Пламя сердец

Глава 14

Две недели прошло с тех пор, как Кристен поселилась в доме. Торольфу и всем остальным возможность для побега так и не представилась, и они по-прежнему работали на строительстве вала. А ей ни разу не удалось поговорить с ними или хотя бы показаться, чтобы они знали, что у нее все хорошо. Если она приближалась к открытому окну или двери, ее обязательно кто-нибудь окликал. Казалось, у слуг или воинов Ройса других забот, кроме как следить за ней, нет.

Свое заточение в доме она использовала для того, чтобы побольше узнать о саксах. Слуги относились к ней со смешанным чувством страха и презрения, за исключением Эды, которая прониклась к ней сочувствием и невольно его выказывала. Можно было бы даже говорить о некой привязанности, если бы старуха не была такой ворчливой по природе. Правда, простодушию ее не было предела, и Кристен вертела ею, как хотела, выведывая нужные для себя сведения.

Кристен уже много знала о Виндхёрсте и его обитателях. Поселение было экономически независимым, ввиду удаленности от города. Ройс принадлежал к свите короля и владел большими землями. Как и в Норвегии, здесь были свободные граждане. Они имели землю, платили королю и церкви подати и несли военную службу. В ожидании нашествия датчан Ройс обучал их военному делу. Учил он владеть оружием и своих крепостных, а лучшим из них давал возможность выкупить свободу. Это было в новинку, но у Ройса имелось уже немало последователей. Так или иначе у него уже была маленькая армия, готовая присоединиться к армии короля Альфреда, когда пробьет час.

О самом Ройсе Кристен узнала, что он до сих пор не женат, но должен жениться в этом году. О его суженой Эда знала немного, только то, что живет она на севере, зовут ее Корлисс и, по слухам, она очень хороша собой.

Зато многое Эда могла рассказать о первой невесте лорда Ройса леди Роне, и Кристен, узнав, что при нападении викингов он потерял гораздо больше, чем она думала, с удивлением призналась себе, что сочувствует саксу. Всем было известно, что леди Рону он любил. Какие чувства он питал к леди Корлисс, не знал никто.

Кузина Ройса Даррелл, которая вела хозяйство в доме, старалась не замечать Кристен и с самого первого дня поручила ее заботам Эды. Было забавно наблюдать за ней, потому что вела она себя до крайности непоследовательно — то выказывала высокомерие и презрение, то давала понять, что нуждается в похвале и утешении. К тому же она была легко возбудимой. Кристен однажды наблюдала, как она пронзительным голосом что-то выговаривала Ройсу, и тут же расплакалась, стоило только ему, потеряв терпение, ответить резкостью. Расплакаться она могла по самому незначительному поводу — например, из-за ошибки при вышивании.

Даррелл не доставляла Кристен хлопот. Мечан тоже не слишком заботила ее, хотя некоторое время Кристен и беспокоилась — естественное любопытство ребенка вынудило ее в первый день рассказать больше, чем она хотела, о вещах, которые не предназначались для ушей Ройса. Если он узнает, что она из нормальной семьи, что среди погибших в лесу был и ее брат, он пересмотрит свое представление о ней, как о шлюхе. Но Мечан, видно, ничего никому не рассказала, и было так, как предполагала Эда, — малышка сторонилась Кристен.

Ройс тоже избегал ее или старался это показать. Она видела его каждый день — никто не мог пройти через зал незамеченным, — но на нее он не посмотрел ни разу. Только когда он без дела сидел в зале, она чувствовала на себе его изучающий взгляд.

Все это забавляло Кристен. Она знала, что репутация шлюхи, которую она сама поддерживала в его глазах, заставляет Ройса презирать ее. К этому примешивалась его ненависть к викингам. И, несмотря на это, было видно, что его влечет к ней. Особую прелесть ситуации придавало то, что он решительно боролся с этой притягательной силой. Кристен чувствовала, что его взгляд следует за ее движениями, но, когда смотрела на него, он отводил глаза.

Только однажды Ройс не отвел глаз. Он прямо-таки уставился на нее, так что слуга, стоявший за его спиной, вынужден был трижды позвать его, прежде чем он обратил на него внимание. Кристен громко рассмеялась. Этот смех рассердил Ройса. Он со стуком поставил кубок на стол и вне себя покинул зал. Слуга задумчиво посмотрел ему вслед, а Кристен порадовалась, что в ее силах так запасть ему в душу.

Кристен часто вспоминала тот вечер. Она вообще часто думала о Ройсе. Сознание того, что он желает ее, радовало и слегка кружило голову. Благодаря своей матери, она также знала, почему.

Однажды Бренна сказала: «Ты узнаешь мужчину, твоего суженого, сразу, как только увидишь. Я тоже это сразу поняла и долго страдала, потому что сама себе в этом боялась признаться. Не повторяй моих ошибок, дочка. Если ты встретишь мужчину, чей облик будет радовать тебе глаз и чье приближение будет чудесно и странно волновать твое сердце, значит это тот мужчина, с которым ты будешь счастлива, которого ты можешь полюбить так, как я люблю твоего отца».

Кристен была очарована Ройсом еще с момента его первого появления. Смотреть на него доставляло ей огромное наслаждение, а когда он подходил к ней, она чувствовала себя бодрее и увереннее. В его присутствии у нее сразу поднималось настроение — ей хотелось смеяться без всякой причины, только потому, что он рядом. Конечно, она была не настолько глупа, чтобы посчитать себя влюбленной — ведь она не задумываясь покинула бы это место, если бы представилась такая возможность. В то же время она должна была признаться самой себе, что желает Ройса из Виндхёрста — она хотела прикасаться к нему, лежать в его объятиях и познать его как женщина. Из этих чувств могла вырасти любовь, и это, пожалуй, произойдет, если она останется здесь надолго.

По иронии судьбы именно этот, первый мужчина, кого она захотела сама, после того как многие безрезультатно добивались ее, этот единственный мужчина не мог ей принадлежать. Она была уверена, что завоевать его сердце в ее силах, но захочет ли он потом жениться на ней? Нужно еще помнить о его невесте. И не забывать о том, что сама она пленница и рабыня, как однажды сказала Эда. И ненависть, которую он питает к ее народу, — тоже препятствие. Может ли страсть преодолеть все это?

Викинги никогда не покорялись судьбе, они сами ковали свое счастье. Верили, что боги наградят того, кто борется, чтобы владеть и побеждать. Викинги не признавали слабости или терпеливого смирения. Они боролись за то, что хотели иметь.

Эти чувства укоренились в Кристен, хотя воспитана была она христианкой. Как христианка она знала, что ее жребий в руках Божьих, что она должна смириться и рассчитывать на его милость. Но как дочь викинга считала, что, если хочет получить Ройса из Виндхёрста в мужья, то должна преодолеть все препятствия, сделавшие их врагами, и всеми средствами, имеющимися в ее распоряжении, бороться за желаемое.

Хочет ли она иметь его мужем? О да, хочет! Наконец она нашла мужчину, с которым будет счастлива. Сейчас он ей враг. Над этим можно было бы посмеяться, если бы это не было так обескураживающе. И все же она верила в себя. Кроме того, результат ее замысла был ценнее, чем брошенный ей судьбой вызов.

Было уже заполдень. Две из пяти женщин, которые готовили еду и накрывали на стол, заболели, а это значило, что трем оставшимся приходилось делать работу за них, и работали они дольше обычного. Кристен принадлежала к тем трем, и остальные служанки не торопились помогать ей, они были убеждены, что если кто и должен перерабатывать, так это она.

Она не возражала. Ройс этим вечером задержался в зале за игрой в кости дольше обычного, и она вдоволь налюбовалась им. Пожалуй, на это она потратила даже больше времени, чем на уборку со стола. Тем не менее, когда он покинул зал, она не заметила, потому что Эда как раз принялась выговаривать ей за нерадивое отношение к своим обязанностям.

Теперь в доме было темно и тихо. Только два факела горели возле камина. Служанки устроились на ночлег на полу и притихли. Эда и Кристен остались одни, чтобы приготовить все к предстоящему дню.

Кристен не устала, только ноги очень болели, ведь она за весь день не присела. Так продолжалось изо дня в день: ее будили с первыми лучами солнца и запирали в комнате после ужина. Но сегодня все было не так. Эда ушла, оставив ее одну.

Кристен напряглась, услышав шаги. Она с интересом всматривалась в приближающуюся фигуру, и сердце ее забилось быстрее, когда она рассмотрела Ройса, который шел не к лестнице, а к ней, именно к ней.

Она, не двигаясь, ждала. Его лицо было напряжено. Сердце ее забилось еще быстрее — не от страха, а от ожидания. Когда он остановился, она только на мгновение удивилась его руке, которую он положил на ее затылок, его пальцам, которые схватили ее волосы, чтобы потянуть голову назад. У нее дух захватило, когда его взгляд гневно заскользил по ее лицу.

— Почему ты так искушаешь меня? — Не ей, себе задал он этот вопрос.

— Разве я смею?

— Ты делаешь это нарочно, — упрекнул он. — Ты знала, что я стою у двери и наблюдаю за тобой.

— Нет. Я думала, ты уже в своей комнате.

— Лгунья! — прошипел он, перед тем как припасть к ее губам.

Кристен ждала этого. Она хотела познать, почувствовать его губы, искала случая просто прикоснуться к нему. Она хотела, чтобы это случилось, но даже помыслить не могла, как все будет в действительности. Она была не готова к таким ощущениям, ведь страсть до сих пор еще не овладевала ею.

Ройс грубо обходился с ее губами. Он держал ее за волосы, чтобы она не могла двинуться и помешать ему целовать себя, но больше не прикасался ни к чему. Кристен сама прижалась к нему и, лишь почувствовав его тело с головы до ног, смогла оценить силу его страсти. Это разожгло ее еще больше. Ей уже не было дела до того, что он не владеет собой, целует ее против своей воли и потому, быть может, станет ненавидеть ее еще больше. Она обняла его за спину, провела руками по крепким мускулам и положила руки на плечи, крепко прижав его к себе.

Она услышала стон, его рука скользнула к ее талии и прижала ее еще крепче. Язык его нырнул в ее рот, и она сосала его, не отпуская свою добычу. О Господи, это было великолепно — самое пьянящее ощущение из всех, что она испытывала раньше. Она была готова отдаться ему — здесь, в зале, на столе или на полу, ей было все равно, и сделать это до того, как он придет в себя и остановится.

Но он уже остановился, и Кристен печально вздохнула, когда его губы отделились от ее губ. Он смотрел на нее, и его глаза были полны страсти и ярости. Она ответила ему пылким взглядом, но это только еще больше взъярило его.

С непроизвольным рычанием он оттолкнул ее от себя.

— Женщина! О Боже, у тебя совсем нет стыда?

Кристен расхохоталась бы, если бы не была так огорчена. Он упрекал ее так, словно это она пришла к нему, а не он к ней. Она не противилась, потому что хотела его. Но как он мог отнять теперь то, чего желали оба? Откуда у него такие силы? Ведь вот она, стоит перед ним и жаждет снова оказаться в его объятиях.

— Я не стыжусь того, что хочу тебя, — проговорила она тихо.

— Как и любого другого мужчину, — сказал он с издевкой.

— Нет, только тебя. — Она улыбалась, в то время как он недоверчиво сопел. Подчеркнуто насмешливым тоном она добавила: — Ты мужчина на всю мою жизнь, сакс. Начинай привыкать к этой мысли. Когда-нибудь ты поймешь это.

— Тебе никогда не удастся причислить меня к своим любовникам, девка, — сказал он настойчиво.

Она пожала плечами и вздохнула громче, чем было нужно. — Ну, хорошо, если ты так хочешь.

— О том, что я хочу, речи не идет; будет так, как я сказал, — упорствовал он. — И ты прекратишь пробовать на мне свои уловки, шлюха.

Эти слова заставили Кристен расхохотаться.

— Что за уловки? Меня можно упрекнуть только в том, что я смотрю на тебя чаще, чем должна, но я бессильна. Просто ты самый красивый мужчина из всех.

Он громко вздохнул.

— Боже милостивый! Все шлюхи у викингов такие бесстыдницы, как ты?

Не слишком ли часто ее называют шлюхой? Она знала, что не станет это оспаривать, потому что ей нужна его страсть, а не месть, которой он наверняка насладится, если узнает, что она девственница. Но то, что и теперь, зная ее потаенные мысли, он называл ее шлюхой, не давало ей покоя.

В ее голосе послышались стальные нотки:

— Я не знакома со шлюхами и не могу ответить на твой вопрос. То, что ты называешь бесстыдством, я называю честностью. Тебе было бы приятней, если бы я лгала и говорила, что ненавижу тебя и вид твой мне постыл?

— Разве ты можешь не ненавидеть меня? Я сделал тебя рабой. Я держу тебя в цепях, зная, что ты ненавидишь их.

— Так вот в чем причина: я должна носить цепи, потому что их ненавижу? — подозрительно спросила она.

Он не удостоил ее ответом.

— Я знаю, ты ненавидишь меня и сознательно вводишь в искушение — надеешься мне отомстить, околдовывая.

— Если ты так считаешь, то никогда не получишь того, что я готова тебе отдать, сакс, и это печально. Я ненавижу цепи, но не тебя. А рабство для моей семьи не в новинку, — загадочно добавила она. — Если бы я думала, что всегда буду рабой и всегда буду носить цепи, да, тогда бы я, наверное, ненавидела тебя.

— Так ты надеешься стать свободной?

Она посмотрела на него, прищурившись.

— Я не стану рассказывать тебе, на что я надеюсь, и вообще больше не буду говорить правды, раз ты не веришь мне. Думай, что хочешь.

Она повернулась к нему спиной и замерла, ожидая, что он уйдет. Он сделал это не сразу. О, как бы порадовалась она, если бы могла видеть, как его взгляд скользит по ее спине, а в глазах на короткий миг отразилась сердечная мука!