Падшее царство

Глава 12

Я слышу музыку. Звук слабый, и мне кажется, что он доносится снаружи. В этом вся прелесть Нового Орлеана. Здесь всегда звучит музыка, даже посреди ночи.

Но когда медленно поднимаю тяжёлые веки, я вижу, что уже день. На часах на тумбочке 9:06. Однако не это заставляет меня сесть прямо, будто подушка горит. Дело в том, что это вовсе не моя подушка. И не моя кровать. И я голая.

Я в комнате Люцифера.

Моя голая задница в грёбаной постели Люцифера.

— Чёрт! — выпаливаю я, широко раскрытыми глазами глядя на разбросанную по полу одежду. Мои трусики. Мои грёбаные трусики. Боже… о, боже мой. Что случилось? Как я здесь оказалась?

Я осматриваю тело и обнаруживаю, что на нём нет следов борьбы или ран. Отчасти я испытываю облегчение от того, что он не принуждал меня, но другая часть… Я даже не могу представить себе альтернативный сценарий. Я пришла по своей воле. Охотно разделась. Я забралась к нему в постель и, скорее всего, охотно трахнула его.

Должно быть какое-то объяснение этому, что-то вполне логичное, что прояснится, как только я увижу Люцифера.

Но я знаю. Знаю.

У меня всё внутри болит, но боль приятная, как после секса. Такая боль, от которой хочется сжать бёдра и напрячь внутренние мышцы, просто чтобы почувствовать фантомное ощущение наполненности. Мои губы опухли, а соски всё ещё твёрдые от того, что их сосали.

Как?

В этом нет никакого смысла.

— Думай, Иден. Думай, — говорю я вслух

Я прокручиваю всё это в своей голове, хотя детали размыты, будто я вызываю воспоминания из хрустального шара. Я помню, как одевалась, делала причёску и макияж. Потом мы куда-то ехали, но я не помню ни направления, ни пункта назначения, словно всё было окутано тенью. Дальше всё как в тумане. Однако кое-что я помню…

Ласка вдоль щеки. Мои пальцы перебирают пряди шёлка. В груди вспыхивает боль. Я не вижу воспоминаний, но чувствую их. Они длятся всего секунду, а потом исчезают, будто вообще мне не принадлежат.

Раздаются шаги, и я поспешно прикрываю своё обнажённое тело. Я явно безоружна и не могу быть уверена в том, кто или что меня найдёт.

Дверь открывается, и входит Люцифер с подносом в руках. У меня сводит живот, но не от голода.

— Я подумал, что ты, наверное, голодна. — Он ставит поднос рядом со мной на кровать.

Его улыбка ослепительна, одежда выглажена, но джинсы и чёрная футболка выглядят гораздо более небрежно, чем обычно. Даже его причёска другая, будто он даже не потрудился её уложить. Он выглядит… счастливым. Жизнерадостным. Нормальным.

Я ущипнула себя. Сильно.

— Чёрт! — ругаюсь я, потирая кожу, на которой уже появляется красное пятно.

Ладно, это не сон. Тогда, может, я попала в какую-то странную параллельную вселенную, где это не Люцифер, а я не охотник на демонов-нефилимов.

— Кто ты? — спрашиваю я, не в силах отвести взгляд от этой странной версии хозяина Ада.

— Э-э, Люцифер, — отвечает он, подозрительно глядя на меня.

— А я кто?

— Иден, ты…

— Проклятье! — Я Иден, да. — Ты всё ещё… ну, знаешь… Дьявол?

В его взгляде появились тени, а сияющая улыбка, которую он только что изобразил, исчезла. Ладно, может, в этой вселенной у нас те же имена и…

— Да. Ты же знаешь.

Чёрт.

У меня закончились объяснения, и остаётся только очевидный сценарий.

— Я голая. В твоей постели. Я голая в твоей постели. Что, чёрт возьми, случилось?

Прямо на моих глазах его лицо становится холодным и бесстрастным, а взгляд — непроницаемым.

— А ты как думаешь?

— Не знаю. Я не помню. Но… О, Боже. Мы… мы… прошлой ночью?

Люцифер раздражённо выдыхает.

— Мы переспали? Ты это имеешь в виду?

— Да. — Я едва выдавливаю из себя эти слова. — Ты… трахнул меня?

Люцифер пожимает плечами.

— Я трахнул тебя, ты трахнула меня, мы трахали друг друга, и так далее, и тому подобное. Да, мы трахались.

Я закрываю лицо руками, сдерживая слёзы растерянности и разочарования. Почему я не могу вспомнить?

— Не могу поверить… о боже. Я не могу поверить в то, что сделала. И с тобой. С тобой, из всех людей. Как я могла быть такой чертовски глупой? Как? Как это произошло?

— Ну, сначала ты сорвала с меня штаны и начала отсасывать, как будто я леденец на палочке. Потом я лизал тебя, пока ты не кончила мне в рот. Дважды. А потом я трахал твою тугую маленькую дырочку, пока ты почти не зарыдала.

Я яростно тряхнула головой.

— Остановись. Не хочу подробностей. Просто скажи, как.

Но он игнорирует мою просьбу и продолжает перечислять каждую грязную деталь.

— Признаюсь, ты умеешь сосать. И на вкус ты тоже чертовски хороша. Не то чтобы это была сенсация, но мой член дёргается, когда я просто думаю о том, как ты стонала и умоляла меня. Единственное, о чём я жалею, что не трахнул тебя в задницу. Кстати, у тебя потрясающая задница. Думаю, тебе бы понравилось.

— Ты прекратишь?! — кричу я. — Скажи, как я здесь оказалась. Ты накачал меня наркотиками? Наложил на меня какое-то проклятие? Это не смешно, Люцифер. Ты же знаешь, что я бы ни за что не переспала с тобой.

— Хочешь знать правду? — Он выгибает бровь.

— Да.

— Хорошо. Мы пошли на вечеринку, которую устроили Тёмные. Ты выпила много шампанского, в которое Аврора добавила чары. Орексисы владеют магией желаний. Я сказал тебе остановиться, но ты не послушалась. Потом ты позволила совершенно незнакомым людям лапать тебя, и мне пришлось помешать тебе, заняться сексом втроём на публике. После этого ты поцеловала меня и попросила трахнуть.

Издав стон поражения, я откинула голову на спинку кровати. Как бы дико это ни звучало, какое ещё может быть объяснение? И магия Орексиса — что бы это ни было, чёрт возьми, — не самая нелепая вещь, которую мне доводилось слышать.

— Значит, меня накачали наркотиками. Или заколдовали, или что-то в этом роде. И эта магия желаний… она сделала так, что мы не могли себя контролировать, верно? Будто мы не могли остановиться, даже если бы захотели?

Я пытаюсь разобраться. Мне нужно разобраться в этом.

Люцифер закатывает глаза.

— Конечно.

Я снова качаю головой.

— Мы не можем… мы не можем никому рассказать. Достаточно того, что это случилось, но если об этом станет известно… Если Сем7ёрка или — о, чёрт, — если Легион узнает, не поймёт.

Даже если мы были связаны заклинанием, они возненавидят меня сильнее, а мне и так нелегко жить с тем, что я сделала. Я не могу вынести ещё и их разочарование.

Люцифер фыркает от смеха.

— Без проблем. В любом случае, это не так уж важно. Я не собирался записывать каждую непристойную деталь в свой дневник.

Он берёт поднос с едой и поворачивается к двери.

— О, и если бы ты могла встать с моей кровати, было бы здорово. Я бы хотел сменить постельное бельё.

Дверь спальни захлопывается за ним от мистического порыва ветра. Через несколько секунд раздаётся оглушительный треск, звон бьющегося стекла и столовых приборов.

Когда я встаю, у меня подкашиваются ноги, и приходится приложить немало усилий, чтобы надеть трусики. Я понятия не имею, где платье, поэтому хватаю махровый халат, висящий в его ванной. Когда я открываю дверь, чтобы пройти в гостиную, то обнаруживаю, что Люцифер ушёл. Поднос разломлен пополам, тарелки разбиты, а еда и осколки разлетелись по стене. Мои босые ноги задевают груду чёрной ткани, и я понимаю, что это моё платье. Я поднимаю его и быстро убегаю в свою комнату. Я понятия не имею, когда вернётся Люцифер, и не хочу находиться рядом с ним, когда он вернётся. На сегодня с меня хватит унижений.

Я настолько расстроена, что забираюсь в постель прямо в халате и вчерашних трусиках. Чтобы чем-то себя занять, я беру пульт и переключаю каналы телевизора, висящего на стене моей спальни. Я не хочу думать о том, что сделала, потому что, если я действительно сосредоточусь на этих обрывочных воспоминаниях, чувство вины задушит.

— Я занималась сексом с Дьяволом.

И, по его словам, мне понравилось.

Дело не только в том, что я предала Легиона, когда он больше всего во мне нуждался. Я пошла против всех своих моральных принципов и добровольно раздвинула ноги перед Сатаной. Что это говорит обо мне? Да, знаю, что я не образец добродетели, но Люцифер? Повелитель всего зла? Кто так поступает?

Может, это остаточная тёмная магия или то, что я не спала всю ночь, занимаясь бог знает чем, но я измотана. У меня болят конечности, а между ног пульсирует боль, от которой, наверное, не помешала бы таблетка ибупрофена. Потупив взгляд в экран телевизора, я засыпаю. И сон дарит мне видение…

Слишком светло.

Флуоресцентные лампы, белые стены и больше ничего. Я опускаю взгляд и вижу, что одета в одежду того же цвета. Белого так много, что у меня болят глаза, и, хотя я моргаю, сама резкость врезается мне в веки. Я пытаюсь прикрыть глаза рукой, но обнаруживаю, что руки, как и ноги, связаны. Я дёргаюсь, но кожаные ремни не сдвигаются ни на дюйм. Я привязана к кровати, которая больше похожа на стол. Она жёсткая и неудобная. Я сопротивляюсь изо всех сил, но без толку.

Я сплю. Я знаю это, но всё по-другому. Я больше не просто наблюдатель, ищущий подсказки. Я в этом участвую. И я не могу выбраться.

Странный резкий запах бьёт мне в нос, как отбеливатель и химикаты. Стерильно-белые стены и яркий свет. Резкий запах сильнодействующих чистящих средств. Жёсткий стол и ремни.

Больница. Я в больнице.

Я слышу вдалеке истеричные крики, леденящие кровь, которые говорят о невообразимом ужасе, страхе и агонии. Я чувствую это. Звук проникает прямо в меня, до самых костей. Какая боль, должно быть, стоит за этим. Как кто-то может вынести столько страданий?

Раздаётся булькающий звук, а затем всё затихает, будто человек потерял сознание. Или хуже. Я знаю, что хуже. Я должна почувствовать облегчение. Кто бы это ни был, он освободился от страданий. Но когда крики возобновляются, меня снова охватывает ужас. Потому что это не тот же голос. Теперь настала очередь кого-то другого. И снова из горла жертвы вырывается сдавленный крик. Но я знаю, что это ещё не конец. Знаю, что через несколько минут всё начнётся снова. И крик будет звучать ближе. А следующие будут ещё ближе. Пока он не раздастся прямо в соседней комнате. Пока кричать не буду я.

Пять. Я считаю пять отдельных криков, каждый из которых становится всё громче. Они приближаются ко мне. Преследуют. Я должна выбраться. Я подавляю страх и пытаюсь сконцентрировать умственную энергию за пределами этой маленькой белой комнаты. Может, если мне удастся проникнуть в разум того, кто причиняет всю эту боль, я смогу заставить его остановиться. Могу заставить его обратить свои методы пыток против него самого и положить всему этому конец.

Но знаю, что не могу. Потому что знаю, — злодей в моём сне — это демон, которого я должна спасти. Даже если спасать уже нечего. И всё же я пытаюсь.

Я продираюсь сквозь бетон, дерево и штукатурку и тянусь к зерну сознания. К тому маленькому кусочку его, который всё ещё должен быть там. Но потом всё погружается во тьму. Нет. Не просто во тьму. В пустоту. И всё же пустота ощутима, даже липнет. Она цепляется за меня, словно знает, что я здесь, и отступает. Я пытаюсь отступить. Но липкая чернота повсюду, она цепляется за мою силу, как дюжина пиявок.

Я в ловушке и беспомощна, полностью во власти его… в их власти. Мне остаётся лишь лежать и ждать, пока они меня освободят. Или найдут.

Начинается новый раунд криков, и я лежу и слушаю, а по моему лицу текут слёзы. Номер шесть. Я уже знаю, чей номер семь. Хуже того, я точно знаю, какая судьба меня ждёт. Потому что, оказавшись в ловушке чёрного ила, я наблюдаю за мучениями, как будто они хотят, чтобы я это видела. Они хотят, чтобы я увидела.

— Иди и посмотри, — шепчет мне на ухо голос.

И я не могу заставить себя не смотреть… не чувствовать. Я не могу заставить их остановиться.

Она всего лишь девочка, может быть, на несколько лет младше меня. Её каштановые волосы тусклые и жёсткие, будто их не мыли несколько недель. Однако её бледная кожа почти такая же белая, как и одежда. Может быть, она не чувствовала солнца на своём лице месяцами, а может, и годами. И никогда больше не почувствует. Она в ужасе смотрит, как с неё срывают рубашку, обнажая маленькие груди и светло-розовые соски. Ей нечем прикрыться; она тоже привязана к столу. Острый конец лезвия упирается ей прямо между грудей. И начинается. Он — они начинают резать.

Ярко-красная кровь стекает на твёрдый стол, пока Легион не спеша выводит каждый символ. Каждая линия и изгиб точны, когда он вырезает на её плоти символы Демоури Шеол, которые теперь запечатлены в памяти. Когда он, наконец, заканчивает, нежно вытирает её слёзы, размазывая по лицу кровь, а затем расстёгивает ремни. Он отпускает её.

Во мне начинает прорастать крошечное зёрнышко надежды. Может, я достучалась до него. Она ранена, но её можно спасти. И если я смогу просто надавить сильнее, копнуть глубже, может быть, никому больше не придётся умирать. Мы можем закончить всё прямо здесь.

Он протягивает ей нож, и надежда угасает. Что он делает? Нет. Нет! Я хотела, чтобы он остановился, а не жертвовал собой. Но быстро понимаю, что во всём ошибалась.

Потому что молодая девушка с символами Демоури Шеол, вырезанными на животе, прижимает лезвие к горлу и почти обезглавливает себя одним глубоким порезом. Кровь брызжет повсюду, окрашивая белую стерильную комнату в тёмно-красный цвет. Я прикусываю язык, чтобы не закричать.

Теперь он идёт за мной. Хотя я знаю, что это всего лишь кошмар, ничего не могу поделать с ужасом, который охватывает меня и сжимает изнутри, как тиски. Я считаю секунды до тех пор, пока не слышу, как открывается дверь. Я задерживаю дыхание, прислушиваясь к его приближающимся шагам, и мои глаза расширяются, когда он появляется в поле зрения.

Легион.

Мой сильный, мрачный, потрясающе красивый Легион.

Но это не он. Больше нет.

В его глазах не сверкает серебро, подсвеченное звёздами, мерцающими в ночном небе. Они полностью чёрные. И он не смотрит на меня так, будто я его солнце и луна. Как будто он вообще меня не видит. Его улыбка неправильная, походка неправильная, всё в нём неправильное.

Это не демон, которого я люблю. Это Многие души.

— Привет, малышка, — тянет он. Этот леденящий кровь голос… он проникает мне под кожу. Это самое пугающее, что мне доводилось слышать.

Первым моим порывом было умолять, просить. Но это ничего не даст. Это только раззадорит их. Они получают удовольствие от человеческой слабости. А я не человек.

— Отпустите его, — требую я, собирая всю свою решимость.

Они смеются, и многослойные голоса сливаются воедино, царапая позвоночник. Они обнажают клинок и прижимают его к моей груди. Затем одну за другой они расстёгивают пуговицы на моей белой рубашке, пока я не остаюсь обнажённой. Я бьюсь в оковах.

— Я убью вас, — шиплю я. — Всех вас. Каждого. Я убью вас сама.

Многие поворачивают лезвие в ладони, прежде чем опустить нож на мою кожу. Улыбаясь, они медленно проводят заострённым кончиком по моему соску. Мне приходится сглотнуть желчь, чтобы не подавиться.

— Какая хорошенькая девочка, — с отвращением размышляют они. — Наверное, внутри такая же хорошенькая, да?

Затем, без предупреждения, они царапают мою грудь краем лезвия, и я вскрикиваю. Я изо всех сил стараюсь сохранять самообладание, но вид того, как они подносят нож к своим губам — к тем губам, которые я мечтала снова поцеловать, — и пробуют на вкус мою кровь, полностью выбивает меня из колеи. Они закрывают глаза и одобрительно стонут.

— М-м-м, мы чувствуем вкус Серафима в твоей крови. Мы будем наслаждаться тобой, — бормочут они. — Каждым кусочком и каждой каплей. Не кричи. Твой возлюбленный тоже будет пировать.

Мой возлюбленный.

Он всё ещё там, ещё жив среди Многих.

У меня раскалывается голова, но я пытаюсь пробиться сквозь липкую тьму, напрягая все умственные способности. Кровь течёт из носа и попадает в рот, но я даже не чувствую металлического привкуса из-за горечи ярости на языке. Они не получат его. Не получат меня.

В темноте есть крошечное пятнышко света, но оно ускользает от меня. Оно мерцает, и сияние угасает, как умирающая звезда. Мой Легион. Я должна достучаться до него, даже если для этого потребуется вся сила. Даже если это будет последнее, что я сделаю. Если смогу просто прикоснуться к нему и дать понять, что я здесь и борюсь за него, может, этого будет достаточно, чтобы вернуть его.

Многим доставляет огромное удовольствие мучить меня… прикасаться ко мне. Они прижимают нож к моей груди и животу, достаточно сильно, чтобы проткнуть кожу и посмотреть, как стекает кровь. Они перестали слизывать её с лезвия и теперь просто наклоняются, чтобы слизать её с меня, уделяя особое внимание соскам. По коже бегут мурашки, и я чувствую, что меня вот-вот стошнит, но просто закрываю глаза, отказываясь признавать боль и унижение. Они сходят с ума от жажды крови, и я — главное блюдо. Так что они могут резать меня, пока не доберутся до костей, но я не остановлюсь. Возможно, это мой единственный шанс.

Многие переходят к штанам, и при виде моей обнажённой плоти их возбуждение даёт мне шанс приблизиться к крошечному проблеску света. Чем ближе я к нему, тем сильнее он мерцает, словно тоже изо всех сил пытается установить контакт. Я так близко… так близко, что чувствую тепло угасающего звёздного света. Боль от свежих порезов на внутренней стороне бёдер ничто по сравнению с мучительной потребностью добраться до него. Я знаю, что этот свет — Легион. Должен быть. И когда я чувствую, как испачканные кровью пальцы Многих гладят мои нежные складки, я бросаю всё в него — боль, стыд, ярость — я использую всё, чтобы вытянуться как можно дальше, превратившись в стрелу, которая вонзится прямо в сердце этого света.

Я отбрасываю боль и отдаю её ему, потому что он намного важнее моей плоти и костей. Я истекаю кровью ради него. И я отчаянно надеюсь, что моей жертвы хватит, чтобы подарить ему жизнь.

Прикосновения прекращаются. Нож со звоном падает на пол. И когда я открываю глаза, вижу Легиона. Но это не он. Не такой, каким я его помню. Не такой, каким должен быть. Его кожа пепельно-серая, щёки ввалились. Вокруг глаз, которые кажутся безжизненными, появились тёмно-фиолетовые круги. Губы сухие и потрескавшиеся, на коже видны повреждения.

Он умирает.

— Иден, — выдыхает он хрипло, будто кричал несколько часов, а может, и дней. — Иден, я… прости меня.

Он спешит развязать меня и натянуть разорванную одежду, но он так слаб и избит, что эти действия, кажется, отнимают у него все силы. Я быстро сажусь, не обращая внимания на раны, и беру его лицо в ладони.

— Что они с тобой сделали? — Мои губы дрожат, а голос срывается от рыданий. — Легион… что они сделали?

Он с трудом сглатывает.

— Я боролся. Каждый день боролся, чтобы остановить их. Я больше не могу… Пожалуйста. Просто закончи это. Закончи всё прямо сейчас.

Я яростно качаю головой.

— Нет. Нет, я не могу.

— Ты можешь. Просто… используй свой свет. Весь. Закончи всё сейчас. Я не могу… больше не могу держаться. Я не могу позволить им причинить вред кому-то ещё.

— Я не сделаю этого, — плачу я. По моему лицу текут слёзы, окрашенные засохшей кровью. — Ты должен остаться со мной. Прошу. Просто останься со мной ещё немного. Я найду тебя, клянусь. Только не сдавайся. Пожалуйста.

Я притягиваю его к себе, принимая вес, пока его тело обмякает от усталости. Он прижимается щекой к моей макушке и обнимает, держась за меня изо всех сил.

— Я долго жил, — шепчет он мне в волосы. — Всё хорошо. Всё хорошо, любовь моя. Ты справишься. Со мной всё будет хорошо.

Я рыдаю, уткнувшись ему в грудь, и чувствую кости там, где раньше были мышцы.

— Но как же я? Как же я? Я же не буду в порядке. Ты понимаешь? Если уйдёшь, я не буду в порядке.

— Будешь, — шепчет он, целуя меня в макушку. — Ты проживёшь долгую жизнь. Обретёшь счастье и любовь, которых заслуживаешь. Те, что я всегда хотел для тебя.

Я качаю головой, не желая ничего слышать.

— Это несправедливо. Я только нашла тебя. Нам нужно больше времени. Нам нужно больше времени.

Он поднимает мою голову за подбородок, чтобы я посмотрела на него, и дарит болезненную улыбку. В его глазах блестят слёзы.

— Моя любовь к тебе будет жить вечно, искорка. Я могу погибнуть, но она… она останется бессмертной.

Он прижимается губами к моим губам, и я клянусь, что чувствую, как в моей груди вспыхивает огонёк, посылая в кровь серебряные лучи звёздной пыли. Мои веки закрываются, и я растворяюсь в нём, отчаянно желая прикоснуться к нему, попробовать на вкус, но этого недостаточно. Времени никогда не будет достаточно до конца моих дней. Так что даже если у нас есть всего несколько секунд или тысячелетий, я никогда не насыщусь Легионом, демоном, который навсегда завладеет моим сердцем.

Когда я открываю глаза, его уже нет. И я одна в своей спальне в гостинице, всё ещё закутанная в халат Люцифера. Я развязываю пояс и вижу на коже засохшие пятна крови, но порезы исчезли. Но всё это неважно. Даже если бы символы Демоури Шеол были вырезаны на моей коже от ключицы до пупка, мне было бы плевать. Потому что Легион умирает.

Он был со мной… Он был у меня в руках. Я чувствовала последние отголоски его тепла. Ощущала вкус его слёз на своих губах. Я так старалась убедить себя, что справлюсь, если мы не сможем его спасти, но знаю, что обманывала себя. Без него в моей жизни нет смысла. Мой мир не имеет значения, если в нём нет его.

Я не могу жить без него!

Мне каким-то образом удаётся добраться до ванной. Как только я захожу в душ, чтобы смыть кровь, падаю на пол, и меня сотрясают рыдания. Каждый накат боли подобен ударной волне, которая пронзает мышцы и кости. Боль в груди нарастает, наполняя такой опустошённостью, что я не могу дышать. Должно быть, так ощущается смерть. И если бы я не знала, что Легион всё ещё жив, поддалась бы этому чувству. Я бы позволила волне страданий захлестнуть меня и утянуть на дно. Я бы даже не сопротивлялась.

Я понятия не имею, сколько времени проходит, прежде чем я нахожу в себе силы встать и выключить воду. У меня ослабли мышцы, болит горло, и я хочу лишь забраться обратно в постель и отгородиться от мира. Но как только выхожу из-за двери душевой, меня словно током ударяет, и я возвращаюсь в реальность.

Три слова, произнесённые искажённым, нечеловеческим голосом, теперь выгравированы на запотевшем зеркале. И в глубине души я знаю, что они были не просто приглашением стать свидетелем ужасов Многих в моём мире снов. Они были посланием… для меня.

«Приходи и посмотри».