Плохие девочки не плачут. Книга 3

Я вылижу все, что угодно.

Пауза.

Толчок.

Пауза.

Толчок.

Вот как выглядит бесконечность.

Грязно. Порочно. Развратно.

Я отверстие для его члена.

Сосуд для спермы.

На большее не гожусь.

Вдоволь наигравшись с моим языком, фон Вейганд начинает меня еб*ть. Дерет прямо в глотку. Он выеб*вает мой разум. Выколачивает напрочь размашистыми ударами. Почти садится мне на лицо. Обрушивает на меня всю свою мощь. Всю тяжесть.

Жестко. Жестоко. Безжалостно.

Я содрогаюсь.

Я не надеюсь собраться.

Не борюсь.

Не сражаюсь.

Я никто.

Грудь сводит судорога.

Толчок. Толчок. Толчок.

Горло дико саднит.

Боль сковывает изнутри.

Резче.

Еще, еще.

Я дергаюсь.

Между ног убийственно горячо. Влага выделяется толчками. В такт грубым рывкам, раздирающим горло. Льется ручьем. А по бедрам будто пускают ток.

Меня сотрясает крупная дрожь.

Пальцы сжимаются в кулаки.

Ногти входят в ладони.

До крови.

Фон Вейганд вбивается до упора. Врезается. Вонзается. Режет глотку точно кинжалом. Не ведает пощады.

Он кончает.

А я задыхаюсь.

Бьюсь в стальных путах.

Беззвучно. Судорожно.

Мир темнеет.

Реальность меркнет.

Я пытаюсь.

Вдохнуть. Выдохнуть.

Вынырнуть.

На поверхность.

Пытаюсь.

Не умереть.

И сперма выходит через нос. Густая. Вязкая. Тягучая. Выстреливает, пробирая аж до самого мозга.

Фон Вейганд отпускает меня.

Извлекает член из моего рта, стряхивает оставшиеся капли семени на мой лоб и неспешно размазывает их по взмокшей коже.

Помечает свою подстилку.

Я кашляю.

Захожусь в безумном приступе.

Не могу остановиться.

Вкус свинца отрезвляет.

Я с ужасом осознаю, что мой рот наполняется кровью.

Сглатываю.

Горло печет.

Фон Вейганд отдает новую команду.

Цепи поднимают меня вверх, разводят мои колени в разные стороны, раздвигают до предела. Действуют быстро. Движутся плавно, но жестко приводят в нужную позу.

Он накрывает мое лоно ладонью.

Не ласкает.

Просто трогает.

Улыбается.

Хищно.

Холодно.

Я облизываю губы.

И содрогаюсь от ужаса.

Я чувствую обнаженную плоть. В уголках рта. Кожа разодрана до мяса. Не просто трещины. Не царапины. Настоящие раны. Кровавые.

Улыбка фон Вейганда становится шире.

Зверь с шумом втягивает воздух.

Наслаждается этим.

Упивается.

Блеск его темных глаз ослепляет.

Так сверкает сталь.

А потом вгрызается в горло.

Ты думала, это конец?

Нет, родная.

Расслабься.

Это только начало.

Раздается новая команда.

Цепи возвращают меня обратно. К ногам палача. Мои бедра по-прежнему разведены, колени согнуты, пятки упираются в ягодицы.

Поза сексуальной рабыни.

Грязная.

Похабная.

Фон Вейганд проводит пальцами по моим истерзанным губам, давит на щеки, заставляя распахнуть рот, и закладывает туда свои яйца.

Никакого приказа.

Глотай.

Боль. Страх. Похоть.

Давись.

Пока не сдохнешь.

Ты должна облизывать и обсасывать. Удовлетворять хозяина, выполнять каждое его желание. Ты сама на это себя обрекла.

Вот твой приговор.

Течная с*ка.

Ощущение точно шею обматывают колючей проволокой. Изнутри. Нить за нитью. Все глубже. Все безнадежнее.

Я как под кайфом.

Я покорно облизываю его яйца.

Я не чувствую ничего.

Почти.

Только жар.

В животе.

Что-то бьется.

Пульсирует.

Рвется на волю.

Пробивает путь вперед.

Фон Вейганд наматывает мои волосы на кулак.

Ничего не говорит.

Никаких издевательских фраз.

Ни единого слова.

Он засаживает член в мою глотку и начинает драть. Яростно и неистово. Еб*ть. Долбить, вырывая немые вопли из груди. Разрывая сознание на куски.

Его плоть твердеет.

Вены вздуваются.

А я истекаю.

Кровью. Слезами.

Возбуждением.

Диким. Токсическим.

Точно.

Кажется.

У меня истекает срок годности.

Эта шлюха порвалась.

Несите следующую.

Фон Вейганд продолжает вгонять внутрь свой огромный орган. Вдалбливается, не ведая жалости. Раздирает рот, растягивает глотку.

Я вижу себя со стороны.

Дрожащая.

Закованная в цепи.

Окровавленная.

Я его ожившая фантазия.

Насаженная на член.

Растерзанная.

Жертва.

Он насилует меня.

А я возбуждаюсь.

Не умею иначе.

Падшая.

Грешная.

Я его женщина.

Запрокидываю голову назад. Расслабляю горло. Стараюсь принять хозяина целиком и полностью. Вылизываю яйца. Делаю все, чтобы было удобнее меня еб*ть.

Его сперма — моя высшая награда.

Фон Вейганд отстраняется и спускает мне на лицо. Потом закладывает член в рот, чтобы я высосала остатки семени.

Низ живота содрогается.

Раз за разом.

Мышцы сокращаются.

Мучительно.

Сладко.

Я кончаю, потому что кончает он.

Рычание зверя.

Звон цепей.

Я лежу на спине. На прохладных металлических звеньях. Железные нити удерживают тело навесу. Проходят часто-часто, от плеч до лодыжек. Голова запрокинута.

Напряженный член утыкается в мои губы.

Я открываю рот.

Я подчиняюсь.

Я покоряюсь.

Я…

Уже не я.

Фон Вейганд сдавливает мои челюсти пальцами так, точно сжимает в стальных тисках. Трахает, будто гвозди забивает. Вбивает здоровенную дубину в глотку.

Дергаюсь.

Слабо.

Судорожно.

Замираю.

Послушно.

Вздыбленный член входит в горло как поршень.

Глубже.

И глубже.

Пауза.

Толчок.

Пауза.

Толчок. Толчок. Толчок.

Его яйца закрывают мои глаза.

Я точно потаскуха.

Самая.

Последняя.

Пожалуйста.

Прошу.

Лучше пристрели меня.

Лучше…

Я кончаю.

Опять.

Пока фон Вейганд имеет меня с нежностью обезумевшего зверя. И поглаживает мою обнаженную шею. Легонько. Кончиками пальцев. Наблюдая, как возбужденный член растягивает горло.

Его вены набухают.

И проступают сквозь мою кожу.

Голая.

Окровавленная.

Где я?

Бьется жуткий вопрос.

Что я?

Правда — не знаю.

Есть только его член.

А мой мир вращается вокруг.

Я живу.

Когда он таранит мой рот.

Это диагноз.

Нет.

Это приговор.

Фон Вейганд кончает и позволяет мне все проглотить.

Хорошая девочка.

Я тебя испорчу.

Я тебя помечу.

Кровью.

Спермой.

Я сделаю тебя плохой.

Моей.

Я оставлю клеймо.

Под кожей.

Везде.

Внутри.

Я войду в твои вены.

Покалечу.

Изувечу.

Не надейся.

Не проси.

Я тебя не выпущу.

Из клыков.

Из когтей.

Я.

Твой.

Зверь.

— Скажи, — шепчу охрипшим голосом. — Скажи хоть что-нибудь.

Он отдает очередной приказ.

Равнодушно.

Ледяным тоном.

— Нет, — едва успеваю выдохнуть. — Не так.

Цепи вновь приходят в движение, отпускают меня, опускают на землю. Стальные звенья больше не касаются тела. Не держат. Уносятся прочь. Жалобно бряцают.

— П-пожалуйста, — закашливаюсь. — Мне страшно.

Фон Вейганд изучает мое лицо.

Молча.

— П-прошу, я п-просто хочу услышать твой голос, — выдаю сбивчиво. — Неужели ты совсем ничего не скажешь? Ни слова?

Он прикасается пальцами к моим губам.

Надавливает.

Чуть.

А я уже кричу.

Жгучая боль сводит рот судорогой.

Вот и ответ.

Ты.

Моя.

Голая.

Готовая.

На коленях.

Рыдающая.

Разорванная.

Дрожащая.

В собственной крови.

В мужском семени.

Ты пешка.

Шлюха.

Ты моя королева.

Я всхлипываю. Склоняюсь ниже, ссутулив плечи. Безотчетно прячусь, отчаянно пробую скрыться. Прикасаюсь к губам ладонью. Едва. Совсем легонько. Ощупываю осторожно. Скулю. С ужасом взираю на багряный след, зияющий на моей руке.

Это темная метка.

Печать.

Дьявола.

Я не верю.

Отвергаю реальность.

Это просто сон.

Это не настоящее.

Я хочу проснуться.

Я пытаюсь.

А палач обходит меня. Медленно. Останавливается за спиной. Накрывает мрачной тенью, точно придавливает гранитной плитой. И пусть не дотрагивается, но обдает могильным холодом.

Я наблюдаю за высокими черными сапогами.

Завороженно. Затравленно.

Фон Вейганд сжимает мою задницу.

Жестко. Выразительно.

Не угроза. Обещание.

Любимая часть пойдет на десерт.

Я закашливаюсь.

Во рту кровавое месиво. Даже боюсь шевельнуть языком. Сглатываю, и чувство такое, будто проталкиваю через горло осколки стекла.

Вдох. Выдох.

Рвано. Судорожно.

Я должна успокоиться.

Любой ценой.

Все не так плохо.

Наверное.

Я слишком впечатлительная.

Просто несколько царапин. Трещин. Ссадин. А кровь еще остановится. Нужно выждать время.

Фон Вейганд отдает новый приказ.

И цепи враз пленяют тело.

Вздергивают меня вверх.

Резко. Рывком.

Так, что чуть суставы не выворачивают.

Боль обдает кипучей волной.

Струится по жилам, по венам. Течет раскаленным ручьем. Пропитывает каждую клетку, пробирает до костей.

Кап. Кап. Кап.

Назад.

В прошлое.

В горячий воск.

Обрывки образов.

Отрывки фраз.

Кап. Кап. Кап.

Та самая фантазия.

Жуткая.

Чудовищная.

Запредельная.

До дрожи.

Реальная.

Здесь.

Сейчас.

Я.

Распята.

В стылом воздухе подземелья.

Растянута.

В железных цепях.

Жертва.

Голодного зверя.

Мое тело выставлено напоказ.

Вытянуто.

До ломоты.

Кап. Кап. Кап.

Огромный член входит в мой рот.

Вбивается глубже.

Прямо в глотку.

Раздирает изнутри.

И не только в горле.

Везде.

Всюду.

Всегда.

Кап. Кап. Кап.

Я не знаю, что реально.

А что — нет.

Я не отличаю.

Где ложь.

Где правда.

Я не понимаю.

Кто я?

Кап. Кап. Кап.

Я сглатываю кровь.

Опять.

Я чувствую.

Четко.

Жесткие толчки.

В глотке.

Терпкий вкус.

На языке.

Я мотаю головой.

Прогоняю видение.

Пробую прийти в себя.

Боль пожирает разум. Вонзает когти и клыки. Без пощады. Без жалости. Рвет на куски. Погружает во мрак. В лабиринт, сотканный из тьмы.

Я в цепях.

По-прежнему.

Пленена.

Обездвижена.

Готова для утех.

Хотя никто меня не трогает. Даже пальцем не касается. А ощущение, будто сотни демонов раздирают плоть на части. Вырывают душу ржавыми крючьями. Сжигают дотла в адском пламени.

Я перехватываю цепь пальцами, сжимаю покрепче, пробую подтянуться, чтобы ослабить жуткое натяжение. Только любые попытки тщетны. Сил недостаточно. Моя физическая форма явно подкачала. Никакой подготовки нет.

Я кричу.

Пара секунд.

Безвольно повисаю в стальных сетях.

Слабо дергаюсь.

Затихаю.

Я ничего не знаю о боли. Не представляю. В самом страшном кошмаре не могу вообразить скупую тень истины.

Никакой кнут с этим не сравнится.

Никакая плеть.

Ничего вообще.

И духовную боль — к черту. Все эти слезы и сопли. Дурацкие истерики. Патетические рыдания. Вдохновенные п*здострадания.

Ничто даже рядом не стояло.

Никогда.

Такое чувство точно кости выдирают из мяса.

Вживую.

Без наркоза.

Любое движение лишь усугубляет ситуацию. Даже дышать невозможно. Мысли даются с трудом. Заговорить нельзя. Нельзя заорать. Попросту пискнуть не удается. Простонать не выходит.

Я парализована.

Я в агонии.

Раскаленный свинец стекает по запястьям. Струится вдоль позвоночника. Опоясывает ребра. Обдает живот. Устремляется к бедрам, к икрам, к лодыжкам.

— Алекс, — шепчу истерзанными губами. — Прошу.

Вздрагиваю.

Не дышу.

Раздается утробное рычание. А после следует звенящий звук вмиг перемещающихся цепей.

Меня затягивает вниз.

В темноту.

Горячие ладони крепко обхватывают мои ягодицы. Вздыбленный член упирается в живот. Мускулистые руки удерживают трепещущее тело на весу.

Тихонько вскрикиваю.

Открываю глаза.

И…

Будто вижу его впервые.

Настоящего.

Не сказочный образ.

Не красивую маску.

Монстра.

Он натягивает меня на свой гигантский возбужденный орган. Входит до упора одним резким толчком. Врезается в самое нутро.

А я цепляюсь за широкие плечи.

Льну плотнее.

Только теперь осознаю как сильно возбуждена. Ведь его пульсирующий член не встречает сопротивления. Проскальзывает вглубь, вмиг заполняет лоно до предела.

Я кончаю.

Тут же.

Это рефлекс.

Просто рефлекс.

Мои мышцы сокращаются вокруг пылающей плоти.

Я абсолютно мокрая.

Я его.

Абсолютно.

Обезумевшее животное.

Похотливая с*ка.

Вот кто я.

Бл*дь.

Потаскуха.

Фон Вейганд двигает меня точно куклу. Не заботится о чувствах. Берет без лишних церемоний. Грубо. Мощно. Ритмично. Вбивается глубже.

Я его вещь.

Забавная зверушка.

Живая сексуальная игрушка.

Моя единственная задача — удовлетворять похоть.

Никто и никогда не обещал другого.

— Алекс, — всхлипываю.

Он ухмыляется.

Глупая.

Ты так и не поняла.

Да?

Жесткие, жестокие, точно высеченные из камня черты. Звериный оскал. Взгляд, которому позавидует сам Сатана.

Твой Алекс мертв.

Здесь только я.

— Нет, — выдаю сдавленно. — Нет, пожалуйста.

Он затыкает мой рот.

Накрывает губы губами. Обводит израненную плоть языком. Собирает кровь. Нежно слизывает до последней капли. А потом кусает.

Я кричу.

Дико.

Дергаюсь.

А монстр пьет мои вопли.

Врезается внутрь так сильно, что отнимаются ноги. Входит в лоно точно кинжал. Обдает жаром и льдом.

Я думала, это он резал мою ладонь битым стеклом.

Тащил меня в подвал. Хлестал кнутом. Издевался. Унижал. Медленно и методично насиловал в задницу без смазки.

Но нет.

Тогда он просто стоял рядом.

Наблюдал с усмешкой.

А теперь.

Он это и правда он.

Голодный.

Жадный до крови.

Хищник.

Он достигает разрядки, накачивает меня своим раскаленным семенем и отталкивает, рычит, приказывая цепям вернуть добычу в прежнее положение.

Вверх.

Еще выше.

Туда, где небо объято пламенем.

Я не надеюсь.

Я не верю.

Я…

Люблю.

Тебя.

Пожалуйста.

Прошу.

Вернись.

Я знаю.

Чувствую.

Ты там.

Глубоко.

Внутри.

Я зову тебя.

Безумно.

Отчаянно.

До судорог.

До хрипоты.

А возвращается только боль.

Я стучу в закрытую дверь. Стесываю костяшки пальцев, обдираю в кровь. Бьюсь о стену, которую невозможно разрушить.

Я окунаюсь в студеную воду.

Я задыхаюсь.

Проклинаю.

Умоляю.

Запинаюсь.

Затыкаюсь.

Мои веки смежаются.

Повсюду зияет красный.

Поздно бороться.

Поздно сражаться.

Еще немного — цепи раздробят запястья.

Краем сознания понимаю, что я просто повисла в железных путах. Никто не терзает. Не мучит. Не выкручивает суставы. Все происходит естественным образом.

Но так еще хуже.

Еще безнадежнее.

Я пытаюсь считать секунды.

Я пытаюсь дышать.

Ровно.

Ровнее.

Я пробую игнорировать боль.

Привыкнуть.

Приноровиться.

Не замечать.

Я извиваюсь.

И сдаюсь.

Я кричу.

Громко.

Яростно.

Неистово.

Боль пронзает раскаленными иглами. Везде. Сразу. Проносится по мышцам. Проникает в кости. Выламывает суставы. Выкручивает.

Я содрогаюсь.

Дико.

Бешено.

И вдруг — конец.

Меня больше не держат.

Опускают вниз.

Отпускают.

Резко. Быстро.

Стремительно.

Я не слышу рычания.

И звона цепей нет.

Бой крови оглушает.

Больно ударяюсь коленями о ледяной камень, шарю во тьме руками, провожу пальцами по выщербленной поверхности. Ничего не разглядеть. Нигде.

Тяжелая поступь. Так близко.

Вздрагиваю.

Каждый шаг как удар грома.

Я с трудом улавливаю реальность.

Кашляю.

Сплевываю кровью.

Укладываюсь на бок, поджимаю колени, подтягиваю к груди, инстинктивно принимаю позу эмбриона. Пробую отгородиться. Скрыться.

Я прижимаю ладонь к губам.

Я изучаю свой шрам.

Вот он.

Змеится.

Стоп.

Здесь все-таки появляется свет. Опять могу видеть. Оглядываюсь, краем глаза выхватываю блеск стальной паутины.

— Алекс, — выдаю чуть слышно. — Алекс.

Звук собственного голоса должен отрезвить. Урезонить. Успокоить. Однако пока не наблюдается никакого эффекта. Куда там.

Дрожь сотрясает тело. Окатывает холодными волнами. Пленяет. Накрывает с головой, увлекает на самую глубину. На дно.

Я цепенею.

Застываю.

Леденею.

— Алекс, — опять его зову.

Девочка моя.

Что же ты наделала?

Короткий смешок.

Хриплый.

Отрывистый.

— Алекс, пожалуйста, — глотаю слезы, никак не могу заткнуться: — Прости меня. Я не знала, не хотела. Я…

Поздно просить.

Мрачная тень подступает все ближе. Накрывает трепещущее тело. Не дотрагивается, но заставляет дернуться, отшатнуться назад и вскрикнуть от боли.

Я вижу свое отражение в черных глазах.

Дрожащее. Обнаженное. Изломанное.

Я понимаю.

Четко.

Он не услышит.

Он хочет совсем другого.

Разорвать. Разодрать.

Растерзать.

Сожрать.

Живое.

— Кто? — всхлипываю.

Кто. Кто. Кто.

Кто?!

Прошу.

Пожалуйста.

Не надо.

— Здесь только ты и я, — бормочу почти беззвучно.

Только ты и я.

Ты и я.

Ты…

Прямо перед моим лицом возникают высокие черные сапоги.

Шумно сглатываю.

Отползаю.

Зверь следит за моими дергаными, суетливыми движениями. Позволяет мне отодвинуться подальше, создать иллюзию безопасности. Выжидает.

Я сжимаюсь в комок.

Дрожу.

Я в лихорадке.

Обращаюсь в оголенный нерв.

Я пытаюсь подняться.

Только напрасно.

Тело не слушается. Не подчиняется. Немеет. Никак не отойдет от пережитого напряжения. Ноги подгибаются. Руки слабеют. Не получается даже встать на колени.

Я парализована.

Целиком и полностью.

Ужасом.

Я пропитана страхом.

Диким.

Первобытным.

Утробным.

Я могу лишь ползти.

Чуть быстрее.

Мои волосы рассыпаются по плечам, закрывают обзор на дорогу вперед. Нервным движением перебрасываю их на одну сторону. Раздается легкий перезвон.

На миг замираю.

Вздыхаю с облегчением.

Это кадуцей. Скользит по тонкой цепочке назад, холодит голую кожу. Касается моего напряженно выгнутого позвоночника и застывает между лопатками.

Стараюсь ускориться.

Изо всех сил.

Из последних.

Как будто и правда верю, что сумею сбежать. Как будто это возможно в принципе. Как будто все пути к спасению еще не отрезаны.

Поспешно перебираю ладонями. Ломаю ногти. Царапаю колени. Камень безжалостно жалит меня. Но я не обращаю на это никакого внимания.

Давай.

Скорее.

К свету.

Я вижу ступени.

Там.

Дорога.

Наверх.

Слабое мерцание манит. Притягивает магнитом. В полумраке маячит проход. Так и тянет подняться, броситься вперед. Надежда придает силы.

Я отталкиваюсь от земли.

Поднимаюсь.

Почти.

И…

Воздух обращается в жидкое пламя.

По плечам хлещет ледяной дождь.

Кап. Кап. Кап.

Мое сердце застывает.

Пауза.

Перебой.

Судорога.

Он хватает меня.

Грубо. Жестко. Ловко.

В момент.

За кадуцей.

Рывком возвращает назад.

На колени.

Знай свое место.

С*ка.

Цепь врезается в кожу.

Режет плоть.

И рвется.

Я падаю.

Кровь заливает пол.

Подо мной.

Кап. Кап. Кап.

Застываю в ужасе.

Даже не могу дернуться.

Я обречена.

Обручена.

Я собственность Дьявола.

Он не выпустит меня отсюда.

Живой.

Никогда.

Ни за что.

Я пропала.

Кадуцей отброшен в сторону. Как мусор. Ударяется о безразличный камень и отлетает во тьму. Навечно. Больше меня ничто не защищает. Нет креста. Нет ошейника. Нет ничего.

Я боюсь дотронуться до горла.

Страшно ощупывать рану.

Я не чувствую боли.

Вообще.

Но крови так много.

Кружится голова.

Наверное, он перерезал мне глотку. Задел сонную артерию. Или какие там еще бывают? А может затронул вену. Трудно понять.

В памяти всплывает урок биологии.

Артериальная кровь. Венозная.

Как различить?

Наплевать.

Главное — я никогда не видела столько крови. Темной. Алой. Красной. Багровой. Даже в кино. В самых жутких триллерах и безумных боевиках.

Такое чувство, точно жизнь вытекает из меня.

Неотвратимо.

Необратимо.

Литрами.

А может это галлюцинация?

Просто галлюцинация.

Но запах, чертов запах щекочет ноздри. Пьянит. Дурманит. Окончательно выводит из-под контроля. Металлический, пряный.

Зверь обхватывает мои плечи, сжимает до хруста костей. Толкает на спину, раскладывает на ледяном полу, рывком раздвигает ноги, забрасывает к себе на бедра. Вздыбленный член прижимается к лону.

Я хочу отползти.

Хочу убежать.

Хочу.

Но мое тело меня предает.

Выгибается. Подается вперед. Буквально насаживается на возбужденную плоть. Скользит по огромному органу. Распаляет сильнее, дразнит. Отзывается. Бросает вызов.

Зверь скалится.

Склоняется надо мной.

Накрывает собой.

Я ощущаю всю его тяжесть. Жуткую силу, сокрушительную мощь. И стон вырывается из груди. Надсадный, протяжный. Будто животный призыв.

Возьми меня.

Жестко.

Жестоко.

Безжалостно.

Беспощадно.

Без остатка.

Возьми.

Он трется щекой о мое горло. Вжимается губами. Ловит обезумевший пульс. Не целует. Просто слизывает кровь. Пьет. Алчно. Жадно. Будто жаждет впитать меня. Вобрать в собственные жилы.

Это похоже на ласку.

Дикую, извращенную ласку.

И я практически отключаюсь.

Крупные ладони накрывают грудь. Сжимают, сдавливают, вырывают крик. Горячие пальцы терзают соски, заставляют порочно извиваться, льнуть плотнее, тереться о здоровенный кол, что упирается в живот.

Я жалобно всхлипываю.

Я пытаюсь сопротивляться.

Я не знаю, что он сделал со мной.

Как?

Истекаю кровью.

Наслаждаюсь.

Я больна.

Выброс адреналина. Долгая нехватка кислорода. Страх смерти.

Наверное, всему есть объяснение.

Наверное.

Нет.

Зверь отстраняется.

А по моим щекам стекают слезы.

Лихорадочно мотаю головой.

Нервно дергаюсь.

— Прошу, — бормочу чуть слышно. — Прошу.

Я не хочу, чтобы он отпускал меня. Не только сейчас. Вообще. Хоть когда-нибудь. Я не вынесу этого опять.

— Алекс, — истерзанные губы еле шевелятся.

Он расстегивает рубашку.

Медленно, методично.

Уже давно не белую.

Окровавленную.

Отбрасывает.

Я слышу рычание.

Вздрагиваю.

Он такой огромный. Темный. Мрачный. На гладкой смуглой коже четко видны отблески пламени. Но здесь нет огня. Только холод. Цепенящий.

Его мышцы напрягаются и перекатываются при каждом движении. Рельефные. Бугристые. Каменные. Вены вздуваются. Пульсируют.

Мощная шея. Широкие плечи. Руки, способные разорвать на части. По-настоящему. Без изысканных метафор.

Мой монстр выкован из железа.

А я?

Одурманена.

Пьяна.

Затуманенный взгляд скользит по мускулистой груди, следует ниже по плоскому животу, по дорожке темных волос.

Я сглатываю.

Я хочу его.

До боли.

Внутрь.

Я жажду.

Напрягшийся член мерно покачивается. Гигантский. Угрожающий. Вздыбленная плоть твердеет. Наливается кровью.

Мой позвоночник рефлекторно выгибается.

Из уст вырывается слабый стон.

— Алекс, — выдыхаю я.

Я не знаю, зачем это говорю.

Кого зову?

Почему?

Крупные ладони обхватывают бедра, пальцы жестко впиваются в податливую плоть и насаживают истекающее влагой лоно на возбужденный орган. Натягивают до самого предела. Тело в тело.

Зверь пожирает добычу.

Вбивается резче. Вколачивается. Входит вглубь рваными, ритмическими толчками. Проникает до упора. Врезается.

Он как машина.

Для убийства.

Для насилия.

Закрываю глаза.

Ускользаю.

Молюсь.

Боже.

Позволь мне.

Потерять сознание.

Нет.

Никогда.

Даже не мечтай.

Пальцы ложатся на веки. Властно. По праву хозяина. Заставляют смотреть. Впитывать каждый прошедший миг.

Он хочет видеть, что я чувствую.

Когда раскаленный член входит по самые яйца. Вонзается вглубь, добирается аж до матки. Когда податливая плоть вспорота изнутри, растравлена похотью, растянута до упора.

Он режет меня.

Убивает.

Терзает.

Собственным возбуждением.

Вбивает в ледяной камень. Размазывает по полу. Распинает. Проникает жестокими толчками, подчиняет, порабощает. Ломает, лишает разума.

Не фон Вейганд.

Не Валленберг.

Даже.

Не.

Дьявол.

А кто?

Он.

Просто он.

Варвар.

Животное.

У зверя — клыки и когти. Ненасытная жажда плоти. Голод. Желание повалить, разодрать, задрать. Освежевать и затр*хать до смерти.

У него — вечный холод.

Темнота.

Морок.

Я закрыла себя в клетке.

Я выбросила ключ.

Я вошла во тьму.

И вот.

Отныне.

Мир мой.

Он наваливается на меня всем своим весом. Долбит так яростно, что перед глазами плывет и мутнеет. Бедра бьются о бедра. Ощущения точно кости сотрутся в порошок. Еще совсем немного и треснет позвоночник.

Дикий рык.

Разрядка.

Толчок.

Он наполняет меня спермой. Горячая жидкость растекается глубоко внутри. Но я чувствую вкус на губах.

Моя кровь.

Мужское семя.

Я почти не дышу.

Я представляю как жалко выгляжу.

Маленькая фигурка, раздавленная мускулистым телом. Бледная, изломанная, вдавленная в ледяной пол. Ноги раздвинуты до предела, до сих пор подрагивают.

Я не двигаюсь.

Я покоряюсь.

Тяжелое дыхание обжигает горло.

Я чувствую горячий язык.

От ключиц.

К груди.

Он чертит узор.

Клеймит.

Алекс.

Я зажимаю рот рукой.

Я так хочу сдержать вопль.

Я вижу…

Алекс отстраняется.

Усмехается.

Хищно.

Широко.

Я вижу.

Кровь на полных губах.

Звериный оскал.

Жар в глазах.

Я вижу.

Его.

Настоящего.

Алекс.

Пожалуйста.

Прошу.

Прекрати.

Хватит.

Он переворачивает меня на живот, заставляется приподняться, прогнуться, встать на колени. Шлепает по заднице, прижимается сзади, сжимает ягодицы. Его член опять твердеет, накаляется, набирает силу.

Намек прозрачен.

Игра окончена.

Я не выживу.

Я не выдержу пытку с достоинством. Не сумею подготовиться, собрать силу и волю в кулак. Не вытерплю ни секунды.

Внутри уже печет.

Тело помнит ту боль.

До сих пор.

Отчетливо.

А теперь?

Он вдруг отпускает меня, поднимается, избавляется от своих сапог, сбрасывает сперва один, потом другой. Без поддержки заваливаюсь на бок, обмякаю, растекаюсь по полу. Наблюдаю за его резкими движениями.

Он раздевается.

Полностью.

Я заворожена грацией хищника. Стальные мышцы перекатываются будто тугие канаты, вены вздуваются на мощной шее, набухают на мускулистых руках.

Я так хочу коснуться его.

Мучительно.

До ломоты в деснах.

Я хочу провести ладонями по широкой груди, поросшей темными волосами, дотронуться до смуглой, поблескивающей от пота кожи, ощутить жар, исходящий от него, впитать это адское пламя внутрь, пустить по собственным венам.

А чего хочет он?

Вогнать огромный член в мою задницу. Вбить до упора. Без смазки. Выдрать так, чтобы я вообще никогда ходить не смогла. Разодрать до самого нутра.

Я сглатываю.

С трудом.

Я смотрю на багряную лужу прямо перед собой.

Я смотрю на пропитанную кровью рубашку.

Чуть дальше.

Еще.

Немного света.

Ступеньки.

Проход.

Когда ты загнан в угол, вариантов остается немного. Сражаться. Бежать. Выеб*ваться до последнего. В чем-то я уже преуспела, в чем-то только предстоит.

Возможно, это не лучшая идея.

Откровенно паршивая, если честно.

Только другой у меня нет.

И время на исходе.

Он стягивает брюки.

Пара секунд.

И все.

Я не думаю.

Не соображаю.

Просто действую.

Это голый инстинкт.

Жажда выживания.

Я отталкиваюсь ладонями от пола. Вскакиваю на ноги. Чудом удерживаю равновесие и бросаюсь в сторону неведомого прохода.

В голове пульсирует единственная мысль.

Бежать. Бежать. Бежать.

По ступенькам. Выше и выше. По крутой лестнице. По узкому коридору. Путаясь, теряясь в полумраке, цепляясь за шершавые, выщербленные стены.

Мое сердце клокочет в груди.

Сведенное судорогой.

Заледеневшее.

Я чувствую, что-то стекает.

По горлу.

Ниже.

Я не представляю, откуда берутся силы.

Мой организм на пределе.

Я никогда не бегала так быстро.

Я никогда не бегала — так.

Обнаженная. Израненная. Истерзанная цепями. Истекающая кровью. Оттр*ханная до полусмерти. Помеченная спермой. Абсолютно выпотрошенная.

Я не оборачиваюсь.

Не оглядываюсь назад.

Дальше.

Вперед.

Через тьму.

Прямо к свету.

Я едва сдавала стометровку в школе, а сейчас уверенно иду на рекорд. Только ноги отнимаются, колени подгибаются. Я не чувствую своего тела.

Бегу сквозь туман.

Как во сне.

Как в дурном видении.

Я понимаю — это не спасет.

Ничто не спасет.

Он может догнать меня в любой момент. Настичь единственным прыжком. Затащить обратно, провести по всем существующим кругам ада.

Я жду расправы.

Кровавой.

Он меня не отпустит.

Не сейчас. Не сегодня.

Никогда.

Но даст фору.

Верно?

Я не слышу его дыхания. Не слышу шагов. Позади пустота. До меня не доносится ничего. Никакого намека на тяжелую поступь зверя.

Как далеко он позволит мне убежать?

Надолго?

Я надеюсь.

На шанс.

Иллюзорный.

Я бегу.

Все быстрее.

Быстрее.

Воздух становится холоднее. Появляется больше света. Затхлость подземелья остается где-то позади.

Я замираю.

Резко.

А что если…

Боюсь завершить мысль.

Но и отступить не могу.

Продолжаю свой путь.

Держусь за стену.

Пара шагов.

Еще пара.

Миг.

И я примерзаю к месту.

Я просто не верю.

Воля.

Свобода.

Так близко.

Это правда?

Прямо передо мной.

В режиме реального времени.

Метель. Дикая вьюга. Ветер завывает точно голодный зверь. Снег кружится в дьявольском танце. Идет стеной. Заслоняет собою все. Искристые кристаллы оседают плотным ковром, покрывают грешную землю сияющей пеленой.

Я закрываю глаза.

Открываю.

Ничего не меняется.

Я сжимаю кулаки. Крепко-крепко. До боли. Чтоб ногти впились в ладони, вспороли плоть до крови. Я пытаюсь развеять мираж.

Только напрасно.

Я прижимаю пальцы к горлу. Трогаю рваную рану, ощупываю края. Я взвываю, сдавленно вскрикиваю.

Но даже это не помогает очнуться.

Не отрезвляет.

Вывод один.

Реальность.

А в подземелье ведь тоже был снег. Имитация. Мерцающие минералы. Замысловатая иллюминация. В том месте, где стоит тот жуткий алтарь.

Что если и здесь декорации?

Очередная ловушка.

Хитрый план.

И вообще.

Где я?

Там?

Вдруг я вернулась к самому началу. К алтарю. Просто теперь вокруг гораздо больше спецэффектов. Все кажется таким реальным. Страшно.

Хотя сегодня и правда шел снег.

Снегопады по всей Германии.

Я моргаю.

Щипаю себя.

Тщетно.

Я на улице.

Почти.

В шаге.

Сейчас он схватит меня. Прижмется сзади. Сдавит в железных объятьях. Вернет обратно во тьму. Воплотит свою фантазию до конца. Завершит начатое. Займется моей лучшей частью. Нагнет. Поставит на колени. Возьмет так, что я позавидую мертвым.

Нет.

Снег падает с небес.

Слепит.

Больше ничего.

Тишина.

Я срываюсь.

Бросаюсь в слепящий белый.

Может это и есть моя последняя надежда?

Выбраться за пределы особняка. Преодолеть высокую ограду. Обойти охрану. Бежать по улице голой. Не думать.

Я живу мгновением.

Я дышу.

Морозный воздух опьяняет. Снег тает на израненных устах, скрипит под ногами, окутывает искристым облаком. Возрождает веру в чудеса.

Прости.

Я слишком слабая.

Я не могу вернуться туда. В подвал. В подземелье. К твоим жутким цепям. К тому алтарю для жертвоприношений. Я не выдержу. Я не вынесу.

Черт меня дернул предложить пари.

Я просто человек.

А ты…

Это не для меня.

Извини.

Снег окружает. Окутывает плотной пеленой. Поблескивает. Мерцает. На небе почти не видно звезд и луны.

Я оборачиваюсь.

Взираю назад.

Набегу.

Пустота.

Позади снегопад.

Густой.

Кромешный.

Беспроглядный.

Снежный шторм.

Я оборачиваюсь.

Обратно.

Только поздно.

Не успеваю увернуться.

Не успеваю притормозить.

Ударяюсь головой.

Врезаюсь в железную решетку. Со всей дури, на полной скорости. Стекаю вниз. Валюсь на заснеженную землю. В момент.

Что-то теплое льется из носа.

Заливает лицо.

В детстве я надевала дедушкины туфли и баловалась, воображала себя взрослой, ходила по квартире с важным видом. Однажды я взяла елочную игрушку, затеяла свое очередное дурачество. Туфли были сорок пятого размера. Неудивительно, что я в итоге упала. А мой любимый сверкающий шар раскололся на осколки прямо в моей ладони. Как тогда орал мой отец. Осмотрел меня, понял, я чудом не поранилась, и всыпал по первое число.

Я улыбаюсь.

Я везучая.

Приподнимаюсь на локтях, подтягиваю колени к груди, встаю на четвереньки. Наблюдаю за тем, как снег окрашивается в ядовито-красный. Шумно сглатываю.

Кровь.

Столько крови.

Только бы не потерять сознание.

Я почти не чувствую боли.

Не чувствую холода.

Почти.

Я хватаюсь за прутья железной решетки, медленно поднимаюсь, цепляюсь, подтягиваюсь, выпрямляюсь. Ноги будто каменные, едва удается их переставлять. Позволяю себе отдых, стараюсь сфокусировать взгляд.

Ну.

Ну же.

Двигайся.

Я думаю о том, как наряжала елку в детстве. Вместе с мамой. Папа отвечал за гирлянды, проверял их, лично развешивал. Я думаю о желаниях, которые всегда загадывала под бой курантов, и том, куда они меня привели. Мои родители бы это не одобрили.

Почему я просто не могу вернуться домой?

Почему я не могу стать той девочкой?

Без проблем. Без забот.

Я хорошая.

Я…

Я оставляю за собой багряный след.

Четкий.

Глубокий.

Я держусь за прутья калитки, продвигаюсь по периметру, ищу вход. Или выход? Я не помню такую решетку на территории особняка. Но этот особняк огромен, а меня не особенно часто выпускают погулять. Я вполне могла ее пропустить.

Интересно, как долго действует выброс адреналина?

Когда отключается желание выжить?

Снег застилает глаза.

Он чует меня.

Везде.

Всегда.

Почему я сразу не поняла?

Некого звать.

Он не лгал.

Не играл.

Он был им.

Всегда.

Я сама придумала.

Я поверила.

Романтичный шеф-монтажник.

Жестокий барон.

Просто образы.

А правда где?

Там.

Во тьме.

В подземелье.

Твой.

Алекс.

Настоящий.

До дрожи.

До жути.

Люби.

Согревай.

Его.

В собственной крови.

Сможешь?

Дерзай.

Удачи.

Я оглядываюсь.

Я озираюсь.

Ветер нарастает, хлещет по щекам. Снег окружает со всех сторон плотным кольцом, не позволяет разглядеть, что происходит. Разыгрывается настоящая буря.

Я сжимаюсь.

Я чувствую.

Он близко.

Рядом.

Он.

Уже.

Здесь.

Я хотела Дьявола.

И я его обрела.

Моя сказка разбивается.

Разлетается.

На сотни.

На тысячи.

На миллионы.

Колких осколков.

Разрезает руки до крови.

Входит в сердце ядовитым шипом.

Вырывает душу.

Выпивает.

До дна.

До последней капли.

Он хватает меня. Сгребает в объятья. Сжимает точно в тисках. Сдавливает до ломоты в костях. Жаждет разодрать.

Мой палач.

Зверь.

Бог.

Он толкает меня вперед.

Увлекает вниз.

На самое дно.

В снег.

На колени.

Грубо.

Жестоко.

Как только он один в целом свете умеет.

И пусть здесь нет цепей.

Я вся в них.

Я в нем.

Но…

Я еще борюсь.

Я сражаюсь.

Он отпускает меня на миг.

Я тут же отползаю.

Дальше.

Еще.

Держу противника под прицелом. Жадно ловлю каждое движение, не выпускаю из поля зрения. Отчаянно пытаюсь ускользнуть. Двигаюсь нервно, суетливо, лихорадочно. Ползу по снегу, изо всех сил перебираю руками.

Вдруг натыкаюсь на преграду. Упираюсь спиной в камень. Оглядываюсь. Это похоже на лавку. Толком не разглядеть. Слишком сильно замело. Теперь практически ничего не видно.

Хотя наплевать.

Надо бежать.

Удирать.

Давай.

Я смотрю на моего мучителя.

Я тону в горящих глазах.

Я тону.

А он хохочет.

Громко.

Жутко.

Этот смех.

Режет глотку.

Как ледяной клинок.

— Алекс, — шепчу я.

Глупо.

Безотчетно.

Делаю попытку подняться.

Но он возвращает меня обратно. Наваливается сверху, вдавливает в камень. Вынуждает распластаться на животе. Ставит на колени, раздвигает бедра грубым толчком. Привычно, единственным движением.

Игра завершена.

Некуда бежать.

Незачем.

Плати.

По счетам.

Гигантский член твердеет.

Плоть вжимается в плоть.

Обдает диким пламенем.

Я вырываюсь.

Дергаюсь.

Кусаюсь.

Глупая.

Наивная.

Дура.

Ты сама этого хотела.

Твоя лучшая могила.

Под моим телом.

Нет.

Нет, нет, нет.

Я дергаюсь.

Я бьюсь.

Я пульс.

Обезумевший.

Я почти выбираюсь.

Вырываюсь.

Почти.

Он сжимает меня.

Вгоняет в ледяной камень.

Резко. Рывком.

Вбивает раскаленный член внутрь.

Жестко. Толчком.

И что-то обрывается в груди.

Омерзительный хруст.

Треск.

Лязг.

Я хочу закричать.

Я хочу…

Я…

Не могу дышать.

Физически.

Не могу.

Боль.

Адская.

Жгучая.

Тягучая.

Повсюду боль.

Агония.

В каждом уголке.

В каждой клетке.

До молекул.

До атомов.

Везде.

Мои ладони скользят по ледяному камню. Сметают кристаллы снега. Стирают. Чисто рефлекторно. Дергаются в судороге, в мучительном спазме.

Гранит. Даты. Имя.

Это судьба.

Фатум.

Рок.

Я убежала подальше от жуткого алтаря. Вырвалась из мрачного подземелья. Выбралась на волю. На снег. И нашла свою могилу здесь.

Ха.

Смех.

Беззвучный.

Истерический.

Я хочу проснуться. Правда. Хочу очнуться. Сбросить путы ночного кошмара. Но я помню. До черта. Четко. Фамильное кладбище. Семейный склеп Валленбергов.

Вот почему я не узнала ограду.

Я тут никогда не гуляла.

Зато здесь похоронят.

Надежды.

Мечты.

Мои.

Зверь рвет меня на куски. От наслаждения рычит. Вгрызается глубже, врывается в самое нутро, проникает до сердца. Пожирает. Дико. Яростно. Неистово. Раздирает. В кровь.

Я пытаюсь закричать.

Я пытаюсь…

Я…

Вглядываюсь в безразличный гранит.

Надпись практически стерта.

Чужое имя. Даты чужие.7c6fa8

И что?

Я не в силах двинуться.

Дернуться.

Вопль забивается в груди.

Рвется.

Раскалывается.

Обдирает внутренности.

А снег закрывает мои веки.

Замерзают жилы.

Слезы стынут.

Алекс.

Губы движутся.

Но звук не идет из горла.

Я погибаю.

Я засыпаю.

Я ухожу во тьму.

С твоим именем на устах.

Чувствуя тебя.

Сквозь холод.

Сквозь лед.

Жестокая.

Мрачная.

Злая.

Сказка.

Здесь теряется мой след.

Это конец.

Глава 23.1

Смерть — это только начало.

Иногда, чтобы двинуться дальше, нужно потерять абсолютно все.

Даже жизнь.

…

Ты оказываешься на самом дне. Во тьме. Без веры. Без надежды. Без чего-либо вообще. В кромешной тишине. В мерзлой земле. Вдалеке от других людей.

Ты можешь сдаться.

Сложить оружие. Смириться и принять любой расклад. Ведь судьба настигнет каждого. Нагнет и поимеет. Исключений нет.

Ты можешь сражаться.

Пусть кругом лишь руины. Пусть шансы на нуле. Пусть никто и никогда не поставит на твою победу и гроша.

Ты можешь все.

Даже на краю. За гранью. За пределом. Разрушенный. Уничтоженный. В пепле. В крови. В пыли. Загнанный в угол. Затравленный. Забитый.

Ты владеешь главным.

Собой.

Ты пройдешь тысячу троп. Поднимешься. Падешь. Утратишь. Обретешь. Ты добьешься всего, чего действительно захочешь. Ты потеряешь все, что и правда ценишь.

Ведь мир — круговорот.

Водоворот.

Бурный. Безумный.

Ничего не удержишь.

Как ни старайся.

Как ни сжимай пальцы.

Вода утечет.

Но ты двигайся дальше. Всегда. Вперед. Не останавливайся. Не сдавайся. От ошибок. От потерь. Никто не застрахован. Следуй своей дорогой. Возвращайся на свой путь. Или же создавай новый. Выше. Аж до звезд.

Иначе как понять, чего ты стоишь?

…

Смерть — это только начало.

Мы умираем постоянно.

И рождаемся заново.

Каждый миг.

Уходят друзья.

Еще вчера казались ближе некуда, договаривали друг за друга фразы, стояли горой, хоть и не всегда были согласны. Беседы до ночи. Тусовки до утра. Вас даже путали по именам. А теперь — абонент недоступен. Ложь. Предательство. Может, просто пути разошлись. Может, все вместе взятое. Новая компания. Новый коллектив. Взгляды поменялись. Приоритеты разные. Не за что ухватиться. Общего нет.

Так случается.

Сгорают мечты.

Медленно. Мучительно. Дотла. Быстро. Резко. В момент. Вроде недавно горел, жаждал достичь цели, шел напролом. Рассмеялся бы в лицо любому, кто рискнул бы предречь провал. Только уже нет. Ни огня, ни запала. Даже слабая искра пропала. Угасла. Ушла. Лишь горечь на устах. В остальном — без следа. Вот и суди. Либо сил не хватило, либо желания. А может, твоя мечта выпила тебя изнутри?

Так бывает.

Любовь погибает.

Жутко.

Дико.

Страшно.

В судорогах.

В спазмах.

В немых воплях.

На замерзшей земле.

На гранитном надгробии.

В грязи.

И в крови.

Содрогаясь.

Раз за разом.

Стоп.

Что это за звук?

Наверное, снег скрипит.

Под ногами.

Нет.

Это просто мои ребра.

Разламываются на части.

Знаете, умирать не страшно.

Страшно понимать, что ты не жил.

Никогда.

По-настоящему.

Ты придумал все.

Начало.

Конец.

Ты пропитался этим.

Насквозь.

До мяса.

До костей.

А потом очнулся.

Мертвым.

…

Смерть — это только начало.

Отпусти прошлое.

Разожми ладонь.

Развей по ветру.

Прах.

Пепел.

Похорони.

Тот, кто ничего не держит, получает все.

Боже, прошу об одном.

Верни мне меня.

***

Сломанные ребра. Разрыв мягких тканей полости рта. Разрыв влагалища. Разрыв прямой кишки. Повреждения носят множественный характер.

Я не знаю, откуда это. Просто вдруг всплывает в памяти. Жуткий текст, озвученный сухо и механически, без эмоций.

Похоже на заключение судмедэксперта.

Дело об изнасиловании.

Я дергаюсь. Рефлекторно. Как от удара.

Что-то стекает по щекам. Горячее. Жгучее. Льет безостановочно. Градом. Всякий раз, когда возвращаюсь в сознание. Ничего не могу разглядеть. Мир вокруг будто утопает. Теряется в густом тумане. Я моргаю, но это не помогает. Обзор не становится лучше. Огромная тень застилает собою все. Накрывает меня гранитной плитой. Обдает могильным холодом. Вдавливает в землю.

Я кричу.

Нет.

Просто пытаюсь.

Открываю рот.

Дрожу.

Судорожно.

Неудержимо.

Тремор.

Охватывает тело.

Я не чувствую.

Ничего.

Только ужас.

Жуткий.

Неумолимый.

Рядом звучат незнакомые голоса. Кто-то прикасается ко мне, обхватывает локоть, и от этого движения в груди взрывается бомба. Дергаюсь. Сильно и резко. Беспроглядная темнота наваливается на плечи.

Я отключаюсь.

Проваливаюсь в сон.

Глубокий. Медикаментозный.

Так происходит много раз.

Я не считаю. Просто знаю: много.

Я возвращаюсь в реальность, однако не выдерживаю ни секунды. Меня трясет. Нещадно. Бешено. Лихорадочно. Точно через мясорубку пропускает. Выкручивает суставы, ломает, обращает в трепещущий сгусток.

День перетекает в ночь. Я не отличаю время суток. Все кажется одинаковым. Грань между светом и тенью стирается полностью, не остается никакого рубежа. Все сливается.

Я с трудом помню, кто я.

Лора. Подольская.

Вроде бы.

Я закончила университет. Совсем недавно. Почти сразу нашла дурацкую работу на заводе. Зарплата мизерная, зато стаж идет и опыт накапливается. Родители мною гордятся.

Вся жизнь впереди.

Вся.

Жизнь.

Я ощущаю здесь какой-то подвох, но не желаю вдаваться в подробности. Предпочитаю опустить детали. Я застываю. В безопасности. И пусть безопасность призрачная, такой расклад вполне устраивает.

Мне снится сон. Снова и снова. Просторная палата. Светлая. Комфортная. Неизвестные аппараты с дисплеями и кучей проводов. Не помню ничего такого в наших больницах. Вокруг все слишком современное. Люди в белых халатах обращаются со мной как с куклой. Поворачивают, разворачивают, возвращают в прежнее положение. Проводят осмотр, делают процедуры, ставят капельницы, берут анализы.

Я здорова. Ничем тяжелее банальных простуд и отравлений не болела. Чертова ветрянка не считается.

Тогда от чего меня лечат? Зачем? Что происходит? Где я? Как вообще попала сюда?

Пустота. Ни единой догадки.

Я напрасно пытаюсь наладить контакт с персонажами сна. Русский они не понимают, английский тоже. А может, не хотят понимать меня?

Иногда они говорят. Друг с другом. На языке, который смахивает на немецкий.

Я пробую вспомнить. Хоть пару слов. Проверить.

Вообще, я должна знать немецкий язык на отлично. По крайней мере так написано во вкладыше к моему красному диплому. Должна — в теории.

В памяти всплывает: meine Schlampe (моя шлюха).

Это вряд ли подходит для того, чтобы разбить лед и завязать непринужденный разговор на вольную тему.

Meine.

Моя.

Моя, моя, моя.

Данное слово звучит в голове особенно громко. Будто ударяет громом. И дрожь пробегает под враз леденеющей кожей.

Я стараюсь не анализировать. Я не двигаюсь дальше. Я запрещаю себе.

Мир вокруг превращается в черно-белый фильм. Из моей реальности крадут все яркие краски. Оттенки серого занимают пространство.

Мне дают воду. Меня кормят. Сперва через трубочку, потом стандартным образом. Надо мной проводят опыты. Ощущаю себя подушкой для иголок. Иначе для чего так много инъекций? Зачем столько капельниц? Какие-то процедуры. Осмотры. КТ. Или МРТ? Интересно, найдут волчанку? А может, я просто попала на съемки нового сезона «Доктора Хауса»? Меня просвечивают со всех сторон, изучают с различных ракурсов. Детально. Осталось только снять кожу, порезать грудную клетку, добраться до нутра. Вскрыть. Прицельно. Напоследок. Осуществить занимательную вивисекцию.

Странно. Ощущение дежавю. Будто это все уже произошло. Но это не может быть правдой. Ну, не может же?

Я заблудилась. Я потерялась в темном лесу. Я перешла черту и теперь не способна вернуться обратно.

Я стучалась. Рвалась во мрак. Я пыталась ворваться в ад. Отчаянно. Безотчетно. Я молотила кулаками по равнодушному камню. Я окропляла нерушимую стену своей собственной кровью.

Я ждала. Я надеялась. Я верила. До конца. До последнего.

И однажды меня впустили.

В клетку.

К голодному хищнику.

Горящий взгляд. Дикий оскал. Острые клыки. Безжалостные когти. Зверь всегда остается зверем. И рефлексы у него звериные. Жажда сожрать добычу сильнее всего на свете.

Кричи.

Дергайся.

Вырывайся.

Умоляй о пощаде.

Это его заводит.

Распаляет похоть.

Слезы бегут по щекам. Веки щиплет. Жжет глаза. Соль разъедает изнутри. Как кислота, убивает все живое, добивает окончательно. Меня трясет. Пальцы впиваются в простынь. Пытаюсь подняться. Пытаюсь броситься прочь. Срываю капельницу.

Я открываю рот.

Я исторгаю вопль.

Очередной.

Немой.

Я застываю.

Задыхаюсь от боли.

Ощущение такое, будто грудь обливают раскаленным металлом. Снова и снова, раз за разом. По ребрам. Жестоко. Нещадно.

Я сползаю обратно.

Стекаю на кровать.

Новый укол.

Я не чувствую ничего.

Я просто падаю в черноту.

Отпусти меня.

Разожми ладонь.

Дай умереть.

Я и так мертва.

Я…

Я прихожу в себя через какое-то время. Порция лекарств. Серия процедур. Становится легче. Физически. Дозу обезболивающих препаратов постепенно снижают. Мой разум проясняется. Но я этому совсем не рада.

Я начинаю понимать, что не сплю. Я сопоставляю факты. Я осознаю, что прошло несколько лет с тех пор, как я устроилась работать на завод.

Я уволилась.

Я основала бизнес.

Но есть пара пробелов.

Я не хочу вспоминать.

Не хочу никогда.

Нет, нет, нет.

Глаза наполняются слезами. Дрожь сотрясает каждый позвонок, накрывает целиком и полностью. Тело охвачено ледяным пламенем.

Кажется, я что-то кричу…

Кажется.

Игла вонзается в плоть.

Отключаюсь моментально.

В комнате светло. Наверное. Ощущаю тепло. Точно солнечные лучи заливают мою кровать. Чуть дергаюсь, поворачиваюсь, вжимаюсь головой в подушку. Медленно разлепляю отяжелевшие веки.

В комнате светло. Но приходит он и отнимает все. Даже это. Мрачный. Темный. И впечатление такое, точно петля обвивается вокруг горла. В момент.

— Пожалуйста, — шепчу я.

Слез больше нет.

Трепета тоже.

Никто не сделает укол.

От моего палача.

Не существует антидота.

— Прошу, — бормочу я. — Уходи.

Требую невозможного.

Он и так ждал.

Долго.

— Пожалуйста, — лихорадочно мотаю головой. — Я не готова.

И никогда не буду готова.

Лучше убей меня.

До конца.

Лучше.

Что угодно.

Мир разлетается на части.

На осколки.

Острые.

Алые.

Кровавые.

— П-прошу, — запинаюсь.

Удар грома.

Я содрогаюсь.

Огромная ладонь накрывает мое запястье. Пленяет в горящем капкане. Сдавливает, будто закрепляет право на собственность.

Я погружаюсь в прошлое.

Реальность разломана.

Наш новый шеф-монтажник.

Господин фон Вейганд.

Нет, нет, нет.

Я хочу твою душу.

Возьму тебя всю.

Выпью. Выкурю.

Барон Валленберг режет меня.

Битым стеклом.

Нет, нет, нет.

Рычание хищника.

Грубый толчок.

Огромный член входит внутрь.

Хруст костей.

Боль вонзается в грудь.

Нет, нет, нет.

Я отшатываюсь.

Разрываю контакт.

Обнимаю себя руками.

Я оглядываюсь в поисках врача. Медсестры. Хоть кого-нибудь. Обычно мне делают укол. Обрывают пытку, отключают мой разум. Но я иду на поправку. Неизбежно. К сожалению. Слезы закончились. Дрожь больше не охватывает тело. Нервы приходят в нормальное состояние. Постепенно. Кости срастаются.

Жертва готова.

К употреблению.

Зверь возьмет меня.

Без остатка.

И никто его не остановит.

Даже не попытается.

Не рискнет.

Я помню все.

Каждый миг.

Я так хочу забыть.

Хочу амнезию.

Избирательную.

Хочу.

Как в кино.

Переснять финальные кадры. Вырезать лишнее. Использовать магию монтажа по полной программе. Перетасовать сцены. Выправить сюжет начисто.

Прошу, пожалуйста.

Я хочу никогда тебя не встречать.

Отпусти.

Отдай.

Мне.

Меня.

— Лора, — хриплый голос пробирает до нутра.

Зачем говорить это?

Зачем звать по имени?

После всего.

Зачем?!

Ты режешь.

Жестко.

Жестоко.

По живому.

Без жалости.

— Уйди, — сдавленно бормочу я. — Прошу, умоляю.

Ты рядом.

Всегда.

Здесь.

Такой нежный. Такой заботливый. Просто мечта любой девушки. Не покидаешь палату ни на секунду, находишься у изголовья кровати. Держишь меня за руку. Крепко. Сплетаешь наши пальцы в единое целое, будто желаешь передать часть своей собственной силы.

Я вижу твои глаза.

Пустые.

Выцветшие.

Я вижу твое лицо.

Бледное.

Как у мертвеца.

Даже врачи проникаются.

Наверняка.

Их не смущает, когда я начинаю рыдать и орать так, что глохну от собственных воплей. Когда трясусь, точно в лихорадке. Когда ходуном ходит все мое истерзанное тело.

Очередная инъекция. Успокоительное. Снотворное.

Ты наблюдаешь. Всякий раз. Даже если я тебя не вижу. Ты не оставишь добычу без надзора. Скорее убьешь, чем выпустишь.

Я пытаюсь забыться.

Не замечать.

Игнорировать.

Но ты выбиваешь воздух из легких. Одним своим видом. Твой тяжелый взор — начало моей панической атаки. Только приступы случаются все реже. Проходят слабее, минуют практически незаметно, если сравнить с прежним. Психика восстанавливается. Даже мой мозг меня предает. Тело точно не пойдет в зачет.

Ты контролируешь мое лечение. Исключительно после твоего одобрения проводят новую процедуру и назначают очередной препарат. Без спросу тут и шага никто не ступит.

Меня зашивают. Спереди и сзади. Штопают, как истрепавшуюся марионетку. Все разрывы обрабатывают. Все раны. Бинтуют горло. Самая тяжелая часть — ребра. Несколько трещин, пара переломов. Тут нельзя накладывать гипс. Требуется покой.

Процесс заживления идет быстро.

Быстрее, чем мне хотелось бы.

А дальше?

Продолжение банкета.

Я смотрю на тебя.

Я не верю.

Отказываюсь принять правду.

Безумный огонь гаснет в черных глазах. Полные губы не кривятся в оскале. Непривычно бледное лицо искажают мрачные тени. Монстр дремлет. Где-то там. В глубине. На дне.

Это очередная маска.

Новый ход в извращенной игре.

Я знаю.

Ты наслаждался.

Упивался каждым мгновением.

Ты.

Палач. Зверь. Чудовище.

А я просто игрушка.

Для твоей жуткой похоти. Для огромного раскаленного члена. Для спуска спермы в любые отверстия.

Я создана только сосать. Лизать. Открывать рот шире. Расслаблять горло, чтобы было удобнее тр*хать в глотку. Выгибаться. Прогибаться. Подставлять нужную часть под сокрушительный удар. Стонать. Кричать. Рыдать. Молить о пощаде.

И мне не выбраться.

Не спастись.

Никогда.

Я вырвалась из подвала.

Но я не убежала.

Ведь ты рядом.

Не нужны ни цепи, ни кандалы. Наплевать давно на плети и кнуты. Даже жуткое подземелье останется без дела.

Ты уничтожишь все, что мне дорого. Разорвешь. Раздерешь. Разрушишь. Ты любой клочок земли превратишь в жертвенный алтарь.

Я любила снег.

А теперь.

Снег — мой самый страшный ночной кошмар.

Сказки нет. Чудеса закончились.

Омерзительный хруст костей. Звук разрываемой плоти. Девственно белый цвет навек опорочен кровью.

Запах железа забивает ноздри. Соль и металл сливаются на израненном языке. Багряная пелена опускается на глаза, увлекает в ночь.

Ты и есть мой подвал.

Я в тебе замурована.

Похоронена.

Погребена.

Заживо.

Он берет меня за руку. Обманчиво нежно, едва касаясь. Надевает что-то на палец.

А я вижу, как его огромная ладонь накрывает мою. Там. На могиле. Как он вдавливает меня в гранит, вбивается до предела. Как вгоняет возбужденный орган внутрь, будто не слышит жуткого хруста ребер.

— Я хочу, чтобы ты стала моей женой, — ровно говорит фон Вейганд.

— Что? — вопрос вырывается невольно.

Фрагмент разговора потерян. Явно. Память играет со мной злую шутку.

Я все-таки тронулась умом. Да и как тут не тронуться?

А может, я просто ослышалась?

— Не понимаю, — нервно усмехаюсь.

— Я буду ждать, — продолжает спокойным тоном. — Я дам тебе столько времени, сколько потребуется.

Электрический разряд.

Раз за разом.

Он издевается?

Я отстраняюсь от него. Разрываю контакт, вырываю свою ладонь из его руки. Хочу потереть взмокшие виски, унять резко вспыхнувшую головную боль.

Пульс гремит.

Но я замираю. Застываю. Я не в силах шелохнуться. Не моргая, взираю на безымянный палец. Обращаюсь в камень.

Блеск ослепляет. Режет глаза.

Сколько здесь карат? Не нужно быть специалистом, чтобы понять. Это бриллиант. Настоящий бриллиант. Безупречный. Чистейший. Искристый.

— Ты… — сглатываю. — Ты делаешь мне предложение?

От кольца веет таким холодом, что жилы стынут. Металл не вбирает тепло. Наоборот, сковывает арктическим льдом.

— Да, — следует простой ответ.

— Т-ты… — осекаюсь, медлю и все же выпаливаю на одном дыхании: — Тебе не кажется, что сейчас не лучший момент?

— Ты можешь выбрать любую дату, — произносит невозмутимо.

Фон Вейганд разворачивается и покидает комнату прежде, чем я успеваю открыть рот и произнести осмысленную фразу. Оставляет наедине с панической атакой. Погружает в лихорадочную дрожь.

Никогда. Боже мой. Никогда.

Такая дата тебя устроит?

***

Он приходит на следующий день, приносит огромный телевизор, настраивает. Экран гигантский. Конечно, не такой, как в кинозале особняка, однако все равно очень даже впечатляющий.

Я напрягаюсь.

Обращаюсь в комок оголенных нервов.

Я ожидаю чего угодно, кроме того, что следует дальше.

До боли знакомая заставка. Яркие кадры, сочные сцены. Мелодия, которая находит отклик моментально. Пробирает до слез. До мурашек под кожей.

— Это что? — спрашиваю тихо. — Это правда?

Фон Вейганд подает мне пульт. Довольно крупный. Сенсорный.

— Если надоест, переключи.

Вместо обычных кнопок тут названия сериалов, номера сезонов и серий. Из стандарта только регулятор громкости. «Супернатуралы», «Баффи», «Зена», «Ангел», «Отбросы».

Тут собрана абсолютно вся мировая классика. Сразу не перечислить.

— Заказывай все, что захочешь, — говорит фон Вейганд. — Я добавлю в программу.

— Но… — осекаюсь.

Из телевизора доносится надрывный вопль:

— Харитон!

Я вздрагиваю.

— Харитон, но я же люблю тебя.

— Нет, Анна-Мария, нет, ты не любишь меня.

— Харитон, я люблю. Я люблю только тебя.

— Ты спала с моим единоутробным братом Харламом. Ты родила двойняшек от Макара и тройняшек от Петрова. Ты вертела шашни с Герасимом, с моим заклятым врагом.

— Харитон, ты мой рассол после похмелья, ты калинка-малинка, которая останется на века в сердце моем, ты для меня дороже балалайки, нашего фамильного медведя и отцовского дробовика.

«Жутко сопливые страсти по дону Родриго».

Шоу продолжается. Всегда. При любом раскладе.

Так вот какой он. Сезон, снятый для стран СНГ. Особенный колорит. Неповторимая адаптация. И название отличается.

«Красная жара товарища Герасима».

Ох, пошла вода в хату.

Новая заставка. Новый саундтрек. Перезапуск сериала идет полным ходом.

Тон вступлению задает партия гармошки. После подключаются ритмы народной эстрады и мужик с баритоном точь-в-точь как у моего многократно отсидевшего дяди Коли душевно затягивает:

«Итс май лайф

Энд итс нау о нэвэр

Ай энт гона лив форэвэр

Ай джаст вонт ту лив вайл айм элайв»

Что в нормальной версии звучит примерно так:

It's my life (Это моя жизнь)

It's now or never (Сейчас или никогда)

I ain't gonna live forever (Я не собираюсь жить вечно)

I just want to live while I'm alive (Я просто хочу жить, пока жив)

Без жуткого акцента.

Без чудовищного произношения.

Совсем не так весело.

Скучно и пресно.

Неинтересно.

Я начинаю смеяться.

Дико. Истерически.

Искренне.

Хохочу до слез.

Без видимой причины.

Просто такая песня. И такое исполнение. Плюс сам сериал. Череда уморительных кадров на экране. Гремучая смесь взрывоопасных элементов.

Господи.

Я и не думала, что смогу засмеяться. В обозримом будущем. Через сотню лет. Вообще. Хоть когда-нибудь.

А теперь я сгибаюсь пополам.

Заливаюсь хохотом.

И лед тает.

Глубоко.

Внутри.

Отсмеявшись, перевожу затуманенный взгляд на фон Вейганда.

— Хочешь, чтобы я ушел? — интересуется он.

— Прости? — вытираю слезы.

— Я могу уйти, — предлагает ровно. — Скажи.

Он позволяет сделать выбор.

Учитывает мое мнение.

Спрашивает, чего хочу.

Просто праздник какой-то.

Еще и «Жутко сопливые страсти» царят на экране.

Ой, то есть «Красная жара товарища Герасима».

Может, этот сезон не будет таким уж провалом.

— Харитон, я выполняла задание партии.

— Но партии давно нет.

— Партия вечна.

— Анна-Мария.

— Харитон.

— Анна-Мария.

— Меня обливали студеной водой из нашего колодца, а потом били электрическим током. Старые убеждения трудно побороть. Я вырезала целый отряд американцев крышкой из-под банки с тушенкой. Но сначала мне пришлось переспать с каждым из этих солдат. Не спрашивай почему. Таково задание куратора. Теперь у меня металлическая пластина в черепе и любовь к тебе, как сибирская язва.

— Выходи на сцену, танцуй балет.

— С радостью. Но где твоя балалайка?

Беру свои слова обратно.

Это п*здец.

А фон Вейганд берет кресло, приставляет ближе к моей кровати, усаживается и с невозмутимым видом взирает на кровавый ад.

Ладно. Посмотрим, сколько он продержится.

Надеюсь, товарищ Герасим не подведет.

— Хочешь попкорн? — раздается вкрадчивый вопрос.

— Тут его не делают, — выдыхаю с легким разочарованием. — Это же больница.

Фон Вейганд ничего не говорит. Просто выразительно выгибает брови. Становится предельно ясно, что по его распоряжению и шаурму скрутят, и шоколадный фонтан организуют.

Отлично. В роли жертвы маньяка есть свои плюсы. Я даже начинаю расслабляться и получать удовольствие.

Нам доставляют попкорн. И колу. И салат оливье. Чипсы. Крабовые палочки. Пельмени. Пирожки с марципанами.

Мои вкусы довольно необычны.

Стресс всегда толкает на вредную пищу.

Я заношу руку над очередной вкусняшкой и замечаю кольцо на безымянном пальце. Как будто в первый раз вижу. Ладонь точно судорогой сводит. Отдергиваю руку. Аппетит резко пропадает, тошнота подкатывает к горлу.

Я не буду об этом думать.

Не буду.

Не буду…

— Ты можешь снять кольцо, — говорит фон Вейганд.

Я смотрю на него с ужасом.

— Выброси, — пожимает плечами.

От этого еще страшнее.

— Ты не хочешь его носить? — ровно осведомляется он, без гнева, без раздражения.

— Я не знаю.

Вздыхаю.

Я и правда не знаю, чего хочу.

Кольцо остается на моем пальце. Никаких перемен. Все по-прежнему. Мы досматриваем сериал молча. Серия за серией.

Но что-то опять меняется.

Неуловимо.

Такое странное чувство.

Рядом с тобой сидит зверь. Настоящий. Совсем не сказочный. Его клыки в твоей крови, на его когтях остатки твоей плоти. Ты прекрасно осознаешь опасность. Больше не утопаешь в сладких иллюзиях. Зверь готов броситься на тебя в любой момент. Опять.

Но тебе хорошо.

Уютно.

Против всех законов логики.

Против здравого смысла.

Ты боишься.

И не боишься.

Ну как так?

***

День за днем мы просто смотрим кино. Разные фильмы. Сериалы. Поглощаем вредную пищу вместе. Обмениваемся короткими фразами.

Это становится привычным ритуалом.

Это усыпляет мою тревогу.

Почти.

Но не совсем.

— Почему здесь нет зеркал? — спрашиваю я. — В смысле, я не уверена, нужны ли они в палате, но хотя бы в ванной комнате могли бы установить.

— Там есть зеркало, — говорит фон Вейганд. — Просто оно занавешено.

— Зачем?

Он молчит.

Я поднимаюсь с кровати.

Он не делает ни одной попытки меня остановить.

Я знаю, что скрывать особо нечего. Я уже не раз ощупывала лицо. Никаких серьезных увечий не заметила. Так, легкие ранки остались. Наверняка сойдут окончательно через пару недель. На синяки жутко смотреть, поэтому я всякий раз зажмуриваюсь, когда мне помогают принимать душ. Стараюсь отвернуться, не замечать. Но опять же особенно жутких последствий нет. Ведь нет же?

Я нахожу зеркало.

Срываю покров. Взираю на себя. В упор.

Губы дрожат.

Я подхожу ближе. Вплотную.

Боже. Не верю.

Я дотрагиваюсь пальцами.

Ощупываю.

Не просто рана. Царапина. Не запекшаяся кровь.

Рубец.

Змеится от уголка рта к щеке.

Рваный. Выпуклый. Красноватый.

А вот еще один. И еще. С другой стороны. И пара мелких, уже не таких явных, совсем тонких. Останутся шрамы. Точно. Такое не заживет без следа.

Мой взгляд движется ниже.

К горлу.

Такая жуткая отметина, будто мне действительно резали глотку. Медленно. Жестоко. Тупым ножом. Вспарывали плоть с истинно садистским наслаждением.

Я сбрасываю халат.

Я вижу истину.

Четко. Четче некуда.

Грудь. Живот. Бедра.

Все синее. Абсолютно.

Жуткое. До сих пор.

Кровоподтеки.

Гематомы.

Меня трясет.

Я привыкла к боли.

Боль стала моим миром.

Я не чувствую.

Ничего.

И вдруг неведомая сила заставляет обернуться.

Меня обдает кипятком.

Он здесь.

Эти горящие глаза.

Черные. Мрачные. Бездонные.

Глаза Дьявола.

Я теряю равновесие, не успеваю ни за что удержаться, падаю. А он бросается вперед, в мгновение ока преодолевает расстояние между нами, хватает меня, прижимает к груди.

Я ощущаю биение его сердца.

Но я ошибаюсь.

Там нет ничего живого.

Не было никогда.

Я полностью обнажена. Ничто не мешает ему взять желаемое. Хотя ему и так ничто не мешает. Сорвать одежду, завалить, изнасиловать. Залить все вокруг моей кровью.

Нет, нет, нет.

Я кричу.

Но он не торопится меня насиловать. Гладит по волосам, по спине, ловко поднимает с пола халат, прикрывает измученное тело. В его прикосновениях не ощущается похоти. Только желание уберечь. Успокоить.

Он относит меня на кровать.

Укладывает.

Укрывает.

Его запах.

Его жар.

Все это кружит мою голову. И когда он отстраняется, я тянусь следом. Инстинктивно, по воле рефлекса.

Он держит меня за руку.

А я рыдаю. Не могу иначе.

Перед глазами стоит отражение из зеркала.

— Тебя это возбуждает? — спрашиваю сквозь слезы. — Шрамы. Синяки. Тебе нравится мое избитое тело? Тебя это заводит?

Он молчит.

— Ну, скажи, — требую я. — Скажи, наконец. Ты хочешь меня трахнуть? Хочешь опять порвать рот?

Никакого ответа.

— Т-тогда, — захлебываюсь, закашливаюсь. — Тогда ты… ты…

Он только чуть крепче сжимает мою ладонь.

— Я звала тебя, — бормочу сдавленно. — Молила, чтобы откликнулся. Дал знак. Но ты просто брал меня. Раз за разом. Насаживал на член и трахал. Использовал как кусок мяса.

Тишина.

Гнетущая.

— Это было на могиле? — выдыхаю судорожно. — Это все не сон? Это настоящее?

Он переплетает наши пальцы.

Намертво.

— Шрамов не останется, — говорит тихо. — Ни на лице, ни на шее. Процедуры займут две недели. Потом ты и следа не заметишь.

Я всхлипываю.

— Ты не ответил.

— Ты знаешь ответ.

Мне еще никогда не было так холодно. Даже там, посреди кладбища. В снегу. Когда я была абсолютно голой. Даже там меня не сковывал такой лед.

— Ну так бери! — восклицаю яростно, разрываю наш тактильный контакт, нетерпеливо стягиваю халат. — Добей уже. Хватит ломать комедию. Тебе не идет роль романтика. Покажи свое истинное нутро.

Он не смотрит на обнаженную плоть.

Он взирает прямо в глаза.

И это хуже во сто крат.

— Я не возьму тебя, пока ты сама не захочешь, — чеканит твердо.

— Я не захочу, — практически выплевываю. — Никогда! Слышишь? Никогда. Я лучше сдохну, чем лягу с тобой по доброй воле. Тебе придется убить меня. Иначе я не позволю к себе притронуться.

— Значит, я не возьму тебя никогда, — от его тона в жилах замерзает кровь.

Он поправляет мой халат.

Не касаясь кожи.

Не глядя.

— Я просто буду рядом, — бросает хрипло. — Буду твоим псом. Хочешь? Отдавай приказ, я сделаю все. Проверь меня.

Он издевается.

Как тогда.

Шутит.

Нет. Ни капли.

Я понимаю это.

По его взгляду. По голосу.

Он серьезен. Как никогда прежде.

Я обладаю смертоносным оружием.

И ничем хорошим это не закончится.

Я ощущаю головокружение.

Едва держусь в сознании.

Я как кошка. Отчаянно пытаюсь зацепиться за край. Но у меня нет когтей. А лапы скользят. Рано или поздно я сорвусь вниз.

— Что ты станешь делать, раз тр*хать нельзя? — спрашиваю сквозь судорожный выдох, нервно облизываю губы. — Зачем эта игра?

— Ты моя.

От короткого ответа внутри оживает клеймо.

Загорается с новой силой.

Душа растравлена.

Растревожена.

Распята.

— Уходи, — говорю глухо. — Я хочу остаться одна.

Он подчиняется.

Моментально.

Даже щелчок закрываемого замка не облегчает задачу. Не помогает поверить в реальность всего происходящего. Слишком явно данная сцена смахивает на галлюцинацию.

Я оглядываюсь.

Щипаю себя.

Больно.

Дожидаюсь, пока выровняется дыхание, возвращаюсь к зеркалу. Долго рассматриваю изувеченное тело. Стараюсь оценить трезво. Как бы со стороны. Пробую представить, будто в отражении не я. Постепенно привыкаю. Перестаю мелко дрожать.

Шрамы исчезнут после процедур. Синяки и гематомы сами сойдут.

Реабилитация проходит быстро.

Тело восстанавливается.

Кости срастаются.

А я — нет.

Я изменилась.

Надломилась.

Испортилась.

Я уже не вернусь.

Я не узнаю себя в зеркале.

Не узнаю собственные глаза.

Ощущение, будто постарела на десять лет. Минимум. Морщин нет. Просто выражение другое. Чужое.

Я теперь другая.

Я чужая.

Опираюсь о стену руками, ставлю ладони по обе стороны от зеркала, приближаю лицо к отражению практически вплотную. Не обращаю внимания на шрамы, не замечаю все эти позорные отметины. Смотрю в собственные глаза безотрывно.

Я чувствую его член.

До сих пор.

Везде.

Огромный. Твердый. Раскаленный.

Он вбивается внутрь, вколачивается, входит, как толстый деревянный кол, растягивает и распинает, распирает изнутри. Пульсирует, наливается кровью и сокрушительной силой. Выжигает огненные следы. Обжигает адским пламенем. Клеймит.

И фантомная боль охватывает тело.

Растекается под кожей.

Мучительно.

Медленно.

Наполняет до края.

Сильнее.

Еще.

Внутренности сводит тягучая судорога.

Я закусываю губу, чтобы сдержать дикий вопль. Лихорадочно сглатываю. Ощущаю четкий привкус крови. Я опять там. В ожившем ночном кошмаре.

Я вижу монстра.

Чудовище.

Я вижу себя.

Он что-то сделал со мной.

А может, я всегда была такой?

Безумной. Чокнутой. Одержимой.

Господи.

Боже мой.

Сползаю вниз. Стекаю. На кафельный пол. Сгибаюсь пополам. Сотрясаюсь в беззвучных рыданиях.

Это пройдет.

Это просто надо пережить.

Нет, нет, нет.

Нервно мотаю головой. Дрожу так, что зубы ударяются о зубы, лязгают. А глубоко внутри, под ребрами, печет, точно кислота разъедает нутро.

Я хочу его.

Жажду.

До сих пор.

Каждой клеткой.

Сквозь боль.

Даже помня о том, как он разрывал на части мою плоть. Как вгрызался в самую глубь с омерзительным хлюпающим звуком. Как пировал на освежеванной жертве.

Ничто не убивает это безумное желание.

Ничто не отрезвляет.

Ему не нужно брать меня.

Он и так внутри.

Всегда.

Глава 23.2

Фон Вейганд появляется в палате на следующее утро.

— Хватит фильмов. Я не стану ничего смотреть, — заявляю твердо. — Если только это не новый сезон «Игры престолов».

Он улыбается. Слабо. Едва заметно. А в моих ушах звучит его смех на кладбище. Тот жуткий хохот, от которого трясутся поджилки и стынут внутренности.

— В смысле? — запинаюсь. — Ты же не хочешь…

Ты хочешь.

И получаешь все.

Твоя власть безгранична.

— Нет, — медленно качаю головой. — Что — серьезно?

Фон Вейганд включает телевизор. Запускает новое кино. Отходит от экрана. Позволяет впиться голодным взглядом в первые кадры. Воистину исторический момент.

— Его же еще не сняли, — говорю медленно. — Ну, то есть не до конца отсняли все нужные сцены. Премьера назначена на апрель.

— Для тебя премьера сейчас, — произносит ровно.

— Это пиратская версия?

— Сама мне скажешь, — отвечает вкрадчиво. — Я не разбираюсь.

— Ты шутишь, — бормочу сдавленно. — Нет, ты издеваешься.

Качество картинки круче некуда. Актеры настоящие. Правда, показывают то, что очень сильно отличается от моих ожиданий. Но черт, это же «Игра престолов». Она всякий раз выбивает почву из-под ног шальным сюжетным поворотом.

Я открываю и закрываю глаза. Моргаю. Часто-часто. Пытаюсь развеять видение, пробую обнаружить хоть малейший подвох. Я отвергаю объективную реальность.

Ничего нового.

Все по стандарту.

Отлично.

А дальше?

Джордж Мартин отплясывает канкан. В костюме танцовщицы бразильского карнавала. Типа яркие перья повсюду, цветастый купальник, тело, натертое автозагаром, сияющие блестки, стриптизерские каблуки.

Стоп. Может, заставим его переписать некоторые главы? Воскресим кхала Дрого, закрутим сюжет вокруг по-настоящему стоящего персонажа.

Нет. Увы. Канкан выглядит реалистичнее. Хотя фон Вейганд обещал исполнить любой каприз. Интересно, как далеко я могу зайти в своей наглости?

— Приятного просмотра, — чеканит мой палач и направляется к двери.

— Уже уходишь? — вопрос вырывается автоматически.

— Я сделаю, как ты скажешь.

Замирает у выхода. Не оборачивается. Застывает точно статуя.

— Что-то не верится, — горько усмехаюсь. — Слишком хорошо звучит. Знаешь, говорят, кто нежно гладит, тот того убьет.

— Я сделаю все, — повторяет холодно.

Без тени насмешки.

Абсолютно серьезно.

— Заказывай, — выдает отрывисто.

Кого казнить.

Кого помиловать.

Кого стереть с лица земли.

Раз и навсегда.

Без следа.

— Хорошо, — шепчу чуть слышно.

Нажимаю на пульте кнопку «пауза», останавливаю самый ожидаемый в мире сериал, не бросаю ни единого взгляда на экран. Тишина наваливается на плечи, окружает и душит безжалостно. Тишина оказывается хуже зимней стужи.

— Поцелуй мои ноги, — выдаю глухо.

Я не верю, что говорю это.

Не во сне.

Не в мечтах.

Реально.

На самом деле.

Я не верю, что приказываю ему.

Вот так.

Прямо.

Фон Вейганд закрывает дверь.

На замок.

Раздается звонкий щелчок. Жесткий. Резкий. С точно таким же щелчком обрывается мое сердце. Ощущение, будто раскаленный свинец прошивает грудь насквозь.

Зверь приближается ко мне. Подходит к кровати вплотную. Накрывает мраком. Окутывает темнотой. Сдергивает простыню. Отбрасывает в сторону. Обнажает дрожащее тело.

Я зажмуриваюсь.

Просто не могу смотреть.

Боюсь узреть истину.

Он ударит меня.

Врежет.

Наотмашь.

Голову с плеч.

Точно.

Горячие пальцы накрывают мои лодыжки, обхватывают мягко, но крепко, будто живые кандалы. А в следующий миг что-то прижимается к ступням. Сперва к одной, потом к другой. Нежно. Убийственно нежно.

Я открываю глаза.

Дыхание сбивается.

Он и правда целует меня. Медленно. С огромным наслаждением. Прикасается губами к каждому пальцу. К пяткам. Поднимается чуть выше. Продвигается дальше. Скользит по коже языком. Явно упивается процессом.

Это не наказание.

Не унижение.

Награда.

Поощрение.

Он получает удовольствие. Обращает банальное действие в настоящее искусство. И даже если встанет на колени, все равно будет выше. Всегда. Во всех смыслах.

Фон Вейганд трется щетиной о мою лодыжку.

Он поцелует меня.

Везде.

Для него нет запретов.

Нет никаких недопустимых вещей.

Я вскрикиваю.

Дергаюсь.

Низ живота скручивает жуткая судорога. Боль врывается в тело ядовитой змеей, проникает в самое чувствительное место. Вонзается, словно железный шип.

Фон Вейганд тут же отпускает меня.

— Где болит? — спрашивает тихо.

Сгибаюсь. Обнимаю себя руками. Чуть покачиваюсь, стараюсь унять неприятные ощущения.

— Я не буду целовать тебя, пока окончательно не поправишься, — продолжает он. — Даже если прикажешь.

— Что? — не вижу связи. — Какая разница?

— Тебе нельзя возбуждаться.

Он укрывает меня простыней.

Бережно.

— Ты с ума сошел, — судорожно выдыхаю. — Я совсем не…

Влага выделяется между ног.

Толчком.

Очередная вспышка боли вынуждает заскулить, согнуться сильнее, заерзать на кровати в тщетной попытке обрести облегчение.

Проклятье.

Он знает мое тело гораздо лучше, чем я сама.

— Теперь так будет всегда? — выдаю сдавленно.

— Нет, только пока не заживет.

Фон Вейганд усаживается в кресло и включает сериал. Он делает именно то, чего я хочу. Переводит тему беседы. Спускает на тормозах. Тогда почему становится лишь хуже?

Я не могу смотреть «Игру престолов».

Не идет.

И все.

Люди готовы душу продать, чтобы увидеть хоть один эпизод раньше официальной премьеры. Да что там. Я сама готова была.

Правда, продавать уже нечего.

Моя душа давно у Дьявола.

С нашей первой встречи.

Я чувствую, он жаждет натянуть меня на свой огромный член. Физически. Я вижу, как напрягаются его желваки, как крепко стиснуты челюсти, как сильно сжаты кулаки.

Зверь на цепи.

Голоден.

Жаден до крови.

Он на взводе.

Оголенный провод.

Знает, что добыча близко. Почти голая. Податливая. Трепещущая. Влажная. Готовая. Ничто не помешает навалиться сверху, вжать в кровать и вогнать возбужденный орган до упора.

Но ничего не происходит.

Мой хозяин неподвижен.

Выжидает.

И дождется.

Однажды я сама приползу к нему на коленях. Буду тереться о его сапоги. Буду извиваться, умолять о ласке.

Это вопрос времени.

Фон Вейганд добивается любой цели.

Нет никаких исключений.

Я смотрю на обручальное кольцо. Пальцы немеют. Ощущение, точно ладонь придавило могильной плитой.

***

Шрамы исчезают. Постепенно. Раны заживают. Неизменно. По мне уже не и скажешь, что я жертва жесточайшего группового изнасилования. Врачи делают свое дело. На отлично. Позорные отметины стерты. Снаружи. А внутри?

Фон Вейганд приносит мобильный телефон.

— Ты можешь позвонить родителям, — сообщает, вручая устройство. — Никто не отследит вызов.

Я принимаю подарок. Осторожно дотрагиваюсь пальцами до экрана, оживляю сенсорный дисплей и невольно вздрагиваю, увидев дату.

— Время спешит, — усмехаюсь. — Как тут поменять?

Вхожу в меню, пытаюсь отыскать необходимые настройки.

— Не надо ничего менять, — говорит фон Вейганд.

— Эта дата, она ведь неправильная и…

Перевожу взгляд на него. Замолкаю моментально. Ему не нужно ничего объяснять, все и без того предельно ясно.

— Два месяца? — мои брови взмывают вверх, глаза обжигает, приходится закрыть рот рукой, чтобы не заорать, приходится выдержать паузу. — Сейчас не может быть ноябрь. Я не могу быть здесь два месяца. Это просто нереально.

Мой хозяин молчит. Позволяет мне сделать собственные выводы, прийти к единственно верным заключениям.

Ну, конечно.

Только на коррекцию шрамов понадобилось две недели. А сколько времени прошло до этого? Сколько времени потребовалось, чтобы я перестала дико орать и терять всякую связь с реальностью при виде моего зверя?

Я оседаю на кровать, откидываюсь на подушки, сжимаю мобильный телефон настолько сильно, что, кажется, еще немного, и экран покроется паутиной уродливых трещин.

Два месяца. Два гребаных месяца.

— Твои звонки не прослушиваются, — ровно произносит фон Вейганд.

И уходит.

Я долго смотрю на закрытую дверь. Такое странное, необъяснимое чувство: без этого мужчины мне тошно, а с ним еще во сто крат хуже. Я начинаю понимать наркоманов. Подобное открытие пугает до дрожи. Моя жизнь, точнее все то, что от нее осталось, отправляется к черту. Я отчетливо представляю себя на собрании анонимных аддиктов.

Привет, меня зовут Лора Подольская, и, хоть я уже несколько месяцев в завязке, время, проведенное под запрещенным препаратом, остается лучшим временем в моей жизни. Пускай мне отрезали ноги. Пускай я гнию изнутри. Пускай кожа сходит с тела мерзкими струпьями. Плевать. Пофиг. По боку. Было круто. Когда опять повторим? Пожалуйста, я готова, всадите иглу поглубже.

Господи. Неужели никогда не очнусь?

Я оживляю экран телефона простым прикосновением. Жаль, саму себя оживить гораздо труднее. Если вообще возможно.

Вглядываюсь в дату. Ноябрь.

Даже страшно подсчитывать, сколько месяцев я не выходила на связь с родными. Они на грани безумия. Наверняка. Места не находят от тревоги. Ночами не спят, вздрагивают от каждого звонка.

Мои разговоры не прослушиваются. Теперь.

А что это меняет?

Как будто я решусь рассказать правду. Хоть когда-нибудь. Если моя мама узнает долю истины, поседеет в момент. Лучше жить мечтами, витать в сладких иллюзиях. Дочка замужем, счастлива в Америке, достигла абсолютного успеха.

Меня вполне устраивает красивая ложь.

Я буду играть до конца.

Максимально убедительно.

— Привет, мама.

— Лора?

— Привет.

— Лора, это точно ты?

— Ну, конечно.

— У тебя очень странный голос.

— Просто связь.

— Связь?

— Связь паршивая.

— Ты в порядке?

— Я… супер.

Вот только.

Я не я.

Уже давно.

Нет.

Я мертва.

— Где ты?

— Далеко, — сглатываю.

— На правительственном объекте?

— Что? — запинаюсь. — Это трудно объяснить.

— Понимаю, государственная тайна, — живо продолжает мама. — Хорошо, ваш друг с нами связался и предупредил. Но знаешь, на будущее, было бы неплохо хотя бы сообщение от тебя получить.

— А наш друг разве мало сообщил? — спрашиваю осторожно.

— Он намекнул, мол, Дориану предложили выгодный проект, но там везде повышенная секретность, все очень строго, нельзя пользоваться мобильной связью.

— Видишь, — выдыхаю. — Я не могу ничего разглашать.

— Ваш друг сказал, вам пришлось срочно уехать.

— Верно.

— Очень приятный мужчина, отлично знает русский язык, — говорит мама. — Интересно, сколько ему лет?

— Андрею уже за тридцать, — отвечаю автоматически.

— Какому Андрею? — искренне удивляется. — Нам звонил Алекс.

— В смысле? — обмираю изнутри.

— Александр. Так он представился. А кто такой Андрей?

— Хм, — закашливаюсь, начинаю лихорадочно выдумывать на ходу: — Понимаешь, у него двойное имя. Андрей-Александр. И мне больше по вкусу Андрей. Энди звучит мощно. Алекс слишком банально. Саши ведь на каждом углу. Никакой оригинальности.

— У него интеллигентный голос.

— Серьезно? — едва подавляю истерический смешок. — Никогда не замечала.

— Вчера он больше часа проговорил с твоей бабушкой.

— О чем? — мои глаза до боли округляются.

— Обо всем, — следует обезоруживающий ответ. — Жаль, ты совсем не находишь для нее времени.

— Я же не могла…

— Это сейчас, — говорит мама. — А раньше? Позвонишь мне на минуту, потом пропадаешь на месяц.

Моя карта бита.

Крыть нечем.

— Я исправлюсь, — обещаю тихо.

— Ладно, не важно, — отмахивается. — Главное, у тебя все хорошо. И спасибо Алексу, что он связался со мной. Ты так резко пропала. Я чуть с ума не сошла. Только его звонок меня и успокоил.

— Правда?

— Да.

Такое странное чувство.

Будто пуля прошивает голову.

Насквозь.

Он успокоил мою маму.

Успокоил.

Мою маму.

Да она меня в школу за руку отводила. До выпускного класса. Я должна была ей звонить после каждой пары в универе. Мне даже мобильный телефон ради этого купили. Когда я забывала ее набрать, она мчалась на поиски нужной аудитории, ожидала на пороге.

— Как часто он вам звонит? — спрашиваю глухо.

— Пару раз в неделю, — сообщает мама. — Ты знала, что у его отца есть русские корни?

— Конечно, — усмехаюсь. — Мы же друзья.

— Алекс недавно развелся.

— Я в курсе.

— Может, тебе стоит к нему присмотреться?

— Мама, — ком встает в горле. — Я замужем.

— Он так говорит о тебе.

— Как?

— У него сразу тон меняется.

— Бред, — нервно смеюсь. — Не выдумывай.

— Ощущается щемящая нежность.

Поразительный контраст. Мама в восторге. А у меня тошнота подкатывает к горлу. И приходится зажать рот рукой. Плотно. Чтобы не закричать. Не завопить в голос.

Господи. Боже мой.

Фон Вейганд умудрился промыть мозг моей матери. По телефону. За несколько разговоров. Очаровал мою бабушку. Вошел в доверие целиком и полностью.

— Папа как-то обсуждал с ним охоту.

— Что? — бормочу еле слышно.

— Оказывается, у них много общих увлечений.

Удар под дых.

— Жаль, ты не замечаешь нормальных мужчин, — добивает мама.

— В смысле? — задыхаюсь. — Я замужем. Я счастлива. Некого тут замечать.

— Хочешь сказать, ты любишь Дориана?

Хочу.

Только слова не идут.

Я старательно репетирую фразу. В мыслях. Миллион раз. Но сама себе не верю ни на мгновение. Поэтому молчу.

— Что у тебя с Алексом? — добивает очередной вопрос.

— Ничего, — судорожно выдыхаю.

Закрываю глаза. По щекам струится вода. Жгучая, соленая. Отравленная. Обдает кипятком, заставляет задрожать.

Это чертово «ничего» звучит красноречивее всех на свете эпитетов и метафор.

— Я же чувствую, — говорит мама.

— Вряд ли, — роняю глухо.

— Дориан — хороший парень. Он все поймет. Просто не нужно его обманывать. Чем быстрее вы все решите, тем лучше. Я сразу поняла, вам не быть вместе.

— Мама, пожалуйста.

— Я не настаиваю. Но мне кажется, Алекс развелся из-за тебя. Возможно, стоит сделать ответный шаг.

— Чушь, — посмеиваюсь нервически, выпаливаю: — Он развелся лишь потому, что его жена гребаная стерва.

— Лора, откуда эти выражения? — строго произносит мама.

— Прости, больше не могу говорить.

— Я не…

— Наберу потом.

— Нет, ты…

— Правда — наберу.

— Лора!

— Мама, я тебя люблю.

Отключаюсь. Смотрю на дату. Долго-долго. Особенный день. День после дня рождения фон Вейганда. Отключаю телефон. Память услужливо подбрасывает фрагмент недавней беседы: «Вчера он больше часа проговорил с твоей бабушкой». Довольно интересный способ отметить. Болтать с моей бабушкой и смотреть очередной сериал. Со мной.

А как же работа? Важные встречи. Контракты. Новые контакты. Череда деловых собраний. Все отодвинуто на второй план. Резко. Разом.

Он никогда не уделял мне столько времени.

Вот что жутко. По-настоящему.

Он окружает меня. Со всех сторон. По всем фронтам. Наступает. Медленно, методично. Дарует свободу. И отрезает пути к отступлению окончательно.

А я даже предъявить ничего не могу.

Что тут сказать? Что он зря связался с моей мамой и успокоил ее, дабы она не сходила с ума в напрасном ожидании звонка от непутевой дочки? Что не стоило общаться с моим отцом и уделять внимание бабушке, играть роль заботливого друга семьи?

Я накрываю горло ладонями. Стараюсь унять лихорадочную дрожь в теле. Я чувствую шрам там, где его уже нет.

Я ничтожество.

А он…

Мой Бог.

Я всегда у его ног.

Он приучит меня к себе. Приручит. Опять. И посадит на такую цепь, которую уже точно не разорвать. Возьмет на веки вечные.

Он меня сожрет. Загрызет. Порвет так, что никакие врачи не зашьют. Он вырвет из меня остатки души. Выпьет до последней капли.

Он зверь. Дикий. Жестокий. Хищник. У него нет других понятий. Только голод. Жажда свежей плоти.

Я пытаюсь снять кольцо. Честно. Пытаюсь. Я пробую стянуть проклятую драгоценность, пробую разорвать порочный круг. Но пальцы отказываются подчиняться.

***

Мы продолжаем старательно изображать нормальных людей. Он притворяется, будто не желает завалить свою законную собственность на кровать и отодрать. Я делаю вид, точно не собираюсь сбежать при первой же удобной возможности.

— По поводу нашей свадьбы, — шумно сглатываю. — Как ты это представляешь?

Я в наручниках.

В ошейнике.

Голая.

Готовая.

В подземелье.

— Все будет, как ты скажешь, — следует ровный ответ. — Любой формат. Дата. Но я не могу гарантировать присутствие твоих родителей на официальной церемонии, ведь это станет серьезной угрозой для их безопасности.

А что будет, если я сбегу?

Не рискую озвучить вслух столь крамольный вопрос. Даже закрываю глаза, чтобы во взоре не отразилось никакого намека на преступный замысел. Представляю, как бы высказалась покойная Лора, и лишь после этого решаюсь открыть рот.

— Ты уверен, что хочешь быть со мной? — интересуюсь вкрадчиво, вдыхаю и выдыхаю, вхожу в образ, развиваю тему: — Ну, в смысле брачные узы накладывают определенные обязательства. Ты не сможешь изменять мне. Хотя сможешь, конечно, но тут уже я имею право развестись и отобрать половину имущества. Имею же, да? По контракту. У нас ведь должен быть контракт. Впрочем, о чем это я. Ты всегда волен меня просто закопать. На том самом фамильном кладбище, на котором изнасиловал.

Плохая идея. Очень плохая.

Я срываюсь. Я выдаю себя.

Затыкаюсь. Зажимаю рот ладонью.

Мне нельзя притворяться. Не вывожу. Не тяну такую роль. Нет внутри ничего прежнего. Нет ничего живого. Только одна огромная кровоточащая рана. Бездна боли. Тьма.

Я обречена. Из этого ада не выбраться никогда. Я заключена в объятья преисподней.

— Лора, — фон Вейганд берет мою ладонь, прижимает к своим губам, целует шрам. — Ты единственная женщина. Другие давно перестали существовать.

Дьявол не спит с кем попало.

Он тр*хает избранных.

Я особенная.

Любимая.

Жертва.

Он не позволит мне умереть.

Пока не наиграется.

Не утолит похоть.

— Лора, — взирает прямо в душу. — Ты моя.

— Алекс, — вырывается невольно.

Не знаю, зачем говорю это.

Это же не его имя.

Пустой звук.

— Я понимаю твой страх.

Едва ли.

Ты же никогда не боялся так.

Дьявол не ведает страданий. И рефлексии у него нет. Все четко. Черное. И красное. Вязкое. Багряное. С явным привкусом металла.

— Я сделаю все, чтобы ты мне снова поверила.

Нет.

Не в этой жизни.

Не в этой реальности.

— Я виноват перед тобой.

Какая удивительная ложь.

Сладкая. Пьянящая.

— Хватит, — содрогаюсь. — Достаточно.

Я отталкиваю его.

Резко поднимаюсь с постели, стягиваю кольцо с немеющих пальцев, отбрасываю в сторону. Вздрагиваю от скорбного перезвона. Задыхаюсь от гремучей смеси ужаса пополам с гневом.

— Я не поведусь на твою игру, — заявляю прямо. — Ты можешь обманывать кого угодно. Докторов. Медсестер. Случайных прохожих. Ты можешь одурачить мою семью. Ловко. Мастерски. Но я видела тебя настоящего. Там. Я не забуду никогда.

Зверь усмехается.

Криво.

Встает в полный рост. Приближается ко мне неспешной походкой, вынуждает отступать назад, постепенно загоняет в угол. Заставляет вжаться в стену.

— Ничего ты не видела, — выдыхает, почти касаясь моих губ.

— Я… я…

Зуб на зуб не попадает.

Не могу унять дрожь.

— Ты хотела свадьбу, — ровно произносит он.

— Тогда, — нервно смеюсь. — Тысячу лет назад.

— Ты хотела представить меня родным.

— Я дура, — дергано улыбаюсь. — Была и есть.

— Моя, — припечатывает холодом. — Навсегда.

Его кулаки упираются в стену. По обе стороны от моих плеч. И хоть он никак до тела не дотрагивается, даже пальцем кожу не задевает, ощущение такое, будто всем своим весом придавливает. Наваливается сверху. Вбивает в ледяную поверхность.

— Жаль, я не познакомился с ними раньше.

— С кем? — едва дышу.

— С твоими родителями, — поясняет вкрадчиво. — С бабушкой.

— Что ты собираешься делать? — застываю изнутри.

— Я буду воплощать в реальность твои мечты.

Земля ускользает из-под ног.

Пробую отвести взгляд.

Напрасно.

— Тебе же плевать на чувства других, — выдаю сдавленно.

— Да, — скалится. — Но не на твои.

— Ты психопат.

— А кто ты?

Простой вопрос застает врасплох.

— Я… — запинаюсь. — Я понятия не имею.

Чистая правда. Часть меня давно мертва. Часть пока не рождена. Что-то бьется под сердцем. Томится, трепещет, дает надежду напрочь выжженной земле.

— Прекрати, — всхлипываю. — Прошу.

Он молчит. Никак не нарушает тишину. Не совершает ни единого движения. Просто смотрит в упор. Держит под прицелом горящих глаз.

Я сражаюсь.

Сопротивляюсь.

Я пытаюсь.

Удержаться на краю.

Кусаю губы до крови. Яростно мотаю головой. Сжимаю кулаки до боли.

Мелкая дрожь течет вдоль позвоночника. От макушки до поясницы. Ниже. Еще ниже. Еще, еще. До тягучих судорог. До спазмов в самых чувствительных местах.

Я стекаю по стене.

Мозг расплавлен.

Я таю.

Откуда у него эта жуткая власть?

Боже мой. Господи. Дьявол.

Он втягивает воздух.

Шумно.

Я краснею.

Дыхание сбивается. Бедра сжимаются. Спина выгибается.

Это безусловный рефлекс.

Даже касаться не надо.

Не нужно никаких ласк.

Тяжелый взор прошивает насквозь.

— Нет, — шепчу сдавленно. — Нет, нет, нет.

Низ живота сокращается.

Против всяких законов логики.

Я чувствую огромный член. Глубоко внутри. Твердый. Мощный. Раскаленный. Обвитый набухшими венами. Пульсирующий возбуждением.

Я не верю, что это происходит.

Исключительно в голове.

— Прочь, — выдаю сбивчиво. — Прочь.

Упираюсь ладонями в широкую грудь. Отчаянно пробую оттолкнуть. Но обжигаюсь так, что даже вскрикиваю. Ощущение будто меня бьет электрический ток. Стальные мышцы враз напрягаются под заледеневшими пальцами.

— Больно? — спрашивает фон Вейганд убийственно ровным тоном.

— Ненавижу, — выдыхаю судорожно.

И проклинаю себя за предательскую слабость. Тут же. Мое «ненавижу» звучит как самое пылкое «люблю».

— Давай, — нервно усмехаюсь. — Возьми свое. Зачем ждешь? Ты ведь знаешь, там уже все зажило.

— Мне достаточно твоего оргазма, — бросает вкрадчиво.

— Что? — буквально задыхаюсь. — Я просто…

Осекаюсь. Понимаю — лгать бесполезно. Он чувствует мое возбуждение. Чует. Зверя нельзя обмануть.

— Хочешь, чтобы я тебя изнасиловал? — интересуется так, словно речь идет о самых обыденных вещах.

— Нет! — восклицаю с ужасом. — Никогда.

— Ты долго об этом просила.

— Я не… не просила.

— Ты умоляла.

— Нет…

— Ты хотела вернуть долг.

— О чем…

— Я дал тебе тот миллион, я сделал все, чтобы оградить тебя от расплаты, — чеканит холодно. — Но ты разделась и вошла в мою клетку. По доброй воле. Ты так сладко вымаливала правду.

Вздрагиваю всем телом. Мигом трезвею.

— Ах ты ублюдок, — ярость затапливает. — Даже не надейся. Не пытайся перенести ответственность. Не моя вина, что тебе сорвало крышу.

Он ухмыляется.

Широко.

— Ты потерял контроль, — продолжаю гневно. — Никак не реагировал на мои слова, ничего не отвечал, не отзывался. Ты просто тр*хал меня. Как животное. Раз за разом. Подминал под себя, вгонял до упора и…

Я осекаюсь.

Взгляд зверя.

Хищный оскал.

Все строго по плану.

Всегда.

Он проводит ладонью.

Прямо перед моим лицом.

Как тогда.

Прошу.

Убей меня.

Пристрели.

Прирежь.

Порви.

Голыми руками.

Это гораздо милосерднее.

— Ты не терял контроль, — едва шевелю губами. — Ни на миг. Ты четко и методично воплощал свою фантазию в жизнь.

Он улыбается.

Неожиданно.

Нежно.

— Ты сдерживался, — обращаюсь в лед. — Ты мог гораздо жестче. Ты так и не показал себя настоящего.

Отлично.

Я просила.

И я получила.

Только не до конца.

Зря жалуюсь.

Ведь осталась жива.

Идеальная сделка.

— Ты чудовище, — роняю сдавленно.

— Тогда что твои руки делают на моей груди? — хрипло бросает он.

Отдергиваю ладони, прижимаю к устам, подавляю истерический вопль. Лишь теперь понимаю, что все это время вбирала губительный жар, касалась монстра, дарила ласку невольно. Опять пропитывалась им насквозь, с мясом и до костей.

Мое тело — мой главный враг. Мое тело — мой приговор.

Я давно за гранью. За чертовой чертой.

Зверь склоняется надо мной, взирает в наполненные слезами глаза. Обжигает тяжелым дыханием. Не прикасается, просто припечатывает к стене обжигающим взглядом.

Вздрагиваю, стараюсь отгородиться. Однако бежать некуда.

— Не хочу тебя знать, не хочу, — бормочу почти беззвучно. — Не хочу помнить. Вообще, никогда. Слышишь?

Он молчит.

Тишина. Тьма кромешная.

А меня трясет настолько сильно, что кажется даже палата ходуном ходит. Вязкая дрожь струится по бедрам, стекает к лодыжкам. Позвоночник болезненно выгнут.

Я всхлипываю. Отчаянно пытаюсь побороть рыдания, удержаться на поверхности, преодолеть рвущуюся на волю истерику. Я сражаюсь до последнего.

Жутко осознавать истину. Жестоко, невыносимо.

— Я не хочу тебя видеть, — выдаю глухо.

Зато хочу между ног.

И это убивает.

Медленно.

По мгновениям.

Я так хочу тебя.

Дико. Остро.

Грубо. Глубоко.

До криков. До судорог.

Я падшая женщина.

Изломанная. Испорченная.

Безумная жертва.

— Если бы у тебя была дочь, и кто-то сделал с ней то, что сделал со мною ты, — голос срывается, продолжаю одними губами: — Как бы ты с ним поступил?

Разряд электрического тока.

Снова и снова. Прямо по венам. В кровь.

Он берет мои ладони, накрывает своими, кладет к себе на горло, вынуждает сдавить, ощутить враз напрягшиеся мышцы и набухшие вены, отрывисто выдает:

— Забирай.

— Что?

— Жизнь.

Я хочу его смерти. Сильно. Правда. Но еще сильнее я хочу, чтобы он жил. Хочу ощущать его дыхание рядом.

— Отпусти, — требую тихо.

И он отпускает.

Без слов. Без споров. Просто разжимает пальцы, позволяет ускользнуть, выскользнуть на волю. Вдохнуть наконец. Полной грудью.

Забавно.

Когда у него перекрыт кислород.

Я совсем не дышу.

Он замирает. Не совершает ни единого движения. Однако наблюдает за каждым моим шагом. Нависает будто коршун, накрывает тенью, темнотой. Держит под прицелом, не выпускает из поля зрения ни на миг.

А я шагаю несмело, и ощущение такое, точно едва касаюсь земли. Парю в уютной невесомости. Все вокруг кажется до ужаса сюрреалистичным.

Может, вся моя жизнь бесконечный кошмарный сон?

Я наклоняюсь, поднимаю кольцо.

Так предначертано.

Так тому и быть.

Так суждено.

Мактуб.

Дар.

Проклятье.

Гаснет мой свет.

Я ступаю в порочный круг. По доброй воле. Я черчу единственное слово на стылом пепле, что остался от поруганных надежд, и это слово — «вечность».

***

— У тебя крепкие кости, — заявляет Вальтер Валленберг.

Тем интереснее будет их ломать.

Я думаю об этом, но не озвучиваю вслух. Постепенно учусь молчать, ибо реальность не оставляет другого выбора. Приходится принимать правила игры.

— Это комплимент, — отвечаю я.

— Это факт, — хмыкает он.

Ребра до сих пор мучительно ноют, однако совсем необязательно сообщать обо всех подробностях барону. Пусть сохраняется интрига.

— А мой внук тебя на славу покрыл, — широко усмехается Валленберг. — Наверное, весь член себе ободрал. Я знаю, как бывает.

— Хватит, — зажимаю рот ладонью. — Меня сейчас вырвет.

Не шучу. Не преувеличиваю. Тошнота действительно подкатывает к горлу. Ощущения самые настоящие. Желудок скручивает спазм.

— Я говорил, надо действовать по уму, — продолжает ровным тоном. — Но вы, женщины, думаете совсем другим местом.

— А вы? — парирую гневно.

— А мы дурь из вас выколачиваем, — бросает холодно.

Краснею. Натягиваю одеяло выше, как будто это поможет защититься от пристального взора. Поджимаю колени к груди.

Неужели Элизабет и правда полюбила такого ублюдка?

Хотя — почему нет? Чем я лучше?

Опять риторические вопросы.

Готова поспорить, барон долго пытал свою жертву, сперва довел до безумия, а потом отвел под венец. Теперь внук действует в лучших традициях семьи. И пусть Элизабет не особо похожа на чокнутую, она написала то самое «Он любит тебя». Полнейший бред, жесткое издевательство. Вот и явный признак буйного помешательства.

— Молодец, — небрежно бросает Валленберг. — Ты своего добилась. На колени он пока не упал, зато обручальное кольцо вручил. Дожимай. Сейчас можно выбить из него все, что пожелаешь.

— Не все, — горько усмехаюсь.

— А чего ты хочешь?

Свободы. Хотя бы глоток.

Мой поводок ослаблен. Однако даже растерзанный в клочья разум четко осознает: это ненадолго. Все станет как прежде. И хуже. Безнадежно. Необратимо. Неминуемо.

Я обречена истечь кровью в остро заточенных когтях.

Фон Вейганд не подтвердил мою догадку, но и не опроверг. Трудно сказать, что страшнее: добраться до правды или теряться в сомнениях. Зверь контролировал себя до последнего. Зверь сорвался. Какая разница? Итог не меняется. Приговор насмерть.

Я выбираю между двумя сторонами ада. Нет. Я не выбираю вовсе.

Знаю, пожалею. Уже жалею.

Только промолчать не удается.

— Я хочу уйти, — признаюсь честно. — Хочу расстаться с ним навсегда.

— Ну, ты молода еще, — вкрадчиво замечает барон. — Куда тебе помирать?

Очередное подтверждение очевидного. Конечно, я могу уйти. Вперед ногами. На носилках. В морг.

— Я не выдержу, — роняю тихо.

Вроде и согласилась, приняла предложение, подняла кольцо и надела обратно по доброй воле, постаралась смириться, с честью принять неизбежное. Но нутро протестует, встает на дыбы, бунтует.

Меня тянет во мрак. Во тьму. К убийце. К чудовищу. К моему палачу.

Меня тянет на свет. Прочь отсюда. Бежать, не чувствуя ног. Рваться на волю. Выгрызать свободу любой ценой. Погибать, подыхать, загибаться в дичайших муках. Только не падать ниц, не сдаваться. Спастись.

Я разрываюсь.

Разбиваюсь.

— Выдержишь, — чеканит барон. — У тебя же мертвая хватка. Вон сколько заглотила. Даже рот треснул.

Последняя фраза добивает окончательно, оказывает эффект, подобный удару кнута, вынуждает подскочить на месте, дернуться и вжаться в спинку кровати.

Валленберга забавляет моя реакция.

Он хохочет. Абсолютно искренне. Наслаждается сложившейся ситуацией. Упивается моментом в полной мере. Смакует точно излюбленный десерт.

— А я бы оставил на тебе эти шрамы, — вдруг заключает без тени насмешки. — Пусть бы все знали, какой у меня огромный хрен.

— Ну и выражения у вас, — невольно кривлюсь. — Откуда только слов набрались.

— А что? — хмыкает. — Так не говорят?

— Говорят, — сглатываю ком в горле. — Но не люди благородных кровей.

Его цепкий взгляд скользит по моему телу, буквально впивается, пронизывает насквозь, точно луч рентгена. От этого человека ничего не скрыть. Он изучил мою медицинскую карту. Наверняка. Не раз и не два.

Проклятье. До чего же раздражает. Черт. Доводит до зубного скрежета. Барон ведет себя так, будто знает обо мне все гораздо лучше меня самой.

Самодовольный ублюдок. Под стать своему внуку.

— Назови любимую страну, — произносит небрежно, словно лишь поддерживает светскую беседу.

А в ледяных глазах отплясывают бесы.

И я вмиг напрягаюсь.

— Зачем? — едва выдыхаю.

— Если любимой нет, выбери ту, которая просто по вкусу.

— В чем смысл? — спрашиваю с подозрением. — Разве это важно?

— Полагаю, тебе следует ответственно подойти к данному вопросу, — отвечает медленно, намеренно растягивает слова. — Ты проведешь там несколько месяцев. А возможно, и лет. Посмотрим, насколько хорошо мне удастся спрятать тебя.

— Вы что… — осекаюсь. — Вы предлагаете сбежать?

— Ты попытаешься в любом случае, — заявляет спокойно. — И своей нелепой попыткой разъяришь Алекса. Тогда уж лучше я обо всем позабочусь, обеспечу успешный побег. Новое имя, новые документы. Я куплю тебе другую жизнь.

— Думаете, поведусь? — фыркаю. — Очередная подстава. Иначе, с чего бы вам помогать просто так?

— Решай, — невозмутимо пожимает плечами.

— Я не верю, — бросаю мрачно, практически выплевываю: — Не верю ни единому вашему слову.

— Я рад, — улыбается барон. — Наконец начинаешь понимать суть игры.

Гад пребывает в отличном расположении духа.

Впервые вижу его настолько довольным.

Это пугает до дрожи под кожей.

— В чем ваша выгода? — задаю прямой вопрос. 7c6fa8

— Люблю помогать людям, — произносит елейно.

— И многих спасли? — интересуюсь иронично.

— Никто не жаловался, — парирует холодно.

— Никто не выжил, — роняю в тон ему.

Валленберг разворачивается и направляется к выходу, задерживается лишь на пороге, но не оборачивается, бросает через плечо:

— Даю день.

— А потом?

Захлопнутая дверь служит идеальным ответом.

Глава 23.3

— Закрой глаза, — говорит фон Вейганд.

И я подчиняюсь.

Всегда.

Моя воля — просто мимолетная иллюзия.

Выбора нет.

Не было никогда.

Он взял меня.

Как берут добычу.

Жестко.

За глотку.

— Чего ты хочешь? — едва шевелю губами.

Дыхание зверя опаляет шею.

Никакого контакта. Никаких прикосновений.

Он не дотрагивается до меня. Даже пальцем не задевает. Только застывает сзади. Не преступает черту. Вкладывает что-то в мои сомкнутые ладони.

Осторожно провожу пальцами по прохладной поверхности, изучаю предмет, исследую гладкие грани. Пытаюсь определить истину на ощупь.

Странно. Никак не пойму. Что это?

— Алекс, — безотчетно взываю к несуществующему герою.

— Посмотри, — тихо произносит он.

Нервно моргаю.

Дыхание сбивается.

— Я не…

— Это подарок.

— Я не понимаю.

Вглядываюсь в то, что держу.

Гипсовая статуэтка. Миниатюрный дом. Смахивает на сувенир. Разукрашенный, яркий. Такие вещи часто продают туристам.

Возможно, я не узнаю известное на весь мир здание? Какой-нибудь парламент. Крутой музей. Дворец. Нет, пожалуй, для дворца простовато выглядит.

Пытаюсь напрячь память, всматриваюсь внимательно.

Любые старания тщетны. Все равно не узнаю.

— Я не стал ничего решать без твоего одобрения, — произносит фон Вейганд. — Это здание расположено в отличном районе. Конечно, необходима реставрация, но работы проведут быстро. Можно успеть за месяц.

— И что? — не понимаю. — Зачем все это?

— Ты мне скажи, — улыбается. — Подумай, чем бы тебе хотелось заниматься здесь.

— Я полный ноль в бизнесе, — судорожно сглатываю. — Моя прошлая идея едва ли принесла прибыль. Уверена, твоим деньгам найдется применение получше.

— Боишься рискнуть? — насмешливо выгибает бровь.

— Нет, — отвечаю в момент, пристально изучаю здание, медленно поворачиваю гипсовый макет в дрожащих пальцах. — Но я и правда без понятия, откуда начать.

— Ты могла бы открыть языковую школу, — роняет небрежно.

— Я никогда не преподавала, — усмехаюсь. — Точнее преподавала, однако без особого успеха, еще в студенческие годы брала себе учеников. Я самый паршивый учитель на свете.

— Ничто не мешает найти других учителей, — пожимает плечами.

— Я не специалист, — бросаю тихо.

— Никто не рождается специалистом.

— Допустим, — киваю.

— Ты вольна поступать как пожелаешь, — продолжает он. — Открой стипендии для учеников из Украины, помоги им получить образование за границей. Однажды твоя школа может превратиться в колледж или в университет. А может быть, ты создашь целую сеть.

— Я… — судорожно сглатываю. — Я не справлюсь.

— Ладно, — соглашается. — Как скажешь.

Забирает гипсовую фигурку.

Легко.

Без лишних слов.

Просто выхватывает из пальцев.

А я подаюсь вперед.

Чистый рефлекс.

Я хочу вернуть.

Все.

Обратно.

На круги своя.

— Нет! — явно выражаю протест. — Отдай.

— Ты отказалась, — ровно заявляет фон Вейганд.

— Не совсем, — отрицательно мотаю головой. — Просто я пока не уверена до конца. Надо подумать, оценить ситуацию.

Он отступает назад.

Я поднимаюсь с постели. Делаю шаг. Еще и еще. Я приближаюсь к заветной цели. Хотя ноги подгибаются от волнения.

Закусываю губу.

— Прошу, — настойчиво требую я. — Верни.

— Ты не готова, — бросает коротко.

— Я посмотрю.

Замираю.

В опасной близости.

— Ну пожалуйста, — выдаю настойчиво. — Разок взгляну и тогда решу точно.

— Нечего там смотреть, раз сомневаешься, — нарочито сурово отрезает он.

И это лишь подстегивает.

Вперед.

На лезвие ножа.

— Нужно время, — шепчу я.

— Верно.

— Я не могу решить так сразу.

— Знаю.

— Тогда позволь мне.

Замолкаю.

Остываю.

Изнутри.

Мы обсуждаем здание.

Мы?..

Я протягиваю руку. Я просто хочу забрать у него гипсовый макет. Пристально изучить, исследовать каждую деталь. Я думаю о бизнесе. Исключительно.

Он отступает.

Опять.

Мой черед загонять в угол. Прижимать к стене. Брать реванш. Пусть даже противник играет в поддавки. Пусть скрывает свою реальную силу.