19

Нью-Йорк, ноябрь 1875

— Я отчетливо помню, что говорила вам не надевать это платье в моем присутствии, — заявила Гедда Ормстед строгим голосом. — В этом черном платье вы выглядите как дохлая летучая мышь.

Филадельфия склонила голову.

— Простите меня, миссис Ормстед. Я пойду наверх и переоденусь.

— Во что это вы переоденетесь, хотела бы я знать? Я полагаю, никак нельзя надеяться, что вы превратитесь в веселую собеседницу. Нет сомнений, что вы окажетесь в новой страшной ситуации.

Она взяла колокольчик и затрясла им так, словно хотела, чтобы оторвался его язычок. Когда появился лакей, она пронзила его орлиным взглядом.

— Хорошо проводишь время? Развлекаешься с моей новой горничной?

— О нет, мэм! — Бледный юноша покраснел, как рак, но не знал, как оправдаться. Зов природы прорезался в самый неподходящий момент, но объяснить это хозяйке было довольно трудно.

— Если это случится еще раз, считай, что ты уволен. Я требую аккуратности. О, как мне не хватает Акбара. Вот это был слуга на вес золота!

Она не упустила из виду, как вздрогнула Филадельфия при упоминании этого имени, но твердо решила не вызывать этот призрак. Девушка вот уже два месяца живет у нее. Первую неделю она не могла говорить ни о чем другом, кроме как о своем отце, и сеньоре Таваресе, и о весьма подозрительной личности по имени Тайрон. Теперь Филадельфия не могла слышать имени бразильца без того, чтобы не побледнеть.

Тщательно все взвесив, Гедда Ормстед решила взять все в свои руки. Сегодня, к примеру, надо обойтись без траура по ее отцу. Быть может, ее отец и не был вором, но из того, что Гедда Ормстед могла извлечь из отрывистых объяснений Филадельфии, ему еще предстояло держать ответ перед входом в Чистилище.

Миссис Ормстед обратилась к слуге:

— Я хочу, чтобы вы вместе с горничной поднялись в комнату мисс Хант и помогли ей забрать из гардероба все траурные туалеты. Вы меня поняли? Если она оставит хоть один носовой платочек с траурной отделкой, вы оба будете уволены!

— Хорошо, мэм, — слуга поклонился и поспешил удалиться.

— Прекрасный молодой человек, — сказала Гедда с хитрой улыбкой. — За прислугой, мисс Хант, всегда надо следить. Как вы считаете, мой новый слуга ничего?

— Вы сегодня очень раздражены, миссис Ормстед, — спокойно заметила Филадельфия.

— А вы испортили мне завтрак! Посмотрите сами! Вы налили сливки в мой кофе с таким скорбным видом. — Она отставила чашку и встала. — Вот так! Или вы переменитесь, или вы должны уехать отсюда.

Она метнула недобрый взгляд на недоумевающую Филадельфию.

— Вы меня слышали? Одна неделя! Когда я согласилась принять вас, я думала, что нанимаю компаньонку, которая облегчит мне мои последние дни. И, уж конечно, не ожидала, что вы будете молчать как рыба. Ваш скорбный вид годится только для кладбища. Возможно, там вы найдете работу.

Гедда совершенно игнорировала потрясенную Филадельфию.

— Между тем, у меня есть для вас поручение. В одиннадцать приедет племянник Генри. Благодарение небесам, он вернулся после этой бесконечной поездки по Европе, в которую отправила его мать вскоре после того, как вы уехали из Нью-Йорка. Почему она решила, что зрелище заплесневелых замков и прогулки по мрачным музеям помогут ему избавиться от любви к вам, понять не могу. Но его мать всегда была женщиной темной. Достаточно вспомнить, как его учили верховой езде. Ладно, я кое-что объяснила Генри о причине вашего возвращения, но он безнадежно запутался. Не пытайтесь с ним разговаривать. Просто улыбнитесь ему, и он сразу же потеряет голову и не будет задавать лишних вопросов.

Не говоря больше ни слова, Гедда вышла из комнаты.

Филадельфия встала из-за обеденного стола, чтобы подняться в свою комнату на третьем этаже особняка Ормстедов на Пятой авеню, но мысли ее и сердце, как всегда, были за тысячи миль отсюда. В тишине ормстедовской библиотеки она многое прочитала о стране, называемой Бразилией. Она уже знала названия главных рек, городов и горных вершин. Она даже могла показать пальцем то место, где сливаются Рио-Негро и Амазонка, зная, что где-то поблизости когда-то там жил Эдуардо. Вот чего она не знала, так это где он находится сейчас.

Добравшись до своей комнаты, она терпеливо ждала, пока горничная и слуга убирали ее траурные туалеты.

Филадельфия приехала к миссис Ормстед потому, что не знала, где может найти приют. Она не могла вернуться в Чикаго, как она говорила Эдуардо, потому что не могла обелить имя своего отца в связи с крахом банка, не называя Эдуардо, а этого она не хотела, но теперь поняла, что оказалась обузой даже здесь. Она не сумела стать настоящей компаньонкой миссис Ормстед, хотя та щедро оплачивала ее услуги. Она пыталась быть веселой, но искусственно быть таковой — это невозможно. Филадельфия готова была стараться еще больше, она так многим обязана миссис Ормстед. И если для этого нужно развлекать Генри Уортона, она пойдет и на это.

Она посмотрела на себя в зеркало, не обращая внимания на то, что ее волосы отрастают и становятся видны корни ее белокурых волос, хотя пройдет еще по крайней мере год, когда они отрастут настолько, чтобы вернулся естественный цвет ее волос. Но по настоянию миссис Ормстед для того, чтобы появляться на людях, она пользовалась хной.

В назначенное время она услышала, как задребезжал колокольчик внизу. Генри был пунктуален. Она так надеялась, что он преодолел свою влюбленность; это сильно облегчило бы ее положение.

Филадельфия выждала, когда горничная объявит о госте, и стала неторопливо спускаться по лестнице. Что она может сказать Генри? Миссис Ормстед не намекнула ей ни словом, что она сообщила этому милому молодому человеку. Знает ли он, что она вовсе не Фелис де Ронсар? Знает ли, что ее фарс-маскировка был частью плана продажи драгоценностей по высокой цене? Знает ли, кто она на самом деле?

Она вошла в гостиную, когда слуга распахнул перед ней дверь.

— Добрый вечер, Ген…

Но мужчина, стоявший к ней спиной, был не Генри Уортон. У этого мужчины были черные волосы и…

Он медленно повернулся к ней с улыбкой, полной солнечного сияния и соблазнительной тени.

— Привет, милая.

Она уставилась на него, словно он был призраком. «Эдуардо ничуть не изменился», — подумала она. Он даже не изменил прическу за те месяцы, что она его не видела, и выглядел прекрасно, как всегда. Глаза по-прежнему горят темным огнем, рот зовет к поцелуям. Она подумала, что сердце ее сейчас разорвется. Кровь застучала в висках. Она не позволяла себе даже думать о том, что когда-либо увидит его вновь. Эта мысль свела бы ее с ума.

— Ты не рада мне, милая?

— Я думала… я думала, что здесь Генри Уортон.

— А я думал, что ты выбросила этого мужчину из твоих мыслей раз и навсегда. Я вижу, что впредь мне придется еще больше стараться.

Когда он подошел к ней, она почти отвернулась, а он коснулся рукой ее щеки, и она поняла, что ничто, кроме смерти, не может вновь разлучить их.

— Ты скучала по мне? — Она чуть не заплакала от звука его голоса. — Я сожалею, что меня так долго не было. Но были дела, которые я обязан был сделать, прежде чем вернуться к тебе. Например, ты будешь рада узнать, что Голубая Мадонна благополучно вернулась туда, где ей надлежит быть.

Филадельфия в изумлении посмотрела на него. Он не бросил ее. Это она сбежала от него и скрывалась с тех пор.

Эдуардо заметил смятение на ее лице, но не пытался успокоить ее. Впереди у них была вся оставшаяся жизнь, чтобы рассказать друг другу об этих последних месяцах. В конце концов, он нашел ее, и это единственное, что имеет значение.

— Я сказал тебе, что Тайрон шлет тебе наилучшие пожелания. Он все еще злится, что Макклод спасся. Но нас с тобой это больше не касается. Тайрон вынужден был уехать из Нового Орлеана. Макклод оказался достаточно хитер, чтобы оповестить городские власти о подлинном имени Тайрона, и, похоже, его ищут по крайней мере в полудюжине мест. Не хмурься, Тайрон расцветает, когда у него есть враги. Он говорил, что собирается перебраться на Запад, вероятно, в Колорадо.

Он слегка дотронулся до ее трепещущих губ.

— Давай поговорим о нас с тобой. Я привез тебе подарок.

Он полез в карман своего сюртука и вынул коробку.

— Открой.

Филадельфия взяла ее в руки, но глаза ее не отрывались от его лица.

— Мне не нужны подарки.

— И поскольку это так и есть, мне доставляет особое удовольствие дарить их тебе. Прошу тебя, открой.

Она открыла.

Там лежали три нитки великолепно подобранных жемчужин — сокровище Мэй Лин.

— Тебе на свадьбу, милая.

Филадельфия подняла глаза и увидела то, на что уже не надеялась. Он все еще любил ее после всего, что было, несмотря ни на что.

— Как тебе это удалось?

— Должен признать, что ничего не знал до тех пор, пока ты мне не рассказала, что это ожерелье предназначалось тебе в качестве свадебного подарка. Но когда я слушал, как ты рассказывала историю про Мэй Лин, я понял, как много оно для тебя значит.

Филадельфия не поверила.

— Ты купил их на аукционе?

— Я думал, ты знаешь об этом.

Она покачала головой, глядя на жемчуг.

— Я не могла вынести мысль, что кто-то из людей, оклеветавших моего отца, купит ожерелье, поэтому я не следила за продажей.

— Ты предоставила проделать всю работу мне, милая. Ты, может, хочешь что-то сказать?

Она встретилась с его глазами и вновь ощутила жар, и любовь, и радость, которые, она думала, уже никогда не испытает.

— Ты удивляешься, почему я сбежала?

— Я знаю, почему. Но больше ты этого делать не будешь.

— Но как ты нашел меня?

— Ты можешь поблагодарить свою хозяйку, хотя она выбрала не самый удачный путь розыска. Она послала частных детективов искать меня, а я, подозревая, что это агенты Макклода, успешно уходил от них. Если бы я не застал одного из них за тем, что он рылся в моем багаже в Чикаго на прошлой неделе, я, вероятно, не был бы сейчас здесь.

Он дотронулся мизинцем до локона, прикрывавшего ее ухо, и принялся щекотать ее ушную раковину. Его прикосновение заставило ее затрепетать.

— Три месяца это очень длинный срок. Я все это время плохо спал. Как я мог спать, припоминая, как замечательно ты соответствуешь мне в постели, как сладко твоя спина прикасается к моему животу, а ощущение твоих ягодиц у моих чресел немедленно будит меня!

Он шагнул к ней так близко, что отвороты его сюртука коснулись ее груди.

— Скажи мне, что ты помнишь, милая.

— Тебя, всего тебя!

Он поцеловал ее, и она почувствовала, что сердце ее от радости может остановиться.

Потом он слегка отстранил ее от себя.

— Тебе и теперь нечего сказать мне?

— Я люблю тебя.

— Я это знаю.

— Я хочу выйти за тебя замуж.

— Вот это то, что я хотел услышать.

Он взял жемчуг из ее рук и положил на стол.

— А теперь иди сюда, милая.

Она легла с ним на диван, не думая об обстоятельствах, о приличиях, о том, что их могут застать, и поражалась его способности скидывать с себя все одежды, и еще более удивилась, что позволила ему снять с себя платье. И оказавшись в его объятиях, забыла о том, что находится в особняке Ормстедов на Пятой авеню, и что время сейчас четверть двенадцатого утра. Филадельфия ощущала только бразильскую мелодию в силе его любви.

Он увлек ее в темные и сладострастные аллеи, открыл ей усыпанное бриллиантами ночное небо, и ее окутали благоухающие ветры.


Гедда Ормстед прекрасно знала, что она увидит, открывая дверь гостиной. И тем не менее была шокирована, обнаружив, как используется ее лучший крытый верблюжьим мехом диван. Если бы она последнюю неделю не была занята приготовлениями к свадьбе, то она могла бы и рассердиться.

Гедда осторожно прикрыла дверь и встала перед ней как страж. Нельзя, чтобы слуга или горничная узнали, что она позволяет такое в своем доме. Ей и так стоило больших трудов держать свою прислугу в узде.

У каждого возраста есть свои привилегии, и одна из них вправе вести себя неприлично, бесстыдно и наслаждаться этим. И если подумать, то она в свои молодые годы тоже была не промах.

Загрузка...