К половине одиннадцатого они подъехали к конторе Джона. Фергюсу пришлось парковаться в запрещенном месте, что увеличило его раздражение, вызванное тем, что Лейн настояла отложить отъезд и занялась разбором своих бумаг, да еще решила прихватить работу с собой.
С новыми главами под мышкой Лейн бегом устремилась вверх по ступенькам, помня, что Фергюсу не терпится уехать. Почтовый ящик Джона имел узкую щель, пришлось ей разделить рукопись на части и засовывать в несколько приемов. Определив по звуку, что все благополучно вывалилось в корзину с другой стороны, она с легким сердцем повернула обратно. Звук гудка машины Фергюса торопил ее, и впопыхах у Лейн подвернулась на ступеньке нога, остальные, пять или шесть, она пролетела и тяжело приземлилась на площадке перед дверью на улицу. Пока она пыталась сесть и приходила в себя после падения, послышался второй нетерпеливый гудок. Проклиная все на свете, она попробовала встать, но из-за боли в щиколотке боялась опереться на поврежденную ногу. От беспомощности Лейн разразилась слезами. Когда раздался третий гудок, она снова попробовала наступить и вскрикнула от боли. Тогда Лейн решила допрыгать на одной ноге до выхода на улицу. В этот момент дверь распахнулась и появился Фергюс, мрачнее грозовой тучи. Выражение его лица тут же изменилось, когда Лейн пуще расплакалась, увидев его.
— Черт во… Господи, что с тобой?
— Все из-за тебя, — жалобно всхлипывала она. — Твой проклятый гудок… я упала с лестницы.
Он подошел помочь и напомнил, что стоит в неположенном месте.
— Почему бы тебе… не пойти в задницу! — посоветовала она сквозь рыдания.
— Думаешь, перелом? — спросил Фергюс, склонившись над ее ногой, которую она держала на весу.
— Подвернулась подо мной, и я упала. Думаю, просто сильное растяжение.
— Может, поехать в больницу и проверить?
От этой мысли Лейн пришла в ужас.
— Нет-нет. Помоги добраться до машины. У меня легкое сотрясение, пустяки.
Опираясь на Фергюса, она запрыгала на одной ноге. Возле машины они увидели зад крепко сбитой дамы в форме дорожной полиции, которая, очевидно, выписывала Фергюсу квитанцию на штраф.
— Извините меня! — крикнул Фергюс, доставая из кармана ключи и держа их в протянутой руке.
Дама-полицейский обернулась.
— Нельзя вас попросить любезно открыть дверцу для этой дамы? Она упала и получила травму. Полагаю, ее надо доставить в больницу.
Лейн поняла по выражению затуманенных глаз стража порядка, что она узнала его. Лейн затошнило.
— Извините, что нарушил правила парковки, — просто сказал Фергюс.
Дама-полицейский улыбнулась, глаза ее засияли.
— Вы Фергюс Ханн?
Он изобразил удивление, что она его узнала.
— Да, это я.
Мельком взглянув на Лейн, она открыла дверцу.
— Ладно, учитывая обстоятельства, можно закрыть глаза на нарушение.
Стараясь не смотреть на Лейн, он запихнул ее в машину, потом обернулся к своей благодетельнице с самой обольстительной из своих улыбок.
— Как вас зовут? — спросил он.
— Марион.
Она выглядела польщенной.
— Можно на минуточку вашу ручку?
Он взял у нее блокнот и написал на квитанции: «Вы ангел, Марион, с любовью, Фергюс Ханн».
Марион взяла блокнот и прочитала. Вид у нее был такой, словно перед ней открылась дверь рая. Фергюс послал ей воздушный поцелуй и сел за руль.
— Пронесло, — сказал он шепотом, оглядываясь на Лейн, которая мимикой изобразила, как ее тошнит от него.
Когда машина тронулась, Лейн сказала:
— По-моему, это невыносимо. Я стану неврастеником, если ты будешь проделывать такое на каждом шагу.
— Не надо, хватит с нас твоей щиколотки.
— Я подам в суд на Джона Тревора, ведь я его предупреждала. Заедем в аптеку за бинтами и спреем, которым пользуются футболисты. А в отеле размочим в воде. Давай жми, водитель!
Он кивнул на нее нежный взгляд.
— Догадываюсь, от чего умер твой последний раб.
Несмотря на все меры, принятые для удобства больной ноги, поездка показалась Лейн долгой и утомительной. Солнце припекало через стекло все сильней, и пульсирующая боль в ноге становилась все мучительнее. К тому времени, когда они сделали первую остановку, Лейн совсем скисла.
— Ты не принесешь что-нибудь поесть в машину, Фергюс? Вряд ли у меня хватит сил допрыгать.
— Я понесу тебя, — предложил он.
— Нет, я буду чувствовать себя полной идиоткой.
— Сделаем, как тебе нравится. Что будешь пить?
— Пожалуйста, апельсиновый сок.
За темными очками она не видела выражения его глаз, но, когда он наклонился и поцеловал ее в щеку, успокоилась.
— Я скоро, — заверил он.
От размышлений в одиночестве настроение ее не улучшилось. Сейчас бы только радоваться: она познала чудную любовь мужчины, о котором мечтала. Теперь он не просто умыкает ее, а везет в дом своей семьи. И с работой хорошо, и люди радуют. Отчего же такая подавленность, словно черным облаком накрывшая? Не от боли же в щиколотке. Вероятно, прав Фергюс, ей не хватало веры. А у нее и не было веры, потому что до сих пор все происходящее с ней казалось нереальным, как в кино. Она участвует в фильме, который закончится, и надо будет просто-напросто надеть пальто и уйти, нет, не в страну Заходящего Солнца, а в холод и серую слякотность будничной жизни.
И дело не только в этом. Вот теперь она в первый же день их физического союза вышла из строя и целиком зависит от этого мужчины. Надолго ли его хватит? Перед ней снова замаячила сцена с Марион. Сколько таких женщин будет растекаться сиропной лужицей у его ног, а она будет беспомощно взирать на это? Фергюс возразил бы ей, что все это он уже слышал, но Лейн всерьез сомневалась, что ей удастся привыкнуть к этой стороне его жизни. И неважно, что он будет заверять ее в своей непомерной любви, от его слов ничего не изменится. Почему она не связала свою жизнь с мужчиной, менее привлекательным внешне, но наделенным внутренней силой и неброскими достоинствами?
Лейн увидела Фергюса, выходившего из дверей закусочной с подносом еды, и поняла почему. Она так сильно любила, что способна была преодолеть любые преграды. Но теперь, когда он с ней, ее угнетал страх потери.
При его приближении она заставила себя открыть дверцу и выставить здоровую ногу. Фергюс поставил поднос на крышу машины, помог ей выбраться и встать.
— Куда собрался Долговязый Лейн Сил-вер? — спросил он.
— Никуда, — ответила она. — Фергюс, я хочу, чтобы ты дал мне ногой по тому месту, на котором я сижу.
— Что?
— Давай!
— Женщина, ты бредишь?
— Нет, я никогда еще не мыслила более разумно. Ну пожалуйста!
Фергюс взял с подноса свой стакан, прислонился к машине и сказал:
— Не собираюсь. Хочешь, чтобы меня арестовали? Ты едва держишься на одной ноге. Представляешь, где ты будешь, если я наподдам тебе?
— Неважно!
— Ладно, уговорила. Раз ты нуждаешься в проявлениях садомазохизма, подожди, по крайней мере, пока я не получу тебя в личную собственность.
Недовольная Лейн, попрыгав на одной ноге, вернулась на свое место в машине. Фергюс передал ей тарелку с сандвичами, присел на корточки и снял темные очки, чтобы лучше видеть.
— Не возражаешь, если я спрошу, что все это значит?
Не замечая, что ест, Лейн откусила кусок сандвича и проглотила, затем набросилась на него.
— Разве все это на самом деле? — вопрошала она. — И ты действительно существуешь? Тебе придется убедить меня в этом! Потому что, честное слово, я в это не верю!
Фергюс встал, убрал с крыши поднос, передал ей апельсиновый сок и уселся доедать за руль.
— По-моему, чтобы убедиться в реальности происходящего, тебе достаточно встать на больную ногу.
— Нет, все станет еще неправдоподобней. Я никогда не растягивала щиколоток.
— Ладно, тогда оглянись вокруг. — Фергюс показал на лобовое стекло. — Вон закусочная «Утка и собака», вон лысый усатый климактерический мужик в шортах, носках и сандалиях, вон мальчишка ковыряет в носу… а вон женщина, у которой вид, словно она вот-вот родит прямо на стоянке для машин. Разве это все недостаточно реально для тебя?
Но переубедить Лейн было совершенно невозможно.
Фергюс отвернулся от нее.
— Почему ты так упорствуешь? Дело не в окружающем мире и не во мне. Причина в тебе, Лейн. Ты не хочешь расстаться с тем, что придумала, хотя легко можешь это сделать.
— Я не уверена, — сказала она жалобно.
— Значит, со временем это пройдет, вот и все, — заверил он ее.
— Фергюс?
— Что?
— Ты поможешь мне дойти до туалета?
— Вот видишь, какой прозаической ты можешь быть.
В отеле, где они остановились по дороге, Фергюса все знали. Он постоянно ночевал здесь, проезжая с юга в Нортамберленд. Помимо любопытства, которое вызывала у служащих отеля сопровождавшая его женщина, они были поражены тем, что он нес ее на руках, несмотря на бурные протесты и заявления, что она и сама могла бы замечательно допрыгать.
В номере Лейн стала распекать его:
— Ты не должен был так поступать. Я чувствовала себя полной идиоткой!
— Представь себе, что я символически перенес тебя через порог, — посоветовал Фергюс, включая чайник.
Обернувшись и посмотрев на нее, он засунул руки в карманы и сказал:
— Нет смысла оставаться здесь и на вторую ночь. Тебе это не пойдет на пользу. — Он присел на кровать рядом с ней. — Что ты скажешь, если мы завтра поднажмем и доберемся до места? Отсюда не так далеко. Я позвоню матери.
— Извини, я испортила нашу поездку.
— А я думал, виноват Джон со своими ступеньками и я со своим гудком.
— Ну… у меня есть привычка винить во всех несчастьях других, — призналась Лейн. — А теперь я ни на что не гожусь.
Он привлек ее к себе и погладил по голове.
— Ничего, мы что-нибудь придумаем.
— По-моему, мне надо принять ванну, Фергюс, если не возражаешь.
Фергюс встал, чтобы включить чайник, и предложил:
— Я приготовлю тебе ванну и закажу ужин в номер.
Лейн легла на спину, стараясь не обращать внимания на боль в ноге.
— Скажи, я и вправду на седьмом небе?
— Ты сказал бы йоркширец, — согласился Фергюс.
Когда Фергюс наполнил ванну, Лейн доковыляла туда и была потрясена ее размерами.
— Ты только посмотри! — крикнула она Фергюсу. — Здесь так просторно, что танцевать можно, а ванна!..
— Вот почему мне здесь нравится. В этой старомодной ванне можно вытянуться во весь рост, не опасаясь, что твои пальцы будут торчать на кранах.
Лейн села на бортик ванны, развела пену и приготовила зеленую губку. Она собиралась сбросить халат, когда увидела в дверях абсолютно голого Фергюса.
— Что ты собираешься делать?
— Принять ванну.
— Я первая сказала, — твердо заявила Лейн.
— Ну и что? Будем мыться вместе.
— Нет, хочу одна.
Слабея, она смотрела, как он приближается.
— Одна не справишься. Как ты собираешься залезать и вылезать?
Увидев пену, он возмутился.
— Что ты туда насыпала?
— Мне нравится, когда от меня приятно пахнет.
— Приятно? Да от тебя будет разить, как от турецкой проститутки, а заодно и от меня. Хуже нет, чем вместе принимать ванну. — Сняв с нее халат, он взял ее под мышки. — Ложись на меня и не держись. Я держу. Тебе не будет больно.
— Не утопи меня, — предупредила Лейн.
— Не утоплю, глупышка, только не делай большой волны.
— Я не гиппопотам, — проворчала Лейн.
— Ну вот, теперь все чудесно.
Фергюс убрал с шеи Лейн волосы и поцеловал за ухом. Она искоса посмотрела и довольно улыбнулась.
— Гореть мне за это в аду.
Она попыталась поцеловать его, но в рот попала пена, и оба рассмеялись, переливчатые пузыри разлетелись и сели им на волосы.
— Передай мне мыло, — сказал Фергюс, — я тебя отдраю.
— Не надо мыла! — воспротивилась Лейн. — Пропадет весь аромат.
Он усмехнулся.
— И наступит конец света?
Лейн осторожно повернулась и водрузила ему на голову зеленую губку. Приподняв ее голову и плечи из воды, он начал с мочалкой в руке ознакомительное турне по ее телу.
Лежа в постели той ночью и убедившись, что единственной помехой их занятиям любовью является больная щиколотка, Лейн спросила:
— Ты видел хоть что-нибудь из готового фильма? Не знаю, почему раньше не спросила.
— Я не давал тебе возможности, — заметил он, что было близко к правде. — Его еще монтируют. Я видел то, что снимали за день. — Фергюс притянул ее к себе и, к разочарованию Лейн, сказал: — Эта неделя посвящается только личным отношениям, любые разговоры о работе запрещаются. Есть дела поважнее.
— Поважнее? Какие?
— Тема, которую я хотел с тобой обсудить до того, как мы встретимся с Ханной.
Лейн приподняла голову, чтобы видеть его лицо.
— Не сомневаюсь, твой ответ я знаю заранее, — продолжил Фергюс. — Только прошу начиная с этого момента обдумать это в течение недели.
— Что же это?
— Ты уже стала моей женой по всем статьям за исключением имени.
Лейн замерла, глядя в темноту, в которой едва различим был его профиль, пока он не повернул к ней голову и сказал с нежно-убедительной интонацией:
— Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж, хочу, чтобы у нас с тобой были дети.
— Фергюс, не…
— Я сказал тебе, что сегодняшний твой ответ знаю.
— Мне лестно, Фергюс, но я скорее всего не…
Он провел пальцем по ее переносице и откровенно сказал:
— Я бы доставил себе удовольствие, отшлепав как ребенка, если бы знал, что вложу тебе ума, но ведь ты только сочтешь меня еще более удивительным и менее достижимым, чем прежде.
Лейн чуть не взорвалась.
— Ты действительно самый самодовольный мужик, которого я…
Он постучал пальцем ей по носу.
— Диалог хромает! По крайней мере, ты нашла хоть один недостаток, и то хорошо.
— И не один! — заявила Лейн.
— Еще лучше. К концу недели ты поймешь, что я самый обычный, скучный, средний англичанин, каких полно, и замужество со мной почти ничем не отличается от замужества с любым другим.
— Эта неделя ничего не изменит.
— Наверняка. Что может измениться? Вот я и говорю, посмотрим, как ты поладишь с Ужастиком, приглядишься, как я изображаю Дориана Грея, и примешь к концу недели правильное решение.
Лейн отодвинулась.
— О Фергюс, лучше бы ты не просил меня об этом.
Он придвинулся к ней.
— Ты уже приняла мое предложение. Осталось сделать крошечный шаг и все.
— Сейчас я счастливая мисс Никто, а если мы поженимся, я стану женой кинозвезды.
— Всегда приходится чем-то жертвовать, когда люди женятся. Ладно, с этим закончили? Я люблю тебя и, надеюсь, тоже буду готов пойти на компромисс, потому что ты, на мой взгляд, этого стоишь. Я прошу тебя, Лейн, потому что ты нужна мне вся целиком без прикрас, с твоей распухшей щиколоткой и помелом.
Чувство юмора взяло в ней верх, она повернулась к нему, чтобы сказать:
— По-моему, Ужастик ты, а не твоя дочь.
— Вот видишь, все становится лучше и лучше.