографического злодея произнесла:

— Хватит болтать, мистер. Если вы не хотите, чтобы эта пушка заговорила, остановитесь у первой же забегаловки!

Майк хмыкнул:

— Слушаюсь, мэм.

Через полчаса, когда Мэгги приняла в придорожном мотеле душ и они, перекусив, снова продолжили путь, она удовлетворенно откинулась на кожаную спинку сиденья и вздохнула.

— Ну как, лучше стало? — поинтересовался Майк.

— Значительно.

Высунув голову в окно, Мэгги смотрела на пролетавшие мимо легковушки и большегрузные автомобили и чему-то улыбалась. Поскольку долго молчать было не в ее правилах, вскоре она огорошила Майка следующим вопросом:

— Почему все эти парни так несутся? Может быть, их гонит вперед избыток половых гормонов — как ты думаешь?

— Что? — нахмурился Майк. Временами причудливый ход мыслей супруги ставил его в тупик.

Мэгги пожала плечами, провожая взглядом тяжелые грузовики, проносившиеся мимо на огромной скорости.

— Я заметила, что мужчины обычно заняты исключительно собственными удовольствиями. Если их лишить одной радости бытия, они мгновенно компенсируют ее чем-то другим. А вот мы, женщины, не такие. Но ничего, когда мы приедем к отцу, я свое возьму…

— Нам до твоего отца еще ехать и ехать, — охладил ее пыл Майк, а потом неожиданно предложил: — Слушай, уж если мы заговорили об удовольствиях, почему бы нам где-нибудь не остановиться?

— Остановиться? — Мэгги сделала круглые глаза и перешла на шепот. — Ты хочешь, чтобы мы остановили машину где-нибудь на обочине и…

— Ну почему же на обочине? Рено, к примеру, очень неплохой городишко. Мы могли бы снять в гостинице отличный номер с большой ванной, где можно поплескаться вдвоем, а вечером сходили бы на какое-нибудь шоу. К чему отказывать себе в удовольствиях или откладывать их на потом?

Мысль Мэгги понравилась.

— Но ведь отец ждет нас сегодня к вечеру?

— Перед тем как мы снова пустились в путь, детка, я позвонил твоему отцу и предупредил его, что мы немного задержимся.

— Так вот, значит, почему ты так спешил? Хотел побыстрее добраться до Рено? — догадалась Мэгги, заметив в глазах мужа особый блеск, говоривший о сжигавшем его желании.

— Ты имеешь что-нибудь против остановки в Рено?

— Ну почему же? — промолвила Мэгги тоном бывалой путешественницы. — Рено очень милый город и всегда мне нравился.

Комната была роскошной. В таких апартаментах Мэгги еще не приходилось останавливаться, хотя по работе она частенько переезжала с места на место. С другой стороны, она обычно путешествовала на средства телестудии, а там умели считать деньги, поэтому корреспонденты проводили ночи преимущественно в мотелях.

Кровать со всех сторон была окружена зеркалами — зеркала были даже на потолке. Впрочем, Мэгги не сомневалась, что спальня в пятизвездочном отеле будет роскошной, и ожидала увидеть нечто подобное. Сюрпризом для нее явилось другое — опоясывающая номер снаружи терраса, позволявшая в любой момент выходить на воздух и любоваться красивейшим в мире закатом.

Приятными открытиями для нее стали также персональный бар в гостиной, огромный, облицованный кафелем камин и гигантская ванна, просторнее которой ей еще не приходилось видеть. А создающих комфорт мелочей было просто не сосчитать: к ним можно было причислить такие изыски, как джакузи, отдельные душевые, подогретые полотенца, шелковые халаты с монограммой отеля на груди и многое, многое другое.

— Изумительно! — воскликнула она, оглядывая великолепие застеленного пушистым белым ковром номера. — В таких местах молодожены из высшего общества проводят медовый месяц?

Майк, не спуская с нее глаз, кивнул.

— Как хорошо, что мы не встретились и не поженились десять лет назад!

— Это почему же?

— Потому что десять лет назад я ничего бы этого не оценила.

— Возможно, но через десять лет мы могли бы снова приехать сюда, чтобы провести здесь второй медовый месяц.

Мэгги залилась счастливым смехом.

— Я люблю тебя.

— Между прочим, я подсчитываю, сколько раз ты сказала мне эти слова.

— Намекаешь, что хотел бы слышать их почаще?

Майк с готовностью кивнул.

— А тебе не наскучит?

Вместо ответа Майк одарил ее пламенным взглядом и начал раздеваться.

— Может быть, выпьем сначала по бокалу вина?

— Неплохая идея. Но почему ты спросила об этом сейчас?

— Потому что ты уже начал раздеваться.

— Правда? А я и не заметил.

— Думаю, если бы разделась я, ты бы заметил.

— Вряд ли.

— Не верю.

Между тем Майк натянул на себя один из лежавших на постели шелковых халатов и, не завязывая его, направился к бару.

— Не веришь? — повторил он, не оборачиваясь. — Попробуй снять одежду, и ты убедишься, что я не солгал. — Открыв стеклянную дверцу бара, он спросил: — Что будешь пить?

— И ты даже не попытаешься меня соблазнить? — обиженно протянула Мэгги.

— У меня этого и в мыслях нет, — заверил Майк, хотя его глаза стали уже совсем темными, даже черными, как угольки.

— Налей мне белого вина, — попросила Мэгги, задергивая шторы.

— Зачем ты это делаешь? Нас здесь никто не увидит.

— А пилоты?

Майк расхохотался и начал разливать напитки. Делал он это очень медленно, поскольку больше следил за тем, как облачалась в свой шелковый халат Мэгги. Она тоже не стала завязывать пояс и направилась к Майку в оправе развевающегося шелка, который больше открывал, чем скрывал.

Взяв у него бокал с вином, она уселась на высокий стул у бара и принялась потягивать холодную терпкую жидкость, не сводя с него глаз.

Майк провел рукой по отворотам ее халата и накрыл ладонью одну грудь.

— Надеюсь, ты не станешь меня соблазнять?

— Ты ведь только что утверждал, что ничего не замечаешь.

— Ничего — это слишком сильно сказано.

— То есть в некоторых случаях твоя выдержка дает сбои?

Майк рассмеялся:

— Выдержка у меня что надо. Если я спрячусь от тебя за стенкой, она меня не подведет.

— Ты что же, так и будешь всю ночь стоять? — поинтересовалась Мэгги.

Майк подошел к ней и распахнул халат.

— Видишь, в чем загвоздка? Я бы, конечно, проявил выдержку и был бы холоден как лед, только вот он мешает. Ведет себя, понимаешь, как ему вздумается. Иногда мне кажется, что он обладает собственным разумом и зрением.

Мэгги устремила взгляд на некий предмет, на своеволие которого ссылался Майк.

— Ты называешь его «он»?

— Если бы кто-то назвал его «она», я бы очень удивился.

— Интересно, о чем он сейчас думает?

— А то, о чем думаю я, тебя уже не интересует? Давай не будем его пока ни о чем спрашивать. Знаю я, чем эти интервью заканчиваются.

Мэгги ухмыльнулась:

— Хорошо. Чего бы в таком случае хотел ты?

— Может, нам окунуться?

— Точно, я совсем забыла, что в нашем номере есть еще и бассейн.

Они пошли в комнату с бассейном, зажгли свет и, скинув халаты, бросились в воду.

— И тебя это зрелище нисколько не взволновало?

— Понимаешь, детка, когда видишь такое количество трясущихся грудей, это поначалу вызывает некоторый интерес, но потом к этому просто-напросто привыкаешь.

— Стало быть, когда часто смотришь стриптиз, женщина перестает быть загадкой?

Майк ухмыльнулся и, открыв дверь, пропустил жену в спальню.

— Если бы в стриптиз-шоу принимала участие ты, клянусь, я бы глаз с тебя не сводил.

— Ты бы хотел, чтобы я выступала в стриптиз-шоу?

— Нет, но отчего бы не посмотреть семейный стриптиз — так сказать, домашний?

— Забудь об этом! Я сейчас такая пьяная, что если начну танцевать, то или разобью здесь что-нибудь, или упаду и разобьюсь сама!

Мэгги скинула туфли и с размаху бросилась на необъятную постель. Майк взял ее лицо в ладони и наклонился к ней.

— Ты счастлива?

Мэгги кивнула:

— Больше, чем могла себе представить.

— Знаешь, о чем я подумал?.. Так странно получается… Выходит, если бы не Генри Коллинз, мы бы с тобой никогда не встретились?

— Хочешь сказать, что мы у него в долгу?

Майк помрачнел.

— Да, мы ему кое-что задолжали. Надеюсь, что в ближайшее время суд заплатит ему по нашим счетам сполна…

— Майк, ты веришь в судьбу?

— Думаешь, мы встретились бы в любом случае?

— Мы никогда этого не узнаем.

— Ну и пусть. Главное, мы все-таки встретились, а при каких обстоятельствах — не столь уж и важно.

Генри провел в постели две недели и понял, что с него хватит. Целых четырнадцать дней он созерцал только стены больничной палаты, да еще врачей и сестер. Хотя эти люди пичкали его всевозможными лекарствами и даже ухаживали за ним, Генри знал, что им по большому счету наплевать, выживет он или сдохнет. Какой нормальный человек в состоянии вынести такое к себе отношение?

Больше всех Генри досаждала одна мегера, которая помогала ему справлять естественные надобности. Уж кого-кого, а эту ведьму он бы предпочел видеть не в своей палате, а в могиле.

Как-то раз, когда она забирала у него судно, он попросил ее освободить ему хотя бы одну руку.

— Что вам стоит? — убеждал ее Генри. — Я же все равно никуда не убегу.

— Не положено, — отвечала она.

— Послушайте, леди, мне, черт возьми, нужна хотя бы одна свободная рука.

— Зачем это? Все, что нужно, я делаю за вас.

— Мне нужно спустить, сбросить напряжение в члене, понятно?

Мегера наградила его тяжелым взглядом.

— Зря просите. Все равно останетесь в наручниках. И не пытайтесь меня шокировать. Я еще и не такие речи слышала.

— Речи вы, может, и слышали, но, судя по вашей физиономии, никогда в жизни сексом не занимались.

Мегера промолчала и вышла из палаты, а Генри вздохнул.

Самое обидное, что он вовсе не хотел шокировать эту ведьму. Более того, он сказал ей правду. Самый длительный период воздержания в его жизни продолжался несколько дней, а с момента его ареста прошло уже больше двух недель. По этой причине член стоял у него чуть ли не круглые сутки, и он ничего не мог с этим поделать.

Помимо того, он не мог еще и чесаться, а тело у него зудело невероятно. В жизни ему так не хотелось почесаться, как в этой треклятой больнице. Нескончаемый зуд тоже превратился для него в своего рода пытку.

Генри терся о подушку носом, пытаясь облегчить зуд хотя бы в этом месте, и вынашивал планы мщения. Когда он освободится — а в том, что он вырвется на свободу, сомнений у него не было, — то обязательно вернется в госпиталь, разыщет эту мегеру и прикончит ее.

При мысли о том, как он будет строгать эту ведьму на кусочки, Генри ощутил сладостную дрожь во всем теле.