Отвергнутая

13

Эдуардо поднял глаза от карт, которые держал в руках, и оглядел лица игроков, сидящих за столом. Он уже около недели каждый вечер играл в покер, регулярно проигрывал, но еще не познакомился с кем-нибудь, кто мог бы представить его в расположенный этажом выше клуб Морисси, самый фешенебельный игорный дом в Саратоге. Однако сегодня ему, возможно, повезет.

По правую руку от Эдуардо сидел Оран Бичем, широкогрудый, краснолицый лошадиный барышник из Кентукки. Они познакомились на длинной веранде отеля «Гранд Юнион», где сиживала половина съехавшихся на летний сезон гостей, разглядывавшая вторую половину, гуляющую по улице в своих лучших нарядах.

Общительный мужчина, всегда готовый посмеяться, у которого всегда в кармане была серебряная фляжка с кентуккийским виски, Бичем, узнав, что молодой иностранец ищет развлечений, пригласил Эдуардо в свой номер для «дружеской игры». Эти люди, похоже, каждый день собирались здесь играть в карты, и Эдуардо с удовольствием присоединился к ним. Гостеприимство мистера Бичема оказалось столь же широким, как и его общительный характер, и вскоре превосходное кентуккийское виски заиграло в жилах Эдуардо.

Рядом с Бичемом сидел молодой человек, вероятно студент, по имени Том Хоуэлл. Его рыжие кудри торчали во все стороны. Выглядел он повзрослевшим мальчишкой. Эдуардо тут же сбросил его со счетов.

Третьим игроком был Хью Уэбстер, дантист из Кливленда. Средних лет, лысый, с худым лицом, испещренным оспинами, он мало говорил, но играл, не уставая. В нем не было никакого безрассудства.

Четвертым в этой компании, новичком, был Реджинальд Сполдинг. Одетый по последней моде, с бриллиантовой булавкой в галстуке, с надушенными усами. Красивый хрупкий мужчина с блестящими каштановыми волосами, серыми глазами и маленькими, почти женскими ручками, с глуповатой улыбкой. Эдуардо распознал в нем профессионального игрока. Вот этот человек может помочь ему проникнуть в казино Морисси.

Что касается Филадельфии, то Эдуардо испытывал угрызения совести. Он оставлял ее одну почти каждый день с тех пор, как они приехали в Саратогу и принялись создавать легенду о себе. Последние три вечера Эдуардо провел в компании богатых мужчин и женщин, которых привлекало богатство этих мужчин. Он пил больше, чем хотелось, и играл в фаро, создавая впечатление, что проигрывает больше, чем у него есть. Он не жалел денег и своего мужского обаяния и быстро стал любимцем женщин. Эдуардо даже обнаружил в себе такое качество, как кокетство, какое проявляется у женщин, которые много обещают и ничего не дают. Единственной женщиной, которую он хотел, была Филадельфия.

Накануне вечером они поссорились. Он заявил ей, что все, что он делает, ради них обоих, но не осуждал ее за то, что ее рассердил шедший от него запах чужих женских духов. Только после того, как она выставила его из своей спальни, он понял масштаб своей ошибки. Пришло время действовать. Он не был увлечен игрой, а тянул время.

— Ф-ф-у! — Мистер Бичем вытер платком вспотевший лоб. — Жена совершенно не проветривает комнаты. Дышать нечем, я открою ставни.

— Отличная идея, — поддержал его Эдуардо. — Женщины всегда стараются запереть мужчину, лишая его мужских удовольствий.

Мистер Бичем загоготал.

— Поберегись, сынок. Ты сам не так давно заковал себя в кандалы брака. Твоя критика будет смягчена радостями, которые предлагает тебе молодая жена.

Эдуардо пожал плечами.

— В моей стране мужчина женится ради связей, положения и состояния. Все остальное не имеет значения, при условии, что есть наследник.

— Ну, ну, сынок, — отозвался Бичем. — Я один раз видел твою жену за ленчем. Она очень приятная женщина, если ты не возражаешь против таких слов.

— Приятная, как цветок в оранжерее, — возразил Эдуардо с нетерпеливым жестом. — У нее слишком деликатное здоровье. Она страдает от жары, холода, сырости. Путешествия расстраивают ее нервы, а это меня огорчает.

Бичем оглядел остальных мужчин, сидящих за столом, и, убедившись, что они ничего не добавят к этому разговору, продолжал:

— Моя Мэй была в девичестве очень деликатного здоровья. Но когда родила нашего старшего, Джошуа, пришла в полный порядок. У нас сейчас пятеро детей, и Мэй вполне здорова. Дай твоей молодой жене время, сынок. Вы можете найти в Саратоге то, в чем она нуждается. Я поговорю с Мэй, чтобы она пригласила твою жену ходить вместе с ней пить минеральные воды. Мэй клянется, что они чудодейственны.

— Думаю, что вреда от них не будет, — пожал плечами Эдуардо. — Во всяком случае, должны же здесь быть и другие приятные развлечения.

После слов Эдуардо за столом воцарилось неловкое молчание, а Эдуардо мысленно попросил прощения у Филадельфии.

Когда игра закончилась и Эдуардо, как и намеревался, вновь проиграл, он с отвращением бросил карты.

— Неужели в этом городе нет ничего более увлекательного? Мне надоела эта игра по мелочам.

— Есть клуб Морисси, — высказался Хоуэлл и покраснел.

— Я слышал, — отозвался Эдуардо. — Почему бы нам не присоединиться к ним?

Бичем глуповато ухмыльнулся.

— Когда с тобой жена… в общем, это не то место, какое одобряет Мэй.

Брови Эдуардо удивленно поползли вверх.

— Почему ваша жена должна решать, как вам проводить свое время?

— Первый этаж там открыт для публики, там играют в фаро, в рулетку, а также в карты и в кости, — заметил Сполдинг, взглянув с интересом на Эдуардо.

— А наверху? — поинтересовался Эдуардо.

— Там частные комнаты, доступ туда имеют немногие.

Капризное выражение лица Эдуардо сменилось на оживленное.

— Там идет настоящая игра, да? Там можно поставить такую сумму, чтобы кровь взыграла? Я должен туда попасть.

— На вашем месте, мистер Милаццо, я был бы осторожнее, — заметил Бичем. — Там ошиваются распутные люди. Могут опустошить ваши карманы раньше, чем вы сообразите, что к чему.

Эдуардо улыбнулся.

— Я вырос среди подобной публики, мистер Бичем. Вот это, — показал он на стол с картами, — для меня благопристойное чаепитие.

— Ну что ж, — начал Бичем, не зная, следует ли ему оскорбиться, — если мы для вас слишком скучны, я полагаю, мы можем извинить вас.

Эдуардо не хотелось обижать приятного человека, но это входило в его игру. Он встал, достал деньги и расплатился за проигрыш. — К сожалению, я вынужден покинуть вас, джентльмены.

К всеобщему удивлению, Сполдинг тоже встал.

— Если вы пожелаете, мистер Милаццо, я буду рад представить вас мистеру Морисси.

Эдуардо обернулся к нему.

— Это возможно? Сейчас?

Сполдинг кивнул.

— Вы готовы отправиться со мной в клуб?

— Конечно! — Эдуардо взял свой стакан и осушил его, после чего повернулся к Бичему. — Это кентуккийское виски лучшее, что есть в Америке. Передайте мои поздравления его изготовителю. Когда буду возвращаться домой, закуплю его побольше.

Бичему не нравилась заносчивость молодого аристократа и его такое не американское отношение к женам. Но человек, так высоко оценивший виски «пырейного штата», как в шутку называли Кентукки, не так уж плох, решил Бичем и встал, чтобы протянуть Эдуардо на прощание руку.

— Нам доставило удовольствие, сэр, видеть вас за нашим… маленьким чаепитием. Заходите, если будет желание. Во всяком случае, Мэй и я надеемся увидеть вас сегодня в опере.

— Ах да. Моя жена очень настаивала, чтобы мы отправились туда. Пусть едет, если ей так уж хочется. Будьте здоровы, джентльмены.

— Не завидую я его жене, — говорил позднее Бичем своей Мэй. — Миленькая молодая женщина, но слишком кроткая, чтобы управлять таким молодым бычком, как он. Интересно, почему она вышла за него замуж? Вряд ли по любви. Он, похоже, вообще не помнит, что женат. Я был бы рад, Мэй, если бы ты взяла ее под свое крыло. Он каждый день оставляет ее одну, и она, находясь так далеко от родного дома, вероятно, чувствует себя очень одинокой.

Подозрения Бичема были недалеки от истины. Филадельфия ходила взад и вперед по ковру в своей спальне, ощущая себя одинокой и брошенной. Когда она согласилась играть роль болезненной жены, то не ожидала, что окажется в таком одиночестве. Ей больше нравилось, когда Эдуардо играл роль Акбара и большую часть времени находился рядом, ожидая, когда она позовет его. Здесь она ни с кем не познакомилась, и весь день ей не с кем было поговорить.

Эдуардо уходил рано, возвращался поздно, и от него часто пахло алкоголем. Вчера вечером от него подозрительно пахло женскими духами. Она так рассердилась, что притворилась больной, и, когда он предложил спать в соседней спальне, она согласилась. Однако теперь, когда у нее было время подумать, стало ясно, что это неправильная тактика.

Она приехала в Саратогу с надеждой, что это сблизит их, но жизнь показала, что они, напротив, отдаляются друг от друга. Эдуардо постоянно выходил в свет, а она оставалась взаперти. Он был красив и легко тратил деньги. Филадельфия не удивилась бы, если бы узнала, что им интересуются женщины, тем более что его жена нигде не появляется.

— Я могу изменить все это! — сказала она, глядя в зеркало. Почему она должна сидеть здесь и чахнуть, когда он получает все удовольствия, какие только может предложить Саратога? Она ему не прислуга. Она вольна идти, куда захочет. Так она и поступит.

Филадельфия направилась к шкафу и вынула одно из самых прелестных платьев. Это был костюм для прогулок из кремового фая с накидкой белого китайского шелка, отделанной белыми кружевами и красными лентами. Веселенький костюмчик, в котором не будет жарко и который исправит ей настроение. Она сорвала с себя халат и надела костюм, радуясь, что он застегивается спереди и не надо тратить время и вызывать горничную. Потом повязала вокруг шеи косынку с искусственными розами и подошла к зеркалу, чтобы привести в порядок прическу.

Прежде всего она обследовала свои виски, чтобы проверить, не заметны ли темные корни волос. Каждое утро Эдуардо промазывал лимонным соком ее волосы, и она садилась под утреннее солнце на маленьком балкончике, прилегающем к их апартаментам. Цвет волос ее удовлетворил, она расчесала свои золотистые локоны, заколов их так, чтобы они открывали лицо; теперь нужна еще шляпка.

В третьей коробке она нашла подходящую. Когда она пристроила ее на свои волосы, глядя в зеркало, настроение ее резко улучшилось. Она решила, что выглядит прелестно. Теперь Эдуардо Таварес должен будет обратить на нее внимание. На самом деле она намеревалась, чтобы вся Саратога узнала, что у сеньора Милаццо есть жена — очень красивая и молодая. Поразмыслив, она надела бриллиантовые серьги и узкий браслет с бриллиантами и изумрудами, который дал ей поносить Эдуардо. Филадельфия взяла зонтик и вышла из номера.

Сердце ее билось учащенно, когда она шла по знаменитому внутреннему саду, ограниченному с трех сторон корпусами отеля. Он был очень ухоженный, аккуратные бордюры из гвоздик, герани и гортензий оттеняли густую зелень травы. Филадельфия улыбалась, проходя мимо постояльцев отеля, отдыхающих в тени деревьев, и знала, что они следят за ней. Ее никто здесь не знал, а незнакомок обсуждают с особым пристрастием.

Дойдя до большого холла, выложенного красными и белыми мраморными плитами, она вдруг поняла, что, собственно говоря, не знает, куда идти. Филадельфия остановилась и посмотрела направо, где видны были четыре деревянные лестницы. Позади них виднелись кабинеты для обедов. Еще дальше располагался всемирно известный Большой обеденный зал, где она уже обедала с Эдуардо.

Ей хотелось свежего воздуха, солнечного света, действия.

— Я могу быть вам чем-то полезен, мадам?

Филадельфия обернулась к мужчине, который обращался к ней. Первое впечатление было такое, словно она заглянула в холодные глаза смерти. Его глубоко посаженные глаза походили на кристаллы, почти бесцветные, но отражающие свет, как осколки разбитого зеркала. Потом возникло ощущение опасности. Эти бледные, глубоко запрятанные глаза были неприятны, а лицо выглядело жестоким, благодаря выпуклому лбу и сильном подбородку, и откровенно чувственным из-за узкого рта.

Он улыбнулся, и она поняла, что он прочитал ее мысли, как если бы она произнесла их вслух. Он предложил ей руку.

— Позвольте.

— Нет! — Она отшатнулась. — Я… я жду моего мужа.

Его глаза-кристаллики оглядели ее, и она ощутила, что каждый дюйм ее фигуры взвешен и оценен.

— Я преклоняюсь перед вашим мужем и завидую ему.

Она знала, что он совсем не это имеет в виду; в его голосе звучали издевательские нотки, но она не могла понять причины его откровенной враждебности по отношению к ней.

— Извините меня, — сказала она, отворачиваясь, но он взял ее за локоть так крепко, что ей пришлось остановиться.

— Вы не выглядите как шлюха. Кто вы?

Вопрос был задан так тихо, что она была уверена, что никто из проходивших мимо и бросавших на них любопытствующие взгляды, ничего не расслышал.

— Я сеньора Милаццо, — ответила она, теперь уже по-настоящему испуганная. — О, вот мой муж! — солгала она и подняла руку, приветствуя выдуманный ею призрак. — Я здесь! — позвала она и ощутила, как ее руку освободили от хищной хватки.

Когда она обернулась, то обнаружила, к своему удивлению, что мужчина исчез. Она оглядела весь холл, но его нигде не было видно. Он исчез, как призрак.

Несмотря на то, что в холле было солнечно и тепло и полно людей, она ощутила дрожь, пробежавшую по ее телу. Этот мужчина походил на привидение, явившееся в яркий полдень. Филадельфия торопливо прошла на веранду. Лучи дневного солнца ударили в ее похолодевшее лицо, руки дрожали.

Этот мужчина высказал предположение, что она шлюха. Откуда могло ему прийти в голову, что она женщина такого сорта? Одета она тщательно и со вкусом. Он, должно быть, сумасшедший. Конечно, так оно и есть. Может ли нормальный мужчина приставать к женщине посреди холла отеля и спрашивать, приличная ли она.

И тем не менее она не могла избавиться от ощущения, что он знал, к кому обращался. Его взгляд, холодный и презрительный, как если бы она была уличной собакой, говорил о том, что он испытывал к ней не столько любопытство, сколько злобу. Он смотрел на нее так, словно она представляла какую-то помеху, от которой нужно избавиться. Если бы она была насекомым, она знала, что он просто прихлопнул бы ее ладонью.

Филадельфия оглядела холл и увидела свободное кресло. Колени ее дрожали, и она чувствовала себя совершенно больной. Лишь бы успокоиться, а потом она отправится в свой номер.

— Миссис Милаццо! Миссис Милаццо!

Филадельфия обернулась, услышав, что ее кто-то окликает, и увидела, что к ней направляется супружеская пара средних лет. Она заметила, как увяли их лица, поняв, что она не в себе. Она резко встала.

— Миссис Бичем? Мистер Бичем? — Она протянула руку даме. — Мне очень жаль. Боюсь, что вы напугали меня.

— Это нетрудно заметить, — отозвалась миссис Бичем и кинула в сторону мужа многозначительный взгляд. — Ваш супруг не с вами?

Филадельфия улыбнулась.

— Нет, но я так устала от того, что лежу в своей комнате, и решила немного прогуляться в одиночестве. — Она посмотрела на вереницу экипажей, проезжавших по авеню. — Но, увы, я не знаю, куда податься. Здесь так шумно и масса людей.

— Если вы к этому не привычны, то вас здесь затолкают, — согласился с ней мистер Бичем и предложил ей стул. — Присаживайтесь, моя дорогая. Ваш муж очень волнуется за ваше здоровье.

— Я чувствую себя прекрасно, — отозвалась Филадельфия, — и я с удовольствием посижу вместе с вами.

— Мы будем очень рады, правда ведь, Мэй?

— Конечно.

Пока мистер Бичем ходил еще за одним стулом, обе женщины уселись рядышком и принялись болтать. Когда через несколько минут он вернулся в сопровождении мальчика-негра, который нес стул, он нашел дам, очень увлеченных разговором. Следующие три четверти часа он имел возможность спокойно курить свою любимую сигару и разглядывать окружающих. Время от времени до его сознания доходило кое-что из того, что говорила молодая миссис Милаццо. К примеру, он узнал, что она посещала закрытое учебное заведение для девочек-англичанок, и это объясняет ее произношение. Она рассказала также, что ее мать итальянка, а отец англичанин, что со своим мужем она познакомилась в Италии, где ее отец служил дипломатом. Бичем слегка нахмурился, слушая, как она распространялась о том, как любит своего мужа, и подумал, что она замужем менее трех месяцев и еще не разобралась, что это за негодяй.

— Ей еще это предстоит, — пробормотал он.

Она была чересчур мила, и он задумался, все ли у нее в порядке с головой. Иначе трудно объяснить, почему она считает правильным, что сидит день за днем одна, в то время как ее супруг разгуливает по Саратоге, вызывая зависть многих холостяков. Слухи о нем доходили до мистера Бичема. Чтобы знать все, что происходит на курорте, достаточно некоторое время посидеть здесь, на веранде. В порядке у нее с головой или нет, но это просто позор, что молодая женщина не показывается там, где принято. Чем больше он смотрел на нее, тем более приходил к убеждению, что она самая прелестная женщина, какую он когда-либо видел.

— Надеюсь, что вы и ваш супруг будете сегодня в опере, — сумел вставить он, улучив момент, когда дамы замолчали, переводя дух.

Филадельфия наградила его улыбкой, про которую он подумал, что хотел бы, чтобы такая улыбка была у его старшей дочери.

— Я тоже надеюсь, сеньор Бичем, но мой муж еще не дал своего согласия.

Бичем издал звук, смахивавший на фырканье, и сказал:

— Я разговаривал с ним менее двух часов назад и сказал ему, что вы с ним и мы с Мэй составили бы хорошую компанию.

Он кивнул жене.

— Конечно, — поддержала его Мэй Бичем. — Мы пообедаем вместе в Большом зале. Вы бывали там?

Филадельфия покачала головой.

— Нет, но это звучит привлекательно. Если Витторио согласится, я буду рада принять ваше предложение.

Мистер Бичем был старый и хитрый вояка. Если молодая женщина хочет поехать в оперу, то он должен обеспечить, чтобы ее заблудший муж сопровождал ее.

— Я вспомнил, что у меня назначена встреча, — сказал он, вставая.

Мэй взглянула на мужа.

— Какая встреча?

— Деловая, — ответил он, многозначительно нахмурив брови. — Тебе, наверное, приятно будет еще посидеть с миссис Милаццо и обсудить, что надеть в оперу, и всякое такое. Я вернусь через полчаса и не буду удивлен, миссис Милаццо, если вскоре после этого появится и ваш супруг.

Филадельфия улыбнулась ему, но ничего не сказала. Начиная с первого вечера, Эдуардо возвращался не раньше полуночи.

— Спасибо вам обоим, но я немного устала и мне надо возвращаться. Я сообщу вам, если мы сможем присоединиться к вам; скажем, в семь?

— Хорошо, — сердечно откликнулся мистер Бичем.

Когда Филадельфия ушла, он обернулся к своей жене.

— Ну, что я говорил тебе, Мэй?

Она с проницательным видом кивнула.

— Она любит его, но столь же очевидно, что молодой прохвост не отвечает ей взаимностью. Бедняжка. Я надеюсь, что ни одна из наших дочерей не будет такой дурочкой и не влюбится после замужества.

Мистер Бичем ущипнул жену за руку.

— Что ты хочешь этим сказать?

Мэй Бичем посмотрела на мужа и зарделась, как школьница.

— Не пытайся заморочить мне голову, Оран. Ты не был экстравагантным красивым молодым иностранцем, у которого денег больше, чем ума. Ты работал, чтобы зарабатывать на жизнь, что достойно мужчины. Я отлично видела, что получаю, даже если была влюблена.

— Это уж точно, — отозвался Бичем и погладил жену по руке. — А теперь я удалюсь.

— Ты хочешь завлечь мистера Милаццо?

— Да.

Филадельфия взглянула на часы на камине, показывающие четверть восьмого. Эдуардо так и не появлялся. Она должна была знать, что он не вернется. Напрасно она одевалась.

Она прошлась по комнате в вечернем платье из зеленого рубчатого шелка. Звук открываемой двери заставил ее на мгновение забыть о том, как она сердита; она обернулась и увидела в дверях Эдуардо. Не говоря ни слова, он прошел через комнату, обнял ее и поцеловал в ухо, бормоча по-португальски свои извинения.

На какое-то мгновение Филадельфия позволила себе отдаться неожиданному ощущению наслаждения, которое охватывало ее всякий раз, когда он прикасался к ней. Неожиданным было не само ощущение наслаждения, а напряженность момента. И тут же она почувствовала, как его рука, обнимавшая ее за талию, начинает расстегивать ее платье.

— Что ты делаешь?

— Я хочу тебя голой, — произнес он не очень разборчиво.

Она отшатнулась от него, ощущение радости сменилось раздражением:

— Ты пьян!

Он улыбнулся ей, его ямочка на щеке соблазнительно терлась о ее щеку.

— Совсем немного, милая. Я обнаружил в Америке, помимо тебя, кое-что, что мне нравится. Виски из Кентукки. Ты должна его попробовать.

Филадельфия осуждающе покачала головой.

— Я надеялась, что хотя бы одного мужского недостатка у тебя нет.

Эдуардо ухмыльнулся, потом нахмурился, словно обдумывая ее слова.

— Какие еще недостатки? У меня их нет.

— Не считая того, что ты пьян? — спросила она, стараясь не улыбаться.

— У мужчины иногда бывает повод выпить.

— Сегодня ты, видимо, нашел с дюжину таких поводов, — резко отозвалась она. — Я вижу, что совершила ошибку, одевшись для оперы. Ты не способен ни на что другое, кроме того, чтобы лечь в постель.

Его черные глаза загорелись, когда он снова обнял ее за талию.

— Да, милая, я способен лечь в постель. Иди ко мне, и я покажу тебе, на что я способен в постели.

— Я не это хотела сказать, — ответила она, упираясь обеими руками ему в грудь.

— А я хотел. Я хочу видеть тебя обнаженной, целовать каждый дюйм твоего голого тела. Я думаю, что это отнимет у меня немало времени — поцеловать каждый его дюйм. Ты ведь хорошо знаешь, что я человек пунктуальный.

— Я поеду в оперу одна, а ты можешь оставаться здесь.

Она подождала, пока он утвердится на ногах, и потом оттолкнула его и удивилась, что он не потерял равновесия. Эдуардо схватил ее за руку и самодовольно улыбнулся.

— Я не пьян, милая! Я наслаждаюсь тем огнем, который зажгло в моих жилах хорошее виски, но не настолько пьян, чтобы не обслужить тебя в том деле, которого ты жаждешь. Мы, как цивилизованные люди, отправимся в спальню, или ты предпочитаешь заниматься любовью на ковре? Я тоже. Увидеть, как ты лежишь здесь, голая и пресыщенная, вот это мне нравится.

Раздраженная и в то же время довольная, она взяла его лицо в руки и крепко поцеловала.

— А теперь, — сказала она, отстраняясь от него прежде, чем он успел схватить ее, — слушай меня внимательно, сеньор. Мы сегодня приглашены в оперу. Для меня это подходящий случай показаться в твоих бриллиантах. Мы ведь для этого приехали сюда.

Эдуардо смотрел на нее влюбленными глазами.

— Ты так хочешь, чтобы я поехал с тобой? Тебе было очень грустно сидеть одной в этой комнате?

— Очень.

— А потом, когда мы вернемся из оперы, ты ляжешь голой на ковре для меня?

Филадельфия вся вспыхнула.

— Я подумаю.

Он улыбнулся и прижался щекой к ее щеке.

— Она еще будет раздумывать, а я не могу думать ни о чем другом.

— Ты будешь переодеваться к обеду? Мы уже опаздываем.

— Можем и опоздать. Мне очень тебя хочется.

— О нет! — Она увернулась от него. — Я потратила немало денег на горничную, чтобы она помогла мне одеться. Я должна выглядеть такой, как сейчас, — не растрепанной и не помятой.

Он кивнул в знак согласия.

— Но потом, милая, у меня будет время измять тебя. И исцеловать, и излизать, и…

— Сеньор!

Эдуардо пожал плечами.

— Ладно, но ты меня разочаровала. Между прочим, это наша последняя ночь здесь. Завтра мы уезжаем из Саратоги.

Филадельфия нахмурилась.

— Почему? Ты проиграл так много, что мы должны продавать драгоценности?

Эдуардо затряс головой.

— Я был слишком пьян. Я выиграл! Выиграл больше, чем стоят все наши драгоценности. — Он улыбнулся ей так, что она вся вспыхнула. — Ты не хочешь поцеловать победителя?

Филадельфия решительно подобрала свои юбки.

— Не собираюсь, ты обожжешь меня.

Как заметила Филадельфия, опера не являлась любимым развлечением Эдуардо. Когда начался второй акт, она услышала его тихое посапывание в кресле позади нее. Она извиняюще улыбнулась Бичемам, в чьей ложе они сидели, и стала смотреть на сцену. Она не очень удивилась, обнаружив, что публика в Саратоге ведет себя по отношению к опере не более уважительно, чем ньюйоркцы. Зрители все время ходили из одной ложи в другую и переговаривались.

Не очень удивилась она и тому, что всеобщее внимание оказалось приковано к их ложе. Она, в общем, понимала, что все, чем занимался Эдуардо в последние дни, делалось только для того, чтобы привлечь к ней внимание, когда она наконец появится на людях. Отблески лорнетов и биноклей сигнализировали о том, что ее разглядывают. Единственный неприятный для нее момент был, когда ей подумалось, что где-то в темной зале может сидеть мужчина, который заговорил с ней сегодня, и следит за ней.

Филадельфия поежилась, представив себе, что эти светлые, почти бесцветные глаза наблюдают за ней. Она бездумно поднесла руку к шее и дотронулась до изумрудов, которые Эдуардо дал ей. Филадельфия прикрыла глаза и заставила себя припомнить его прикосновение, когда он застегивал это ожерелье у нее на шее. Когда он дотрагивался до нее, она готова была забыть все на свете.

Позднее, во время антракта, в фойе оперы она заметила, что улыбается своим мыслям.

— От чего ты чувствуешь себя такой счастливой, милая? — спросил Эдуардо, обнимая ее за плечи.

Она улыбнулась ему.

— От всего и от ничего. Мне так мало нужно, чтобы чувствовать себя счастливой, когда я с тобой.

Она заметила, какими бархатными стали его глаза.

— Поедем домой, — предложил он.

— А Бичемы? — спросила она, не выражая никакого протеста.

— Мы ведь новобрачные. Ты думаешь, им нужно что-то объяснять? — Он засмеялся, увидев выражение ее лица. — Если ты предпочитаешь, я могу сказать, что ты больна.

— Нет, — отозвалась она, думая о том, что Бичемы представляют себе их далекими друг от друга и несчастливыми. — Только поторопись, я…

— Замерзла?

— Нет, — ответила она, с трудом выдерживая его взгляд. Она обнаружила, что флирт на людях дает ей совершенно новое, пьянящее и чем-то пугающее ощущение.

— А я ведь помню обещание насчет ковра, — тихо сказал он, ведя ее к двери. — Такие вещи, милая, придают смысл жизни мужчине.

Бичемы появились как раз в тот момент, когда сеньоры Милаццо выходили из фойе.

— Смотри, — с тревогой сказал мистер Бичем, — они уезжают. Им, видимо, неинтересно.

— Не думаю, — возразила Мэй, от чьего взгляда не укрылось, с какой нежностью молодой человек обнимал за плечи свою жену. — Я думаю, мы с тобой сделали доброе дело.

Звук открывающейся двери почти не был слышен, но Эдуардо тут же насторожился. В голове у него пронеслись самые различные предположения: от мысли, что это воры, заметившие на Филадельфии изумруды, или это горничная, которая забыла, что номер занят, или постояльцы, спутавшие номер.

Он дотянулся до своей рубашки и набросил ее на Филадельфию, которая спала голая рядом с ним на ковре. В следующее мгновение зажегся свет.

Мужчина, стоявший в дверях, ухмыльнулся, глядя на открывшуюся ему картину.

— Доброй ночи, Эдуардо. Я готов был держать пари, что ты не в постели. Когда ты оденешься, ты найдешь меня в номере 356.

Эдуардо встал, не обращая внимания на свою наготу, но мужчина захлопнул перед ним дверь.

— Тайрон!