Пари на мажора

25.

И не ошиблась ведь. Хоть Мирон сделал длинную паузу, по его напряженному взгляду было понятно, что про Лею и Суханова он и забыл давно. Он о другом говорил. И как бы дико это ни звучало, но весь этот разговор был о нас.

Я так чувствовала.

Говорил о каком-то сожалении.

И я бы рискнула спросить, что именно его так тяготит, если бы нам не помешала тетя Наташа, которая так некстати нагрянула к нам.

– Вась, я сначала подумала, что мне твой голос во сне померещился. Потом думаю – надо проверить. Как вы тут?

– Сухой звонит. Я отвечу, – пробурчал Мирон, резко схватил телефон и, даже не посмотрев на меня или на свою маму, вышел из кухни.

Какой еще Сухой? Что он несет? Телефон же перед моими глазами лежал, он не завибрировал, не замигал, даже не пискнул. Корнеев – обманщик.

Сначала я собиралась за ним пойти и с поличным поймать, мол, давай вместе с Киром поговорим, а потом передумала. Ну, захотелось человеку выйти и одному побыть. Что здесь такого?

Решив, что таращиться на закрытую дверь как-то глупо, развернулась, натыкаясь на изучающий взгляд мамы Мирона.

Она не просто смотрела, женщина меня будто сканировала, странно хмыкая при этом.

– Хотите, я вам чай сделаю?

А что еще говорить матери, которая спалила меня на том, что я пялилась на ее сына? Правильно! Ее надо чаем напоить, чтобы хоть на какое-то время она не могла разговаривать.

– Если несложно.

Сложно?

Да я для Корнеевых… То есть они же так добры ко мне. Конечно, мне несложно сделать такую малость для них.

– Скажете тоже, – заулыбалась, поднимаясь со стула. – Вам как обычно? Некрепкий и с двумя ложками сахара?

– М? Да-да, с двумя ложками. – Тетя Наташа поднялась вслед за мной, встав рядом. В этом розовом плюшевом халате и с босыми ногами она была похожа на студентку, но никак не на мать такого верзилы, как Мирон. Даже смешно стало. Вовремя на чай переключилась, пока мысли

вслух

Вот же…

Вопросы взволнованной мамы подъехали.

Блин, Корнеев, где ты ходишь?

– А что не так?

– Не знаю, – пожимает плечами. – Тебе не показалось, что он слишком напряженным был сейчас?

– Да как-то… Нет. Не показалось.

Отлично! Мирон ведет себя странно, по мнению его матери, а отдуваться и переубеждать ее должна я. Так получается, что ли?

Должником будет моим. Вечно.

– Может, за Кира переживает.

– А что с Кириллом?

Ну вот. Не так выразилась, а женщина нервно дернулась.

– Не-не-не, вы не переживайте. Все с ним нормально. Он у меня в квартире, выйти не может, но от голода не умрет, а если не станет с ножами играть, то живым и невредимым точно останется. Лея его закрыла.

– Почему выйти не может? У тебя же на тумбочке всегда лежит еще одна связка ключей.

– Ну, раз он сам ее не увидел, значит, терпеливо ждет Гуляевской амнистии. Но про ключи вы никому не говорите. Особенно Мирону. Если разболтаем, Лея нас потом… В общем, не пожалеет. За дело же, наверное, закрыла. Пусть Кир посидит. Ничего с ним не случится.

Успокоилась?

Так, она мечтательно улыбнулась. Все отлично!

– Кирюшка – весь в отца. Без приключений жить не может.

Киваю и, разлив воду по кружкам, ставлю их на стол.

– Назар такой же?

Отец Кира буквально морщился и зеленел, когда рядом с его именем проскальзывало слово «дядя». Поэтому он Назар. И по его словам, когда он будет беззубым стариком, он все равно останется Назаром.

Ну, никто не был против таких условий.

– Ох, он еще хуже. Так чудил в свое время, что… Подожди! – громко говорит женщина, а я от испуга уменьшаюсь до размера планктона. – Потом мы всех Сухановых вспоминать будем. Лучше скажи, как себя чувствуешь и почему мне не позвонила вчера?

– Да отлично. Будто и не болела.

– Все равно надо было мне позвонить и сказать.

– Никому не хотела звонить, чтобы никто заразу эту не подцепил. Опасно же. Да и я сама справилась.

Что-то во взгляде женщины изменилось.

– Сама?

Не пойму, ее так сильно удивило то, что я могу что-то сама делать? В ее глазах я беспомощная мартышка, что ли?

Эй, обидно так-то.

– Сама! – с гордостью ответила я. – Таблеток напилась и уснула.

Хорошо сказала. Она же все равно будет с мамой разговаривать, поделится информацией. Так все и узнают, что я девушка самостоятельная и няньки мне не нужны.

Из-за этого, правда, пришлось на обман пойти. Но я, честно, не думаю, что Мирон станет обижаться, что я про его помощь рассказать забыла.

Он поймет.

Когда в этот момент вижу, как Корнеев возвращается и садится рядом со мной, выдыхаю громче, чем нужно. Конечно же, тетя Наташа обращает на это свое внимание.

– Ты чего? – спрашивает Мирон, поворачивая ко мне голову.

Господи! Зачем?

Надо было молчать.

А так лишь внимание ко мне привлек. Лишнее, между прочим.

– Ничего, – шепотом бросаю в ответ.

– Вась, достала я тебя. Ты меня извини. Мирон же толком мне ничего не рассказывает, а я ведь переживаю. Думала, хоть от тебя что-нибудь узнаю. Сын, а не надо на меня так смотреть. Сам молчишь, матери приходится выкручиваться. На войне, знаешь же, все средства хороши.

Это я средство?

Получается, бесполезное какое-то. Ничего же не сказала.

– Мам, ты опять за старое! – рявкает Корнеев. – На минуту от тебя отойти нельзя, сразу допрос идиотский устраиваешь. А чего словесный-то? Этого недостаточно. Ты Мамаеву на детектор лжи посади. Привяжи к стулу и датчики приклей. Потом и меня, чтобы уж точно быть уверенной, что никто не соврал.

– Корнеев, ты чего? – наклоняюсь и шепотом ору ему в ухо. – Сладкого чая перепил, что ли?

Ну, переживает женщина. Что здесь такого?

А какая мать не будет беспокоиться о своем ребенке? Это совершенно нормально. Тем более понятно же было, что она специально так сказала, чтобы от меня все стрелки отвести. Если бы я не выдыхала так, будто меня от смерти спасли, ничего бы этого не было.

Надо прекращать дышать. Вообще. Чтоб никогда.

– Хорошая идея, сынок. Обязательно воспользуюсь.

Она обиделась.

Всем это понятно, но я не могу влезать в их отношения, а Корнеев молчит.

Пришлось его подтолкнуть. Локтем по ребрам. Хорошенько так, чтобы сразу дошло, что настало время извиняться.

– Спасибо, Вася, – подмигнула мне женщина.

Увидела, что я ее сына бью?

Вот глазастая.

– Не за что. Если надо, я еще могу.

Мирон хмыкнул.

Сомневается, что ли?

Да я…

Да я…

Я, вообще, стол вчера смогла сломать. Забыл, что ли? Хоть и с его помощью, конечно, но стол-то сломан, и я к этому причастна.

– Ма, ты же знаешь, как меня бесит, когда ты обращаешься со мной как с сопляком, – идет на мировую (ну, в его понимании, конечно) Мирон. – Хочешь что-то узнать, просто у меня спрашивай. Не доставай Мамаеву.

Ой, как приятно стало.

Даже улыбнулась.

– Хорошо. Буду себя сдерживать и перестану беспокоить нашу Васю, если ты так хочешь.

– Спасибо.

– Да не за что, сынок.

Странно улыбнувшись, женщина встает и, дотронувшись до плеча сына, выходит из кухни. Я тут же разворачиваюсь всем корпусом к Мирону. Ну, сейчас я возьмусь за его воспитание.

Получит он у меня.

– И что это было? Твоя мама болеет, а ты рычишь на нее. Кто так делает, Корнеев?

– Не придумывай. Никто не рычал. Все нормально.

– Но она обиделась. Ушла и даже чай не допила.

– Она просто оставила нас одних.

Непроизвольно закашляла.

– В смысле? Зачем?

– Не знаю. Захотелось, наверное.

Странно.

Очень странно.

Захотелось ей. Пф-ф-ф. Зачем? Цель какая?

– Ничего не понимаю.

– Чего ты не понимаешь? Мы только от больницы отъехали, как она уже начала меня к тебе отправлять. Всю дорогу бурчала, что не надо было тебя бросать.

Я прям почувствовала, как щеки начали краснеть. Дотронулась, пылаю вся.

– Она знала, что ты у меня был?

Только не это.

Что угодно, но не это.

– Из магазина ей звонил. Я же не в курсе был, что ты любишь. Она подсказывала.

Схватив Мирона за руку, роняю голову на его плечо.

– Бли-и-ин! А я ей сказала, что сама лечилась. Одна. Бли-и-ин! Теперь она думает, что я врушка.

– Сомневаюсь, что она именно об этом думает.

Он смеется?

Ему смешно?

Да как он смеет?

Запомню и в другой день отомщу.

– О чем еще она может думать, если не об этом? – продолжаю ныть, не отпуская его руку. Спрашивается, зачем держу? Отвечу: так спокойнее. – Так стыдно.

– Забей, – его рука накрывает мою. – Нашла о чем переживать.

Вот обычное прикосновение, со стороны именно так все и выглядит, но я клянусь, у меня дыхание перехватило.

В голове сразу же возникли обрывки воспоминаний. Блин, Мирон хоть понимает, что со мной сейчас происходит?

А что сам чувствует?

Как бы всем жилось проще, если бы мы умели читать мысли других людей. Фантазия бы так не играла. А то сейчас она уже не знает, что новое придумать, чтобы я еще сильнее покраснела.

Я ведь не железная.

Мне дали кусочек шоколадки, а я не распробовала. Целую теперь хочу. Упаковку. Нет, ящик.

– Мирон…

– Что? – сглатывает и смотрит мне прямо в глаза.

– То, о чем ты говорил перед тем, как твоя мама пришла. Жалеешь о чем-то. Ответь честно, пожалуйста. Ты жалеешь о том, что не оттолкнул меня тогда… На столе.

Возможно, не стоило спрашивать, но… Мне надо знать. Жизненно необходимо.

– Нет, Василиса, – улыбается он. – Об этом я не жалею.

– Хорошо, – кусаю губы, чтобы не замурчать от нахлынувшей радости. – Хорошо. Спасибо за честность.

Ой, что несу-у-у.

– Отвезешь меня домой?

Не лучше сказала. М-да, Василиса, без мозгов ты осталась.

Секундная пауза.

Гробовая тишина.

– А ты хочешь домой?

Нет. Домой я не хочу.