По ту сторону Тьмы. Между Здесь и Там... (СИ)

3.15

— Ну, что, Кен. Как тебе первый день в нашей клинике? Достаточно отрезвляет, да?

— Не то слово… — правда, улыбаться в ответ Хардингу совершенно не тянуло.

Но, зато за несколько часов, проведённых внутри воистину элитной психиатрической клиники закрытого типа, Вударду удалось почти наполовину прийти в себя и в каком-то смысле немного оклематься. У него вот даже получалось теперь разговаривать. Хотя, на деле, он старался демонстрировать возвращающуюся ему активность далеко не в полную меру, намеренно затормаживая свои движения и произнося небольшие фразы очень и очень медленно. Вроде как с дополнительным усилием. Поскольку прекрасно знал, что будет, если он примется буянить и требовать телефон со всеми своими вещами, переворачивая и круша всё на своём пути. Его снова напичкают убойным успокоительным и снова начнут кормить с ложечки (в лучшем случае, в худшем — через трубочку).

Поэтому он и ждал. Терпеливо ждал. И, в главную очередь, когда действие лекарства начнёт сходить на нет. Но при этом стараясь не подавать виду, как же ему хочется разбить ближайшим санитаром одно из ближайших к нему окон.

Хотя время, да, тянулось как-то невообразимо долго. И, скорей всего, всё из-за того же лекарства. Но что ему ещё оставалось делать? Незаметно напрягать мышцы (точнее, пытаться поначалу их напрягать), чтобы разогнать по крови хоть немного адреналина. Лишь бы не переусердствовать, чтобы не заметили другие. Но обязательно это делать и не останавливаться. Ведь главный признак присутствия адреналина в крови — это характерное жжение в мышцах при долгом и сильном напряжении. И чем больше он спровоцирует его выброса, тем быстрее тот вытеснит из тела эту грёбаную дрянь. И, похоже, это действительно помогало. Правда, не быстро.

К тому же, он понятия не имел, каким его поведут на назначенный доктором Хардингом их самый первый официальный приём. Снова обколют, или, наоборот, дадут протрезветь куда больше, чем просто наполовину?

Правда, его не повели, а повезли всё на том же кресле. А перед этим проверили оба наруча на его запястьях и крепость цепей, пристёгнутых к кожаному поясу на талии Вударда.

Его вкатили в грузовой лифт, миновав после общей комнаты «отдыха» небольшой пролёт коридора с несколькими дверьми в служебные помещения. Он пытался найти где-нибудь не стенке план первого этажа, чтобы по нему определить все имеющиеся из здания выходы, но, увы, в том месте, где они успели до этого побывать, ничего такого на его глаза не попадалось. Хотя он и знал, что такие вещи здесь должны присутствовать вместе с противопожарными щитами. Но, уже, судя по увиденным Кеном «кусочкам» внутренних помещений основного здания, оно явно было немаленьким, и тот коридор, в который его вывезли, не заканчивался раздвижными дверьми в лифтовые шахты, а простирался далеко вперёд на добрых тридцать ярдов, где даже не было ни единого намёка на окно или двери с выходом на улицу. Зато сплошная раздражающая глаз бледно-зелёная (или оливкового цвета) краска с коричневой и жёлтой плиткой на полу в виде шахматной шашечки, но в ромбовидном порядке. Хоть какое-то разнообразие.

Потом они попали то ли на второй, то ли третий этаж, так как поднимались совсем недолго. Здесь тоже находился похожий коридор, но цвет стен, благодаря рельефной штукатурке и светло-бежевому оттенку краски выглядел не таким удручающим. Да и вместо плитки на полу красовался более весёлый линолеум из абстрактного рисунка почти с объёмным эффектом. Наверное, многие пациенты его до смерти боятся, потому что он и правду выглядел едва не живым и то по большей части из-за действия лекарства, которое влияло в том число и на зрение.

Двери неизвестных комнат здесь выглядели куда солидней и не закрашивались каждый божий год новым слоем глянцевой краски какого-нибудь стандартного красно-коричневого цвета (вроде как под дерево). Потому что они были сделаны из специальных металлопластиковых панелей с красивой обивкой из кожзаменителя. И то, что это были административные кабинеты клиники, Кен догадался даже без подсказок в виде соответствующих на них табличек с обязательными надписями и именами.

По сути, это был один из нескольких здесь рабочих кабинетов доктора Хардинга, если не считать его отдельных приёмных, смотровых и, возможно даже, отдельных процедурных. Именно этот являлся его местной вотчиной. Его облюбованным и полностью обставленным по его вкусу змеиным гнездом, на которое он не пожалел ни денег, ни своих исключительных предпочтений. Массивная мебель из натурального дерева цвет под цвет розовой груши с идеально протёртыми стёклами на нескольких книжных шкафах (где, скорей всего, хранились все дела и карточки прошлых и нынешних пациентов клиники). Классические пузатые кресла честер с низкой спинкой и с обивкой уже из натуральной кожи довольно неожиданного терракотового цвета, практически близкого к абрикосовому. Правда, всё это находилось во второй половине кабинета. Главную и почти центральную его часть, напротив двух красиво занавешенных декоративными гардинами окон, занимал огромный рабочий стол, больше напоминающий собой жертвенный алтарь, куда запросто можно было уложить целого слона, или, на худой конец, невзрослого слона.

Кроме однотонных обоев желтовато-кремового оттенка, тут в излишке хватало и деревянных панелей. И это не говоря про настоящий камин, который выглядел новеньким и отполированным, как и большая часть присутствующей здесь мебели, с прочими милыми безделушками, делающими подобные помещения вроде как обжитыми и притягательно уютными. Если бы Кен не знал, чей это кабинет, и если бы сам его хозяин не восседал сейчас за своим огромным столом-жертвенником подобно местному феодалу и правителю (разве что в белом больничном халате поверх идеально отутюженной сорочки с атласным темно-бордовым галстуком), возможно, и восприятие данного места было бы совершенно иным.

Но Кеннет увидел и испытал от увиденного то, что теперь невозможно было перебить чем-то другим в самое ближайшее время. Он догадался, кому принадлежало это логово. И что никто другой в этом мире (как и ни в каком-нибудь параллельном), не имел ни малейшего права заходить сюда без прямого разрешения его истинного хозяина. Впрочем, как и прикасаться или куда-то передвигать находившиеся тут вещи и мебель.

Настоящая обитель — основа всех основ или даже главный источник существования истинного зла. Местного зла. И Кен его чувствовал. Буквально. Кожей, вставшими дыбом по всему телу волосками и теми же расползшимися по спине, затылку и рукам, будто мелкими и даже пульсирующими волдырями, мурашками.

Он его почувствовал ещё до того, как один из приставленных к нему здоровенных санитаров, вкатил Вударда в кабинет доктора Хардинга. До того, как Кен увидел Николаса за его рабочим столом, восседающего в кожаном офисном кресле с высокой спинкой, как на каком-нибудь царском троне, и с невозмутимым видом преспокойно что-то пишущего правильным захватом (буквально аристократическим) пальцев правой руки красивой ручкой Паркер. Ник не сразу поднял глаза от своего крайне увлекательного занятия и не сразу посмотрел на Кеннета. Казалось, он и в самом деле не то что не видел, но и не ничего слышал из того, что происходило у него в кабинете всего в нескольких ярдах от его жертвенного алтаря.

Коляску с Вудардом зафиксировали где-то в двух футах от его рабочего стола Хардинга. Там же его и оставили, пока пришедшие с ним в качестве личного конвоя санитары, занимали стратегические места у входа в кабинет. Значит, Ник прекрасно всё понимал, предвидел и заранее подстраховывался. Кен даже нисколько не удивится, если узнает, что где-то в недрах этого массивного жертвенника цвета тёмно-красной вишни были припрятаны шприцы со спасительным зельем. Да, с почти волшебным зельем-снадобьем.

— Ну, что, Кен. Как тебе первый день в нашей клинике? Достаточно отрезвляет, да? — и, конечно же, Хардинг заговорил не сразу, как и не сразу отложил ручку, и не сразу после этого взглянул в лицо терпеливо ждущего Вударда. Но это всё-таки произошло. Потому что, рано или поздно, а должно было случиться. Прямо как в пресловутых законах Мёрфи.

— Не то слово… — Кен не смог не ответить. Тем более, ему нужно было показать, что он вроде как присутствует в окружающей его реальности и уже частично (хотя и не полностью) избавился от воздействия утренних лекарств. — Я бы даже сказал… недурно так… прочищает… И… не только мозги…

— Я знал, что тебе понравится. — Хардинг определённо не смог сдержать самодовольной ухмылки, наконец-то подняв на своего нового пациента (или, точнее сказать, на новую жертву-игрушку) абсолютно спокойные и ничего не выражающие глаза. — Уверен, дальше тебе должно понравиться ещё больше, но только в том случае, если ты не захочешь добровольно проходить назначенное мною тебе здесь лечение. А что-то мне подсказывает… — Ник сделал небольшую паузу, пробежавшись поверхностным «задумчивым» взглядом по частично скованному телу Вударду с головы до почти босых ног (если не считать натянутых на крупные стопы больничных бахил) перед тем как слегка отрицающим жестом качнуть головой. — Ты ещё нескоро пойдёшь на прямое с нами сотрудничество. Такие, как ты, волки-одиночки… точнее, не в меру гордые волки-одиночки, ещё и Альфачи по своей природе, довольно долго не способны мириться со своей участью. Не скажу, что это меня чем-то сильно напрягает или вызывает некий страх перед неизбежными трудностями, но, как ты должно быть уже понял… Чем больше этих самых трудностей, тем интересней мне их преодолевать. И ломать, к слову, тоже. В особенности ломать.

— И какой же диагноз ты мне поставил и приписал?.. Я… так понимаю… Ты не можешь меня тут держать… лишь по одной своей прихоти?..

А вообще, было как-то даже странно видеть Хардинга таким пугающе спокойным, уравновешенным и, в каком-то смысле, благородным. Никаких излишних движений, каждое действие (впрочем, как и слово) тщательно продумано и взвешено заранее. На своего двойника-психопата он совершенно не походил. По крайней мере, пока не походил. Поскольку сам являлся стопроцентным психопатом и, наверное, более опасным, что ли. Ведь он умел себя контролировать и никогда ничего не делал наобум, по воле сиюминутной прихоти.

Как раз поэтому Кеннет и не дёргался. Выжидал. Присматривался и принюхивался, как загнанный в капкан зверь, которого со всех сторон обступили с оружием наготове матёрые охотники. Странно только, что они не спешили его пристрелить, хотя и держали всё это время на мушке. А Кен держал их… Вернее, только одного. Самого главного и опасного. Самого хитрого и безжалостного.

Он даже не удивится, если узнает, что Хардинг считывал все его мысли без какого-либо напряга и тоже ждал. Ждал, когда же Вудард это сделает. Когда сорвётся.

— Пока ты находишься у меня под профессиональным присмотром и наблюдением после пережитого тобою сильнейшего нервного срыва, непосредственно связанного с тяжёлой депрессией и ярко выраженной аутоагрессией. Ты уже раз пытался с собой покончить, а вчера вот до смерти напугал свою соседку, пока громил собственную квартиру в абсолютно неконтролируемом бешенстве. Кажется, миссис Аварино. Её звонок был зафиксирован в службе спасения, как раз после того, как ты мне написал в месседже, пригрозив, что убьёшь меня в самое ближайшее время, а перед этим… Нет, я не буду это повторять. — Хардинг на удивление правдоподобно отвёл взгляд и сложил перед собой руки в изящный замок, перед тем как покачать головой и опечаленно повести бровями. Будто ему и в самом деле было крайне тяжело вспоминать столь душещипательные подробности.

— Ну, уж попробуй, будь любезен.

Осторожней Кен. Ты не должен на это вестись. Ведь именно этого он и добивается. Чтобы в этот раз адреналин в твоей крови вскипел по-настоящему и ударил в голову как следует. Вернее, как минимум, пушечным залпом.

— Я же, наверное, должен знать, что такого тебе написал, из-за чего ты… бросив все свои дела… тут же рванул с Манхэттена (или где ты там до этого всё время сидел на чеку) в Бруклин на Лонг-Айленд прямо ко мне домой… Для этого причина должна быть крайне основательной…

Но Кен, похоже, и сам не заметил, как подключился к игре Хардинга, безупречно разыгрывающего свою партию, под стать, как минимум, оскароносному Николсону.

Хотя, да, в голову ему уже ударило, и раскаляющийся адреналин побежал по жилам спасительным антидотом, расширяясь, разбухая и ощутимо пульсируя в каждой клеточке пока ещё лишь слегка задрожавшего тела.

— Мне тяжело повторять подобные угрозы, Кен. — сукин сын! Он даже поднял на Вударда свои искренне осуждающие глаза так, будто ему действительно было крайне неприятно это всё обсуждать, как и смотреть в лицо тому, кто ему ещё вчера писал такое. Нечто вопиюще ужасное и порицаемое исключительно всем цивилизованным обществом. — Я понимаю, что ты писал мне это, находясь в состоянии аффекта и, скорей всего, ничего подобного из того, чем там угрожал, и делать бы не стал. Но всё это уже коснулось очень личного. То, чего я не сумел проигнорировать, как профессионал…

— Ну и что же это такое? — кажется, Кен отчеканил каждое слово своего вопроса, стараясь говорить как можно спокойнее и не выдавать истинного на данный момент состояния. Едва сдерживаемого желания наброситься на Хардинга раньше предполагаемого времени. — Что я тебе написал, Хардинг?

Николас опять затянул с ответом и не потому, что набирался сил и смелости произнести заранее выученную им реплику. Он банально выжидал и одновременно отмерял температуру накала нервного напряжения у сидящего напротив Вударда, которое, подобно паровому давлению, уже ощутимо приближалось к критической отметке.

— То, что ты тем вечером поедешь в больницу к Мие и заберёшь её оттуда. Потому что не веришь, что она в коме и знаешь единственный действенный способ, с помощью которого ты намереваешься её разбудить. А вот что это за способ, этого я точно не стану произносить вслух.

На какое-то время перед глазами Кена всё исчезло… Или, точнее, смыло сильнейшей расфокусировкой, из-за чего перед взором поплыло абсолютно всё, на что он до этого смотрел, гулко запульсировав в такт бешено тикающей в голове часовой бомбы… Бомбы явно заложенной Хардингом и готовой в любую секунд разнести всё к грёбаным чертям вместе с самим Хардингом и Вудардом.

И кто после всего этого из них настоящий псих?

Ему пришлось каким-то неимоверным способом проморгаться и устоять перед сводящим с ума желанием сжать руки в трясущиеся кулаки. Он должен как-то успокоиться. Он не может позволить себе вестись на манипуляции Николаса, даже если и в самом деле собирался на того напасть. Все его действия должны быть хладнокровными, прагматично отточенными и иметь минимальные погрешности в ту или иную сторону, которые можно будет легко исправить в процессе…

— Я, так понимаю, — прохрипел Кеннет, медленно, очень и очень медленно, возвращаясь в чёткие границы окружающего его кабинета и зрением, и, наверное, тем же сознанием. — Когда ты посылал сам себе данное сообщение с моего сотового, то описывал, по большей части, собственные на этот счёт больные фантазии с желаниями?

Держи себя в руках Кен. Держи в руках и перестань вестись на провокации, подобно безмозглому прыщавому подростку с нестабильным гормональным фоном. И не вздумай рассматривать что-то на столе Хардинга. Там для тебя нет ничего интересного! Ни фотографий, ни чего-то того, что принадлежало Ей…

Но он уже зацепился краем глаза за парочку дорогих фоторамок из натурального дерева, ещё и повернутых под определённым углом так, чтобы на них были видны вполне просматриваемые очертания запечатлённых на цветных фотоснимках людей с обоих сторон стола. Зацепился едва не сразу, как только его вкатили в кабинет. Правда, при приближении действительно старался на них не смотреть. Мог лишь заставить себя отвлечься на руки Ника и самого Ника.

— О чём ты, Кен? — удивление Хардинга и в самом деле выглядело неподдельным. — Тебе требовалась помощь, и ты это подсознательно как-то понимал. Только не знал, как её попросить. А, главное, у кого её попросить. Считай, это и есть тот самый своеобразный крик о помощи, который я услышал и не сумел его вчера проигнорировать. Как правило, большинству людей нашего великого демократического общества друг на друга наплевать. Не напиши ты мне вчера, а кому-то другому, страшно представить, чем бы для тебя закончился твой вчерашний срыв. Я и, как минимум, двое сотрудников моей психиатрической клиники, тому прямые свидетели. Про миссис Аварино не ручаюсь, так как она была настолько напугана, бедняжка, что побоялась вообще выходить из своей квартиры, пока не дождалась полиции.

— Ты ещё и полицию успел вызвать?

— Это обычная формальность. Они должны были прибыть на место вызова, чтобы оценить обстановку и принять соответствующие меры. Когда они всё увидели и проверили, то согласились со мной касательно твоей ближайшей госпитализации в нашу клинику, где ты должен провести какое-то время под нашим бдительным наблюдением до установления окончательного диагноза и соответствующих рекомендаций по твоему лечению от наблюдающего за тобою врача.

— Как, оказывается, всё легко и просто. А с моим настоящим лечащим врачом ты уже созванивался? Ты же вроде как должен с ним проконсультироваться, как и получить от него копии моего последнего анамнеза.

— Конечно, Кен. Я соблюдаю абсолютно все законодательные и врачебные правила (включая этические), какие прописаны во всех государственных законах и даже в конституции. У меня никогда в этом плане не было никаких проблем ни с представителями правоохранительных органов, ни с инспекторами из прочих госинспекций. Наше заведение в этом плане считается безупречным и в какой-то степени даже показательным. Мы имеем только наилучшие рекомендации, как в элитном отеле премиум-класса. Я, конечно, не имею права нарушать свою врачебную тайну, но в нашей клинике успело побывать достаточно много людей, чьи имена известны далеко за пределами Соединённых Штатов. Ты должен радоваться тому факту, что ты попал именно сюда, ко мне, а не в какую-нибудь сомнительную психушку, содержащуюся за государственный счёт и куда пихают всех без разбору.

— Только не говори, что ты собираешься оплачивать все мои счета за лечение из своего собственного кармана.

Кажется, Кен до последнего не верил, что Хардинг над ним не стебётся и что всё это не более, чем большой и совершенно несмешной розыгрыш. Что его тут продержат не больше суток. Или же кто-то обязательно его отсюда вытащит в самое ближайшее время. Например, тот же Меллон или… отец Вударда. Иначе ведь и быть не могло, не так ли?

— Конечно, нет. У нас недешёвое содержание пациентов, зато самое лучшее и, можно сказать, передовое. Насколько мне известно, ты получаешь военное пособие или пенсию и должен иметь немаленькую медицинскую страховку, как бывший участник боевых действий? К тому же, мы обязаны связаться с твоей семьёй и ближайшими родственниками, чтобы поставить их в известность на твой счёт. И кто знает, может кто-то из них, например, твой отец, возжелает как-то подсобить и ускорить твоё лечение. Хотя ещё не факт, что оно займёт у нас всего пару недель или месяцев.

Он точно стебался. И это не могло быть правдой, даже если и звучало таковой со стороны. Но Кен действительно не мог ни к чему из услышанного как-то подступиться, чтобы отыскать спасительную для себя брешь и воспользоваться ею в дальнейшем. Он прекрасно понимал, что Хардинг подстрахуется в будущем везде, где только можно и невозможно, и тогда к нему вообще никто не сможет придраться, даже тот же Меллон.

— Пару недель или месяцев? — голос Кена так и не выровнялся, а в глаза периодически то и дело продолжало стрелять короткими очередями адреналина и, наверное, крови, так как зрение порошило красными пятнами, как если бы в него и вправду кто-то брызгал в лицо обжигающим кипятком.

— Это пока по общим оценкам. Но, поскольку ты тут находишься на принудительном лечении, то только лечащий тебя врач может устанавливать любые сроки твоего здесь пребывания — прописывать тот или иной курс лечения, заменять или продлевать изначальный и… Так далее и тому подобное. Если твой случай окажется более тяжёлым, чем выглядел изначально и, в какой-то степени, выявится крайне запущенным, кто знает… — Хардинг развёл слегка ладони в стороны в неоднозначном жесте, тут же вернув их обратно в прежний деловой замок. — Может на твоё лечение потребуются, как минимум, годы.

Кен не заметил, как его дыхание участилось, а дрожь в теле, ещё немного и выйдет окончательно из-под контроля. Кажется, теперь он понимал, почему ему с утра дали не такие убойные успокоительные, а к обеду не накормили новыми.

— В этом и заключается твоя изощрённая тонкая месть, да, Хардинг? Хочешь запереть меня в этих стенах на всю оставшуюся жизнь? Чтобы потом отыгрываться на мне до бесконечности, пока… пока не превратишь мои мозги в разжиженную кашу?

— Зачем же всё так драматизировать, Кен? Я просто хочу тебе помочь. Это моя прямая гражданская обязанность, которую я должен тебе оказать, как законопослушный гражданин нашей великой страны. За соответствующую плату, конечно же, но это банальные мелочи по сравнению со стоящими передо мной важными задачами. Ведь я намерен тебя вылечить, во что бы то ни стало и несмотря ни на что. И я обязательно тебя вылечу, Кен. Запомни мои слова и этот день, когда я их произносил. Я тебе помогу. Я. Тебя. Вылечу!

И не только, наверное, одни лишь слова.

Кену пришлось напрячься, чтобы сфокусировать взгляд на лице и глазах Хардинга. Чтобы увидеть в его участливом и таком искреннем выражении его истинную сущность. Настоящего Хардинга, того, кто разговаривал с ним вчера прямо и без обиняков…

— Её ты тоже вылечишь, Ник? — Вудард буквально прорычал свой вопрос, практически уже не соображая, что говорит и зачем вообще это говорит. — Мию ты тоже вылечишь? Ты ведь лечил её всё это время, да? Хотя и не здесь, не в этом своём отстойном бедламе.

Глаза Хардинга заметно напряглись, как и веки (одно, кажется, всё-таки даже дрогнуло из-за нервного тика). И, да. Он начал проступать сквозь эту дурацкую маску безупречно вежливого, не в меру заботливого и всезнающего доктора Хардинга. Настоящий Хардинг не сумел продержаться за ней более пяти минут.

— Ты прав, Вудард. — похоже, его голос тоже ощутимо понизился и совсем-совсем немножко огрубел. Самую малость. — Я действительно её лечил. Лечил её от старой хронической зависимости и сильного сексуального расстройства по имени Кеннет Вудард. Я лечил её от тебя… Только не успел вылечить, благодаря чему она её и убила. Ты её убил, Кен. Что обычно и делают любые, даже на первый взгляд совершенно безопасные болезни, когда обостряются и приобретают, в конечном счёте, необратимый летальный эффект. Вначале ты добил всю её иммунную систему, из-за чего она уже не могла больше тебе сопротивляться, а потом просто её прикончил. Или сожрал. Как сжирает свою жертву рак, добравшись до жизненно важных органов.

— Как приятно себя обманывать, да, Ник. — Кен слабо улыбнулся, но каким-то чудом всё же сумел это сделать, демонстративно расслабляясь и показывая всем своим видом, что это раунд проиграл вовсе не он. Потому что Хардинг сдал первым. Хардинг сорвался. По своему, но сорвался. — Даже страшно представить, как долго ты себя накручивал все эти годы и какие рисовал на мой счёт одержимые планы. Я почти польщен. Разве что не могу согласиться с предъявленными мне обвинениями. Потому что ты никогда не был доктором Мии. Палачом, садистом и отбитым на всю голову извращенцем, да, но не лечащим врачом. Отыгрывающимся на ней за все свои неудачи и слабости… Отыгрывающимся на ней за то, что она никогда тебя не любила и никогда не была твоей. И уже больше никогда ею не станет. Это-то тебя всегда и бесило, да? И бесит до сих пор. Скажи, только честно. Сколько раз ты представлял в своей конченной голове, как её убиваешь? Тебя это заводило? Возбуждало? Сколько раз ты уже совершил для этого попыток, но не доводил их до конца?.. И, какая для тебя теперь жалость, что она не видела твоего лица в тот момент, когда её сознание окончательно погасло. А ты бы очень этого хотел. Чтобы она видела… Видела, как ты её убиваешь.

— Вот уж никогда бы не подумал, что у тебя такое бурное воображение, Вудард. — и хотя Хардинг кривил губы в ироничной ухмылке, его взгляд выдавал его с потрохами. Кену всё же удалось задеть его за живое, особенно тоном голоса, нарочито спокойным и едва не вкрадчивым, как у истинного манипулятора-социопата.

— Боюсь, мне за твоим не угнаться. — Кеннет даже подмигнул, размякнув в своём кресле, как какой-нибудь гопник на лавочке в парке после нескольких глубоких затяжек самокрутки с аптечным каннабисом. — Но, знаешь… Я могу показать или переиграть это немного в ином ключе. Поскольку очень жаль тебя лишать подобной фантазии, так и не воплотившейся в жизнь по твоему сценарию. Она же больше не может посмотреть в глаза своей смерти. А вот ты… Ты очень даже да…

Наверное, этого вообще никто не ожидал в данный момент. Ни стоявшие у выхода санитары, ни сидевший за столом Николась Хардинг, ни даже сам Кен. Может оттого и среагировали совсем не так и не сразу, как нужно было бы отреагировать в подобных обстоятельствах. Просто дружно и синхронно (как и мало что понимая) дёрнулись на своих местах и… только.

Их всех буквально пригвоздило к месту. Парализовало. Словно всё это время Кеннет только тем и занимался, как гипнотизировал их дружную компанию, настраивая на нужную волну своего расслабленного голоса и на то, что в этом голосе звучало на самом деле.

Кажется, Хардинг успел очнуться только в тот момент, когда Кен каким-то абсолютно неимоверным и молниеносным образом запрыгнул на его стол, перед этим сорвавшись с кресла, подобно грациозной тени или анаконде, совершившей свой смертельный удар идеально выверенным движением, и…