Отвергнутая

17

Филадельфия тихонько прошла в последний ряд в соборе Святого Людовика, как раз когда в половине седьмого утра здесь началась служба. Поскольку она не была католичкой и не знала, что ей нужно делать, она преклонила колени и склонила голову, когда хор голосов, поющих на латыни, заполнил собор.

Филадельфия бежала из дома Тайрона, дождавшись того часа, когда станет достаточно светло, чтобы найти дорогу по незнакомым улицам города. Она понятия не имела, где она могла бы укрыться, и когда увидела высокий купол собора, то направилась к нему по узким улочкам Старого квартала. Ей показалось естественным искать убежище от дьявола в церкви, а Тайрон был дьяволом.

Она сложила руки и закрыла глаза. Если она проживет сто лет, все равно никогда не забудет безжалостной, бесчеловечной радости, которую он испытывал, подорвав ее доверие к Эдуардо. Он всегда знал правду, но выжидал, чтобы использовать эту правду против Филадельфии тогда, когда ему это будет выгодно. Она его ненавидела, презирала и — главное — боялась.

Каждый миг последних четырех месяцев был ложью. С того момента, как Эдуардо Таварес вошел в ее жизнь, и по сей день; причины, по которым он оставался с ней, были лживыми, каждая минута проявления лживых эмоций и взвешенного лицедейства, рассчитанными на то, чтобы она не узнала правду.

Правда. Это слово колоколом гудело в ее голове. Что такое правда? Теперь она уже не знала, каким своим чувствам и мыслям доверять. Чему из того, что сказал ей Тайрон, можно верить? Он хладнокровный, жестокий человек, способный на любой обман. Он назвал ее отца алчным человеком, — нет, еще хуже — человеком, ответственным за смерть других. Это абсурд! В ее отце не было склонности к насилию. Он был спокойный, добрый человек, единственный интерес которого в жизни заключался в прекрасных вещах, которые он привозил домой, чтобы полюбоваться ими вместе с ней. И то, что он сумел собрать большое состояние в драгоценностях, вовсе не означает, что он был человеком алчным.

И все же в глубине души она знала, что Тайрон не лгал насчет участия Эдуардо в разорении ее отца. Эдуардо виноват, она видела подтверждение этого в его глазах, в которых, казалось, отражается его любовь к ней. Вероятно, самая большая ложь заложена в Эдуардо. Он уверял, что любит ее, но разве это возможно? Он ненавидел ее отца настолько, что погубил его. А потом употребил всю свою силу убеждения на то, чтобы заставить ее влюбиться в него. Может, это входило в его планы — заставить ее предать память об отце в объятиях его врага?

Нет, в это она не могла до конца поверить. Эдуардо был слишком щедр, слишком озабочен ее благосостоянием эти последние месяцы. Первые дни в Нью-Йорке, когда она была напугана, он всегда был рядом в обличии Акбара. А потом те недели на Гудзоне, когда он сумел заставить ее поверить в себя как в женщину, поверить в силу эротической любви; не мог же Эдуардо фальсифицировать свою страсть. И все же, если он действительно любит ее, его действия выглядят совершенно необъяснимыми. Почему он позволил себе влюбиться в дочь человека, которого ненавидел?

Почему? И Эдуардо, и Тайрон обвиняли ее в том, что она не задавала этот вопрос. Что могло заставить мужчину возненавидеть с такой силой, чтобы добиваться его гибели? Тайрон обозвал ее отца трусом, сказал, что его самоубийство доказывает недостаточность любви к ней.

Филадельфия поспешила отогнать эту мысль. Ее отца затравили, обложили со всех сторон, и он уже был не в состоянии ясно мыслить. Так ли это?

Подозрение, что есть нечто, ей неизвестное, не покидало ее. Оно владело ее мыслями, будило воспоминания. Рождество 1862 года. То Рождество, когда приезжал Макклод. Вид великолепного синего бразильского камня до того, как отец выставил ее из библиотеки. Никогда раньше и никогда потом он не повышал на нее голос.

Филадельфия глубоко вздохнула, встревоженная этим воспоминанием. Но на этот раз заставила себя взглянуть на прошлое взрослыми глазами. Что вызвало неожиданный гнев отца? Она вдруг поняла, что это был вид синего камня. Это был редкостный драгоценный камень. Даже ребенком она поняла, что такой большой и красивый камень стоит очень дорого. Может ли быть, что этот камень оказался причиной конфликта между Макклодом и отцом? Но какое отношение это могло иметь к Эдуардо?

Она в тревоге подняла голову, когда рядом с ней преклонил колени мужчина. Тайрон? Нет, это был незнакомый человек. Он улыбнулся и кивнул ей, когда она поднялась и пошла к выходу.

Филадельфия начинала понимать, какая сила заложена в ненависти. Она ненавидела Тайрона и причинила бы ему вред, если бы это было в ее силах. А может, это в ее силах! Тайрон разыскивает Макклода. Что, если она расскажет Макклоду о Тайроне, чтобы он мог спастись?

Она взглянула на алтарь, где совершалась церемония бескорыстной любви, и подумала, не покарает ли ее Господь за такие мысли. Конечно, это будет злобная месть, но таким путем можно загнать дьявола обратно в ад.

Когда она вышла из собора и направилась к Джексон-скверу, две мысли владели ею. Первая — что она должна скрыться от Тайрона, который, конечно, начнет разыскивать ее, как только обнаружит, что она исчезла. Вторая — она должна найти Макклода.

Она пошла к реке, останавливаясь по дороге около уличных продавцов, чтобы купить кукурузные хлопья в меду и чашечку кофе. Зрелище реки успокаивало. Никому не придет в голову искать ее здесь, среди складов у пристани. Даже грубые матросы держались на приличном расстоянии от нее. Когда она остановилась у магазина, чтобы навести справки о торговце хлопком по имени Макхью, как именовал себя Макклод, то обнаружила, что в районе порта он хорошо известен. Уже через несколько минут в одном из разговоров она узнала его адрес.

— Заходите, заходите, молодая леди, — приветствовал ее Макхью, когда она перешагнула порог его конторы на втором этаже Биржи на Рой-ял-стрит. — Мисс Хант, если я не ошибаюсь?

— Да, Филадельфия Хант, — ответила она, усаживаясь в кожаное кресло у его письменного стола.

— Я чрезвычайно польщен столь неожиданным удовольствием видеть вас у себя, — продолжал он. — Могу ли я чем-нибудь быть вам полезен? Чашечку какао? Или кофе с молоком?

— Да, кофе я бы выпила, — отозвалась Филадельфия, оглядывая хорошо обставленную комнату со столиками в стиле Людовика XVI и отличной коллекцией старинного фарфора. — Я вижу, вы коллекционер, мистер Макхью, — сказала она, разглядывая две статуэтки мейсенского фарфора, украшавшие доску над камином.

— Да, балуюсь, — сказал он, протягивая ей чашку кофе.

— Мой отец тоже был коллекционером. Похоже, что у вас много общего.

Глаза Макхью сузились, хотя он продолжал улыбаться ей.

— Вы вчера говорили, что он банкир?

— Был. Он умер.

— Примите мои соболезнования, мисс Хант.

Она посмотрела на него, чувствуя себя спокойной, как замерзший пруд.

— Я знаю, кто вы. Вы приезжали в Чикаго, когда я была маленькой девочкой. Вы привезли мне леденцы и куклу, одетую в шотландку. Это были цвета клана Макклодов?

Она увидела, как он вздрогнул. Он поставил свою чашку кофе на стол так решительно, что ее содержимое выплеснулось и облило ему руку. Но он быстро оправился и улыбнулся, вытирая руку салфеткой.

— Я должен был вспомнить вас. Прошло немало времени, мисс Хант. Около десяти лет?

— Тринадцать. Это было Рождество 1862 года.

Он кивнул.

— Роковое время для всех нас. Юг был объят пламенем войны. — Он наградил ее сентиментальной улыбкой. — Я по рождению и по убеждениям южный джентльмен. Мой настоящий дом — это Чарлстон. Ваш отец и я были друзьями задолго до войны. Прежде всего и превыше всего мы были коммерсантами.

Он уклонялся от прямого ответа на ее вопрос, но она не прерывала его. Раньше или позже он скажет что-то, что даст ей ключ к разгадке.

— Вы, наверное, удивляетесь, почему я сменил имя, так же как и я удивляюсь, почему вы сегодня явились сюда. — Он отвел глаза и опять взял чашку с кофе. — Честно говоря, есть люди, которые хорошо заплатили бы за информацию, которой вы располагаете.

— Потому что я знаю ваше настоящее имя? Почему такая информация представляет какую-то ценность?

Он посмотрел на нее с неудовольствием, которое тут же постарался замаскировать.

— Почему? Потому, моя дорогая, что Юг проиграл войну. Победители часто клеймят как преступников тех, кто сражался против них. Поэтому я сменил фамилию и место жительства. У меня дочь примерно вашего возраста. В этой войне я потерял двух сыновей и все мое состояние. Я был разорен и удручен.

— Вы писали моему отцу год назад.

Он выглядел озадаченным тем, как резко она изменила тему разговора, но тон его оставался вежливым.

— Разве? Возможно. Что из этого?

— Я полагаю, это было связано со смертью мистера Ланкастера в Нью-Йорке.

Макклод принялся тереть свой лоб.

— Значит, Уэнделл сказал вам об этом? Не думал я, что его это заботило. — Он бросил на нее острый взгляд. — Что именно он вам сказал?

Она не стала прямо отвечать на его вопрос. Ей нужно было многое узнать от него, прежде чем он поймет, как мало она на самом деле знает.

— Мой отец покончил с собой четыре месяца назад, сжимая в руке ваше письмо.

— Проклятый дурак! — пробормотал он, имея в виду свое письмо. Он поднял руки, извиняясь. — Простите мою грубость, детка. Но мужчина должен учиться жить со своими ошибками, так же как и с победами, иначе печаль убьет его. Мне очень жаль, что ваш отец избрал такой способ покончить со своими неприятностями.

— Почему кто-то хотел погубить моего отца?

Он нахмурился.

— Что вы имеете в виду?

— Моего отца погубили сознательно. Его вовлекли в какую-то авантюру для того, чтобы дискредитировать его и уничтожить его банк.

Макклод выглядел искренне удивленным.

— Вы уверены в этом? Многие банки рушились, когда их руководители начинали заниматься рискованными играми. Уж я-то знаю. Спекуляция — это мой бизнес.

— Вы принимали участие в спекуляции, которая привела к его краху?

Его густые рыжие брови поползли вверх.

— Нет! Если бы он спросил моего совета, я предупредил бы, чтобы он держался подальше от таких операций, которые могут его погубить. Ваш отец к я в течение длительного времени были друзьями и компаньонами. Сотрудничали с конца сороковых годов. Он разбогател раньше меня, но потом я его обогнал.

Его румяное лицо расплылось в ухмылке.

— В те дни мы были двумя молодыми мошенниками, скажу я вам. Лезли повсюду и ничего не боялись. Малодушные люди, мисс Хант, не добиваются богатства. Ваш отец в те времена был настоящим тигром.

— Он, должно быть, имел врагов, — спокойно заметила она.

— Каждый мужчина, который чего-то стоит, имеет одного или двух врагов. Вы ведь не хотите сказать, что, по вашему мнению, его крах был результатом мести?

Филадельфия достала из сумочки письмо и протянула ему. Он прочитал его и посмотрел на нее.

— Мне это кажется дурачеством.

Она забрала письмо.

— Мой отец, умирая, держал в руке три письма — вот это, истерическую записку от Ланкастера, написанную как раз перед его смертью, и ваше письмо. В вашем письме упоминаются бразильцы и содержится предупреждение насчет раскапывания старых могил. В письме Ланкастера говорится о расплате за старые грехи. А в этом письме речь идет о могилах и расплате. Какая между ними связь, мистер Макклод? Что сделал мой отец?

Макклод поднялся, ругаясь сквозь зубы, словно ее здесь не было, и отвернулся от нее, глядя в окно.

Филадельфия заставляла себя сидеть спокойно, выжидая, когда он обернется. Он что-то знает! И вдруг она поняла, что услышит от него совсем не то, что ей хотелось бы.

Макклод медленно отошел от окна и шагнул к стене, на которой висела картина. За ней скрывался сейф. Макклод привычно набрал код и открыл сейф. Оттуда он достал бархатный мешочек с золотыми завязками и, подойдя к Филадельфии, развязал его.

— Дайте вашу руку, юная леди. И будьте осторожны: это тяжелее, чем вам покажется.

Филадельфия неохотно подчинилась. Он вынул что-то из мешочка и положил в ее руку. Большой небесно-голубой камень едва уместился в ее ладони.

— Этот камень называется Голубая Мадонна, сказал Макклод. — Как вы думаете, почему? — Она качнула головой, и Макклод взял ее под локоть, помогая встать. — Подойдите к окну. Нужен хороший свет. А теперь поднесите его к глазам. Что вы видите?

В первый момент она ничего не разглядела, только ощутила шероховатую поверхность неограненного камня. Потом свет сконцентрировался, и в камне вырисовалось туманное женское лицо. Высокий женский лоб, тонкий нос, мягкая округлость подбородка, а из глубины камня шло сияние, создающее вокруг лица ореол.

Филадельфия посмотрела на мужчину, стоявшего рядом с ней.

— Это поразительно. Я вижу женское лицо.

Он кивнул, довольный впечатлением, которое произвел на нее камень.

— Это Мадонна Голубого камня, Голубая Мадонна. Во всяком случае, так назвали этот камень бразильские крестьяне, которые его нашли. И дело тут не только в том, что это голубой топаз редкой величины, но и то, что это предмет культа, делает его почти бесценным.

Филадельфия вновь посмотрела на камень.

— Я припоминаю, что в то Рождество, когда вы приехали к нам, вы предлагали его моему отцу.

— Я хотел, чтобы он купил его, — поправил ее Макклод. Он вновь нахмурился. — Война закончилась, я был разорен. Я перевез свою семью на Запад, и мне нужны были деньги. Но Уэнделл не захотел прикоснуться к этому камню. Он дал мне немного долларов и сказал, чтобы я уезжал.

— Почему?

Он взял камень с ее ладони и спрятал в бархатный мешочек.

— Не знаю, должен ли я рассказывать вам теперь, когда нет вашего отца, который мог бы защитить себя. Случилось это все очень давно — в шестидесятых годах. Мы были тогда в Бразилии, в Манаусе, где сливаются Амазонка и Рио-Негро. Нас было трое: Ланкастер, ваш отец и я — мы промышляли там каучуком.

— Мой отец часто путешествовал, когда я была маленькой, — заметила Филадельфия.

Макклод смотрел в сторону, словно прикидывая, не слишком ли много он ей рассказал.

— Вот там мы и услышали рассказ о Голубой Мадонне. Говорили, что ею владеют дикари, живущие глубоко в сельве. Идея получить камень руководила нами. Когда дело доходило до коллекционирования редкостей, между нами тремя существовало дружеское соперничество. Сами мы не могли отправиться на поиски Голубой Мадонны, поэтому предложили награду тому, кто доставит нам ее.

— Вы наняли людей, чтобы они украли камень? — недоверчиво спросила Филадельфия, пытаясь понять, как это ее отец оказался замешан в краже.

Макклод ухмыльнулся.

— Вы бывали в музеях? Они заполнены награбленными сокровищами. Какая польза была бы от Голубой Мадонны, если бы она оставалась в сельве и ей поклонялись бы полуголые дикари? Каждый ловит свою удачу, и вы не делайте такой ошибки и не думайте, что ваш отец чем-то отличался от меня. Вашему отцу принадлежало немало ценностей, про которые я знаю, что они были украдены по его наущению. Мы покупали и продавали все на свете еще до того, как вы родились. Каучук, золото, шелка, медь, чай. Я и не припомню, сколько состояний мы приобрели и потеряли. Голубая Мадонна — это пустяк.

— Почему тогда мой отец не купил ее у вас?

Он отвел глаза.

— Иногда у мужчины отказывают нервы. Прошло два года, прежде чем этот камень всплыл на поверхность в Новом Орлеане. Но к тому времени все изменилось. Война кончилась. Люди неожиданно стали иначе ценить жизнь. Ланкастер и ваш отец были на стороне янки, а я был мятежником. Может, это определило различие. Все, что я знаю, так это то, что, взглянув один раз на Голубую Мадонну, ваш отец больше до нее не дотрагивался. Знаете, что он сказал? Он сказал, что она проклята. Если бы он был человеком религиозным, я бы подумал, что ему было видение. Во всяком случае, он и Ланкастер продали свои доли в этом камне мне.

— Но все это не объясняет, почему кто-то хотел погубить его.

— Но ведь нет никаких доказательств, что его умышленно разорили. Вы охотитесь за призраками.

— Я знаю имя человека, который погубил его.

Макклод уже не выглядел безразличным: его светлые глаза сузились.

— Кто?

Она заколебалась, хотя и не понимала почему. Тайрон разрушил все ее мечты о жизни с Эдуардо, и ничего из того, что она здесь услышала, не изменило ее отношения к нему. Он не заслуживал снисхождения.

— Вы знаете человека по имени Тайрон?

Она никогда не видела, чтобы лицо человека так менялось — настороженность сменилась растерянностью и яростью, искривившими его рот и выпучившими глаза.

— Тайрон? — Он приблизил лицо к ее лицу. — Что вы знаете о Тайроне?

Она невольно отступила на шаг.

— Я знаю, что он разыскивает вас и хочет убить.

Он схватил ее за руку.

— Откуда вы это знаете? Будьте вы прокляты! Отвечайте!

Она поморщилась от боли, которую причиняли ей его пальцы, но не отвела глаз.

— Я полагала, что вы знаете ответ на этот вопрос, мистер Макклод.

У него было такое выражение лица, словно он готов ударить ее. Вместо этого он отпустил ее руку.

— Вы ничего не знаете? О нет, кое-что вы знаете, но немного. Вас послал Тайрон? — Она отрицательно качнула головой, а он сунул руку в ящик письменного стола. — Я советую вам рассказать мне все, мисс Хант, если ваша фамилия действительно такова.

— Я дочь Уэнделла Ханта, — с достоинством произнесла Филадельфия. — Мне очень жаль, что я побеспокоила вас. А теперь я ухожу.

— Ну уж нет! — Он вынул из ящика стола пистолет. — Вы не можете уйти отсюда, зная то, что вы знаете обо мне. Если вас послал Тайрон, он поджидает вас. Если вы откроете ему, кто я, моя жизнь не будет стоить и плевка.

— Мистер Тайрон мне не друг, — сказала она со всей силой убеждения.

Макклод улыбнулся, увидев, как вспыхнуло от гнева ее лицо.

— Ладно, — сказал он, — мне кажется, что вы тоже хотите свести с ним счеты. Вы говорите, что не представляете интересы Тайрона. Но вы ведь не откажетесь вставить палку ему в колеса?

Филадельфия заколебалась. Макклод оказался далеко не тем человеком, как она ожидала. Его ярость напоминала ярость Тайрона.

— Каким образом?

Он угрожающе помахал пистолетом.

— Чем меньше вы будете знать, тем лучше. Вы только приведете меня к Тайрону, а я уж сделаю все остальное. Я давно жду возможности расквитаться с ним.

Она неодобрительно посмотрела на него.

— А если я не соглашусь помогать вам?

Его улыбка стала страшноватой.

— Я не все рассказал вам о Голубой Мадонне. С самого начала ваш отец больше всех нас хотел заполучить ее. Он удвоил сумму награды, когда никто не откликнулся на наше первое предложение. И только после того, как он узнал, что люди, которых он нанял, убили нескольких индейцев, чтобы добыть камень, он отказался от стремления обладать им. Он сказал, что, посмотрев на камень, он увидел в нем не Мадонну, а маску смерти.

Филадельфия почувствовала, как рушится ее мир. Макклод повторил то, что говорил Тайрон, обвиняя ее отца, что тот нанял убийц. Зачем им обоим говорить одно и то же, если это не правда?

— Как вы можете думать, что я поверю вам? — прошептала она.

Макклод удивился.

— Вы хотите знать больше? Семь лет назад мы узнали, что бандитов, которых мы тогда наняли, выследили и убили, но перед тем их пытали, чтобы узнать имена тех, кто купил Голубую Мадонну. Конечно, мы полагали, что в США в безопасности. Семь лет прошло с того дела. Я после войны сменил фамилию. Но в прошлом году Ланкастер получил несколько угрожающих писем. Когда его банк разорился, он умер, так что мы об этом больше не думали. Но потом ваш отец послал мне телеграмму за день до того, как рухнул его банк, и мы поняли, что они разыскали нас. Письмо, которое вы показали мне, подтверждает это.

Филадельфия отшатнулась, но слова Макклода пригвоздили ее.

— Тайрон — тот человек, который погубил вашего отца. Он преследует меня и, вероятно, будет преследовать и вас, когда узнает, кто вы.

— Он знает, — тупо сказала она.

— Святой Боже! Тогда скажите мне, где найти его, прежде чем он убьет нас обоих.

Филадельфия его больше не слушала. Она получила информацию, ради которой пришла, но ответ был горьким, очень горьким. Ее отец из алчности стал причиной ненужных смертей и осквернения священного храма. А когда его нашли, то он, охваченный стыдом и чувством вины, убил себя, оставив ее одну в этом мире. Эдуардо предупреждал ее, чтобы она не доискивалась до правды, говорил ей, что она может не захотеть узнать причину самоубийства ее отца. Почему она его не послушала? О Боже! Почему она не прислушалась к его словам?

Она повернулась и вышла из комнаты, не обращая внимания на крики и угрозы Макклода. Он держал в руке пистолет. Может ли он застрелить ее здесь, в своей конторе? А если и сможет, то какое это имеет значение? Она не видела никаких причин оставаться в живых.

Филадельфия миновала дверь, спустилась по лестнице и вышла под солнечное сияние летнего дня Луизианы.

Тайрон большими шагами пересек двор своего дома и стал подниматься по задней лестнице с плеткой в руке. Он несколько часов ездил по городу в поисках Филадельфии только для того, чтобы, вернувшись, узнать от Полетт, что Филадельфия в своей комнате спокойно укладывает свои вещи.

Утром он проснулся с головой, полной планов. Он решил немедленно уехать из Нового Орлеана и увезти с собой Филадельфию. Они поплывут вверх по Миссисипи до Мемфиса или до Сент-Луиса. Он начнет новую жизнь. Деньги у него есть, много денег. Он купит ей дом — да нет, какого дьявола? — особняк. И тут он обнаружил, что она исчезла.

Тайрон остановился и сделал глубокий вздох. Вероятно, он в своей жизни бывал более рассержен, но не мог припомнить, чтобы когда-нибудь чувствовал себя настолько задетым. Она приносила больше неприятностей, чем того стоила. И тем не менее ее исчезновение заставило его еще больше желать ее. Если это иррациональное желание не было любовью, то оно было весьма к ней близко.

Эта мысль его потрясла. Пройдя через эту пытку, когда он слушал, как Эдуардо занимался с ней любовью, он потом всю ночь лежал без сна, изнемогая от желания иметь ее, но сдерживал себя. Он до сих пор удивлялся, что не убил их обоих.

Она каким-то образом проникла ему в душу. Может быть, поворотным пунктом оказался тот момент ночью, когда он сказал, что ее отец был трусом. Она не поверила, и лицо ее утратило всю свою красоту. Никогда она не выглядела более ранимой, и никогда он не испытывал такой нежности к другому существу.

Она перевернула весь его мир, вызвала в нем совершенно нежелательные эмоции, и это делало ее опаснее любой пистолетной пули. Он начал задумываться о будущем, которого никогда не желал. Он должен избавиться от этой лихорадки, а для этого был только один путь.

Тайрон, не постучавшись, распахнул дверь ее комнаты. Она не отреагировала, только взглянула в его сторону без всякого удивления.

То, что она не испугалась, сильно задело его.

— Какого черта, где вы были?

Она какое-то мгновение молча смотрела на него, складывая юбку, которую держала в руках.

— Я все знаю о Голубой Мадонне.

Ее ответ поразил его, но он не подал виду. Неважно, кто был этим посланцем. Кем бы он ни был, даже самим Эдуардо, эта новость не помешала ей вернуться в его дом, а в настоящий момент только это и важно.

— Что вы узнали?

Ее голос звучал устало и слабо.

— Я узнала, что мой отец нанял людей украсть голубой топаз и что они убили невинных людей и осквернили святое место, чтобы добыть его.

— А Таварес? Что вы узнали о нем?

Филадельфия покачала головой.

— Ничего.

Тайрон нахмурился.

— Ваш информатор не сказал вам, что те люди убили родителей Тавареса?

Увидев ее потрясенное лицо, он выругался про себя. Какая женщина может быть не чувствительной? Ну что ж, она получит все сполна. Быть может, полная правда вытравит остаток ее чувств к Таваресу.

— Следующий раз, когда увидите Тавареса, спросите его о шрамах. Это ваш отец несет за них ответственность. — Его голос звучал насмешливо. — Бандиты изнасиловали, а потом убили его мать. А Эдуардо пытали, чтобы заставить его отца отдать им Голубую Мадонну. Когда отец в конце концов не выдержал и отдал им ее, они перерезали ему глотку. Вот она, эта история, которую он мог бы рассказать вам, если бы счел нужным.

— О Боже! — Филадельфия закрыла глаза от этого нового удара.

— Вы ведь совсем его не знаете, не так ли?

— Я думаю, что не знаю никого, даже себя. — Она смотрела на него, ничего не видя. — Я ходила к Макклоду.

— Святой Боже! — Он схватил ее за плечи. — Что вы рассказали ему?

— Что вы его ищете.

Он грубо начал ее трясти.

— Кто он? Говорите, или я выколочу это из вас!

Она посмотрела в его прозрачные безжалостные глаза.

— Я вам верю, но не скажу. Убейте меня.

Он отпустил ее, опасаясь собственной вспыльчивости.

— Я ненавижу мучеников! Мне не нужна ваша жалкая жизнь. — Его глаза странным образом потемнели. — Но вас я хочу!

Она даже не сопротивлялась, когда он грубо обнял ее. Она ничего не ощутила, когда его губы вобрали в себя ее губы. Она смутно понимала, что он сорвал с нее одежду, чувствовала его руки, рыщущие по ее телу. У нее не было сил сопротивляться, когда он потащил ее в постель и навалился на нее. Она почувствовала вкус крови у себя на губах, потом прикосновение его горячих рук к ее шее, затем ощутила, как он взял рукой ее грудь. Откуда-то издалека она слышала, как его голос настоятельно требовал от нее, чтобы она сопротивлялась, чтобы не дарила ему столь легкую победу, но она была слишком усталой, слишком слабой, чтобы что-то чувствовать. Она даже не поняла, когда его тело замерло на ней. Она ничего не понимала, пока его широкая ладонь не взяла ее лицо и не потрясла его.

Она открыла глаза и столкнулась с его угрожающим взглядом.

— Сопротивляйся, проклятая! — рычал он. — Дерись, кричи, но не уходи от меня!

— Зачем? — слабо прошептала она. — Чтобы вы могли причинить мне боль и чувствовать себя правым?

Он отпрянул от нее, словно она обнажила клыки. Она сказала правду. Он хотел наказать ее за любовь к Таваресу. Он сел на постели, отвернувшись от нее, и принялся методически ругаться на смеси франко-креольского и испанского.

Спрятав лицо в подушку, Филадельфия лежала, прислушиваясь к биению своего сердца, уверенная, что любое ее движение может спровоцировать его на то, чтобы завершить насилие, которое он начал.

— Какую фамилию носит Макклод?

Она заметила дрожь в его голосе и подумала, справился ли он со своей похотью?

— Зачем это вам?

— Вам не кажется, что для одного дня вы задаете слишком много вопросов? Вы уже узнали, почему Эдуардо сделал то, что он сделал. Вы узнали, почему он ищет Макклода. Вы не думаете, что этого достаточно, чтобы вы рассказали мне, где его найти?

— Эдуардо хотел расправиться с людьми, виновными в смерти его родителей. Вы тоже хотите убить Макклода. Почему?

— Если вы ожидаете, что я поведаю вам историю, похожую на историю Эдуардо, вас ждет разочарование!

— Вы наемный убийца?

Он ухмыльнулся и встал с постели.

— А что, если я такой?

— Вы убиваете за деньги?

Такой ледяной улыбки она в жизни своей не видела.

— Иногда я убиваю просто из удовольствия!

Он увидел ужас в ее глазах и обрадовался. Ее реакция на эту ложь облегчала задачу — уйти от нее, оторвать взгляд от этой прелестной обнаженной им груди. И тем не менее он не смог не задать вопрос, ответ на который хотел услышать.

— Вы все еще любите его?

Филадельфия не стала притворяться, что не поняла его. Она посмотрела в его дикое и все-таки неотразимое лицо.

— Да, но сейчас это не имеет значения. Эдуардо не вернется.

Тайрон ощутил, как вспыхнули его щеки, и удивился — с чего бы это? В чем причина? Гнев? Досада? Нет, и, хотя это чувство было чуждо его натуре, он разобрался в нем. Чувство вины. Ее ответ был именно таким, какого он ожидал. Но в нем прозвучало обвинение, предположение, что тут есть его вина. Он распознал чувства Тавареса к ней с того момента, когда впервые увидел их вместе. Из-за нее Таварес готов был отречься от их кровавой клятвы. Тайрон был разъярен и охвачен ревностью — болезненное признание для его гордости. И он разлучил их — первый раз в Саратоге и теперь вновь в Новом Орлеане. Он не рассчитал только одного — что сам влюбится в нее. Если бы он оставил их в покое, они, возможно, нашли бы способ перешагнуть через невозможное. Хотя, исходя из своего личного опыта, Тайрон сомневался в этом.

Но она ничего не значила для него. Он подозревал, что любовь редко поселяется навсегда в сердцах таких мужчин, как он. Эта мучительная боль, которую он испытывает, пройдет, как уходят камни из желчного пузыря. Вскоре он вообще забудет ее. Во всяком случае, он на это надеется. А до тех пор он будет прижигать с помощью единственного чувства, на которое он всегда рассчитывал, чтобы выжить, — ненависти.

Он посмотрел на нее, стараясь придать своему лицу выражение нечеловеческой безжалостности.

— Я не собираюсь больше просить вас и не хочу причинять вам вреда, но я не уйду из этой комнаты, пока вы не назовете мне новое имя Макклода.

— Макхью.

Когда он повернулся, чтобы выйти, она села, пытаясь прикрыться своим разорванным нижним бельем.

— Что вы собираетесь сделать?

— Вы знаете, на вашем месте я на время забыл бы о своей совести. Так вам будет легче.

Он повернулся и вышел из комнаты.

Филадельфия сидела у двери, прислушиваясь, как Тайрон ходит по своей комнате. Она предполагала, что он немедленно отправится искать Макклода. Когда он этого не сделал, она в конце концов догадалась, почему он тянет. Убийство, даже хладнокровное убийство, лучше всего совершать под покровом ночи. Несколько минут назад она услышала, как он приказал седлать ему лошадь. Значит, он скоро уедет, и тогда она покинет этот дом.

Когда он вышел на балкон, она увидела у него на боку пояс с кобурой. Лицо у него было бесстрастное, холодное, совершенно лишенное человеческой теплоты или человеческих слабостей. Ее проняла дрожь, когда он проходил мимо ее двери. Однако он к ней не вошел и не сказал ни слова. Она услышала, как он свистнул своей лошади. Спустя минуту до нее донесся стук копыт.