— Интересно, найдет он меня, если я спрячусь под этим столом?
Эда посмотрела на Кристен пронизывающим взглядом.
— Что это значит?
— Да так, ничего, — уклончиво ответила Кристен, опускаясь на табурет.
После минут величайшего напряжения, которые ей только что пришлось пережить, наступил ее черед почувствовать себя раздраженной, но не это было причиной ее плохого настроения. Ее не прельщала перспектива отвечать за то, в чем она не была виновата. Поэтому ей захотелось спрятаться, пока Ройс не успокоится.
В этот момент Ройс вошел в зал, но, судя по всему, он не собирался выяснять с ней отношения прямо сейчас, так как лишь коротко взглянул на нее и пошел на свое место за длинным столом.
Итак, он будет пить и развлекаться, как будто всего лишь каких-нибудь пятнадцать минут назад жизни его не угрожала опасность. Отчего это так ее злило?
— Сегодня ночью я опять сплю с тобой, Эда?
— Нет, ты это прекрасно знаешь. Ты ведь сама видела, что лорд Эверилл и его семья сегодня уехали.
— Но мне хотелось бы спать сегодня с тобой.
— Ах, в самом деле! А кто вчера вечером ворчал, что не может спать, и вспоминал о своей мягкой постельке?
— Я не ворчала, — вспыхнула Кристен.
— Скажи на милость! Что за муха тебя сегодня укусила?
Кристен нечего было ответить.
— Почему он за мной пошел, Эда? Ведь я совсем недолго задержалась там.
Эда пожала плечами.
— Он увидел, что Уланд вернулся и что-то веем рассказывает. Милорд послал к нему Эдреу, чтобы та узнала, что произошло. Уланд удивлялся, что эти викинги встретили тебя, как давно пропавшую сестру, и говорил, что на тебе живого места не останется после того, как эти великаны тебя там обнимали и тискали.
— Ах, так вот почему он примчался.
— Нет, он не сразу пошел. Еще какое-то время сидел. Но я наблюдала за ним. — Тут Эда рассмеялась. — Он глаз не спускал с двери и ожидал твоего возвращения. Но потом ему, наверное, показалось, что тебя нет уж слишком долго.
Кристен понимала, что Ройс не хочет показать своему королю, как он расстроен. Но она не сомневалась, что ей придется сегодня на собственной шкуре испытать его гнев. Этот проступок он не оставит безнаказанным. Для него это было еще хуже, чем попытка к бегству.
Она бросила взгляд в его сторону, но не смогла разглядеть, так как сидящий рядом с ним Альден закрывал его. По другую сторону от Ройса сидел Альфред, и Кристен тоже не могла его видеть.
В эту минуту к Кристен подошла Эдреа и поставила на стол деревянный поднос. На нем было лишь несколько хлебных крошек.
— Твой хлеб так всем понравился, — сказала девушка. — Особенно милорду. Он даже спросил, кто его испек.
— И ты сказала?
— Нет, я боялась, что половина наших благородных гостей выплюнут его из страха, что ты можешь их отравить. — Эдреа подмигнула ей своим темно-карим глазом.
Надо же! Эдреа шутила! Кристен едва поверила своим ушам. К тому же девушка первой подошла к ней и заговорила.
— Надо сказать им это после того, как они поели, — ответила Кристен.
Эдреа рассмеялась от всей души.
— Уланд был прав. Ты такая же, как и все. Эда, правда, уже давно это говорила. Она тебя действительно полюбила. Вот что странно.
Кристен улыбнулась девушке, несмотря на свое плохое настроение.
— Я это не сразу заметила, потому что наша старая Эда колючая, как щетина. — Кристен намеренно повысила голос, чтобы Эда ее услышала.
Эда презрительно фыркнула, а Эдреа засияла. — Да, причуды Эды поймешь не сразу. Но может быть, викинги не такие боязливые…
— Его зовут Бьярни, — сказала неожиданно Кристен.
— Кого?
— Ну, того, которому ты нравишься.
Бедная девушка даже не пыталась скрыть свою радость. Ее миловидное лицо просветлело.
— Это он тебе сказал?
Вообще-то Кристен была не очень расположена к тому, чтобы решать проблемы Бьярни или кого бы там ни было. Но разговор с девушкой отвлекал ее от мрачных мыслей.
— Он очень страдает, что не может сказать тебе сам, как ты ему нравишься. Он попросил Торольфа научить его хотя бы нескольким словам на твоем языке. Но если ты услышишь их и ничего не поймешь, не удивляйся. Торольф и сам не очень хорошо знает ваш язык.
В течение всего последующего часа Эдреа засыпала ее вопросами. Ей хотелось знать все о молодом викинге, и Кристен изобразила его в самых радужных красках, что, без сомнения, могло повлечь в дальнейшем большое разочарование для Эдреи, так как Бьярни был далеко не таким образцом добродетели, как это расписала Кристен. С ним можно было хорошо развлечься, но принимать его всерьез нельзя было. Если Эдреа настолько глупа, чтобы поверить всему, что понаскажет Бьярни, пытаясь уговорить ее помочь викингам при побеге, то так ей и надо.
Ее друзья и свобода значили для Кристен гораздо больше, чем чувства какой-то девушки из племени саксов. Кристен не испытывала угрызений совести. Если бы она смогла подобраться к этому Лиману и получить ключи, она бы это непременно сделала, но, судя по всему, ее снова запрут сейчас в комнате ее господина.
— Ты сидишь здесь и ничего не делаешь, — проворчала Эда, когда Эдреа ушла. — Отправляйся-ка лучше спать, чтобы завтра рано утром ты была уже на ногах. Леди Даррелл лично попросила испечь еще твоего орехового хлеба. Она считает, что это мой рецепт, который я скрывала все эти годы.
— И ты, конечно, не стала ее в этом разубеждать.
— Конечно, нет, — засмеялась Эда. — А о чем это вы шептались, склонив головки, Эдреа и ты?
— Ей нравится один из пленников.
Брови Эды непроизвольно поползли вверх.
— Я надеюсь, ты сказала ей, что из этого ничего не выйдет?
— Почему бы и нет? Они такие же мужчины, как и Ройс. Ведь он не настолько жесток, чтобы время от времени не посылать к ним женщин. Им это нужно, это ведь так естественно. Если среди них будет зреть недовольство, это может плохо кончиться. Поэтому было бы разумным…
— Господи помилуй! — обрезала ее Эда. — Сначала ты приносишь им еду, а теперь ты хочешь обеспечить их еще и девками. Иди-ка спать, дорогая, пока тебе не пришла в голову мысль разрешить им жениться и, чего доброго, обосноваться здесь.
— Ну вот, видишь, ты сама пришла к такой мысли.
Кристен поспешила наверх, прежде чем Эда успела ей ответить. Поднимаясь по лестнице, она вздохнула и спросила себя, сколько у нее времени до прихода Ройса.
Не прошло и минуты, как дверь распахнулась. Наверное, он встал из-за стола в тот же самый момент, когда она вышла из зала. Она стояла у стола, повернувшись спиной к двери, так как собиралась раздеться и вымыться. Когда открылась дверь, она как раз развязывала пояс.
— Что там случилось у пленников, Кристен?
Она мгновенно обернулась и широко распахнутыми глазами смотрела на вошедшего. Это был на Ройс, а его кузен Альден. Потребовалось какое-то время, пока Кристен пришла в себя от неожиданности. Она сразу же метнула взгляд на развешенное на стенах оружие.
— Брось, — сказал Альден, прочитав ее мысли. — Послушай сначала, что я тебе скажу, прежде чем ты снова попытаешься перерезать мне глотку. Я знаю своего кузена. Если он злится, то кричит и возмущается и даже дает волю рукам. Но если он доведен до бешенства, то, напротив, пугающе спокоен, и горе тому бедняге, который попытается нарушить его спокойствие. Сейчас он как раз в таком состоянии. Так что же произошло?
— Почему бы тебе не спросить его самого?
— Его спросить? — Альдена даже передернуло, так что Кристен подумала: настоящий ли это жест или он переигрывает? — Когда он в таком расположении духа, лучше не попадаться ему на глаза.
— А я была бы счастлива, если бы ты не попадался на глаза мне, сакс! Не бойся, я не буду нападать на тебя. Я дала твоему кузену слово, что не причиню тебе зла, пока король здесь.
На его губах появилась вымученная улыбка.
— Должно ли это означать, что я могу теперь приблизиться к тебе, не подвергая себя опасности?
— Вот этого я бы тебе не советовала, — мрачно ответила она.
— Но ты могла бы, по крайней мере, сказать, что там произошло. Может, тогда я смогу укротить его ярость.
Она пожала плечами, но потом с наигранным равнодушием сказала:
— Он вел себя, как последний болван. Отправился в хижину, чтобы забрать меня оттуда. — Она заговорила громче, отчего ее раздраженность стала еще заметнее: — Торольф задержал меня, а Ройс не сообразил, что было бы гораздо умнее на его месте уйти, тогда бы я вышла вслед за ним. Он же прямым ходом направился в хижину, чтобы забрать меня оттуда. Большей глупости и самонадеянности и предположить нельзя было.
— И все же с ним ничего не случилось.
На лице Кристен отразилось отвращение.
— Да речь вообще не об этом. Он повернул копье в другую сторону и взял верх. Но вполне могло случиться и так, что он оказался бы в их руках.
— И тебя такой поворот устроил бы?
Она бросила на него сердитый взгляд.
— Я сказала тебе все, что ты хотел знать, а теперь оставь меня в покое.
Он кивнул и пошел к двери, но, прежде чем покинуть комнату, обернулся и сказал:
— И еще одно предупреждение, детка. Не говори ему то, что сказала сейчас мне. Я не думаю, что он потерпит, чтобы его обозвали самым последним болваном.
Он уже открыл дверь, чтобы уйти, но на пороге столкнулся лицом к лицу с Ройсом. Альден послал небесам немую молитву. Он надеялся лишь на то, что Ройс не слышал ни слова из их беседы. Кристен умерила свой пыл, увидев, что Альден прав. Ройс действительно внешне был абсолютно спокоен, но только на первый взгляд. Приглядевшись к нему внимательнее, можно было заметить плотно сжатые губы и опасный блеск в глазах.
— Что ты здесь забыл, кузен?
Альден ответил шутливо:
— Я хочу помочь девушке в ее приготовлениях ко сну.
Ройсу не показалась эта шутка смешной.
— Твое стремление помогать ей не заслуживает похвалы. Рано или поздно тебе отплатят за эту помощь клинком в спину. Оставь-ка нас одних.
Он сказал это очень тихо, но Кристен услышала в его голосе затаенную угрозу. Она повернулась к Ройсу спиной, пока он закрывал дверь, и никак не могла справиться со своим дрожащим подбородком. Только один единственный раз она видела Ройса в таком состоянии, как сегодня: это было в день их первой встречи, когда он хладнокровно пообещал их всех убить. На этот раз она не очень боялась, так как была уверена, что он не сможет убить. То, что она испытывала, это был страх перед неизвестностью.
— И все же я вынужден задать себе вопрос: может быть, все, что ты говоришь и делаешь, ложь и лицемерие?
Кристен оторопела. Да поможет ей Бог! Что же ему ответить? Она абсолютно не могла взять в толк, что он, собственно, имеет в виду. Какое отношение имеет это сделанное на ходу замечание к тому, что она совершила?
— Наверное, у тебя есть все основания говорить так. Ты назовешь мне их, или я сама должна догадаться?
Пока она это говорила, он встал у нее за спиной, и поскольку она не слышала, как он приблизился к ней, то испуганно вздрогнула, когда его пальцы впились в плечо и повернули ее к себе. Когда она смотрела в его потемневшие глаза, лицо ее было непроницаемым. Сейчас с ней нельзя было играть в кошки-мышки.
— Скажи, наконец, в чем ты меня упрекаешь, чтобы я знала, что же все-таки происходит! — резко сказала она.
— Он тебе больше, чем друг, этот Торольф.
— Ты заявляешь это, потому что я задержалась с ним? — спросила она недоверчиво. — Да, я позволила себе задержаться, потому что никак не думала, что ты окажешься настолько глуп, чтобы попасться в его ловушку.
— Так кто же в конечном счете оказался там глупцом?
От удивления она широко раскрыла глаза.
— Так ты все рассчитал заранее? Ты знал, что он собирается сделать, и все же вошел в хижину? Ты действительно сошел с ума.
Он крепко сжал ее плечи и почти затряс ее.
— Нет, я не сошел с ума. Просто мое терпение лопнуло. Скажи честно, ты любишь его?
Он все еще держал ее за плечи своими сильными руками, и если она все же смогла освободиться от его хватки, то это свидетельствовало только о том, что и ее терпению пришел конец.
— Еще один вопрос, который совершенно не имеет ничего общего со случившимся. Конечно же, я люблю его. Я люблю его, как своего родного брата. А теперь скажи мне, наконец, что все это означает. Ты сам отправился в логово зверя. И хотя Торольф сказал, что они не убьют тебя, ты-то не мог этого знать. Тебе достаточно было вернуться в дом, и я бы пошла за тобой сама.
— А откуда мне было это знать?
Она обратила внимание на то, что он почти кричит, а это, согласно Альдену, было хорошим знаком. Она не поняла только, как ей это удалось.
Сама она понизила голос:
— Здоровый человеческий рассудок должен был тебе это подсказать. За пределами хижины вся власть принадлежит тебе. У тебя были сотни способов выманить меня оттуда. Я это прекрасно понимала. Да у меня вообще не было намерения оставаться там, — призналась она. — Если я и задержалась, то только потому, что у меня целую вечность не было возможности поговорить с ними.
— И прикасаться к ним — к нему, точнее говоря! У меня что, глаз нет? Ты почти лежала на нем.
— Это не так! — закричала она. Я сидела рядом, и он держал мою руку. Как ты можешь вкладывать в этот жест больше, чем он значит на самом деле! Я уже как-то говорила тебе, что воспитана так, чтобы не стесняться показывать окружающим свою симпатию. В моих глазах совершенно естественно прикоснуться к кому-то, кого я люблю.
— Тогда прикоснись ко мне, Кристен!
Эти слова словно громом поразили ее. В его глазах больше не было гнева, они горели страстью, и взгляд его воспламенил желание и в ней. Она и без того была уже возбуждена. А его взгляд направил ее чувства в другое русло, обострил их до предела, и единственное, чего ей страстно хотелось в эту минуту, так это броситься в его объятия.
И она чуть было не сделала это. Однако в последний момент напрягла всю свою волю. Если бы он выразил свое желание как-нибудь по-другому! Если бы он ничего не говорил о любви!
— Кристен!
— Нет! — решительно сказала она больше для себя, чем для него.
— Я тебя не люблю.
Она и сама понимала, что слишком уж настойчиво отрицает это. Поэтому неудивительно, что он не поверил ей и сам сделала шаг, который так хотела сделать она. Он с силой привлек ее к себе. И снова ее словно громом поразило, когда ее бедро прикоснулось к его бедру, а его грудь к ее груди; она почувствовала его губы, которые были бальзамом для охватившей ее лихорадки, и с блаженством упивалась страстью, идущей из самой глубины ее сердца.
— Я сдаюсь, Кристен. Прикоснись ко мне не потому, что ты меня любишь, а потому что ты нужна мне. Пожалуйста!
Она тоже проиграла эту битву, и когда она услышала его стон, больше похожий на предсмертный, ее сердце не выдержало — она больше не могла сопротивляться.
«Ну что же, мой дорогой сакс, я прикоснусь к тебе. Я дотронусь до самого твоего сердца». — Она произнесла эти слова про себя, но он мог прочесть их в ее глазах — ее собственное желание, ее страсть, ее любовь, и она поцеловала его в глаза, потому что ей не хотелось, чтобы он увидел это. Потом она снова отыскала его губы, и ее нетерпение почти лишило его рассудка.