– Знаешь, Мамаева, мне кажется, что ты слишком плохо на меня влияешь. Нервным становлюсь. Агрессивным, – наклонив голову, продолжил он. – Думаю, если пойду еще раз выкидывать сломанный стол, то на обратном пути заскочу к твоему бывшему и сломаю ему парочку костей. Может, и все. Всё зависит от тяжести стола.
Я сглатываю ком в горле, который стал размером с воздушный шарик. Внутри все сжимается. Дыхание сбивается, а голова начинает кружиться.
Надо собраться.
Нельзя превращаться в лужу. Потом. Когда дома буду. Одна, чтобы никто не увидел этого жалкого зрелища.
Честно, сложно.
Я ему хочу сказать, что в наше время только дураки кулаки в ход пускают, а он мне говорит, что хочет до бывшего моего добраться. Как тут сконцентрироваться?
Еще бы сказал, что он из-за меня Прокудина скрутил. Окончательно добил бы.
Стоп!
А может…
– Это я влияю? Так говоришь, будто из-за меня чуть Прокудина без руки не оставил. Я, между прочим, не до такой степени и дура. Понимаю, что у вас свои терки еще до меня были. А бывший… Я о нем и не думаю. Ты его чаще вспоминаешь.
– Ничего не могу с этим сделать. Прибить хочется.
– Почему? То есть забудь. Он этого не стоит. И вообще, в цивилизованном обществе люди давно решают свои проблемы посредством разговора. Необязательно давать волю кулакам. Одного скрутил, второго, а на третий раз скрутят тебя. Да так скрутят, что живого места не останется. Хорошо будет? Потом твоя мама мстить начнет, и, к моменту, когда тебя из больнички выпишут, пойдешь сразу же сухари для нее сушить. Головой думай, прежде чем что-то сделаешь. Взрослый же парень, а мыслишь как ребенок.
– Как запричитала. Смотри, Мамаева, я ведь могу подумать, что я тебе небезразличен.
Подняв голову, он, наверное, только сейчас понял, что лифт давно уже остановился.
Мы вышли, и, по-хорошему, мне надо было не вестись на провокацию и промолчать, но я не смогла.
– Мне небезразличен твой нос, – шепотом сдала себя. – Красивый же. Жалко будет, если сломают.
– Ну, я же тебе чай заваривал, когда ты болела. Так и ты будешь. А насчет носа моего не переживай, он крепкий. Да и Прокудин давно нарывался. Зато больше он к тебе не рискнет подкатывать.
Корнеев на мне метку поставил, что ли?
– С чего ты решил, что он подкатывал?
– Не слепой. Он и на пьянке Сухого пытался, но Гуляева ему помешала.
Получается, Мирон тогда заметил?
Это же…
Визжать можно или лучше сдержать порыв?
– А я думала, ты в тот момент по Оле своей скучал и никого вокруг не замечал, – задрав голову, выдала я. – Избавился от девчонки, а она, может, хотела продолжить веселье.
– Вот про нее чаще всего ты вспоминаешь.
Ох, черт.
Он ведь прав.
Я же про нее всегда говорю. Да и думаю. Она там хоть живая или от икоты в мумию превратилась?
– Я не ревную, – выпалила и тут же пожалела о сказанном.
Додумалась же сказать такое Корнееву. Еще и так громко.
– А кто про ревность говорил? М?
Теперь получается, что он меня подловил. Мне ведь даже в ответ сказать нечего. Любая фраза будет выглядеть как оправдание.
– Никто не говорил, – бурчу себе под нос. – Тебе послышалось, Корнеев. Глюки. Такое случается, если долго ромашки нюхать.
– Ромашки нюхать?
– Ага. Они уже давно должны в вазе стоять, а ты их в подъезде сушишь.
Хоть на Мирона я не смотрела, но чувствовала на себе его взгляд.
– Пошли.
Наконец-то! Сразу бы так. Мне бы не пришлось тогда краснеть за свои слова. А то…
Успела накрутить себя, теперь жутко нервничаю. Тысячу раз была в этой квартире, но сейчас будто впервые. Мирон уже внутрь вошел, погремел на кухне, а я все так же и продолжала дверь подпирать, не решаясь войти. Минуты три точно стояла, пока он за мной не вернулся.
– Можешь выдыхать, я спас твой веник, – гордо сообщает он. – Ты проходить будешь или мне в коридоре придется тебя развлекать?
Минутку! И еще одну. Нужно время, чтобы до моего мозга информация дошла.
Корнеев меня развлекать собрался?
Сам?
Вот прям сам?
– А где твоя мама?
Чудо случилось, раз я спросила спокойным голосом, будто не была в шоке от его слов.
В душе-то у меня птички уже припев своей песни допевали.
– Спит, – коротко бросает он и выжидающе смотрит мне прямо в глаза.
Громко выдыхаю, и все-таки скидываю обувь. Вот мы и остались одни. Опять.
До кухни мы доходим молча.
Я сажусь на стул, со слюнями во рту разглядывая печеньки в вазе, уже представляя, как буду сейчас их запивать вкусным чаем, но тут выясняется, что Мирон тоже поглазеть любит, потому что он садится рядом.
– А ты чего? – смотрю на него, как обезьяна на огурец.
– Что?
– Я думала, ты чаем займешься.
Зачем, спрашивается, мы сюда пришли? Посидеть? Не хочу обидеть тетю Наташу, сказав, что у нее со вкусом проблемы, но кухонные стулья жуть какие неудобные. Если посидеть, то я бы диван предпочла.
– Мамаева, у тебя совесть вообще есть? – возмущенно фыркает Мирон. – Или ты ее на цветы свои обменяла? Чаем я вчера занимался, все пальцы в волдырях из-за этого. Теперь твоя очередь. Меня ты в эту чайную секту еще раз не загонишь.
Не, это нормально? Что за дела? Два раза чай принес и теперь герой? Так получается? Или он думает, раз мужик, то и делать ничего не обязан?
Так я быстро его жизни научу.
– Не придумывай, Корнеев. Нет у тебя никаких волдырей. Будь они, ты бы так резво Прокудина не схватил. Визжал бы как девчонка. Но ты же не визжал. Поэтому поднимайся и выполняй обязанности хозяина квартиры. Не мне же хозяйничать на чужой кухне. А то расскажу твоей маме, что ты отказался за мной ухаживать. Влетит тебе.
– Не расскажешь. А я здесь давно уже не живу.
– Я знаю, что не живешь. Была у тебя дома. Если ты не забыл. Но кухня твоих родителей все равно остается твоей кухней, как и все остальное. Поэтому – вперед.
Корнеев и бровью не повел.
– Ты здесь бываешь чаще, чем я. Получишь ключи, будем на равных.
Нет, ну что за человек? Мне кто-нибудь объяснит?
Наглый такой.
Развалился, а мне его обслуживать, что ли?
Дожили.
Схватив печеньку и быстро закинув ее в рот, демонстративно медленно поднимаюсь, смотря на Корнеева. А он с меня глаз не сводит, взгляд его так и говорит, мол, быстрее давай, мое терпение трещит по швам.
– Ну и ладно.
Если честно, у меня с чайником и кружками проблем не было. Непринципиально, кто заваривать будет. Конечно, хотелось, чтобы Мирон, но и я могу. Руки точно не отвалятся. Тем более мне вся эта ситуация нравится. Был в ней какой-то шарм. Вот когда Суханову бутерброды делала, шарма не было. А сейчас он точно есть. И еще цель. Напою Корнеева самым вкусным чаем, никакой другой он потом пить не сможет.
Что меня радовало, так это то, что я не нервничала. Спокойно открывала и закрывала шкафы, будто каждый день для Корнеева стараюсь.
Обернулась, а Мирон в телефон свой уткнулся и улыбается.
Взбесило меня это очень сильно.
Я для него тут стараюсь, а он небось с бабами своими треплется. Еще и улыбается.
Рука сама тянется к баночке с перцем. Вот возьму и вместо сахара перчика добавлю. Красного. Ядреного. Посмотрю потом, как он распухшим языком на свидание пойдет…
– Сухой спрашивает, есть ли у тебя запасные ключи в квартире, – спросив, Мирон блокирует телефон, отодвигая его от себя. – Гуляева закрыла его и уехала.
На секунду зависаю. Перец отменяется, что ли? А я уже мысленно представила, как Мирон побежит рот полоскать. Чуть человека не угробила. Он ведь даже не заслужил такой участи. По крайней мере в данный момент.
– Если Лея его там оставила, значит, так нужно.
– Так нужно?
– Да. Ну, ради прикола она бы так не сделала. Получается, заслужил.
Взяв две кружки, одну поставила напротив Мирона. Села рядом, немного пододвинув стул к нему. Не спрашивайте зачем. Просто захотелось. На два сантиметра ближе, зато какой вид из окна открывается. Пусть такое оправдание мне будет.
– Если заслужил, обязательно должен страдать?
А что его так удивляет, собственно?
– Точно! В следующий раз так делать не будет. Все логично.
– Смотря кому. Как по мне – то все это бред. Не всегда от человека зависят его поступки.
– Серьезно? Человек сам себе хозяин. Его нельзя заставить делать то, чего он не хочет.
– Можно, Мамаева. Заставить можно даже того, кто сильно сопротивляется. Проблема в другом.
– В чем же?
– Нельзя исправить ситуацию и сделать откат до момента сопротивления.
А мы сейчас историю Суханова и Леи обсуждаем?
Что-то я засомневалась в этом.