Пари на мажора

20.

В себя я пришла только тогда, когда в свою комнату сбежала. Да, трусливо получилось, но это лучше, чем сидеть с красными щеками рядом с парнем и пытаться дыхание восстановить.

В зеркало смотрюсь и совсем не узнаю себя. Мало того, что нос клоунский, так и губы теперь такие распухшие, словно их жевал кто-то.

Корнеев!

Да он чуть не съел меня, гад. Еще немного, и одни косточки от Василисы остались бы. Сумасшедший парень. Главное, я его просто чмокнуть хотела, а он… Еще и лапал. Ух, до сих пор все тело дрожит. Попробовала умыться, но мало помогло. Глупая Вася. Сама нашла приключение на свою задницу, а теперь пытается холодной водичкой отмыться.

Фиг мне, а не успокоение.

Знаю себя. Теперь спать перестану, прокручивая в голове то, чем мы с Мироном занимались на журнальном столике, который выкинуть придется. Надо же было додуматься Корнеева целовать. Не спорю, понравилось так, что с удовольствием бы повторила, но в итоге сделала все только хуже.

И что теперь делать?

Как из комнаты выходить?

Сты-ы-ыдно. Жуть. Это же… Я… Сама… Корнеева… В губы… И он тоже хорош. Дал себе свободу. Забыл, что ли, как еще совсем недавно видеть меня не хотел? А как кричал? Как словами бросался? Точно забыл. Ну, или вместо меня другую представлял. Бросил Олю и быстро новую нашел. Вообще, возможно, что он и лиц их не запоминает. Вчера одна, сегодня утром другая, а после обеда – Василиса Мамаева.

Ой, и я теперь есть в этом кровавом списке.

– Мамаева? С тобой там все нормально?

Чтоб меня…

От звука его голоса дернулась так, что все тюбики, которые на раковине стояли, полетели вниз, с грохотом падая на пол. Блин! Руками рот зажала, смотря по сторонам. За дверью Корнеев, под ногами гель для душа. Отличный, блин, день.

– Василиса?

– Я нормально. Нормально! – кричу, салфеткой пол вытирая. – Руки мыла и случайно полку задела. Ты только не заходи, Корнеев. Здесь все в геле для душа, упадешь, испачкаешься. Потом счет мне выставишь или, еще хуже, заставишь одежду твою руками в речке стирать.

Говорю и сразу понимаю, какой бред несу. Опять рот себе закрыла. Грязной салфеткой.

– Фу-у-у. Какая гадость! – громко заорав, начинаю рот полоскать.

Что за день сегодня такой?

То взлеты, то падения.

Не успела я привести себя в человеческий вид и перестать морщиться как человек, который гель для душа проглотил, как дверь открылась.

Скажу так, кажется, Мирон несильно удивился, увидев погром в ванной и меня, пытающуюся рот отмыть. Прислонился к двери и руки на груди скрестил, мол, я так тебя и представлял, Мамаева.

– Я тут это… Ну… Это… Хотела… А потом… Понял, да?

Скептически оглядел мое лицо.

– Нет. Не понял.

Жаль. Хотя я тоже не поняла, о чем сказать хотела.

– Умывалась и полку рукой задела.

– А полка где?

Ее нет. Ну, чего он к словам-то цепляется? Раковина, полка, какая разница? Главное же, что я свалила все. Доказательства все перед его глазами. Чего он допрос устроил?

– Под шкаф улетела. Можешь одну меня оставить? Мне надо…

Замялась, не зная, как убедить парня выйти.

А он, вместо того чтобы покинуть помещение, внимательно посмотрел на меня и на то, как я чистой рукой губы продолжаю вытирать. Честное слово, на секунду его глаза покраснели.

– Твой телефон разрывается.

Буркнул и вышел, дверью хлопнув.

Что это с ним?

Ничего не понятно.

Опять к зеркалу развернулась и на себя будто глазами Корнеева посмотрела. Целуется с ним девчонка, потом сбегает, и находит он ее в ванной, когда она усердно рот полоскает.

Мамочки! Он же подумал, что я…

Бросив все, спотыкаясь, побежала за парнем. В гостиной его нашла. Рядом с тем самым столиком. Посмотрела на парня, потом на стол, потом поймала на себе взгляд мужской и опять покраснела.

– Я растерялась, – начинаю, пока молчание не успело затянуться. – Ты меня так целовал, а потом еще стол этот. Нужна была передышка.

– Напомню, что ты первая начала. Я к тебе не лез.

Так все и было. Жалею ли я? Не-а. Говорю же, после таких поцелуев либо замуж выходят, либо в психушку попадают. Зная Корнеева, мне только психушка светит. Но это осознанный шаг. Я готова пару недель там поваляться.

– Но ты меня и не остановил. Сам продолжил. И вообще, в этом деле двое участвуют. Или один, но с помидором. А ты не помидор, Корнеев. Так что мы оба виноваты.

– А что я должен был сделать? Оттолкнуть тебя, что ли?

– Ну, нет, – замялась, не зная, куда смотреть.

– А что? Знаешь, Мамаева, я в эти ваши девчачьи игры играть не собираюсь. Это для малолеток. Сначала она сама лезет, а потом заднюю дает. Что за бред? Мы в детском саду, что ли?

Если перевести его слова на наш девчачий, то получится: «Мамаева, ты дура? С головой своей дружишь или вы давно конфликтуете?»

– Да не играла я, – бурчу себе под нос. – Говорю же, просто растерялась. С тобой никогда такого не случалось? В жизни не поверю.

– Ну, я точно не бегу рот мыть, когда с кем-то поцелуюсь.

Права я была.

Так он и подумал, поэтому и дверью хлопнул.

– Я не после этого рот мыла. Просто гель для душа…

– Еще и с гелем? – глаза Мирона раскрылись от ужаса.

Господи, сделай, пожалуйста, так, чтобы этот разговор поскорее закончился. Или же отмотай время назад на момент, когда я еще не сбежала из этой комнаты.

– Дай договорить. Пожалуйста. – Увидев, что Мирон кивнул, сделала шаг вперед. – Стыдно мне стало. Взяла и накинулась на тебя, как на шоколадный торт после шести. Это было… Осознанно, но я будто отключилась. Понимаешь, я никогда так себя не вела. Вот если ругалась с кем-то, то этого человека потом стороной обходила. Не разговаривала с ним и уж точно целоваться не лезла. А с тобой так не получается. – Проглатываю ком в горле и тут же продолжаю: – Я не пожалела. Правда. Поверь, сейчас я себе чуть язык не откусила, чтобы признаться в этом, но сказать надо было.

– Если не хотела, зачем тогда призналась?

– Так правильно. Чтобы ты не думал, что мне было противно с тобой целоваться. Наоборот. Видел же, что в ванной все тюбики валялись? Вот, я хотела все убрать, ты в дверь в этот момент постучал. А дальше… Гель, салфетка, и я рот прикрыла. Этой самой грязной салфеткой.

Секундная пауза, а потом он выдает короткое:

– Ты чудик, Мамаева.

Ну и пусть. Буду чудиком. Но зато я не стала юлить и сказала все то, что на душе было. Без вранья и ненужных наездов на парня. Могла бы начать верещать, доказывать, что Мирон сам во всем виноват и вообще меня подставили. Но не стала же. Совесть чиста. А Корнеев пусть хоть как меня называет после этого. Это его дело.

Пожав плечами, села на пол и начала сломанный столик разглядывать. Мало ли, вдруг починить получится.

– Василиса, даже не пытайся. Ему место на свалке. Легче новый купить.

– Наверное. Жалко, конечно.

– Все-таки жалеешь?

– А ты?

– А что я?

– Жалеешь? У тебя же и девушка есть. А я об этом знала, и все равно полезла.

– Во-первых, у меня нет никакой девушки. Это я говорю на случай, если ты начнешь поедать свой мозг чайной ложкой, обвиняя себя во всех смертных грехах.

– А во-вторых?

Я замерла. Кажется, даже дыхание перехватило, потому что я отчетливо слышала собственное сердцебиение. Руки задрожали. Зачем, спрашивается, опять с вопросами полезла?

Знаю же, что положительный ответ убьет меня. Надеюсь на то, что Мирон скажет «нет»? И правда наивная.

– А во-вторых, почему-то кажется, что проблем после всего это станет только больше.

Свой ответ я произношу почти с удовольствием:

– Ясно.

– Ясно?

– Да, Корнеев. Мне все ясно. Теперь давай придумаем, что будем делать с этим столом. Надо скрыть все вещественные доказательства нашего с тобой греха. Если мой паникер папочка узнает, чем мы занимались, то меня запрут в башне, а тебя на кол посадят.

Корнеев резко слез с дивана и начал мне помогать.

Испугался кола, что ли?

Какой трусишка.

– Хочешь, я с ним поговорю? – почти оглушает меня парень. – Объясню, что с тобой все нормально и что надо не за тебя беспокоиться, а за тех людей, которые тебя окружают.

– А что с ними?

– Своими выходками ты их до психушки доводишь, Мамаева.

Чего? Неужели поцелуй так быстро «помог» и Корнеев уже бредить начал?

– Кого я довожу? Никого не довожу, не придумывай.

– Меня, например. Вообще не представляю, что с тобой делать дальше. Ты же сумасшедшая. Ненормальная и диковатая.

Провоцирует, да?

Обломись.

Фиг тебе, Корнеев, а не скандал. Я последнюю фразу восприняла как комплимент.