Плохие девочки не плачут. Книга 3

Того, для кого ты мертва.

— Алекса больше нет, — резко произносит Валленберг.

Правда.

Тут только адвокат и Сильвия.

— Хорошо, — согласно киваю. — Как скажете.

Расслабляюсь.

На миг.

И взрываюсь.

Я электрический разряд.

Чистая энергия.

Меня не остановить.

Вырываюсь. Бросаюсь к выходу. Выбегаю на палубу. Озираюсь по сторонам. Как одержимая.

Это яхта.

Отсюда нельзя просто взять и уйти.

Он рядом.

Близко.

На расстоянии удара.

— Далеко собралась? — насмешливый голос.

Этот вопрос как нож входит под ребра.

— Алекс, — улыбаюсь.

Проклятье.

Буду улыбаться всегда.

Даже когда он убьет меня.

— Стоило подарить деду спиннер, — хмыкает. — Бриллиантовые запонки давно ему осточертели.

Выходит на свет.

Заставляет поверить.

На долю мгновения.

— Я все отдам, — заявляю поспешно. — Ты же понимаешь. Это его дурацкая игра. Новый способ поиздеваться.

— Нет, — тихо произносит фон Вейганд.

— Что — «нет»?

— Все, — уголки его губ чуть дергаются. — Все — «нет».

— Я…

— Ты ничего мне не отдашь, — обрывает холодно и спокойно, без чувств. — Я ничего у тебя не возьму. Это не игра. Это твоя надежда.

— Какая надежда? — выдыхаю сдавленно. — Что за глупости?

— Лучший его поступок, — улыбается. — За всю жизнь.

Глазам больно смотреть.

Господи. Боже мой.

Эта его улыбка.

Слабая.

Едва уловимая.

Дьявол.

Она раздирает мне сердце.

И душу рвет на части.

Неизбежность.

Гребаная.

— О чем ты? — почти не дышу. — Почему?

— Он защитил тебя, — произносит вкрадчиво. — От меня.

— Я не…

— Я не остановлюсь.

— И не надо.

Холод пробирает до костей.

Сковывает нутро.

До судорог.

Шаг вперед.

Я хочу разорвать порочный круг.

Пара резких движений. Опускаю платье до живота. Вытягиваю руки через ворот, обнажаю грудь.

Мое голое тело — моя единственная клятва.

— Смотри, — говорю я.

Запекшийся багрянец.

Расцветает.

Горит.

Пылает.

На бледной коже.

Это не просто рисунок.

Это клеймо.

Лаконичная надпись.

Meine.

Моя.

Прямо по сердцу.

По костям.

По жилам.

По венам.

Это печать.

Дьявола.

Моя.

Живая.

И мертвая.

Навсегда.

Не вырвать.

Не стереть.

Не изменить.

Это не просто внутри.

Это везде.

Незаживающий шрам.

Обряд на крови.

Это сильнее смерти.

Сильнее всего на свете.

— Meine (Моя), — глухо произносит фон Вейганд.

Подходит вплотную. Поднимает руку. Точно хочет дотронуться. Но вдруг застывает. Его ладонь замирает в воздухе над отпечатком его же ладони. Пальцы чуть дергаются и как будто даже дрожат, соскальзывают вниз. Обводят надпись. Не касаясь. Будто повторяют заклинание.

— Твоя, — тихо отвечаю я. — Только твоя.

Подаюсь вперед.

Хочу обнять.

Вернуть.

Хочу…

Но земля уходит из-под ног от холодного и хлесткого:

— Нет.

Он отдергивает руку.

Отворачивается.

Уходит.

— Алекс.

Я бросаюсь к нему.

В огонь.

Я обнимаю пламя.

Отчаянно.

Голыми руками.

— Хватит, — резко заявляет он.

Грубо отстраняет меня.

Отталкивает.

— Ну что мне сделать? — спрашиваю истерично. — Как мне вымолить прощение? Как исправить все?

— Приведи в порядок платье, — отрезает холодно. — И себя тоже.

— Пожалуйста, я…

— Ты свободна.

— Что? — выдаю чуть слышно.

Фон Вейганд сдавливает мое плечо. Так сильно и жестко, будто хочет обратить кость в порошок.

А я немею изнутри.

Я даже не кричу.

— Ты свободна, — повторяет ледяным тоном. — Бери этот шанс. Сделай так, чтобы я никогда тебя не нашел.

Глава 22.1

Tres metros sobre el cielo.

Три метра над уровнем неба.

Это любовь нормального человека.

А моя?

Тоже три метра.

Только под землю.

Сталь врезается в почву как в плоть. Пощады не ведает льдистый клинок. Вгрызается глубже, терзает и рвет. Сквозь морок густой проступает дорога. Под гроб.

Knock, knock.

Тук, тук.

Робкий.

Несмелый.

Звук.

Стук.

Я еще здесь.

Я пытаюсь.

Я хочу.

Достучаться.

До небес.

Knocking on Heaven’s Door.

Я на пороге.

Гребаная дверь.

Откройте.

В моих ушах рыдает дождь. Пульс содрогается от яростных раскатов грома. И что-то горячее стекает по щекам. Вязкое. Влажное. Что-то такое странное. Чуть солоноватое. Багряное. С четким привкусом металла. Застилает глаза. Забивается в горле. Комом. Острым. Огромным. Что-то ломает мне ребра.

Боже.

Боль.

Я не чувствую.

Или просто боли так много?

Я…

Вдруг это мерный шепот прибоя?

Гудит. Во взмокших висках. Бьется. Под озябшей кожей. Течет по венам цепенящей дрожью.

Я ступаю вперед.

Мокрый песок холодит босые ступни. Ветер сильнее. Прочь облака. Отсюда нет пути назад. На горизонте пылает кровавый закат.

Господи.

Сотри мои шрамы.

Сотри мои следы.

Притворись.

Что нас просто не было.

Что нас придумали.

Здесь царит тишина.

Здесь не место живым.

Тогда кто я?

В груди бьется дыхание.

Одно на двоих.

Дар.

Проклятие.

Ты.

Мой рай.

Ад для других.

За тонким прозрачным стеклом тонет в белом. Тот самый город. Которого нет. И никогда не было. Прогорклый чай остывает на устах. Там же тает снег. Недобрый знак.

Я вздрагиваю.

Будто.

Предугадав.

Жуткий.

Зловещий.

Звук.

Стук.

Knock-knock.

Тук-тук.

Чего ты боишься?

Девочка.

Моя.

Разве не этого ты хотела?

Так сильно.

Всегда.

Дай.

Я.

Тебя.

Обниму. Нежно. Прижму. Прямо к своему несуществующему сердцу. Сожму. До хруста костей. Обнажу. До мяса. Сорву с тебя абсолютно всю лишнюю одежду и устрою пир на свежей плоти твоей.

Встречай.

Самый страшный ночной кошмар.

Во плоти.

Я.

Тебя.

Обласкаю. До криков. До хрипоты. Когтями. Клыками.

Я.

Тебя.

Обглодаю.

И плевать на мольбы.

Я.

Тебя.

Дрожащую.

Бледную. Голую. Мокрую.

Беззащитную.

У стены. На полу. В холоде. В мороке. В камень вгоню. Выбью. И вобью. Изваляю по сырой земле. Исповедую так, что станет жарко в аду.

Я.

Тебя.

Отлюблю.

Вы… люблю.

Выебу.

Душу твою.

Чертову.

Мою.

Вырву. Вытрясу. Вытяну.

Из наивных глаз.

Невинных.

Let the devil in.

Впусти дьявола внутрь.

Я.

Твой.

Venom.

Яд.

Отрава.

По венам.

Я собираю багрянец.

Губами.

С твоих губ.

Ты так забавно вздрагиваешь.

Вскрикиваешь.

Трепещешь.

Живая. Свежая. Настоящая.

Ты как зверек.

Которого я загнал.

В капкан.

Девочка.

Моя.

Глупая.

Не бойся.

Это чужая кровь.

Пока что.

Я не причиню тебе боли.

Я хочу…

Поиграть.

Хоть раз.

Проиграть.

Сегодня.

Ты.

Моя.

Любимая.

На ночь.

Мир в клочья.

Я проведу тебя по грехам.

Я покажу тебе рай.

Где демоны вопят в огне.

Где нас не было.

И нет.

И никогда не будет.

***

— Деньги на ветер.

Резко захлопываю папку. И точно в подтверждение моих слов важные документы взмывают над столом, разлетаются в разные стороны.

Эффектно. Даже как-то драматично.

Фейерверк на сумму в пару миллионов евро.

— Зачем вы это делаете? Чего добиваетесь? Это такая изощренная форма садомазохизма или хитрый план недоступный моему заурядному сознанию? Хотите посмотреть как я развалю компанию за неделю? Камня на камне не оставлю от вашей империи?

Выдерживаю паузу, сглатываю.

— Вы же отлично понимаете, от обезьяны с гранатой больше толка чем от меня во главе ‘Berg International’. Даже нанятые вами учителя не верят в мой успех, не представляют, что я хоть когда-нибудь справлюсь с поставленной задачей. Куча важных слов, мудреные термины, схемы и стратегии. Да только эти лекции звучат как сплошное «бла-бла-бла». Белый шум. Не более. Я ничего не знаю. Не понимаю. Я абсолютно бесполезна.

Поднимаюсь, срываюсь с места, выразительно развожу руками. Как бы намекаю на полнейшую профессиональную несостоятельность.

— А что если, — запинаюсь. — Что если они правы? Я ничтожество. Пустое место. Я просто девчонка с улицы. Черт… да так и есть.

Вальтер Валленберг не реагирует. Никак. Никогда. Вообще. Выражение его лица остается неизменным. И не важно чем он занят. Завтракает, просматривает сводку новостей, пытает людей в подземельях. Кажется, если посреди кабинета вдруг приземлится метеорит, барон и бровью не поведет. Никакого напряжения. Тотальное спокойствие. Его не пронять. Не пробить.

— Докажи, что они ошибаются, — следует лаконичный ответ.

— Кому доказать? — горько усмехаюсь. — Им? Вам?

— Себе, — ледяной взгляд будто рентген, проникает внутрь, в самую суть, пронизывает до костей.

Отлично. Я могу доказать теорему Ферма. С таким же успехом. Ну, точнее скачать верное доказательство где-нибудь в Интернете. Жаль, там нет пособия по управлению чужими миллиардами.

— Ладно, — нервно киваю. — В чем подвох? Когда вы намерены остановить эксперимент? Играем до первой проигранной тысячи? До сотни тысяч? До миллиона? Хочу прикинуть лимит. Или вы готовы поставить на кон целое состояние? Стоп. А может все куда проще? Ни одно из моих решений не воплотится в жизнь, все вокруг притворятся, сделают вид, будто исполняют распоряжение, но в реальности…

— Все по-настоящему, — обрывает Валленберг.

— Вы, — облизываю пересохшие губы, опускаюсь обратно в кресло. — Вы просто псих.

— Я мыслю творчески, — заявляет невозмутимо. — Пора пустить свежую кровь.

Он широко улыбается, а у меня возникает чувство, будто его идеальные зубы смыкаются вокруг моей глотки.

— Пустить? — невольно переспрашиваю. — В каком смысле?

— По венам компании, разумеется, — точно и правда недоумевает. — В каком же еще?

Мотаю головой. Напрасно надеюсь развеять мираж. Картина не меняется, и это причиняет почти физическую боль.

Я в главном офисе. В кабинете фон Вейганда. В его кресле. В кресле руководителя. Барон Валленберг, которого я никак не могу перестать представлять в форме нациста, наделяет меня неограниченной властью над гигантской корпорацией.

Скажите, что это дурацкий розыгрыш. Пожалуйста.

— Я не… я не создана для этой роли, — заявляю прямо. — Я не умею заключать выгодные контракты и вкладывать деньги в прибыльный бизнес.

— Ну, так напиши другую роль, — парирует Валленберг. — Свою. Делай то, что умеешь. То, что можешь.

— Я лишняя на вашем празднике жизни, — вздыхаю устало. — Неужели не видите?

— Я знаю, как это, — произносит ровно. — Быть чужаком.

— Сомневаюсь, — хмыкаю.

— Я тоже ошибался.

— Вы издеваетесь.

— Я овладел этим искусством в совершенстве.

— Да вы мастер насмешек.

— Я проигрывал гораздо чаще, чем ты способна представить, — абсолютно серьезно заключает барон.

— Такие как вы не проигрывают, — роняю мрачно.

— Проигрывают, — в ледяных глазах вдруг загораются лукавые искры. — Просто никогда не останавливаются.

— И что вы…

Говорят, когда одна дверь закрывается, рядом открывается другая. Нужно только найти в себе смелость двигаться дальше. При любом раскладе.

Дерьмо собачье. Очередная бесполезная философская чушь.

Но дверь и правда открывается.

И обрывает нашу беседу.

И обрывает мое сердце.

Проклятье.

Я продолжаю надеяться, что сюда нагрянет фон Вейганд. Придет забрать случайно позабытые вещи. К примеру, вот эту сверкающую паутину в рамке, которая прежде практически раздробила мое запястье.

Тут полно его безделушек. Наверное.

Хотя кого пытаюсь обмануть? Ему не нужно это барахло. Ему не нужна я. Он не спешил. Ничего не забывал. Нет никаких случайностей.

Все кончено. Все — хорошее. А плохое только начинается.

Секретарь вкатывает в кабинет тележку. Потом еще одну. И еще одну. И еще. Пока я окончательно не сбиваюсь со счета.

— Это что? — спрашиваю, не в силах скрыть удивление.

Каждая тележка щедро наполнена документами.

— Домашнее задание? — выдвигаю очевидное предположение. — И до когда надо изучить материал?

— Можно вообще не изучать, — спокойно отвечает Валленберг.

Тележки выстраивают в два ряда.

— И все же? — мне не удается отделаться от дурного предчувствия.

— Некоторые решили нас покинуть, — заявляет холодно. — Справа — заявления на увольнение от сотрудников. Слева — письма от клиентов, которые прерывают контракт.

Вроде бы закономерно. Часть рабочего процесса. Кто-то всегда увольняется. Кто-то прерывает контракт. Ничего особенного.

Но меня терзают смутные сомнения.

— За какой период? — спрашиваю вкрадчиво. — За год?

— За день, — раздается ровный ответ.

— И это… это нормальное количество? — судорожно сглатываю.

— Когда уходит сильный лидер, многие уходят за ним, — на его устах играет выразительная ухмылка. — Я предвидел подобный поворот. Но масштабом даже я впечатлен.

— Думаете, он позвал их? — закусываю губу. — Переманил? Предложил более выгодные условия?

— Он заслужил их преданность.

— И как мне быть?

— Решай, — пожимает плечами. — Теперь это твоя компания.

— А вы? — задыхаюсь. — Совсем ничего не скажете?

Валленберг поднимается и направляется к выходу. Просто поднимается и направляется к выходу. Явно не собирается давать подсказку.

— Эй, — выпаливаю не слишком вежливо, подскакиваю, бросаюсь за ним, чуть не перескакиваю через стол. — Постойте.

Хочу схватить за грудки, встряхнуть, основательно потрясти. Хочу устроить допрос с пристрастием. Однако точно к месту примерзаю под ледяным взглядом.

— Вы должны помочь, — выдавливаю с трудом. — Вы должны хотя бы намекнуть.

Он насмешливо выгибает бровь.

Должен? Ха. Серьезно?

Он прав.

Я получила достаточно.

Пора бы уже самой разобраться.

— Пожалуйста, — звучит жалко.

— Ты никогда не станешь таким лидером как Алекс, — сообщает ровно, без издевки, просто констатирует факт. — Не стоит даже пытаться. У тебя другой склад ума. Абсолютно другой характер. Нет железной хватки.

— Тогда как…

— Будь собой.

— Что? — выдаю пораженно. — Вы реально считаете, мне стоит заказать пиццу с двойным сыром и заново просмотреть все сто десять сезонов «Супернатуралов»? Конечно, я давно мечтала обвесить комнату гирляндами, рождественской мишурой и кайфонуть от самого гетеросексуального сериала на земле. Но в свете последних событий это не кажется такой уж хорошей идеей.

— Понятия не имею о чем ты, — сухо произносит Валленберг.

— Значит, с вами не все потеряно, — заключаю нарочито радостно. — А вот мои дела плохи. Поэтому я сейчас упаду на колени, вцеплюсь вам в штанину и не отпущу, пока не дадите дельный совет. Я буду собой. Я совершенно неадекватна.

— Однажды ты останешься одна. Без слуг. Без учителей. Без помощников. Тебе придется принимать важные решения самостоятельно.

— Однажды, но не сейчас, — цепляюсь за соломинку. — Сейчас я не готова.

— Ты никогда не будешь готова, — вдруг улыбается. — Если не попытаешься.

— А если станет только хуже? — мои широко распахнутые глаза полосует боль. — Если я полностью облажаюсь? Я совсем не разбираюсь в коварных планах.

— Иногда нужны простые решения.

Барон разворачивается и толкает дверь.

— Это конец, — выдыхаю сдавленно. — Стоило мне появиться здесь, как сотрудники и клиенты разбегаются от нас в разные стороны. В первый же день. А дальше что? Я случайно начну Третью мировую? Запущу Апокалипсис? Заблокирую ютуб?

Вальтер Валленберг замирает на пороге.

— Ты на верном пути, — бросает, не оборачиваясь.

— Точно, — истерически посмеиваюсь. — На пути к сердечному приступу. Нет. Вы шутите? Или просто смерти моей добиваетесь? Ну, ладно. А корпорация чем провинилась? Я же ничего не делаю. Я…

— Удачи.

Дверь закрывается.

***

Я приказываю собрать всех, кто написал заявление на увольнение, в одном зале. Начинаю с Германии, с главного офиса и с филиалов компании в Мюнхене. Время покажет, стоит ли двигаться дальше.

Моя идея выглядит абсолютно идиотской. Зато она моя.

Я спрашиваю своих учителей. Я пробую найти ответ в умных книгах. Я сдаюсь и гуглю, изучаю информацию на форумах. У меня нет времени сомневаться. Нет возможности долго разрабатывать хитрый план. Надо действовать. Сейчас.

Почему так холодно?

Внутри. Вокруг. Везде.

Почему так скребет в горле?

Ломит. Давит. Саднит.

Откуда эта тяжесть в груди?

Разум простужен.

Встревожен.

Я за чертой безумия.

Я в отчаянии.

Обесточена.

Я выведена из строя.

Почти.

И все же.

Я это я.

Прости.

Надеваю футболку, джинсы, кроссовки. Не крашусь. Привожу растрепавшиеся волосы в порядок. Бросаю взгляд в зеркало и улыбаюсь. Могло быть хуже. Наверное. Не знаю.

Я не чувствую ног.

Совсем.

Но я поднимаюсь на эшафот.

Весьма успешно.

Точнее я просто открываю дверь и прохожу в огромную комнату, останавливаюсь на самом видном месте.

Черт.

Столько людей.

Казалось их меньше. Они занимали половину одной тележки. Когда выступали в роли заявлений на увольнение. Было легче. Гораздо легче.

Проклятье.

Я как насекомое на шикарном свадебном торте.

Выделяюсь.

Явно.

И не слишком выгодно.

Под прицелом неодобрительных взглядов, теряю дар речи. Открываю папку, лихорадочно терзаю страницы. Пытаюсь прочесть заранее приготовленный текст, однако не различаю ни единой строчки.

Я уже говорила, что у меня панический страх перед публичными выступлениями?

Будь собой.

Сказал Вальтер Валленберг.

Иногда нужны простые решения.

Сказал Вальтер Валленберг.

Я захлопываю папку.

Я смотрю в пустоту.

Я ныряю в бездну.

Прямо по курсу.

Вальтер Валленберг может попрощаться со своей компанией.

— Well, my German is awful. My business skills are even worse. And one should be crazy to work under my supervision (Ну, мой немецкий язык ужасен. А мои бизнес-навыки даже хуже. И человек должен быть сумасшедшим, чтобы работать под моим руководством).

Отличное начало.

Согласитесь.

— You don’t have to stay here. Feel free to leave right now. I am not going to make you work the days you should work under the law (Вам не нужно оставаться здесь. Вы можете свободно уйти прямо сейчас. Я не заставлю вас отрабатывать дни положенные по закону).

Голос дрожит. Слезятся глаза.

Это аллергия.

Да.

— I have no idea how to run ‘Berg International’. I have no experience. I have no education. I am just an ordinary girl who got the position she’s never expected. But this company has nothing to do with me. It is all about you (Я без понятия как управлять ‘Berg International’. У меня нет опыта. Нет образования. Я обычная девчонка, получившая должность, которой никогда не ожидала. Но эта компания не имеет ко мне никакого отношения. Все дело в вас).

Отбрасываю папку.

Я прирожденный оратор.

Никто не сомневается.

— You invest your knowledge, your energy and your effort into ‘Berg International’. Day by day. You build this company. You create the future. You are the real strength. You are the power (Вы вкладываете свои знания, свою энергию и старания в ‘Berg International’. День за днем. Вы строите эту компанию. Вы создаете будущее. Вы настоящая сила. Вы и есть власть).

Вдыхаю.

И выдыхаю.

Не ощущаю почвы под ногами.

Не ощущаю ничего.

Я под прицелом.

На краю.

Нет.

За краем.

Я застываю.

— I am nobody. For now. But you can give me a chance to prove that I am able to become a part of your team (Я никто. На данный момент. Но вы можете дать мне шанс доказать, что я способна стать частью вашей команды).

Всем спасибо.

Обойдемся без оваций.

Я удаляюсь.

Все свободны.

Вольно.

Я мастер.

Дурацких импровизаций.

Вот и все.

Вот и осталось.

Лишь снять усталость.

И этот вечер мне душу лечит.

Зеленоглазое такси.

Во-о-у-о.

Во-о. У. О.

Будь собой.

А как?

Я забыла.

Даже если знала.

Кто я. Где я. Главное — зачем я?

В этом мире. На этой планете.

Тут нет места для меня.

Тут слишком пусто.

Тут тесно.

Пресно.

Надломлено.

Надтреснуто.

Я зову тебя.

Давай уже честно.

Этот вечер душу не лечит.

Ничто не лечит.

Во-о. У. О.

Я возвращаюсь в кабинет, усаживаюсь в кресло, играю с огнем. Хотя нет. Пока я играю просто с паутиной. С той самой серебристо-стальной штукой, которая пыталась дробить мою руку. Предлагаю ей в жертву карандаш. Нож для резки бумаги. Бросаю в нее скрепки. Проталкиваю между искристыми нитями дырокол. Беру ножницы, подаюсь вперед, стучу по цепям. Дразню как могу.

Ноль эффекта. Никакой реакции.

Упрямая сука. Гребаная судьба.

Жаждешь живой плоти?

Я мазохистка.

Только не сегодня.

Звук открываемой двери.

Тяжелая поступь. Безошибочно узнаваемые шаги. Мне не нужно оборачиваться, чтобы понять — он рядом.

— Насколько все плохо? — спрашиваю сдавленно.

— Все очень плохо, — отвечает Вальтер Валленберг.

— Да? — резко оборачиваюсь, смотрю прямо на него.

— Нет, — усмехается. — Смотря как трактовать ситуацию. Предавший раз, непременно снова предаст.

— Вы о чем? — хмурюсь. — Кто остался?

— Никто, — произносит мрачно, и мое сердце успевает пропустить добрую дюжину ударов, пока он не заключает: — Никто не ушел.

— Издеваетесь, — бормочу чуть слышно.

— Никто из них не увольняется, — продолжает ровно. — В ближайшее время.

— Неужели они поверили? — не удается скрыть удивления.

— Ты нашла подход.

— Я сама не верю… я…

— Лучше придумай, что делать с клиентами, — хмыкает. — Сотрудников у нас всегда хватает, а вот работать скоро будет не с кем.

Оставляю паутину в покое. Открываю свой лэптоп, запускаю поисковик. Сбоку на экране всплывает дебильная реклама.

«Никто не верил, что Максим Галкин мог так поступить. Бедная Алла Борисовна…»

Интригующий заголовок. Ничего не скажешь.

«Звезда телепроекта «Дом 2» навредила собственному ребенку ради красоты…»

Боже мой.

Это до сих пор снимают? Смотрят? Серьезно?!

По ходу я родилась не в том столетии.

«После просмотра этого видео все кончают жизнь самоубийством. Специально для вас полная версия. Без цензуры. Только на нашем сайте…»

Круто. Надеюсь, это реально работает.

Естественный отбор в действии.

— Вообще, у меня уже возникла одна идея, — говорю медленно. — Желтая пресса. Есть всякие журналы про знаменитостей. Сплетни, слухи, скандалы. А существует ли нечто подобное в мире бизнеса? Не про звезд, а про компании?

— Я не встречал.

— Тогда придется создать.

— Это не слишком законно, — криво усмехается.

Мои глаза округляются.

Невольно.

— Вы Вальтер Валленберг, — заявляю ровно. — Для вас все законно.

— Такая затея навредит репутации, — чеканит в ответ. — И обеспечит исками за клевету на долгие годы вперед.

— Пожалуй, — замечаю уклончиво. — Но если никому неизвестен хозяин газеты, то и в суд подать не на кого.

— Это Германия, — выразительно произносит он.

— Выходит, здесь нельзя организовать подпольное издательство? — интересуюсь нарочито невинным тоном. — Без имен. Без адреса. Распространять выпуски тайно. Разбрасывать по улице. Как обличающие памфлеты в Средние века.

— Нельзя, — хриплый голос обдает холодом, однако в голубых глазах задорно отплясывают черти.

— Нельзя, — соглашаюсь и тут же прибавляю: — Но возможно?

— Зависит от твоей цели.

— Моя цель заключается в том, чтобы показать настоящий девиз ‘Berg International’. Мы ценим каждого. И каждого награждаем по делам его. Тот, кто с нами и за нас, получит все блага мира. А вот остальным мы выдерем хребет. Через глотку.

Барон мрачнеет.

— Я перегнула? — спрашиваю поспешно. — Можем обсудить девиз. Придумать версию полегче. Предлагайте варианты.

— Ты получишь газету, — вдруг ухмыляется. — Готовь темы для статей.

***

Шок.

Это первое, что ощущают люди, получив пилотный выпуск газеты. Яркие картинки. Буквально таки кислотные. Сочные заголовки. Далеко за чертой привычной цензуры. Взгляд цепляется за строки. Помимо воли.

Это идеально отражает концепцию.

И название.

Хлестко. Емко.

Без лишних спецэффектов.

Schock.

Скромно и со вкусом. Разве нет?

А внутри притаилась самая настоящая бомба.

Практически как я. В нарочито сдержанном деловом костюме. И моя темная сторона. В откровенно бл*дском нижнем белье. Гремучее сочетание.

Ох, черт.

До сих пор не верю.

Плод больного воображения пошел в печать.

Я автор.

Отныне и во веки веков.

Теперь официально.

Бред запечатлен.

Я листаю страницы. Пальцы трепещут. Вроде бы чушь. Мелочь. А приятно до дрожи под ложечкой.

'Solaris' подставил зад 'Giftwagen'. Сколько стоит отсос от 'Gold Post Group'? Лучшие шлюхи в совете директоров 'Welt Lab'.

Просто разминка. Содержание статей не имеет никакого отношения к сексу. Там совсем другая грязь. Тайные сделки. Скандалы, интриги, расследования. Кто. Кого. Куда. Как часто. Как именно. Какова цена вопроса.

Все переплетено.

Так хитро. Так чудно.

Где правда? Где ложь?

Не разобрать.

Нить не распутать.

«Кого Вальтер Валленберг поимел на этой неделе?»

Даже не на первой полосе. Почти в конце. Но ради этой новости все и затевалось. Якобы слив. Якобы важная информация.

Моя главная гордость.

Список новых клиентов ‘Berg International’. Фальшивый. Насквозь. И список настоящих.

Что представлены, как лузеры, от которых ловко избавились. Мы сбрасываем балласт. И заключаем контракты с конкурентами бывших клиентов. На гораздо более выгодных условиях.

Выкусите, крысы.

Хотели сбежать с идущего ко дну корабля?

Мы вас сами вышвырнем.

На глубину.

Не благодарите.

Газета смахивает на шутку. На розыгрыш. Благодаря рисованным цветным картинкам в стиле комиксов. Но лишь стоит начать прочтение, становится не до смеха. Прошибает холодный пот.

Барон все же мне помог. Поделился ценными данными. Вдохновил. Некоторые статьи созданы в соавторстве. Чего греха таить. Мы сработались. Спелись.

Даже не знаю — хорошо это или плохо? Достичь столь тесного и плодотворного контакта с нацистом, садистом и убийцей. Обратиться в его наследницу. Во всех смыслах. Ничем не гнушаться, не брезговать. Ступить на путь низменности. Наслаждаться.

Моя душа будет гореть в аду.

Уже горит.

Аминь.

— Это отлично, — говорит Валленберг.

— Есть результат? — спрашиваю робко. — Еще и день не прошел.

— Нам нужна сеть по всему миру.

— Какая сеть? — искренне теряюсь.

— Твоих газет.

— Вы серьезно? — посмеиваюсь.

— Наши телефоны разрываются от звонков.

— И… и что?

— Кто-то жалуется. Кто-то угрожает. Каждый действует в меру своего умственного развития. Одни требуют. Другие предлагают. На данном этапе наметился ряд очень выгодных контрактов.

— Неужели они повелись? — выдаю пораженно. — Реально купились на сплетни из абсолютно непроверенного источника?

Он улыбается.

Широко.

По-мальчишески.

Совсем как фон Вейганд.

И что-то колкое входит прямо между ребрами.

Девочка.

Когда же ты поймешь?

Где правда. А где ложь.

Не важно. Вот вообще. Совсем.

Главное — запал подожжен.

Сорвана чека.

Вперед.

Наплевать.

Потом хоть потоп.

— Об этом говорят, — холодно произносит барон. — И сейчас этого более чем достаточно.

— А дальше? — сглатываю. — Придется отвечать, давать комментарии по ситуации.

— Мы не комментируем сплетни.

— Я…

— Ты держишь удар.

Звучит как комплимент.

Проклятье.

Это и есть комплимент.

От Вальтера Валленберга.

Когда он завещал мне все свое состояние, я ощущала меньше ответственности, чем в данный момент.

— Люди будут обсуждать происходящее, — продолжает барон. — Каждый слух. Пусть даже самый безумный. Гадать, что там истина, а что ложь. И пока они болтают, ты соберешь урожай.

— Неплохая идея.

— Твоя, — на его губах расцветает ухмылка Люцифера.

Гад читает мысли.

До того как я успеваю их подумать.

Сигнал тревоги вспыхивает красным.

— Тщеславие — ваш любимый грех, верно? — хмыкаю нервно. — Все подозрительно гладко. И сотрудники на месте, и клиенты вдруг возвращаются. Плюс улетный бонус. Заключаем новые контракты.

В голубых глазах загорается неподдельное удивление.

Знак хуже некуда.

— Я бы могла решить, будто вы подбросили мне все идеи, — заявляю медленно. — Только это невозможно. Даже вам не удастся пробраться в мою голову.

Барон смеется.

— Что такого забавного? — спрашиваю резко.

— Ты, — вдруг подходит вплотную. — Настоящая.

— Как и всегда, — пожимаю плечами. — Роль не меняется.

— Я видел только твою тень, — склоняется надо мной, накрывает темнотой. — Там. В моем замке. И на яхте. Когда появляется Алекс, ты встаешь на колени.

— Неправда, — бросаю гневно. — Вы не понимаете.

— Ты его сука, — заключает ледяным тоном. — Сможешь ли стать его королевой?

— Вы омерзительны, — выдаю ядовито. — И не скажешь, что барон. Благородный род. Чистая кровь. Явно не про вас. Природа дала сбой.

— Еще какой, — криво усмехается. — Но что это меняет для тебя?

Ничего.

Абсолютно.

— Будь собой, — продолжает холодно. — Найди опору.

— Я… — очередная безуспешная попытка выдавить из себя разумную фразу.

— Ты ждешь одобрения. Надеешься, Алекс будет горд тобой. Восхитится твоими первыми победами и поймет, как сильно ошибся.

— Нет, я совсем не…

— Глупая девочка, — замечает снисходительно, качает головой. — То, что для тебя выглядит огромным достижением, для него всего лишь плевок.

— Но…

Валленберг повелевает замолчать. Единственным жестом.

Подчиняюсь.

Разве есть выбор?

— Следуй моим указаниям, — чеканит барон. — И ты поставишь на колени его.

Бог.

Дьявол.

Кто?

Я закрываю глаза.

Это слишком невероятно, чтобы быть правдой.

Когда я решаюсь разлепить веки, Валленберга уже нет рядом. Комната пуста. Прямо как моя собственная голова. И если бы не смятый выпуск ‘Schock’ в моих трепещущих руках, я бы приняла происшедшее за плод больного воображения. Но факт есть факт.

Прохожу вперед, опускаюсь в кресло руководителя. Бросаю взор на чуть подрагивающие нити стальной паутины. И ощущаю те же нити. Вокруг горла. Плотно.

Кто-нибудь. Умоляю. Снимите с меня корону.

Глава 22.2

Я бреду по городу.

За мной бредут мои телохранители.

Во мне сорок градусов.

Минус.

Минимум.

Думаю о смене стиля. Ненавижу деловые костюмы. А надо бы любить. Юбки-карандаши. Строгие брюки. Милые дамские пиджаки. Кокетливые жакеты.

Но мне это не идет.

Меня это прет.

Джинсы — вот мое все. Черные. Протертые. И футболка. Опять же черная. И плащ. Черный. Ну, вы поняли. Банально. И что?

Замечаю свое отражение в витрине.

Останавливаюсь.

Улыбаюсь.

Отлично.

Толкаю дверь, вхожу внутрь, усаживаюсь в ближайшее свободное кресло и пафосно бросаю:

— Paint it black (Покрасьте в черный).

Надеюсь, это и правда парикмахерская.

Не хотелось бы облажаться.

Попортить момент.

— Are you sure (Вы уверены)? — осторожно интересуется мастер.

Конечно, нет.

Я даже собственный завтрак выбираю с огромным трудом. Чего уже говорить о цвете волос. Особенно после столь долгого срока мелирования. Больше десяти лет. Спорим, быстрее за убийство отсидеть?

— Ну, ладно, уговорили, — тяжело выдыхаю. — Let us go back to natural (Давайте вернемся к натуральному).

Мастер согласно кивает.

Пара часов и… я понятия не имею, кого вижу перед собой.

— You look so young and fresh (Выглядите так молодо и свежо), — радостно заявляет мой новоиспеченный стилист.

— Хм, — кривлюсь я, разглядывая себя со всех доступных ракурсов.

Молодо и свежо.

Ну, спасибо.

Особенно приятно услышать такую похвалу в двадцать с хвостиком лет. Выходит, прежде я смотрелась аки бабуля. Еще и сомнительной свежести.

Супер.

Благодарю.

Делаю пару селфи. Скидываю маме.

Смотри, фон Вейганд. Я общаюсь с родителями. И даже не спрашиваю твоего разрешения. Подвергаю их опасности. Приманиваю чокнутого лорда Мортона.

Я умница. Нет. Я просто чертов гений.

Троекратное ура.

Требую оваций.

«Что с тобой?» — моментально реагирует мама.

«Меняю стиль» — набиваю четкий ответ.

«Это парик?» — даже сквозь километры в ее смс звучит отчаянная надежда.

«Это я» — сжигаю мосты.

Молчание.

Затягивается.

Как петля вокруг шеи.

«Тебе не нравится?» — отправляю вдогонку.

«Плохо?»

«Что не так?»

«Ааааа».

«Скажи».

Мама действует весьма дипломатично:

«Это навсегда?»

Вот не надо удивляться, что меня привлекают садисты.

Никакой поддержки от семьи.

Никакого понимания.

Никакой чуткости.

Рубят на корню все попытки самовыражения.

«В смысле я навсегда останусь такой же красивой и сексуальной, как и сейчас в свои лучшие годы?» — уточняю вкрадчиво.

«Зачем ты выкрасила волосы в черный?!»

Вздрагиваю.

Вот не надо кричать.

Отключаю мобильный телефон и протягиваю охране.

— Destroy it (Уничтожьте), — отдаю короткий приказ.

Надо соблюдать технику безопасности. Так нас никогда не вычислят.

И вообще. Нечего критиковать мою прическу. Я просто хочу быть собой. Без каких-либо красителей. Единственной и неповторимой.

Трепещите, смертные. Звезда грядет.

***

В моем кармане есть пачка сигарет. Ментоловых. Значит, все не так уж плохо на сегодняшний день. Все просто отлично. Честно.

Я прикидываю, где в этом здании можно легально перекурить. Должна быть отдельная комната. Или рискнуть?

Я обожаю ходить по лезвию ножа. Небезопасно извлекаю флешки, слушаю Мэрилина Мэнсона, пью Coca-Cola Zero. Я гребаный рецидивист. Почему бы не закурить прямо посреди коридора?

Возможно, сработает противопожарная система. Отовсюду польется вода. Тем лучше, давно мечтала охладиться.

Я та еще оторва.

Верно?

Наверное.

Я продвигаюсь вперед. Мимо кабинетов. Мимо людей. В главный зал. На экономический форум. На важное собрание, где собираются самые крутые шишки. Я иду, особо не глядя по сторонам. Будто наощупь. Шаг за шагом. Дальше. По отработанной схеме.

Я должна выступить, представить нашу компанию. Текст прописан, приготовлен заранее, вычитан, вызубрен. Папка крепко зажата в скрюченных пальцах.

Но перекур не помешает.

Острая потребность.

Вдохнуть и выдохнуть.

Ментол.

По венам.

Раз иначе травиться не получается, остается только такой вариант.

И вдруг.

Кровь бьет в лицо. Как картечь. Сердце дает перебой. Кислород не течет. Дыхание сбито. В момент. Стынут жилы мои. Изморозь внутри точно кандалы.

Колени подгибаются.

Слабеют.

Я слабею.

Немею.

Цепенею.

Мое тело отзывается быстрее чем мозг.

Такое чувство.

Будто раскаленная пуля прошивает висок.

Насквозь.

Я замираю.

Замерзаю.

Я вижу фон Вейганда.

Здесь.

Так близко.

Рядом.

На расстоянии выстрела.

На расстоянии вытянутой руки.

Пара шагов.

Еще пара.

Если бы я могла их пройти.

Преодолеть.

Покорить.

Проползти.

Вынести.

Темный костюм сидит на нем идеально, подчеркивает мускулистую фигуру хищника и осанку прирожденного правителя. Гладко выбритый череп. Коротко подстриженная борода как у испанского пирата. Кривая ухмылка. Горящие глаза.

Такой родной.

И такой чужой.

Я узнаю его.

Каждую черту.

И не узнаю.

Одновременно.

Столько людей вокруг него.

Столько женщин.

Глазам больно.

Я сжимаю папку крепче. Пальцы нервно трепещут. Закусываю щеку изнутри. Во рту солоно. Аж до тошноты.

Я глотаю.

Покорно.

Что еще остается?

Толпа чуть расходится, но легче не становится. Высокая и стройная дама льнет к моему романтичному шефу-монтажнику. А он вроде не против. Тяжелая ладонь опускается на узкую спину. Опасно низко, в районе поясницы.

Забавно.

Как я дышу.

Когда обломки ребер разрывают легкие.

Дама оборачивается кого-то поприветствовать. Даже по ее профилю понятно, что она красавица. Классические черты. Мягкие, правильные. Улыбка голливудской актрисы. Прямо сейчас отправляй в рекламу. Снимай с первого кадра.

Сумка Hermes. Мне такую страшно брать в руки. Туфли Louboutin. Я в них сумею только убиться. Юбка-карандаш сидит на ней как влитая. И жакет выглядит идеально. И вообще эта стерва — самая настоящая фотомодель. Сошла с подиума. Или с экрана ТВ.

А еще она блондинка.

Натуральная.

Ладно.

К черту детали.

Мой романтичный шеф-монтажник.

Больше не мой.

И никогда.

Не.

Был.

Им.

Никогда не был моим.

Хруст позвонков.

Нутро сковывает льдом.

Господи.

То, как смотрит она.

На него.

То, как смотрит он.

На нее.

Будто вокруг.

Никого.

Нет.

Я отстраняю охранника. Жестко. Вырываю руку из его руки. Бросаюсь назад. Прочь отсюда. Куда угодно. Подальше.

Я толкаю первую попавшуюся дверь.

Пусто.

Бросаю папку на стол. Шарю по карманам. Сигареты. Зажигалка. Мысли растекаются, разбегаются.

Я льну губами к фильтру.

Жадно.

Я гребаный наркоман.

Я ничтожество.

Я безнадежна.

Пусть сработает сигнал о пожаре.

Пусть польется вода.

Наплевать.

Валленберг прав. Как всегда. Стоит лишь фон Вейганду возникнуть на горизонте, я падаю ниц, ползаю у него в ногах. Дрожащая. Жалкая.

Я его животное.

Без всякой дрессировки.

Лорд Мортон ломал Диану долго и методично. Перекраивал психику, проводил жуткие эксперименты. Издевался, истязал, проводил по кругам ада.

А я сама себя сломала.

Предала.

Дура.

Просто идиотка.

И как я собираюсь выступать сегодня?

Сколько надо выкурить.

Выпить.

Стоп.

Я реально собираюсь выступать?

При нем?

Да.

Иначе нельзя.

Второго шанса не будет.

Интересно, сколько раз он трахал эту свою дамочку? Наматывал ее блондинистые волосы на кулак, тянул вниз, вынуждая встать на колени и…

Меня затапливает ярость.

Хорошая такая ярость.

Чистая.

Дикая.

Неистовая.

А она царапала его спину ногтями? Стонала. Извивалась. Вопила, срывала голос. Умоляла не останавливаться.

Я могу представить эти сцены очень ярко.

Красочно.

До мелочей.

Мельчайших.

Спонсор — мое живое воображение.

Я тушу сигарету о стол. Отбрасываю окурок подальше. Аромат ментола витает повсюду, наполняет воздух.

Я устала.

Быть слабой.

Устала.

Уступать.

Отступать назад.

Сдаваться.

Пробивать дно.

Я устала.

Бояться.

Я вызубрила долбаную речь. Да так, что слова от зубов отскакивают. Я проштудировала тонну материала на случай дополнительных вопросов.

Я должна выйти и надрать всем задницу.

Ну, или хотя бы не облажаться.

Ну, не сильно облажаться.

Будь я проклята.

Если сдамся.

Я держу удар.

Поворачиваюсь, чтобы выйти, и сталкиваюсь лицом к лицу с зеркалом.

Что за…

Я.

Невзрачная девочка в джинсах и футболке. В кроссовках. Потемневшие волосы собраны в пучок на макушке. Хаотично. Небрежно.

Пожалуй, я произвожу впечатление чокнутой.

Но подаю надежды.

Во всяком случае — хочется верить.

Смотрю на часы. Время есть. Звоню охране, отдаю распоряжения. Меряю комнату шагами в ожидании исполнения. Перечитываю текст выступления.

Десять минут.

Пятнадцать.

Опять критически оцениваю собственное отражение. Ни одна приличная женщина не появится перед бывшим в таком ужасном виде. А неприличная — тем более.

Двадцать минут.

Двадцать пять.

Ничего.

Без меня не начнут.

Охранник врывается в комнату. Оставляет требуемые вещи. Убирается восвояси.

Тридцать минут.

Я на высоте.

Точнее — на высоченных каблуках.

И первый же шаг пробирает до слез.

Так трогательно.

Эти черные туфли созданы убивать.

Кажется, мне придется избавиться от нескольких пальцев. Если прислушаться, можно услышать, как молят о пощаде мои ноги.

Что с того?

Пофиг.

Стальные шпильки с шипами выглядят эффектно. Высота крышесносная. А когда ступни онемеют, я перестану ощущать боль.

Все идет по плану.

По моему еб*нутому плану.

Кроваво-красное платье обтягивает тело как перчатка. Четко по контурам. Ажурное, кружевное. Скромное декольте. Длина чуть выше колена.

Я нашла свой неповторимый авторский стиль.

Поздравьте.

Не зажимайте аплодисменты.

Я шлюха-девственница.

Набрасываю черный пиджак. Захватываю папку.

Покидаю укрытие, отправляюсь на сцену, придерживаюсь намеченного курса. Не смотрю по сторонам, не оборачиваюсь. Строго вперед.

И плевать на сбившийся пульс.

Плевать на все вокруг.

Я гребаный робот.

Я машина.

Автомат.

Мне не больно.

Только не сегодня.

Не здесь.

Не сейчас.

Я из железа.

Я не чувствую ничего.

Мне нельзя.

Дожидаюсь своей очереди, выхожу в центр, выдаю заготовленный текст четко и с выражением. Отвечаю на вопросы. Даже умудряюсь пошутить.

Я не смотрю туда, где восседает фон Вейганд.

Я исключаю эту функцию из доступных опций.

Я удаляю этот пункт из своей программы.

Палач не выдает ни единой реплики.

К счастью.

Я улыбаюсь. Неестественно. Широко. Улыбка Джокера и то приятнее во сто крат. Надеюсь, никто не заметит слез, которые стоят в моих глазах.

Гребаные туфли.

Спасибо.

Я забываю обо всех проблемах.

Только бы снять этот п*здец.

Возвращаюсь туда, где переодевалась. Сбрасываю пиджак на пол. Тянусь к джинсам. Выхватываю пачку сигарет, зажигалку. Закуриваю.

Пожарная система не спешит срабатывать.

Полный штиль.

Вот и чудненько.

Пытаюсь снять обувь. И тут же сгибаюсь пополам. Ибо ступни моментально сводит тягучая судорога. Взвываю. Кусаю губы до крови.

Похоже, придется срезать эти туфли хирургическим путем.

Щелчок.

Не в голове.

Щелчок замка.

Я застываю как есть. В интересной позе. Склонившись. Раком. Сигарета зажата в зубах. Дым устремляется ввысь. Ментол будоражит.

Я смотрю как открывается и закрывается дверь.

Тупо.

Не мигая.

Я заворожена.

Эти высокие черные сапоги.

Я бы хотела ошибиться.

Я бы…

— Какое экзотическое приветствие, — насмешливо заключает фон Вейганд. — Или ты и правда так сильно по мне скучала?

Резко выпрямляюсь.

Теряю равновесие.

Падаю.

В кресло.

Забрасываю ногу на ногу. Отдергиваю платье. Ниже. Еще. По чистой случайности углубляю декольте.

— А теперь даже интереснее, — выразительно выгибает бровь.

Отдергиваю ладони от бедер. Цепляюсь за подлокотники, будто ищу дополнительную опору. Облизываю губы.

Мой Бог.

Мой Дьявол.

Мой…

Александр фон Вейганд.

Из плоти и крови.

Настоящий.

Живой.

От хриплого голоса ток пробегает по телу.

Разряд за разрядом.

Неужели это происходит на самом деле?

— Знаешь, у меня есть приветствие получше, — говорю медленно. — Где твоя роскошная блондинка? Потерял по дороге?

— Оттрахал ее, — отвечает ровно. — В твоих мыслях.

— Ха, — посмеиваюсь. — Думаешь, меня это волнует?

Усмехается.

Не думает.

Знает.

— Твоя речь произвела на людей сильное впечатление, — произносит фон Вейганд.

И приближается.

Неспешно.

Угрожающе.

Окутывает мороком.

Показывает, кто хозяин.

— Бл*дский наряд — это удачный ход. Никто тебя не слушал. Скорее уж представляли в какой бы позе отодрали, — продолжает издевательски.

Я затягиваюсь.

Глубоко.

Глубже.

Не дотрагиваюсь до сигареты дрожащими пальцами.

Не выпускаю фильтр из плотно сомкнутых губ.

— Хотя нет. Это не ход, — полные губы кривятся в ухмылке. — Это попытка привлечь мое внимание.

Я выдыхаю дым.

Рвано.

Судорожно.

— Хочешь на член? — хмыкает. — Попроси.

Вдох. Выдох.

Ментол заполняет пространство вокруг.

Вдох. Выдох.

Дым безжалостно жжет легкие.

Вдох. Выдох.

Ты.

Мой.

Гребаный.

Никотин.

— Открой рот, — выдает холодно. — Я подумаю, что туда спустить.

Фильтр накаляется.

До предела. И дальше. Сильнее.

Обжигает губы адовым пламенем.

Едкий дым душит.

Вынуждает содрогнуться.

Встрепенуться.

Я тушу сигарету пальцами.

Голыми. Беззащитными. Дрожащими.

Я.

Голая. Беззащитная. Дрожащая.

Перед ним.

Всегда.

Ниц.

На коленях.

Но может есть шанс?

— А ведь удалось, — замечаю тихо.

Улыбаюсь.

Сквозь слезы.

Сквозь боль.

— Ты помчался за мной, — нервно смеюсь. — Бросился как бык за красной тряпкой.

Тянусь за сигаретами.

Черт.

Последняя.

Щелкаю зажигалкой.

Затягиваюсь с наслаждением.

— Лучшие шлюхи в совете директоров 'Welt Lab', - спокойно произносит фон Вейганд. — И судя по моей блондинке, это чистая правда.

Удар грома и то милосерднее.

Вздрагиваю всем телом.

Стоп.

Совпадение?

Вряд ли.

Слишком уж смахивает на заголовок моей газеты.

Черт.

Да это же и есть моя газета.

Schock.

— Что? — спрашиваю враз охрипшим голосом. — Ты читал? Твоя… твоя блондинка? Она работает на 'Welt Lab'? Но там же в совете директоров только мужчины. Их постоянно обвиняют в гендерной предвзятости.

Фон Вейганд не торопится прояснить ситуацию.

Продолжает добивать.

— Сегодня твое выступление прошло хорошо, однако далеко не так, как выступление перед сотрудниками 'Berg International', - делает паузу и мягко спрашивает: — Надеюсь, дед сказал тебе, что никто не собирался увольняться?

Сигарета выпадает из моего широко распахнутого рта.

Фон Вейганд подхватывает ее.

Налету.

Ловко.

Тушит и кладет в карман своего пиджака.

— Я бы посмотрел на того, кто рискнет предать Валленберга, — широко ухмыляется. — Даже после его официального ухода из компании.

— Но как же… — мотаю головой. — Что? Серьезно?!

— Он вдохновил тебя на речь, — заявляет невозмутимо. — Будь благодарна. Ты поразила своих подчиненных.

— А клиенты? — осекаюсь.

Глупый вопрос.

Все очевидно.

Куча липовых бумаг. И розыгрыш готов. Ввести в заблуждение — не проблема. Можно было и больше напечатать. Кто бы стал сверять информацию.

Я же ничего не соображаю. Не смыслю. Полный ноль во всех смыслах.

Я повелась. Поверила на слово. Я решила, будто барон настолько обезумел, что доверил обычной девчонке целую компанию. Родное детище. Миллиарды.

Я абсолютная дура. Круглая идиотка.

Вот почему так гладко.

И гадко.

Чудес не бывает.

Только жестокая сказка.

История одного манипулятора.

— Затея с газетой сыграла ему на руку, — говорит фон Вейганд. — Ты помогла заключить новые контракты.

— Ну, хоть где-то я пригодилась, — выдыхаю сдавленно.

— Он уже обещал, что я приползу к тебе на коленях?

Вот черт.

Открываю и закрываю рот.

Мой желудок делает кувырок.

Я стараюсь ничем себя не выдать.

Разумеется, тщетно.

— Буду исполнять все твои прихоти, — чеканит холодно. — Буду о ласке молить и лизать твои руки. Буду рвать твоих врагов на куски. Загрызу любого. Буду твоим псом покорным.

Нет.

Никогда.

Ничего подобного.

Ныряю под лед.

Застываю.

Мне не выиграть.

Мне не выжить.

Мне не…

— Валяй, — бросает с издевкой. — Я у твоих ног.

Ухмыляется. Опускается на колени. Взирает исподлобья, пронизывает тяжелым взглядом насквозь, испепеляет.

Резко. Четко. Как по нотам.

Он у моих ног.

А я пыль.

У его.

— Что же ты не рада? — хмыкает.

Подается вперед, проводит пальцами по стальным каблукам. Не дотрагивается до кожи, изучает исключительно железо. Не касается меня, исследует лишь мои туфли.

А у меня сводит скулы.

Да и челюсти ноют.

От тупого бесконтрольного желания.

От безумной безотчетной жажды.

Гореть.

Сорваться с места.

Броситься в бездну.

Я так хочу коснуться его.

Я так хочу, чтобы он…

Разорвал. Платье. Разодрал. Чулки. Растерзал. Нижнее белье. Сорвал гребаную обувь. И покровы мнимой добродетели. Завалил. На спину. На живот. Да как угодно. На пол. Или куда-то еще. Прижал. Покрепче. Подмял. Под себя. Подогнал. И вогнал. В темноту.

Исповедуй меня.

По всем грехам.

Накажи.

Жестко и жестоко.

Как я заслужила.

Или даже хуже.

Возьми.

Все мои показания.

Без жалости.

Боже.

Я больна.

Безнадежно.

— Приказывай, моя госпожа, — заявляет фон Вейганд.

— Хватит, — шепчу я.

— Давай, — требует ледяным тоном.

Сглатываю.

Шумно втягиваю воздух.

— Как долго ты ее трахаешь? — спрашиваю чуть слышно.

— Кого? — криво усмехается.

— Их так много? — роняю раздраженно.

Врезать бы ему. Посильнее. За эту комедию. За все издевательства. Наступить бы на ногу. Побольнее. Всадить бы стальную шпильку до упора. В бедро. Хотя бы по касательной. А может затолкнуть каблук прямо в рот. Пусть подавится.

Эта мысль не дает мне покоя.

Я абсолютно сумасшедшая.

Здесь.

Сегодня.

— Ты же спал с ней, — продолжаю сдавленно. — Это очевидно. И я хочу понять, сколько все это продолжается.

— А чего еще ты хочешь? — интересуется обманчиво мягко, в хриплом голосе ощущается угроза: — Рассказывай.

Хочу ударить. Врезаться. Вонзиться. Телом в тело. И в память. Хочу обнять. До боли. До судорог. До лихорадочной дрожи. Хочу опять хоть что-нибудь почувствовать. Хочу понять, какого черта вообще происходит. Хочу поцеловать. Забыться. Впиться. Губами в губы. И обвиться вокруг горла. Намертво. Напиться. Ядом. Тобой. До горячки. Хочу разряд на миллиард вольт. Прямо под ребра. Хочу быть твоей королевой. И рабой.

Хочу.

Хочу. Хочу. Хочу.

Но ничего из этого я не озвучу.

Просто молчу.

— Упрямая, — мрачно бросает фон Вейганд.

Отстраняется, поднимается, резко разворачивает кресло.

Вскрикиваю от неожиданности. Отнимаю руки от подлокотников, невольно прижимаю к груди. Зверь за моей спиной. Тяжелое дыхание обдает затылок ударной волной. Рычание над ухом вынуждает содрогнуться.

— Я могу трахать кого угодно, — заявляет отрывисто. — Вопрос в другом.

— В чем? — почти не дышу.

— Кого я сожру.

Его губы так близко.

Как затвор.

У самого виска.

— Беги, — произносит вкрадчиво. — Пока ты бежишь, ты живешь.

Его руки опускаются на подлокотники. По обе стороны от меня. Пальцы смыкаются там, где недавно покоились мои ладони.

— Но от себя не убежишь, — отвечаю практически беззвучно.

Дотронуться бы до него. Нарушить границы. Познать бы запретное. И будь что будет. Я готова к любым наказаниям.

— Нет, — чеканит фон Вейганд.

Будто предугадав мое движение.

Его пальцы сжимают деревянную поверхность столь крепко, что костяшки белеют. И слышится треск. Чудится.

Боже. Он ведь не мог разломать кресло?

Мне кажется.

Просто кажется.

— Ты меня ненавидишь? — спрашиваю прямо. — Презираешь? Считаешь ниже себя? Глупой? Недостойной? Грязной?

— Я тебя отпускаю, — сухо и скупо, без чувств.

Эта фраза режет больнее кинжала.

А чего я ждала?

Каждый мой шаг известен наперед. Каждый выдох и каждый вдох. Каждый ход. Все мысли и чувства. Все, все абсолютно.

Удивить нечем. Нечем и крыть.

Я ничего не умею.

Не могу.

Хотя…

Поднимаюсь, стараюсь держать спину прямо, подавляю желание обернуться. Закусив губу до крови, движусь вперед, плюю на жгучую боль в ногах.

Впрочем, спасибо чертовым туфлям. Отрезвляют.

Я замираю у выхода, намеренно долго поворачиваю ручку. Я все еще на что-то надеюсь. Только тщетно.

Фон Вейганд не бросается следом. Не останавливает. Не задерживает. Даже не дарит на прощание издевательскую реплику. Не смеется, не хмыкает.

Тут убийственно тихо.

Я ухожу.

Не оглядываюсь.

Что еще остается?

Послали — иди. Другие варианты давно закончились. Нет смысла унижаться, растекаться ковром у его ног. Не оценит, не одобрит, не поймет. Окатит презрением.

Хватит с меня на сегодня.

Он и так все понял. Что я на грани, что меня трясет и шатает, что я нарядилась как последняя шлюха на важное выступление. Ради него.

Интересно, а ради себя я способна на подвиги?

Подобрать бы уже сопли. Подвязать с рыданиями. Действовать бы с умом. Хотя бы играть, притворяться. Хотя бы имитировать.

Проклятье.

Папка.

Я забыла документы.

Возвращаюсь назад, пытаюсь не анализировать насколько тупо и по-идиотски это выглядит, отметаю доводы разума.

Взгляну на него еще раз.

Просто взгляну.

Раз.

И все.

Даже говорить ничего не стану. Молча заберу документы. Скроюсь без промедления. Пусть думает что угодно. Пусть насмехается.

Я изобрету оправдание. Найду аргументы. Обосную любое решение.

Ради дозы.

Но это моя последняя сигарета.

Честное слово.

Серьезно.

Я толкаю дверь и замираю на пороге.

Bloody hell (Кровавый ад).

Или только милая прелюдия?

Фон Вейганд неподвижен. Никак не реагирует. Держит папку в руке, не глядя, протягивает мне. Он знает, что я вернусь. Он даже не сомневается. Восседает на границе света и тьмы, застывает точно высечен из камня. Ничего не говорит, но обдает льдом с ног до головы.

Я вздрагиваю, перевожу взгляд.

Обломки дерева у подножия кресла. Подлокотники уничтожены навечно. Человеческую жизнь разрушить еще легче.

Однажды он проломит мне череп. Или переломает ноги.

А я и тогда не очнусь.

Подхожу ближе, вплотную, забираю документы. Отчаянно надеюсь убраться отсюда как можно быстрее. Ни рискую дотронуться до его пальцев.

Но вдруг сердце дает перебой.

— Это моя сигарета? — роняю глухо.

Между твоих губ.

Чуть обуглена.

Не горит.

— Моя? — повторяю пораженно.

Фон Вейганд молча щелкает зажигалкой и затягивается той самой сигаретой, которую недавно отнял.

Его губы касаются моих.

В каком-то смысле.

И он явно намерен выкурить меня.

Жадно.

Желанно.

Дотла.

Безумно интимно.

Нет.

Просто — безумно.

Я отступаю назад, спешу скрыться за плотно закрытой дверью, сжимаю папку крепче, прижимаю к груди. Я больше не чувствую боли. Жуткие туфли кажутся невесомыми.

Боже.

Что дальше?

Наша игра продолжается.

До последней капли крови.

Глава 22.3

Знание — сила. Однако не в моем случае. Чем больше информации получаю о противнике, тем яснее осознаю свою собственную ущербность.

Что должен сделать человек, потеряв наследные миллиарды? Разрыдаться, погрузиться в рефлексию, обрушить гнев на мир вокруг. Так обязан поступить каждый уважающий себя наследник неприлично огромного состояния.

Но не Александр фон Вейганд.

Впрочем, он не человек.

Это мы выяснили.

Бог.

Дьявол.

Шеф-монтажник.

Можно выбрать любое определение. По вкусу. По настроению. В произвольном порядке. Да как понравится.

Итак, наш мальчик развелся.

Ладно, без шуток.

Мой мальчик развелся.

Что вы так на меня смотрите? Не нравится юмор? Рост? Вес? Не устраивает уровень интеллектуального развития?

Жаль.

Жаль, но вам придется дочитать эту историю до конца. До последней строчки. Точки. И я от вас не отстану. Не на ту напали.

А вообще.

Перед смертью не нашутишься.

Я изучаю данные о фон Вейганде. И погибаю. Подыхаю. Медленно поджариваюсь на адском огне, предвкушаю грядущую расправу. Ничего хорошего не светит. Это факт. Доказательства излишни.

Мой палач официально расторгает отношения со своей супругой и активно занимается бизнесом, открывает новые предприятия, развивает разные проекты. Миллиардов нет. Зато есть миллионы. Грандиозные перспективы. Блестящее будущее. Короче, никаких рыданий. Он двигается вперед, четко и методично достигает всего, чего жаждет, развивается, не останавливается на достигнутом. И уж точно не рефлексирует.

Я обречена. Мягко говоря. Я просматриваю отчеты и понимаю, что скоро станет горячо. Год. Месяц. А может и недели хватит. Я едва ли сумею предвидеть первый удар. Стоп. Вдруг он уже начал? Просто тихо и незаметно, расставил силки, выжидает удобного момента. Еще немного и прихлопнет.

Отлично.

Фон Вейганду не придется напрягаться.

Моя паранойя сожрет меня гораздо раньше. Нервно листаю страницы, больше не вчитываюсь, бездумно изучаю текст. Вздыхаю, кусаю губы.

И тут земля уходит из-под ног.

Эта фирма. Переработка отходов. Защита окружающей среды. Эта компания. До боли знакомое название. Таких совпадений не бывает. Такого просто не может быть. Еще и открыта в Америке.

Ох, я не верю.

Нет, нет, нет.

Открываю лэптоп, загружаю свою старую рабочую почту, проверяю письма. Отвожу взгляд от экрана, изучаю документ. Один в один.

Но как?! Зачем?

Для верности гуглю, лихорадочно сверяю информацию, изучаю сайт компании. Сомнения тают. Как и мое самообладание.

— Ты уверена, что все правильно помнишь? — шепчет внутренний голос.

— Да, — киваю. — Я обычно запоминаю фирмы, которые дарят мне миллион. Ну и письмо на месте. Вот тебе и победа в пари.

Никакой связи с ‘Berg International’. Правда. Потому что компания принадлежит не барону Валленбергу, а фон Вейганду. Не было никакого деда-миллионера, по уши втрескавшегося в украинку. Или был?

Ладно. Не суть. Единственная победа. И та не моя. Даже миллион не мой. Мне его подбросили. Список достижений устремляется к нулю.

Невероятно, бл*ть.

Отправил подачку. В последний момент. Спас мою задницу. Во всех смыслах. Заставил выиграть.

Вот же м*дак.

А я считала удача любит меня.

Хрен там.

Стук в дверь заставляет подпрыгнуть в кресле.

На часах полночь.

Хмурюсь. Кому я понадобилась в столь позднее время? Это крутой отель. Перед моим номером всегда выставлена охрана. Случайных посетителей сюда не допустят.

Открываю дверь и обмираю изнутри.

— You’ve ordered room service (Вы заказывали обслуживание в номер), — заявляет женщина в костюме горничной.

— Right (Верно), — соглашаюсь почти без заминки. — Please (Пожалуйста).

Отхожу в сторону, позволяю ей протолкнуть тележку с едой вперед и пройти дальше в комнату, встречаюсь взором с охранником.

— What (Что)? — интересуюсь нарочито раздраженно. — I’ve worked a lot. I deserve early breakfast (Я много работала. Я заслуживаю ранний завтрак).

Захлопываю дверь, запираю на замок.

— Both of us know I haven’t ordered anything (Мы обе знаем, я ничего не заказывала), — говорю медленно.

— But you’ve let me in (Но ты впустила меня), — парирует с широкой усмешкой.

— I already regret (Я уже жалею).

Только поздно.

Каюсь. Грешна. Не устояла перед искушением. Трудно отказать бывшей жене своего бывшего. Особенно если она облачена в такой впечатляющий наряд.

Любопытство сгубило кошку.

И меня.

Больше тысячи раз.

— I have something for you (У меня есть кое-что для тебя).

Сильвия отодвигает блюдо с едой в сторону, поднимает скатерть, извлекает оттуда увесистую папку.

А могла бы извлечь базуку. Или автомат Калашникова. Куда только смотрят люди Валленберга? Или барон уже в курсе? Очередная проверка? Ловушка? Капкан?

Ха. Меня не провести. Если вы их не видите, это не значит, что они за вами не следят. Коварные рептилоиды. Проваливайте из сумрака.

— Are you all right (Ты в порядке)? — уточняет Сильвия.

Интересно, что именно ее смущает. Дергающийся глаз. Перекошенный рот. Пижама с единорогами. Казалось бы ничего подозрительного.

— I am f*cking far from being all right (Я оху*ть как далека от того, чтобы быть в порядке), — решаю признать очевидное.

— There is a way out (Существует выход), — заверяет она. — Trust me (Поверь мне).

Суровая статистика гласит, что после подобного заявления вас обязательно попытаются нае… хм, нагнуть. Причем жестко и беспринципно. Готовьтесь.

— This is your only chance so take it (Это твой единственный шанс, поэтому бери его), — подает папку.

— It looks too complicated (Выглядит слишком сложно), — принимаю документы из ее рук и тут же откладываю на ближайший стол.

— Just fill in your data, sign and then you’re free (Просто заполни свои данные, подпиши и потом ты свободна).

Звучит соблазнительно.

Как и любая ложь.

— Where’s the catch (В чем подвох)? — спрашиваю без обиняков.

— Nowhere (Нигде), — заявляет с обезоруживающей искренностью. — Fair deal (Честная сделка).

— I can’t believe (Не могу поверить).

— You sell everything to the right person. All the property. And I get the finder’s fee (Ты продаешь все правильному человеку. Всю собственность. А я получаю процент за наводку).

— Do I look that stupid (Я выгляжу такой тупой)?

Пожалуй, да.

Но это не повод.

— I have no reason to lie (У меня нет причины лгать), — говорит Сильвия. — He is ready to pay now (Он готов заплатить сейчас).

— He (Он), — повторяю в тон ей. — Who is he (Кто он)?

— It doesn’t matter (Не имеет значения), — моментально идет на попятную, сразу понимает, ненароком сболтнула лишнего.

Кристофер Дитц. Лорд Мортон. И правда — какая разница? Каждый будет рад заключить со мной сделку. Посмертно.

— Next time you’ll give me the signed documents and I’ll give you the cash (В следующий раз ты дашь мне подписанные документы, а я дам тебе наличные), — продолжает поспешно.

— Well (Ладно), — протягиваю я. — How much will I get for this (Сколько я получу за это)?

— One milliard (Миллиард).

— In cash (Наличными)? — недоверчиво кривлюсь. — Are you serious (Ты серьезно)?

— There is a way (Есть способ).

Поверю на слово.

Устала сомневаться.

— Great offer (Великолепное предложение), — криво улыбаюсь. — But I have to refuse (Но я вынуждена отказаться).

— You love him (Любишь его), — качает головой. — You still hope for the best. (До сих пор надеешься на лучшее).

— That’s none of your business (Не твое дело), — отрезаю холодно.

— He’ll destroy you (Он разрушит тебя).

Да ладно?!

Я бы уже накопила миллиард. Если бы брала по доллару всякий раз, услышав подобную фразу. От других. От себя. От гребаного мира.

— And what (И что)?

— You know nothing about him (Ты ничего о нем не знаешь).

Гений, миллиардер, плейбой, филантроп.

Ой, это из другого фильма.

Психопат, садист, извращенец, убийца.

Мой идеал мужчины.

Почему про таких никто не снимает супергеройские франшизы?

— I know enough (Мне известно достаточно), — отвечаю устало, указываю на выход. — It’s time for you to leave (Тебе пора уйти).

— Alex is not able to give anything but pain (Алекс не способен дать ничего кроме боли), — бросает с горечью.

— We’re not going to discuss him (Мы не станем его обсуждать), — говорю холодно.

— I can tell you a lot (Я многое могу рассказать), — усмехается.

— I am not interested (Мне неинтересно), — отмахиваюсь.

— His wild way of love. His games on the edge of life and death. His highest pleasure is the moment of your purest agony (Его дикая любовь. Его игры на грани жизни и смерти. Его высшее наслаждение это момент твоей чистейшей агонии).

И тут я взрываюсь.

— Shut up (Заткнись), — цежу сквозь зубы. — Get the f*ck out of here (Проваливай отсюда на хрен).

— I used to be just as you are now (Я была такой же как ты сейчас), — не сдается.

Тварь.

Гадина.

— Please (Пожалуйста), — выдаю с нажимом. — Leave (Уходи).

Она лишь подходит ближе.

Господи, дай мне сил.

Не убить.

Ее взгляд затуманен.

Будто она и правда во власти воспоминаний.

— I confess nobody f*cked me the way he did. I doubt I could ever experience that with another man. I still feel his hands on my throat and his teeth in my flesh. I still feel him deep inside me. He made me cum even when he took me from behind. He made me scream and get lost between pleasure and pain (Признаюсь, никто не трахал меня так, как он. Сомневаюсь, что я когда-нибудь испытаю это с другим мужчиной. Я все еще ощущаю его руки на моем горле и его зубы в моей плоти. Он заставлял меня кончать, даже когда брал сзади. Он заставлял меня кричать и теряться между удовольствием и болью).

Отличный отзыв.

Прибавить нечего.

Только подписаться.

— But I hate him (Но я его ненавижу), — резко бросает Сильвия.

— Why (Почему)? — не верю, что действительно задаю это вопрос.

— He killed my son (Он убил моего сына).

Старая история.

Несчастный случай.

Разве нет?

— He told you that was an accident (Он сказал тебе, это случайность), — на ее губах возникает жуткая усмешка. — I just made a false step. I just fell (Я просто оступилась. Просто упала).

Делаю шаг назад.

— He forgot to mention whip marks and skin burns (Он забыл упомянуть следы от кнута и ожоги на коже), — произносит хлестко. — Right (Верно)?

— You lie (Ты лжешь), — говорю я.

— He broke my jaw (Он сломал мне челюсть), — продолжает она. — He beat me so hard, he wanted to kill… (Он бил меня так сильно, он хотел убить…)

— How should I trust your words (Как я должна доверять твоим словам)? — спрашиваю отрывисто. — After all the bullshit (После всего дерьма).

— You shouldn't (Ты не должна), — отвечает надтреснутым голосом. — Ask doctor Speidel. Of course, they made him stay silent. But if you ask him about me directly, you will see, you will understand everything (Спроси доктора Шпайделя. Конечно, они заставили его молчать. Однако если ты задашь вопрос обо мне напрямую, ты увидишь, ты все поймешь).

— They (Они)?

— Alex and his grandfather (Алекс и его дед), — поясняет, судорожно втягивая воздух. — They always support each other (Они всегда друг друга поддерживают).

— That’s insane (Это безумие).

— You could do whatever you want (Можешь делать что пожелаешь), — хмыкает. — But I advise you to run away before they break you (Но советую бежать, прежде чем они тебя сломают).

— Thanks (Благодарю).

Сильвия уходит. А я смотрю на оставленный ею контракт. Вот это поворот. Еще никогда будущее не выглядело настолько четко. Четче некуда.

Я знаю что делать.

Впервые за долгое время.

***

На город опускается ночь. Все закрывают глаза. Просыпается мафия. Вокруг кромешная темнота. И кажется выхода нет. Нигде. Никогда.

Но я подсвечиваю листы контракта мобильным, и это не позволяет мне окончательно сойти с ума. Вывожу роспись уже отработанным жестом. Откладываю ручку.

Экран телефона гаснет.

Я жду когда кто-нибудь скажет — «Добро пожаловать на темную сторону», а потом вспоминаю: я уже давно там. Весьма уютное местечко. Приглашаю всех. Чай, кофе, печеньки. У нас для каждого найдется отдельный котел.

Вибрация мобильного вынуждает вздрогнуть.

— Да, — отвечаю на вызов.

— Все готово? — тут же следует вопрос.

— Я подписала последнюю страницу, — сообщаю практически шепотом. — Теперь дело за вашим подопечным.

— Он идет, — мрачно произносит мой собеседник. — Будет через несколько минут.

— Надеюсь, проблем не возникнет, — успеваю сказать прежде, чем вызов обрывается.

Возможно, мне стоило лучше все выяснить.

Ну, хоть что-то выяснить. Хотя бы попытаться. Рискнуть и разобраться. Прояснить ситуацию. Уточнить подробности, выяснить детали.

Но я слишком устала. Тянет покончить с кошмаром как можно скорее. Начать с чистого листа, перевернуть страницу и двинуться дальше, вычеркнуть прошлое навечно.

Я отключаю телефон, заталкиваю в карман джинсов, прижимаю дьявольский контракт к груди. Крепко-крепко. Пальцы сводит.

А правильно ли я поступаю?

Разум чист. Ни единой подсказки. Ни единой мысли. Поздно анализировать. Поздно бояться и сожалеть об утраченных возможностях.

Единственный реальный шаг — шаг вперед.

Дверь открывается и закрывается. За моей спиной. Вжимаюсь в кресло, съеживаюсь, невольно стараюсь потеряться в пространстве.

Но правильно ли это?

Что вообще правильно?

Я ожидаю щелчок выключателя, ожидаю, когда свет озарит комнату. Однако ничего не происходит. Ничего вокруг не изменяется.

Я слышу, что он уже здесь.

Я знаю.

Я чувствую.

Так почему не двинется дальше?

— Он и правда на тебя запал, — говорит фон Вейганд.

Хриплый голос разрезает тишину. Бьет в затылок. Обдает раскаленным свинцом.

Этот мужчина.

Он просто Дьявол.

Ему не нужно видеть. Он чувствует меня. Чует. По запаху. По биению пульса. По бою крови. Он найдет меня везде. Даже в самой темной комнате.

Мой идеальный палач.

— Иначе подобную глупость не объяснить, — продолжает ровно.

— Кто? — спрашиваю сдавленно.

— Андрей.

— Ты же не станешь наказывать его за такую мелочь, — нервно посмеиваюсь.

— Я его убью.

— Шутишь? — резко поднимаюсь. — Я успела забыть какой ты шутник. Мой любимый маньяк-затейник.

— Так чего тебе? — рык раздается у самого горла.

Я дрожу.

Рефлекторно.

Когда он успел подобраться настолько близко? Без лишнего шума, без звука шагов. Как научился видеть во тьме?

Глупая.

Тьма и есть он.

— Я хочу вернуть долг, — заявляю тихо, но твердо.

Отступаю, медленно приближаюсь к окну, отдергиваю занавески, впускаю в комнату немного света. Неоновые вывески слепят. Замираю, зажмурившись.

— Я же получила тот долбанный миллион только по твоей воле. Ты подбросил его в последний момент, — хмыкаю. — Я поняла, что та компания принадлежит тебе.

— Ты хотела выиграть, — чеканит мрачно.

— Но я не выиграла, — роняю с горечью. — Это не победа.

Оборачиваюсь, смотрю прямо на него, отчаянно стараюсь выровнять дыхание, урезонить обезумевший пульс и не грохнуться в обморок прямо тут.

— Вот, — вручаю ему контракт. — Держи.

— Что это? — листает страницы. — Откуда взяла?

— Это твоя компания, — судорожно выдыхаю. — Твое наследство.

Бери.

Пользуйся.

Я пьяна.

Под горящим взглядом.

Не выжить.

Без анестезии.

Где моя доза?

— Я все подписала, заполнила нужные данные, — пытаюсь прозвучать уверенно. — Теперь очередь за тобой. Там две части. На продавца и на покупателя. Обе были пусты.

— Кто дал тебе контракт? — спрашивает ледяным тоном.

— Андрей, — отвечаю убийственно серьезно, а потом истерически улыбаюсь: — Ладно, шучу. Андрей просто проверил. А вообще документы вручила твоя бывшая супруга.

— Я ждал чего-то подобного, — задумчиво протягивает фон Вейганд.

— Круто, — присвистываю. — Тебя не удивить.

— Но я не ждал тебя, — припечатывает холодом.

— В смысле? — вопрошаю пораженно. — Я должна была быстро сбагрить 'Berg International' и отвалить в теплые края, так? Признаю, искушение сильно. До сих пор не могу смириться с мыслью, что не увижу миллиард наличными. Хотя…

— Могла бы прийти к моему деду, — бьет под дых.

— Прости? — надеюсь, слух подводит меня.

— Я не прощаю, — криво усмехается. — Стоило бы запомнить.

Ну, лед тронулся.

Тронулся.

В моей голове.

В моем бурном воображении.

От реальности я далека.

— Знаешь, твоя жена наговорила кучу безумного дерьма, — говорю глухо. — А я даже не попыталась выяснить, правда это или нет. И дело не в том, что она наверняка лгала и поверить ее словам может только сумасшедший. Я просто не захотела проверять.

Делаю шаг вперед.

Еще шаг.

Еще.

— Я могла бы устроить допрос, — усмехаюсь. — Ну, попробовать. Выяснить подробности у Андрея, пробить информацию по другим каналам, начать очередное расследование. Я бы могла фанатично докапываться до истины. Но нет. Я не стала. И не стану.

Подступаю ближе.

Сокращаю расстояние.

До миллиметра.

— Я не допущу никого, — сглатываю. — Между нами.

Фон Вейганд отбрасывает папку.

Я принимаю это за знак.

Продолжать.

— Кто прав, кто виноват — мне не важно, — заявляю прямо. — Я не хочу вспоминать другие имена. Не хочу обсуждать чужих людей. Я не вернусь в прошлое. Я начну заново.

Беру его за руку.

Переплетаю нашу пальцы.

До дрожи.

До оцепенения.

Намертво.

— Если надо поклясться на крови, я хоть сейчас готова.

Шрам к шраму.

Судьба к судьбе.

Мы сплетены.

Так тесно.

Даже страшно.

— Я больше не играю в эти игры. Ваши безумные игры. Я не создана, чтобы управлять миллиардами. Я с трудом могу выбрать наряд. Джинсы. Платье шлюхи. Видишь, как сложно отыскать свой собственный неповторимый стиль.

Господи.

Боже мой.

Мы прокляты.

Его глаза.

Моя бездна.

— Компания твоя, — улыбаюсь, стараюсь не разрыдаться. — Твоя и я.

Ночь нежна.

А ты?

— Видишь, — шепчу чуть слышно, закусываю губу до крови, сглатываю столь непрошенные слезы. — Все возвращается на круги своя.

Нежный и ласковый.

Зверь.

Опасный.

Дикий.

Жаждущий пировать на плоти моей.

— Я должна вернуть долг, — заявляю твердо.

Любой ценой.

Как угодно.

— Это предложение, от которого ты не можешь отказаться, — шумно втягиваю воздух, держу паузу и хлестко прибавляю: — Ясно?

Молчит.

Держит мою руку в своей.

Пока что.

Крепко.

Крепче.

— Ну, а если откажешься, то обнаружишь в постели лошадиную голову, — продолжаю нарочито серьезно. — Правда, я не представляю где именно достать лошадиную голову. Особенно сейчас. Посреди ночи. И понятия не имею, как пробраться в твою квартиру, когда ты убьешь Андрея и некому будет меня провести. Но поверь мне, я найду путь, потом…

— Валяй, — будто удар грома.

— Ч-что? — запинаюсь.

Фон Вейганд отпускает мою ладонь.

Резко.

Разрывает контакт.

Берет за горло.

На его губах играет ухмылка.

— Я согласен.

— Давай убедимся, что ты правильно уловил суть, — выдаю скороговоркой. — Давай уточним, на всякий случай. Мы даем нашим отношениям второй шанс, и в качестве искупления, со своей стороны, я готова выполнить условия пари.

— Я понял, — скалится.

— Я предлагаю спуститься в подвал и осуществить все твои жуткие мечты как можно скорее. Просто покончим с этим. Развеем уже недосказанность.

— Я принимаю твое предложение.

— Ты уверен? — удивленно выгибаю брови.

— Как никогда, — заключает холодно.

Тщетно пытаюсь сглотнуть.

Отлично, Подольская.

Ты своего добилась.

Раскрыла карты, выложила козыри, отдала все, что могла. И даже больше. Сервировала себя по полной программе.

Звездный час, не иначе.

— Пожалуй, это мое решение попахивает безумием, — говорю в своей голове.

— Попахивает?! — вопит мой внутренний голос. — Да оно им просто воняет!

Судорожно дергаюсь. Пробую освободиться, вырваться на волю, избавиться от стальной хватки вокруг горла. Только напрасно.

— Не так быстро, — елейно произносит фон Вейганд.

— Мы же еще не в подвале, — посмеиваюсь.

— Кто сказал?

***

Свято наближається, свято наближається. Пригоди кличуть у новорiчну нiч. Дива чекають, швидше вирушай.

Где мой тазик «Оливье»? Кола. Где? Пепси. Не теряйте надежду. Здесь может быть и ваша реклама. Я сообщу куда перевести первый транш.

Пора брать от жизни лучшее. И сразу.

Праздник приближается. Приключения зовут в новогоднюю ночь. Чудеса ждут, поскорее отправляйся. Стартуй. С места — в карьер. В пропасть. В бездну. Ныряй. Не задерживай дыхание. Играй. Пока хватит сил. И наглости. Пока внутри хоть что-то осталось.

Стоп, нет.

Немного не тот праздник.

Я поспешила.

Или все же опоздала?

Жутко. Безнадежно. Навсегда.

А вообще, ожидание праздника — лучше самого праздника. Так что нечего меня подгонять. Кайфуйте, растягивая момент. Выстрел — не главное. Главное — мгновение перед приемом.

Пули внутрь. И не только.

— Скажите, это нормально? — киваю в сторону окна. — Снегопад в сентябре. Разве подобная погода характерна для Германии?

Андрей пожимает плечами. Кажется, его сознание занимают другие вопросы, куда более банальные. Например, как избежать очередного втыка от моего любимого романтика.

— Тащите гирлянду, — радостно заключаю я.

— Что? — он едва заметно вздрагивает.

— Гирлянду, — повторяю терпеливо, добавляю детали: — Новогоднюю. Мигающую. Яркую. С лампочками. Такую типа праздничную.

— Рано, — глухо роняет Андрей. — Долго ждать до Рождества.

— Да? — хмыкаю. — А по-моему в самый раз.

— Это плохая примета, — отмахивается коротко.

— Я сказала, — четко и холодно, с нажимом. — Дайте гирлянду.

Он смотрит на меня как на сумасшедшую. То есть ничего нового не происходит. Даже не могу сильно по этому поводу расстроиться.

Интересно, кто же обижается на фразы вроде «да ты просто чокнутый», «у тебя точно прогрессирует раздвоение личности» и «держи электрическую пилу подальше от меня, гребаный ублюдок»? Люди без фантазии. Серая масса. Массовка. Планктон.

Это ведь круто. Быть психом. Ну, чуть-чуть. Не в смысле отвязным психопатом без царя в голове. А так, свободным художником с легкой еб*нцой.

— Держите, — сообщает Андрей.

Доставляет гирлянду. Не одну. Видно, понимает, что спорить нельзя. Иначе я сама достану и подвешу. Причем не только иллюминацию.

— Любовь не может быть тихой игрой, — говорю я.

Километр клейкой ленты. Пара часов борьбы. И готово.

— Достаточно искры одной, — говорю я.

Жму на кнопку. Запускаю механизм. Отхожу на безопасное расстояние.

— Между нами лишь дьявольский зной, — говорю я.

Выключаю свет. Пораженно выдыхаю. Любуюсь красотой.

— Шепот молитвы в каменных стенах, лезвие бритвы на тонких венах, — вхожу в роль, повышаю тональность. — Счастье на утро, горе под вечер. Все так странно и вечно.

— Очень поэтично, — замечает Андрей.

— Пусть это будет зваться любовью, самой нелепой, самой земною, — упиваюсь успехом, парю в небесах. — Пусть это будет дьявольским зноем. Зноем, сжигающим все.

— Отлично.

— Конечно, — охотно соглашаюсь. — Это же я автор. Запишите, пока не забыла.

— Полагаю, группа «Ария» уже это записала, — заявляет вкрадчиво.

— Ну и? — даже не краснею. — Заимствуют посредственности, профессионалы — воруют. Хочу и краду. А вам что? Завидно? Вон какая гирлянда. Тут моя заслуга однозначно.

— Ладно, — вздыхает. — Пожалуй, настало время.

— Время оху*тельных историй? — моментально оживляюсь.

— Вот, — протягивает конверт.

— От кого?

— Прочитайте.

Подхожу к окну, теряюсь в ослепительном сиянии лампочек. Сглатываю ком в горле, преодолеваю дрожь в позвоночнике.

От него? Хоть пара строк?

Нет. Вряд ли.

Смеркается.

Как за стеклом. Так и внутри. Во всех смыслах. Сгущаются тучи над моей головой. И мрачные тени клубятся вокруг.

Я потеряна.

Почти месяц в заточении. В замке Валленбергов. Под замком. В богатстве и в роскоши, в окружении идеально вышколенных слуг. Без права выйти за периметр.

Не самый худший вариант.

Но я ожидала другого.

Там. Тогда. Еще когда принесла заполненный контракт.

Я жаждала.

Расправы.

Я умоляла.

Только на колени не встала.

Просто не успела.

Фон Вейганд согласился. Слишком быстро. Будто только и ждал повода взять меня за горло. По-настоящему. Вернуться к истокам.

Я готовила долгую и нудную речь. Однако она не пригодилась. К черту слова. Нужны действия. А мой мучитель не торопится. Подразнил и отпустил. Заключил в четырех стенах и свалил в туманные дали.

Вот это поворот.

Я требую продолжение.

Банкета. Хм. Подвала.

Я и правда не в своем уме.

Сдайте меня санитарам.

Эй, минуточку.

А может, фон Вейганд просто слился?

Ну, типа решил простить и отпустить ситуацию, потянуть время, выждать, пока я сама забуду его жуткие обещания.

Слабак.

Посмотрим правде в глаза.

Чем он меня удивит?

Ошейник. Наручники. Ремень. Плеть. Кнут. Раскаленный воск. Битое стекло. Кровища повсюду. Самые экзотические позы. Самые невероятные локации. От завода до туалета «Ла Скала».

Такие рекорды не перебить.

Глупо пытаться.

Как думаете, у садистов бывает творческий кризис? Новые идеи кажутся скучными, привычные забавы не возбуждают. Нет запала, нет вдохновения. Все как будто по инерции. Рутина.

Наверное, он подвесит меня на крючьях. Однажды обещал. Или пустит электрический ток по наиболее чувствительным местам. Одна радость — черепная коробка не пострадает. Там уже пусто.

А может, фон Вейганд возьмется за нож?

Как во сне. Вырежет мой язык. Или красивую надпись. На видном месте. Или же вырежет меня, вставит лезвие прямо в…

Я предпочитаю оборвать данную мысль.

От греха подальше.

Я же мазохистка, а не самоубийца.

Хотя.

Фон Вейганд прекрасно обходится без дополнительных агрегатов, если действительно хочет наказать. Не важно где. Не важно как. Он берет свое. Всегда.

Вроде все зажило. А тело помнит. Память свежа.

Зато его фантазию осуществить нереально.

Ну, ту фантазию, на которую мы спорили.

Это физически невозможно.

Никак. Никогда.

Надеюсь.

Хотелось бы верить.

Впрочем, есть тысяча других идей.

Не менее опасных.

Любопытное действо грядет. Я бы и сама понаблюдала с попкорном, в первом ряду, где-нибудь на ступеньках лестницы, ведущей в подземелье. Но боюсь, буду немного занята, исполняя главную женскую партию.

Время идет.

А ничего не меняется.

И от этого еще страшнее.

А потом становится все равно.

И вот это уже совсем плохой знак.

— Вы прочли? — Андрей обрывает рефлексию.

— Я не спешу, — бросаю с раздражением.

Я и забыла про врученный недавно конверт. Смотрю, словно вижу впервые. Медленно открываю, извлекаю письмо на свет.

За окном смеркается. Но меня ослепляет падающий снег.

Так странно.

Будто стеной идет.

Будто за мной идет.

— Вы издеваетесь? — спрашиваю, изучив текст. — Могли бы и больше написать, раз уж взялись шутить.

— Полагаете, я автор этого письма? — выглядит очень удивленным.

— Кто, если не вы?

— А там разве нет подписи?

— Там вообще особо не заморачивались насчет содержания, — фыркаю. — Всего-то одна жалкая строчка.

— Одна? — и правда поражен, медлит и тихо произносит: — Тогда, должно быть, это крайне важная строка.

— Нет, — усмехаюсь. — Бред какой-то.

Комкаю письмо. Хочу отбросить в сторону. Только не могу. Незримая сила будто хватает за руку, не позволяет так легко отмахнуться от очевидного. Разглаживаю смятый лист.

«Он любит тебя».

Лаконично. До боли.

Написано по-русски. Почерк аккуратный, каллиграфический, отнюдь не смахивает на мои каракули. Исключительно женский почерк. Даже женственный. Красивый.

Тут гирлянда замирает в режиме красных огней, и на краткий миг кажется, точно бумага залита кровью.

— Что за… — осекаюсь. — Это послание вам передала Элизабет Валленберг?

Андрей молчит.

Вот и ответ.

— Благодарю, — роняю глухо.

— Выходит, не такой уж бред? — уточняет осторожно.

Теперь мой черед беречь тишину.

Я действую безотчетно, голодным взглядом впиваюсь в три коротких, четко выведенных слова. Я пытаюсь разгадать секрет, которого нет. Я упускаю главное.

«Он любит тебя».

Правда?

Я думаю, что написала бы сама себе в таком случае. Стоит поучиться лаконичности у Элизабет. У меня с этим явные проблемы.

Что поделать. Краткость — сестра чужого таланта.

А я не умею затыкаться в нужный момент. Вообще не умею. Затыкаться.

За то и любят.

Я забавная.

За то и похоронят.

Не сегодня.

Завтра.

— Что ты знаешь о Вальтере и Элизабет? — спрашиваю прямо.

Андрей хмурится.

Есть тайны, которые опасно выдавать.

Есть тайны, которые лучше не знать.

— Они познакомились в Париже, во время войны, — сухо отвечает мой сутенер.

— И все?

— Он влюбился в нее с первого взгляда, — судя по выражению лица, Андрей настолько далек от веры в данное заявление, что даже не может притвориться, будто не лжет. — Его чувства оказались куда сильнее идеологических убеждений. Он начал спасать евреев и участников Французского Сопротивления, оформлял для них новые документы, помогал им покинуть оккупированную территорию.

— Это правда? — голос звучит неожиданно хрипло.

— Это помогло ему избежать Нюрнберга.

Я зажигаю свечу, подношу измятое послание к пламени, смотрю, как легко вспыхивает бумага. Огонь подбирается к моим пальцам вплотную. А я ничего не ощущаю. Бросаю листок в самый последний момент. На стальном подносе остается лишь горсть пепла.

Я не хочу оставлять улик. Смахиваю пыль, стараюсь развеять, рассеять в воздухе. Я уничтожаю следы преступления.

И вообще.

Пусть желание сбудется.

Отправляю волю в свободный полет.

Он любит меня.

Господи.

Пожалуйста.

Прошу.

Он.

Любит.

Меня.

Да будет так.

— Думаю, в этой истории существует много пробелов, — говорю я.

— Нас там не было, — отвечает Андрей. — Поэтому не нам судить.

— Верно, — согласно киваю.

Фон Вейганд не нацист. Психопат. Садист. Убийца. Но не нацист.

Одинаково толерантно относится ко всем жертвам. Издевается над всеми с одинаковой жестокостью. Никакой дискриминации.

Сплошные плюсы, верно?

Люблю его.

Даже если он — нет.

Глава 22.4

Я просыпаюсь от толчка. Внутри. Не сразу понимаю, это просто удар моего собственного сердца. Застываю на границе сна и реальности. На грани мира теней. Напрасно стараюсь открыть глаза. Мои веки смертельно тяжелы.

Ангел-хранитель.

Где ты?

Помню, как сидела в кресле, укутавшись в мягкий плед, как наблюдала за окном лютую сентябрьскую метель. Помню, как представляла роман Вальтера и Элизабет. В красках. Если они смогли, значит, у нас точно есть шанс. Если она простила ему перерезанные сухожилия родного сына. Вынесла, вытерпела, выстрадала. Одолела все преграды. Неужели я так просто сдамся? Неужели я не сумею?

Помню, как пила горячий чай. Непривычно горький. Будто из полыни. Помню, как думала о том, что даже самый ледяной на свете камень можно наполнить теплом. Нужно только крепче сжать его в окровавленных ладонях.

А потом…

Звон осколков.

Чашка выпадает из враз ослабевших пальцев, раскалывается на части, на фрагменты, жидкость растекается по полу.

Сознание сковывает темнота.

Пустота.

Жуткая.

Звенящая.

Где я?

Вздрагиваю. Шарю руками вокруг, ощупываю свою постель. Ладони леденеют от соприкосновения с шершавой поверхностью.

Обмираю изнутри. Цепенею.

Проклятье.

Под моей спиной отнюдь не кровать. Ощущаю взмокшей кожей. Резко и четко. Так, что пронимает аж до печени. И глубже.

Пожалуйста.

Нет.

Нет, нет.

Не так быстро.

— Самые лучшие вещи случаются неожиданно, — услужливо подсказывает внутренний голос и тут же бьет прикладом в затылок: — Кстати, самые дерьмовые тоже.

Открываю глаза.

Тьма.

Взирает прямо на меня.

Повсюду — тьма.

Я ослепла?

Лихорадочно моргаю, нервно потираю веки. Картина остается прежней. Никак не меняется.

Холод пленяет по рукам и ногам, будто защелкивает железные кандалы.

Всхлипываю, зажимаю рот, сдерживаю дикий вопль.

— Ты же хотела, чтоб за волосы да в подвал, — насмешливо продолжает мой извечный собеседник. — Вот и настал твой звездный час.

— Заткнись, — беззлобно бросаю я.

Звук собственного голоса немного отрезвляет.

Дыши.

Еще рано паниковать.

Это только первый акт.

И вообще главную героиню не могут убить. Тут не роман Джорджа Мартина, а сопливая дамская мелодрама. Сейчас фон Вейганд приползет на коленях, достанет обручальное кольцо, затянет пронзительную серенаду, и мы разрыдаемся от умиления.

Мы.

Наше величество, госпожа Подольская…

Так, стоп.

Меня накрывает очередная галлюцинация или здесь и правда вспыхивает свет?

Хотя «вспыхивает» — слишком громко сказано, скорее уж разгорается. Неспешно набирает силу. Мерцает, точно подсвечивает каменные стены изнутри. Зарождается на дне бездны и отражается из глубины. Вынуждает тьму отступить.

Я стараюсь выровнять дыхание. Отчаянно. Я стараюсь поверить в то, что ничего плохого не произойдет. Но это все труднее и труднее. Это почти нереально.

До боли знакомые очертания вспарывают сознание. Контуры проступают четче, врезаются в разум как остро заточенный нож. Ошибка исключена.

Жидкий лед стекает вдоль позвоночника. Тягучая судорога сводит желудок.

Я напрасно пытаюсь сглотнуть.

Пробую дернуться.

Шевельнуться.

Я заворожена.

Диким ужасом.

Приворожена.

Сражена.

Уничтожена.

Я ухожу под лед.

И темные воды смыкаются над головой. И нечем дышать. И колючий ком забивается в горле. И тело жалит жгучий холод. И на ребра обрушивается стальной молот.

Даже бой крови не нарушает тишину.

Лишь мерный шепот.

В черном-черном замке. Есть черный-черный подвал. Никто не желал бы попасть туда. А ты молила сама. В черном-черном подвале. Есть черная-черная камера. Закрытая ото всех, выкованная под тебя. В черной-черной камере. Есть гроб. Уже как тысячу веков на нем не проливалась кровь. Изголодавшийся камень жаждет жертв. Коснулся хоть раз — не уйдешь никогда. Там и ждет твоя могила.

А пока…

Сердце отдай!

— Нет, — бормочу сдавленно. — Нет, нет, нет.

Вскакиваю как ошпаренная, чуть не падаю, с трудом держу равновесие, балансирую, широко раскинув руки. Оглядываюсь по сторонам, озираюсь как затравленный зверь. Задыхаясь от первобытного страха, убеждаюсь в собственной правоте.

Алтарь.

Опять.

Гребаный алтарь.

Мы так не договаривались.

Мы вообще никак не договаривались.

Но это удар ниже пояса.

Это просто подстава.

Андрей знал? Конечно, знал. Поэтому и вручил письмо от Элизабет. Ну, разумеется. Вдруг потом меня не отскребут от стен подземелья, а так — начитаюсь приятностей перед казнью, воспряну духом, порадую палача боевым настроем.

Он любит тебя.

Даже если прибьет гвоздями к полу.

Даже если разделает без наркоза.

Даже если похоронит тут.

Нет, я все понимаю, но…

Почему из всех камер на свете именно эта?

Почему?!

Та самая камера из моего кошмара.

Жуткий сон наяву.

Меня опоили какой-то дрянью и приволокли сюда. Без предупреждения. Без времени на подготовку. Никто не спросил моего согласия. Ведь я уже его дала. Когда принесла тот злополучный контракт. Когда решила выполнить условия пари.

Я накрываю горло ладонью, потому что опять начинаю задыхаться. Пальцы натыкаются на цепочку, соскальзывают ниже, к груди. Перевожу взгляд, осматриваю себя.

Вот почему так холодно.

Я абсолютно голая.

Единственная деталь одежды — кадуцей. Подарок моего мужчины. Символ, от которого никогда не освобожусь.

А еще я облачена в утробный ужас. В ледяной пот. В лихорадочный озноб. В безотчетное отчаяние. В тревогу на грани.

Хотите примерять? Сейчас это модно. Хит сезона.

Ладно, я хотя бы не прикована. Руки и ноги свободны. Могу передвигаться, пусть и в пределах весьма ограниченного пространства.

Свет как будто становится ярче.

Осматриваюсь.

Странно. Это не смахивает на сияющие в пещерах минералы из передач по ТВ. Больше напоминает хитрую систему освещения. Тут явно потрудился человек. Не природа.

Запрокидываю голову, изучаю потолок. Не сдерживаю удивленный возглас, пораженно открываю рот.

Похоже на снег.

Правда.

Множество ярких огней кружатся в хаотичном порядке, перемещаются с безумной скоростью, проступают все четче. Ослепляют, вынуждают зажмуриться.

А может и метель за окном организовал фон Вейганд?

Невольно обнимаю себя, растираю плечи, пытаюсь согреться.

Я люблю снег. Обожаю. Но здесь подобное выглядит жутковато. В затхлости подземелья нет места чудесам. Истинный свет сюда не доберется.

Тогда что это?

Зимняя сказка.

Усмехаюсь, сглатываю горечь. Догадка кажется чудовищной, однако другие варианты на ум не приходят. Беседка на краю обрыва — камера пыток. Стол, на котором меня любили, — алтарь, на котором убьют. И только снег вечен. Идет по обе стороны. Идет по мою душу. Интересно, бывает ли радуга в аду?

Я оборачиваюсь и вижу проход.

Выбора нет.

Только шаг вперед.

Я чувствую горящий взгляд.

Кожей.

Нутром.

Я покидаю камеру без сожаления. Даже там, где хранятся инквизиторские агрегаты, гораздо легче дышать. Ни дыба, ни кресты, обитые шипами, не пугают так, как этот треклятый алтарь.

Я знаю, за мной наблюдают.

Не романтичный шеф-монтажник.

Не фон Вейганд.

Не Валленберг.

Зверь.

Я ощущаю его тяжелое дыхание.

Везде.

Где бьется пульс.

Я поправляю спутанные волосы, пытаюсь привести в порядок непослушные пряди, сбившиеся в колтун.

Он ничего не сказал про смену имиджа. Никаких комментариев. Ни единого слова. Будто вовсе не заметил, что я вернулась к натуральному цвету. Просто проигнорировал.

Ему не понравилось?

Звон цепей.

Я содрогаюсь.

Свет за моей спиной гаснет. Нет мятущихся снежинок, нет игривого мерцания. На меня обрушивается темнота.

Проход до сих пор открыт.

Я еще могу вернуться назад.

Рискнуть.

Попробовать.

Я не слышала механического скрежета, стука камней позади, поэтому вполне логично предположить, что шанс на возврат есть.

Я могу обернуться.

Броситься прочь.

Сбежать.

Я…

Никогда этого не сделаю.

— Алекс, — звучит как мольба.

Повсюду темнота.

Я буду следить за тобой.

Я буду охранять тебя.

Всегда.

В горе и в радости. В богатстве и в бедности. В болезни и в здравии.

В любви и в ненависти. В агонии и в экстазе.

В этом мире. И в любом другом.

Ничто не разлучит нас.

Никто.

Даже смерть.

Что-то холодное скользит по моей щиколотке. Едва дотрагивается, однако обдает льдом, вынуждает броситься вперед в безотчетном поиске защиты, заставляет ринуться во мрак наощупь, не разбирая дороги.

Пара бесконечно долгих мгновений.

Чуть не спотыкаюсь.

Замираю.

Бежать в кромешной темноте — плохая идея. Бежать — вообще плохая идея. Но иногда сдают нервы.

Дышу через раз.

Вслушиваюсь в тишину.

Вглядываюсь во тьму.

Пытаюсь побороть страх.

Безуспешно.

Я ощущаю себя оголенным проводом.

Разряд.

По венам.

Прямо в кровь.

Будто электрический ток пробегает под кожей. Дрожь охватывает тело. Позвоночник натянут до предела.

Не слышу.

Не вижу.

Чую.

Чувствую.

Странное шевеление.

Необъяснимое движение.

Так близко.

Везде.

Что-то касается плеча. Обводит локоть. Что-то дотрагивается до колена. Легонько. Точно дразнит. Что-то оплетает запястье. Что-то обхватывает талию. Одновременно. И тут же отпускает.

Будто еще не время.

Будто еще рано.

Что-то касается спины. Мягко. Проходит под ребрами. Медленно, осторожно. И от этого едва уловимого движения враз мерзнут внутренности.

Я даже закричать не могу.

Я застываю.

Что-то касается бедер. Будто рисует узор зигзагом. Скользящее. Льдистое. Практически гладкое, чуть ребристое, чешуйчатое.

Похоже на клубок змей.

Очень похоже.

Только нет.

Я делаю шаг в сторону.

Ничего не происходит.

Никаких жутких касаний.

Я успеваю выдохнуть.

Но не вдохнуть.

Раздается рычание.

Дикое.

Утробное.

Цепи обвивают тело. Резко. В один момент. Четко. По команде. Оплетают руки и ноги полностью. Не оставляют никакой свободы. Тугими кольцами опутывают плечи, локти, запястья. Жестким захватом пленяют бедра, колени, лодыжки. Вмиг отрывают от земли, выбивая воздух из легких. Сдавливают, принуждая заорать. Не причиняют боли, просто показывают силу и власть.

Звон металла.

Железный скрежет.

Я отмечаю детали краем сознания.

Я практически ничего не соображаю.

Паника захлестывает разум.

Парализует.

Не пытаюсь вырваться.

Не дергаюсь.

Я цепенею.

Тяжелая поступь зверя.

Все ближе и ближе.

Вспыхивает свет.

А впечатление такое, будто прямо перед моими глазами безжалостно тушат пламя тысячи свечей. Холод ударяет в лицо. Я замерзаю изнутри.

Где был тот момент.

Когда я поняла.

Дверь захлопнута.

Навсегда.

Я озираюсь. Оглядываюсь. Жадно впиваюсь взором в окружающее пространство, изучаю каждую мелочь.

Как будто и правда надеюсь.

На что?

Как будто могу спастись.

Наивная.

Дура.

Я пропустила главное.

Звук закрываемого замка.

Все кончено.

Теперь уже точно.

Я в паутине.

И это не гребаная метафора.

Паутина вполне реальная. Выкованная из стали. Огромная. Гигантская. До дичайшего ужаса настоящая.

Кажется, нечто подобное я видела прежде.

Проклятье.

Ну, конечно.

Та самая игрушка. В кабинете фон Вейганда. Та самая дрянь, которая едва не изувечила мою руку.

Тогда он спас меня.

Он сказал…

— Frei (Свободна), — бормочу одними губами, повторяю громче: — Frei (Свободна).

Ничего не изменяется.

Абсолютно никакого эффекта.

Я не рискую предпринять очередную попытку. Вдруг станет хуже. Хотя куда уже хуже. Я зажата со всех сторон. Голая и покорная рабыня. Обездвижена. Надежно зафиксирована для жестоких забав господина.

И все же.

Я понятия не имею, как работает механизм. Не хотелось бы заиграться и сдохнуть по чистой случайности. Вообще бы не хотелось… сдохнуть.

Не здесь.

Не сейчас.

Дьявол.

— Ты, — выдыхаю я.

Боль моя.

Агония.

Безумие.

Зверя.

Я.

Опять.

На коленях.

Запомни мир.

Таким.

И забудь.

Возврата больше нет.

И никогда не будет.

Это не снег.

Это небо в огне.

Завтра не наступит.

— Алекс, — чуть слышно шепчу я.

Оглядываюсь по сторонам, ищу помощи. Отчаянно дергаюсь, тщетно бьюсь в стальных сетях. Ощущаю себя жалким насекомым в смертоносных путах.

Попалась.

Попала.

Девять жизней — у кошки.

У меня — ни одной.

Ловушка захлопнута.

Занавес.

Свет тускнеет.

Тяжелые шаги становятся все отчетливее. Будто раскаты грома. Бьются такт в такт с тугими ударами крови во взмокших висках.

Высокий. Холодный. Мрачный.

Он.

Режет мою реальность.

Кромсает на части.

Как нож.

Бритый череп. Безупречно подстриженная борода. Очередной идеально подобранный костюм. Темный. И ослепительно белая рубашка.

— Алекс, — повторяю я.

Он подходит ближе. Вплотную. Поднимает руку, проводит ладонью по воздуху, прямо перед моим лицом.

Я открываю рот.

Я хочу что-то сказать.

Я…

Затыкаюсь.

Практически мгновенно.

Слова не идут.

Забиваются в горле.

Какая странная ласка.

Жуткая. Страшная. Чудовищная.

Единственная ласка, которая светит сегодня.

Он не дотрагивается до моего лица, не прикасается к моим губам. Его пальцы так близко. И так мучительно далеко. Как он сам. Но даже при этом раскладе меня обдает жаром, а низ живота сводит тягучая судорога.

Будто нет никаких цепей.

Нет подземелья.

Только он.

Я.

И никого.

Ничего.

Между.

Как прежде.

— Алекс, пожалуйста, — выдаю сдавленно, нарушаю тишину. — Давай перенесем эту твою забаву на другой раз. Я должна подготовиться. Я не могу так сразу.

Он отступает.

Молча.

Его глаза чернее ночи.

Его глаза.

Его?

— Прошу, — судорожно сглатываю, пытаюсь завязать диалог: — Я и не знала, что здесь есть такая паутина. Кстати, из чего она сделана? Довольно прочный металл и в то же время гибкий. Мне даже не больно. Ну, почти не больно. Зато страшно до чертиков.

Я осекаюсь.

Замолкаю.

Вмиг.

Эта кривая ухмылка.

Этот пылающий взгляд.

Вроде знакомо.

До боли.

Но.

Боже.

Кто ты?

Господи.

Разве ты это он?

Дьявол скалится, почуяв мой страх.

Улыбка без тени веселья.

Мертвая.

Каменная.

И в глазах разверзается бездна.

Царство темного пламени.

Сожжена надежда.

Вера выжжена.

Но я живу.

Я.

Жива.

Для тебя.

Я должна танцевать.

На битом стекле.

На углях.

Я.

Твоя.

Вырежи.

Выбей.

Выгрызи.

Чтобы запомнила.

Точно.

До скончания веков.

И далеко после.

— Алекс, — выдыхаю, нервно облизываю пересохшие губы. — Поверь, сейчас не лучший момент. Я совсем не готова. Прошу.

Ухмылка становится шире.

Я вижу — его зубы остры.

Зверь голоден.

Пощаду не вымолить.

Казнь не остановить.

Он говорит. Резко. Грубо. Хрипло. По-немецки. Будто отдает приказ. И впечатление, точно рык вырывается из груди. Такой же звук издает хищник, разрывая добычу на куски.

Я не успеваю ничего сообразить.

Поздно дергаться.

Кричать бесполезно.

Одна цепь в момент обвивается вокруг горла. Сдавливает, перекрывая кислород, заставляя захрипеть. Держит в стальной хватке.

Краткий миг — и я на коленях.

Прямо у ног палача.

Цепи движутся по телу. Ловко и хитро. Как змеи. Давят и тянут, нагибают, вынуждают изменить положение. За считанные секунды приводят в позу абсолютной покорности. Подчиняют, забирают право на выбор. Ломают любое сопротивление.

Застываю. До каменного пола всего пара миллиметров. Ощущаю холод. Повисаю в железных тисках. Замираю в ожидании расправы.

Меня трясет.

Мелко, судорожно.

Перед глазами высокие кожаные сапоги. А в глазах слезы. Немой вопль бьется в лихорадочно вздымающейся груди.

Я слышу еще один приказ.

Не понимаю ни слова.

Опять немецкий.

Клянусь.

Выучу гребаный язык.

Если выживу.

Цепь соскальзывает с горла. Разочарованный звон. Скорбный. Она бы хотела довести дело до конца. Однако пока не суждено.

Я жадно ловлю воздух ртом.

Закашливаюсь.

Никак не удается надышаться.

Остальные цепи на месте. Не спешат отпускать жертву. Подтягивают меня чуть выше, поднимают, принуждая выпрямить спину.

Я на коленях. По-прежнему. Но каменного пола не касаюсь. Зависаю в пространстве, будто повисаю между мирами. Так странно.

Моргаю, пытаюсь избавиться от темной пелены перед глазами.

Свет и правда погас?

Или это в моей голове?

Я пробую шевельнуться. Ощущение будто стою на металлическом ковре. Цепь за цепью оплетают ноги. От коленей до щиколоток. Крепко. Плотно. Как единое железное полотно.

Я в коконе. Первобытного страха. Дикого ужаса. Если бы я могла. Я бы бежала. Только куда? Отсюда не вырваться. Не выбраться. Никак. Никогда.

Мои руки сведены сзади. Запястье к запястью. Локти выпрямлены. Позвоночник натянут как тетива. До предела. Пульс оглушает. От зашкаливающего давления закладывает уши. Еще ничего не началось, а я уже мечтаю потерять сознание. Скрыться хотя бы так.

Я слаба.

Я труслива.

Мне не выстоять.

Различаю контуры. Черное. Белое. Его рубашка. Пиджак отброшен в сторону. Раздается звук расстегиваемого ремня. А по моей спине градом льет холодный пот.

— Алекс.

Я пытаюсь позвать его. Но даже не говорю имя вслух. Губы разомкнуты. Но голос не идет из горла. Грудь сводит судорога.

Фон Вейганд берет меня за челюсть.

Жестко.

Надавливает, заставляя шире открыть рот. Стальные цепи гораздо милосерднее, а ледяные пальцы жаждут разломать на части. Раскрошить, разрушить до самого основания.

Я сглатываю.

Пытаюсь подготовиться.

Физически.

Морально.

Еще не понимаю — подготовиться к такому нереально.

Фон Вейганд запрокидывает мою голову назад.

И входит между губ.

На всю длину.

Толчком.

Раскаленный член буквально раздирает горло. Врезается внутрь одним ударом. Разом выбивает воздух из легких.

Задыхаюсь.

Захлебываюсь воплем.

Я успела забыть какой он.

Твердый. Безжалостный. Огромный.

Низ живота обдает кипятком. Бедра сжимаются помимо воли. Рефлекторно. Во рту выделяется все больше слюны. Мышцы до боли напряжены.

Мое тело готово.

А я?

Шлюха.

Игрушка Дьявола.

Узнаю своего хозяина.

Он трахает меня в глотку так, будто обрабатывает молотом. Вбивается мощными рывками, врезается до упора. Заталкивает пульсирующую плоть вглубь, точно желает, чтобы каждая вена внутри отпечаталась. Ему безразличны мои чувства, он методично вдалбливается все дальше, насаживает мою голову на гигантский член. Таранит, не ведая пощады, толкается в гортань.

Фон Вейганд тверже стали.

Напряженный. Закостеневший. Каменный.

Наливается кровью прямо в моем горле. Пульсирует. Набирает силу. С каждым толчком. С каждым движением. Обжигает. Жалит. Мою глотку распирает от безумного напора. От дикого натиска зверя.

Он имеет меня как кусок мяса.

Без слов. Без эмоций. Без намека на ласку.

Тут нет страсти. Нет похоти. Только примитивная потребность вогнать эрегированный орган по самые яйца и кончить в сливное отверстие для семени.

К резиновой кукле проявляют больше почтения.

Животные при случке гораздо нежнее.

Завалить. Отодрать. Разодрать.

Вот твое наслаждение.

Теперь.

Навсегда.

Отныне.

Во веки веков.

Тебе понравится.

Поверь.

И проверь.

Дверь заперта.

Пути назад нет.

Фон Вейганд вдруг отстраняется, полностью покидает мое горло, позволяет вдохнуть полной грудью, впустить кислород.

А я не могу закрыть рот.

Челюсти сводит от напряжения. Десна саднят. Ощущение точно глотку долго и методично прочищали металлическим ершиком, обтесывали изнутри.

Свет становится ярче.

Но я вижу с трудом.

Слезы застилают обзор.

Горькие.

Непрошенные.

Я закрываю глаза. Всхлипываю. Шмыгаю носом. Жалко. Жалобно. Я чувствую себя абсолютно выпотрошенной. Горю от стыда.

Нет. Не надейся. Не так быстро.

Ледяные пальцы властно опускаются на мои веки, резко поднимают, насильно открывают глаза, вынуждают посмотреть вверх.

Я содрогаюсь.

Раз за разом.

Горящий взгляд скользит по мне. Нарочито медленно. Изучает черты. До мелочей. Губы кривятся в оскале.

Фон Вейганд видит свою любимую рабыню.

Обнаженную. Униженную. Поверженную.

А я вижу его клыки.

И это не предвещает ничего хорошего.

Я закована в цепи.

Я готова к любым забавам.

Никто не спасет.

Никто не поможет.

Никто не рискнет.

Вздыбленный член покачивается прямо перед моим лицом. Кажется, он стал еще больше, увеличился до чудовищных размеров. Жуткий. Грозный. Обвитый темными набухшими венами. Мощный. Пугающий.

Я четко чувствую медный привкус во рту.

Фон Вейганд подается вперед, обтирает измазанный слюной член о мое лицо, постукивает по щекам, обводит изломанный контур губ.

Я замечаю капли крови.

Но я не успеваю об этом подумать.

Крупные пальцы ложатся на мои виски, опускаются ниже и надавливают так, что искры из глаз вылетают.

И я кричу.

А он затыкает мой рот.

Грубо проталкивает эрегированный орган вперед. Вбивает, за раз вгоняет на всю длину, достает аж до гланд. Полностью блокирует кислород.

Низ живота сводит тягучий спазм.

Я продолжаю орать.

Дико. Отчаянно. Беззвучно.

Вопль бьется в груди точно в горящей клетке, ударяется о ребра, будто раненный зверь о прутья железной решетки. Стекает по податливо трепещущей плоти, обращается в легкую, приятную вибрацию.

Фон Вейганд трахает меня.

Размеренно. Методично. Со вкусом. Кайфует. Проникает внутрь размашистыми толчками, растягивает наслаждение. Сперва входит до предела, перекрывает воздух, потом отступает, позволяет сделать короткий вдох и снова подается вперед, насаживает плотнее.

Он решает — дышать или не дышать.

И как.

Пускать по венам кислород.

Когда.

Абсолютная власть.

Безграничная.

Я его вещь.

И вот мое место.

На члене.

Фон Вейганд хватает меня за уши, прижимает крепче, вдавливает мою голову в свой пах и долбит так, будто хочет добраться до мозга. После отступает, разрешает глотнуть немного воздуха и берет мой язык, достает изо рта, опять входит в горло. Резко натягивает на член, нанизывает. Точно протыкает металлическим шомполом. Душит. Не дает шевельнуться. Толкается вглубь и держит мертвой хваткой.

Перед глазами мутнеет.

Тело немеет.

Дергаюсь. Не надеюсь освободиться. Просто подчиняюсь рефлексу. Лихорадочно вырываюсь. Судорожно бьюсь в цепях.

Он убьет меня.

Задушит.

Забьет.

Он мой палач.

Он…

Я слабо двигаю языком.

Я не знаю — почему.

Я просто знаю.

Нужно сделать это.

Иначе не выжить.

Он отстраняется. Обтирает член о мое лицо. Как о тряпку. Шлепает вздыбленной плотью по щеке. Одобряет мою покорность.

Я жадно глотаю воздух.

Закашливаюсь. Захлебываюсь неожиданно огромным потоком кислорода. Задыхаюсь. По подбородку стекают слюни и сопли. И что-то еще. Теплое. Багряное. С явным привкусом металла.

Я оглядываюсь.

Озираюсь.

Затравленно.

Мир вокруг теряет всякие контуры.

Меня бьет дрожь.

Крупная.

Леденящая.

Судорожная.

Фон Вейганд обхватывает мой язык, давит на челюсть, заставляет шире открыть рот. Действует четко, привычным движением. Вводит напрягшийся член в глотку.

Я даже дернуться не успеваю.

Миг — воздух перекрыт.

Закрываю глаза. Будто и правда верю, что сумею сбежать, уйти подальше от этой жуткой реальности, скрыться во тьме. Какая же я дура.

Он открывает мои веки.

Силой.

Я пытаюсь моргнуть.

Напрасно.

Фон Вейганд застывает. Заставляет терять счет времени. Завладевает разумом. Держит в унизительном положении. Ломает волю. Медленно. С огромным наслаждением.

Я сдаюсь.

Я подчиняюсь.

Я даю то, чего он жаждет.

Я даю ему все.

Всегда.

Я опять шевелю языком. Вылизываю его яйца. Старательно и послушно. Выполняю беззвучную команду. Даже не пробую бунтовать.

Моя награда — право на короткий вдох.

Я едва успеваю втянуть носом воздух, как доступ опять прекращен. Слезы застилают обзор. Действую быстрее, практически моментально двигаю языком.

Фон Вейганд отстраняется, позволяет судорожно вдохнуть и тут же вбивается вглубь, отнимает кислород.

Я покорно вылизываю подрагивающую плоть.