По ту сторону Тьмы. Между Здесь и Там... (СИ)

3.5

— Я думал, ты куда более рациональный и последовательный во всех своих решениях, в том числе и сиюминутных. Как и в дальнейших после этого действиях. Так и хочется тебя спросить, Кен. Что это вообще за нах было? Как ты мог такое сделать, не проверив изначально слова Хардинга о Мие. Ты вообще в курсе, что он так и не отключил её от системы жизнеобеспечения?

Как бы Вудард не хотел сюда идти, но, увы, против системы не попрёшь. Тем более, если сам когда-то добровольно решил стать её неотъемлемым винтиком. А, если ты однажды внедрился в неё (неважно, в каком именно месте и неважно каким элементом), она уже тебя так просто не отпустит. Она на полном основании будет считать, что ты принадлежишь ей со всеми своими потрохами, используя тебя до последнего. Пока не увидит и окончательно не убедится, что ты уже вообще ни на что не годен, даже для того, чтобы применить твои прогнившие органы в лабораторных исследованиях.

— Да… Я слышал об этом. Мне говорили. — Кен сдержанно кивнул и неосознанно почесал кончиком пальца возле носа, продолжая всё это время болезненно хмуриться.

Как это обычно (если не всегда) бывало, чувствовал он себя сейчас крайне неуютно в очень даже по-домашнему уютном кабинете доктора Адриана Меллона — круглолицего сорокапятилетнего психотерапевта, великолепного в своём деле специалиста. Правда, круглолицего не потому, что, упитанного, а, наверное из-за того, что тот имел в своих предках кого-то из монголоидных азиатов. Притом, что являлся синеглазым блондином, относительно симпатичным и чем-то (даже совсем не отдалённо) похожим на Леонардо Ди Каприо. Вот только миндалевидный разрез глаз выдавал в нём все признаки чересчур намешанной крови.

Доктор Меллон, разодетый, как всегда, с иголочки в тёмно-серый брендовый костюм, сидел в соседнем низком кресле напротив навязанного ему государством пациента, время от времени листал папку на коленях с делом Вударда и ещё реже вносил на поля медицинской карты какие-то известные лишь ему особые пометки.

— Тогда почему ты это сделал, Кен? Ты же ещё не знал тогда наверняка, что Хардинг тебе не врал. По твоим же словам, он тебя спровоцировал на данный шаг, не предъявив никаких реальных доказательств о состоянии его жены на тот момент. Ты просто взял и поверил ему? Ты ему? Своему заклятому врагу? И после этого у тебя сорвало крышу? Прости, но… — Меллон с особо подчёркнутым неверием покачал головой. — В это верится как-то с очень большим трудом. Уж кто-кто, а ты бы в жизни такого никогда не совершил, не взвесив все за и против раз двести, если не больше.

А вот здесь была не просто серьёзная засада, а самая настоящая жопа. Поскольку доктор Меллон должен был составить в качестве независимого консультанта для судебного разбирательства полный психологический портрет Вударда и подтвердить его стабильное (или же, наоборот, совершенно нестабильное) состояние. Впрочем, как и предоставить полные материалы всех их предыдущих терапевтических сеансов с подробнейшим списком прописанных Кеннету лечебных препаратов. В общем, и грубо говоря, он должен был убедить судью в том, что Кен не псих, не поехавший крышей психопат, который решил похитить чужую жену, а после неудачной с ней поездки до канадской границы, на почве тяжелейшего стресса, связанного с её потерей, резанул себе вены в полицейском изоляторе.

Картинка, надо сказать, до неприличия душераздирающая. Как и весьма шокирующая для любого незаинтересованного со стороны обывателя. Если бы Кен услышал нечто подобное о ком-то ему незнакомом, он бы точно прифигел.

А если вспомнить, в каком именно свете его преподнес в прокуратуру Нью-Йорка Николас Хардинг…

— Вы ведь хотите услышать от меня правду, да, док? Вы же всё равно знаете, когда вам врут или начинают приукрашивать действительность.

— Может только в том исключительном случае, когда пациент свято верит в собственную ложь или фантазии. Но, насколько я помню, ты подобными отклонениями никогда ранее не страдал.

— Как и поехавшей крышей тоже. Хотя посттравматическим синдромом время от времени накрывает.

— Но даже с ним ты умудрялся справляться без применения прописанных тебе препаратов. Тогда почему, Кен? Почему ты сделал это сейчас? Куда логичнее и, наверное, даже надёжнее провернуть попытку суицида после полученных на руки подтверждений об истинном состоянии Мии. В том числе и после выхода на свободу. Ты бы мог оказаться дома уже утром следующего дня, а не проваляться до самого вечера в реанимации ближайшей больницы.

То, что Вудард попал именно в ту больницу, в которой находилась Мия, Меллон благоразумно промолчал.

— Тебе так не терпелось покончить с собой, как раз после разговора с Хардингом? Ты хоть представляешь, что тебе сейчас он вменяет? Он настаивает на твоей психической нестабильности и высокой опасности для окружающих тебя людей. После этой твоей выходки, теперь он может потребовать от судьи, чтобы тебя запихнули в дурку на обследование, а то и вовсе на дальнейшее принудительное лечение. А с его-то связями и деньгами… Принудительное лечение, Кен, очень сильно отличается от добровольного. Потому что в этом случае за тебя отвечает государство, благодаря которому ты и получил все свои нынешние психотравмы.

— Я точно не псих, док. Да вы и сами это прекрасно видели. Я даже ни на кого в участке не кидался, как и не сопротивлялся «спасающей» меня бригаде врачей. Понятия не имею, на кой мне вкололи ту дозу успокоительного. Не удивлюсь, если с подачи того же Хардинга.

— Или тот врач банально испугался, когда увидел твои… впечатляющие габариты. — Меллон с явной иронией в голосе, окинул сидящего в противоположном кресле Вударда, который выглядел даже сейчас после небольшой потери веса, как чей-то родитель среди детской, а не взрослой мебели. Правда, кресло его всегда выдерживало, а вот диваном и кушеткой он почти никогда не пользовался на всех их предыдущих встречах. Наверное, боялся, что его ноги будут сильно свисать с края, и это будет выглядеть со стороны до неприличия комичным.

— Вполне возможно. Но, повторяю ещё раз, я не сопротивлялся. Я даже Мие умудрился ничего не сломать, когда делал ей искусственное дыхание и массаж сердца. Ни единого ребра. Потому что знал, что её жизнь тогда зависела только от меня. Я держал всё под контролем.

— А потом сорвался и резанул себе вены. Мы можем, конечно, ходить кругами вокруг этой темы до бесконечности, Кен, но тебе всё-таки придётся сказать, почему ты это сделал. Либо объяснить, что тебя заставило это сделать. Это один из главных вопросов, который должен составить полную, а, главное, правильную оценку твоему нынешнему состоянию.

— Мне сложно это объяснить, док… простите. — Кеннет ещё сильнее нахмурился, ненадолго скосив «смутившийся» взгляд на свои руки, которые слегка немели от всё ещё слишком сильных эмоций и кровоточащих с неиссякаемой болью душевных ран. — Со стороны это действительно выглядит так, будто я в тот момент двинулся кукухой. Тем более, я не сразу это сделал… Я целый час ещё вслушивался или… прислушивался… Но ничего не слышал, как и до прихода Хардинга. Если до его появления я ничего пока не понимал, но после разговора с ним, до меня наконец-то всё дошло. Я понял… что… Мия… мертва… Понял, потому что…

Ему всё же пришлось прерваться, поскольку новый приступ боли оказался для него непосильным. Вернее даже невыносимым. Словно кто-то резанул по лёгким изнутри со всей дури острым кинжалом, а потом сдавил вместе с трахеей мёртвой хваткой, из-за чего у него перехватило дыхание и ненадолго пропал голос. Даже руки заметно задрожали, особенно когда он поднял одну ладонь, чтобы ненадолго прижать пальцы ко рту, а потом очень быстро провести ими по резко увлажнившимся векам.

И тем тяжелее за всем этим было наблюдать даже со стороны. Со стороны доктора Меллона, прекрасно и не понаслышке знакомого с Вудардом. Видеть, как эта недавняя машина смерти под два метра ростом изо всех сил сдерживает слёзы, да и не особо-то скрывает своё истинное состояние полной беспомощности от пережитой (вернее, до сих пор переживаемой) потери… Тут и в самом деле будешь ощущать себя не в своей тарелке довольно долго.

— Потому что ничего больше не чувствовал. — Кен не сразу продолжил, но продолжил. Собравшись с силами, мыслями и несколько раз глубоко вдохнув. Подобные вещи едва ли настолько идеально сыграешь, не будучи при этом профессиональным лицедеем. Но в том-то и дело. Кен не играл. И его сорвавшийся до сиплого хрипа голос — это далеко не актёрский приём.

— Я не чувствовал её, как раньше. И чем дальше это осознавал, понимая теперь, с чем это было связано… тем всё больше и глубже впадал в панику. В какой-то момент я уже начал задыхаться. Пульс, наверное, превысил вообще все допустимые (и недопустимые, к слову, тоже) нормы, а приступ, казалось, только усиливался. Нарастал, с каждой грёбаной секундой или ударом сердца. Я не знал, как это всё прекратить… Как всё остановить… Не видел никакого выхода. А оно всё разбухало, ширилось и напирало… Сдавливало мозги буквально… Как будто меня загнали в карцер… в тесный каменный мешок без окон и дверей, из которого нет выхода и… где очень быстро начинает заканчиваться кислород.

— Вы бы могли попытаться применить одно из тех дыхательных упражнений, которым вас учили на общих терапевтических сеансах. — Меллон понимал, что должен был что-то сказать или не к месту подсказать. Правда, его собственные только что произнесённые слова показались настолько идиотскими и неуместными, что ему впервые стало стыдно за себя самого.

Но, как ни странно, Вудард даже не отреагировал на них, будто вовсе не заметил, как какое-нибудь жужжание пролетевшей только что мимо его уха маленькой мошки.

— Это всё пустые примочки, док. Сколько не дыши и не медитируй, в таком состоянии невозможно совладать с нарастающей паникой. Это как пытаться остановить снежную лавину выставленными вперёд ладонями и криком «Стоп!».

— Поэтому ты решил остановить её с помощью вскрытия вен? Решил, что так будет надёжнее? Ведь ты мог позвать кого-нибудь из полицейских. Попросить их о помощи. Чтобы они вызвали скорую и всё такое…

— А что толку от этого? Они и вызвали, но чуть позже. И необходимую в этом случае дозу успокоительного в меня вкололи. Можете расценивать это, как вам удобнее, док, но… что-то мне подсказывает, что с такими вещами не способен совладать вообще никто. Даже вы. Даже самый бесчувственный социопат. Я не поехал крышей. Я просто не сумел с этим справиться… Оно пыталось меня тогда прикончить и… не удивлюсь, если бы действительно прикончило, не резани я тогда по вене…

— После этого ты сразу успокоился? Когда понял, что вместе с утекающей из вены кровью, очень скоро утекут и все твои мучительные ощущения потери?..

Кен передёрнул плечами, поскольку сложно вспоминать самые тяжелейшие для себя минуты психического срыва. Мозг всё равно избавится от большей части воспоминаний, а может и подменит их чем-то другим, потому что он всегда будет защищаться от того, что способно его убить. Всегда!

— Не знаю… Наверное… Меня ещё долго трясло. Возможно, единственное, что и успокаивало тогда, так это мысль, что очень скоро я засну и уже больше никогда не проснусь.

— Ты и сейчас это чувствуешь? Этот приступ уже повторялся с тобой после того, как тебя выписали из больницы? Ты ведь уже знаешь, что Хардинг не соврал. Диагноз подтвердился. Мозг Мии мёртв, а значит…

— Она действительно мертва. — закончил за дока абсолютно безжизненным голосом Кен, и Меллон невольно оторопел, когда встретился со взглядом абсолютно пустых и… мёртвых зелёных глаз Вударда. — Я знаю… Я знал, что она мертва ещё до того, как меня привезли обратно в Нью-Йорк на вертолёте… вместе с ней… Да… Её сердце билось, и я даже держал её за руку всю дорогу, но… — Кен отрицательно качнул головой. — Я её больше не чувствовал. Уже тогда… не чувствовал… Хотя и надеялся. Точнее, не понимал, с чем это было связано.

— А теперь? Почему ты не предпринял очередных попыток суицида за последние дни? Сделать это у тебя дома сейчас даже куда проще и быстрее. Если вовсе не надёжнее.

И снова Кеннет ответил не сразу, поскольку на самом деле не знал ответа на данный вопрос. Кроме того, что его в этот раз что-то останавливало. Тупо останавливало… И это было связано… С тем провалом в бессознательное, когда в него вкололи лошадиную дозу успокоительного, и он пережил на той стороне нечто крайне важное и особенное. Нечто, что оставило в его подсознании, подобное тем пасхалкам, какие делают в компьютерных игровых бродилках и даже в фильмах — то ли в виде ключа, то ли двери с подсказкой или… Выходом?..

И это казалось настолько значимым и очень-очень важным, что он не переставал об этом вспоминать даже сейчас.

Обычно сны забываются едва не сразу, или ты сам моментально от них отмахиваешься. Если только они не оказываются чересчур особенными — либо не в меру яркими, красочными и подробными, либо наполненными далеко не сумбурными сюжетными линиями. Но, в любом случае, ты всё равно перестаёшь о них думать и вспоминать через какое-то время. Рано или поздно, но перестаёшь.

Только в этот раз почему-то всё было по-другому. Чем больше проходило времени и дней, тем сильнее Кену хотелось вспомнить, что же он там видел. Почему он продолжал чувствовать то, что, возможно чувствовал в том сне? И почему он был так уверен, что этот сон был связан с Мией?..

«Может потому, что ты её там ощутил? Как когда-то ощущал здесь?»

А ещё он почему-то был уверен, что есть способ туда вернуться. Только пока ещё не знал, как.

Да и куда, если так подумать, возвращаться? Или как ему теперь объяснить доктору Меллону, что из-за всего этого бреда он до сих пор ничего с собой не сделал. Впрочем, как и от принятого Хардингом решения, не отключать Мию от ИВЛ.

Если говорить начистоту, он бы сам никогда на подобное не пошёл. А то, что Ник не захотел брать на душу подобный грех, неизвестно по каким соображениям, говорило тоже об очень многом.

— Не знаю… Просто не тянет больше и… всё.

Или просто ты цепляешься за надежду — глупейшую надежду, совершенно ничем не обоснованную. Тебе кажется, что ты снова начал чувствовать Мию! Вот в чём главная проблема. Ты начал себя убеждать, что она ещё жива. И скажи ты это доку, он точно решит, что ты спятил. И тогда привет отдельная палата с зарешёченными окошками с кроваткой, оснащённой кожаными ремнями и кандалами.

— Наверное, банально эмоционально выдохся… до самой последней капли.

В этот раз с паузой затянул доктор Меллон. Видимо, принимал нелёгкие для себя решения или пытался отыскать хоть какую-то здравую лазейку среди всего этого хаоса. Хоть что-то, за что было можно зацепиться и не выставить себя в итоге полным профаном или некомпетентным специалистом.

— Ты всегда выглядел очень адекватным и всегда собранным пациентом. — наконец-то док заговорил, не то, что бы взвешивая каждое своё слово, но явно стараясь подобрать максимально подходящие к столь индивидуальному случаю объяснения. — И довольно быстро соскочил с прописанных тебе препаратов, убедив меня, что ты в них не нуждаешься. Сейчас твоё состояние тоже соответствует естественному состоянию человека, пережившему самую тяжёлую для него потерю, включая тот твой срыв с неудачной попыткой суицида. Мои изначальные заключения о твоём психическом состоянии не изменились даже сейчас, Кен. Я до сих считаю, что ты вполне себе нормальный представитель гражданского общества, которому можно доверить жизни любых людей. Конечно, отклонения есть исключительно у всех или же предпосылки к подобным отклонениям, но всё это считается в пределах нормы. До того момента, пока сдерживающий эти отклонения в мозгу механизм не ломается и не выпускает болезнь на волю. А вот от этого, увы, никто из нас не застрахован. А ты так и вовсе находишься в зоне максимального риска. И всегда будешь там находиться, как и стоять на учёте. Надеюсь, суд примет моё экспертное заключение, как и положено в таких случаях, но я бы на твоём месте всё же обратился к отцу, Кен. Боюсь, Хардинг в этот раз точно не захочет оставлять тебя в покое. Если он уже поставил перед собой какую-то определённую на твой счёт цель, то точно уже с тебя не слезет.

— И чем именно в данном случае отец может мне помочь? — Вудард не совсем понимая намёков дока, пожал удивлённо плечам и даже качнул головой. — Мы с ним не общаемся туеву хучу лет. С того самого дня, как я объявил о своём уходе в армию, заключив контракт с ВС за его спиной.

— Ты же сам говорил, что оборвал с ним все связи. Хотя он и мог использовать личные связи с возможностями, чтобы тот контракт аннулировали, а тебя вернули обратно в мирскую жизнь. Странно, что он не сделал этого тогда.

— Потому что я выдвинул ему свои условия. Либо я сношу себе голову в одной из комнат в его доме (возможно даже на его глазах), либо это сделает кто-то из зоны горячих действий, куда я обязательно попаду после прохождения военной спецподготовки. Поэтому он выбрал второе. Только чем он может помочь мне сейчас?

— Наверное, всё тем же. — пожимать плечами неопределённым жестом перешла очередь доктору Меллону. — Своими обширными связями и возможностями. Думаю, он сумеет договориться с представителями здешних властей и закрыть твоё дело до того, как Хардинг сумеет раздуть из него настоящую бурю века. Даже если ты сейчас вернёшься домой, соберёшь в дорогу вещи и рванёшь к границе Канады или неважно куда ещё…

— Вообще-то я дал подписку о невыезде.

— Вот поэтому ты и должен позвонить отцу. Мой тебе совет, Кен. Уезжай отсюда. Как можно скорее. А желательно, прямо сейчас. Ты вообще должен был это сделать ещё несколько дней назад. Конечно, официально я ничего такого тебе не предлагал и не говорил, но… Исходя из нынешних событий, иногда, при определённых обстоятельствах, нарушение буквы закона может оказаться настоящим благом, если не спасением. К тому же, у тебя для этого имеются все необходимые основания с возможностями.

Вот теперь ничего не понимал из происходящего сам Кен. Хмурясь, вглядывался в абсолютно невозмутимое лицо Меллона и ни черта не понимал.

— То есть, вы меня сейчас подталкиваете на настоящее преступление?

— Как оно может считаться преступлением, если ты ничего противозаконного не совершал, Кен? И, повторяю ещё раз. Твой отец способен всё замять и исправить. Уверен, он это сделает и даже готов сделать прямо сейчас, достаточно только тебе поднять трубку и набрать его номер телефона. Ничего сложного, от слова совсем.

— Но если я ничего противозаконного не совершал, тогда зачем мне отсюда сбегать?

— Чтобы уже окончательно порвать связь с этим местом. Мию ты, конечно, после этого не забудешь, но, боюсь, Хардинг не сможет тебе простить того, что с ней случилось. Даже если твоё дело закроют уже завтра, а его новые иски не станут рассматривать ни в суде, ни в прокуратуре. Это его уже не остановит. Я бы на твоём месте не просто отсюда уехал, но и сменил бы на всякий случай имя. Это совет не как профессионального специалиста, а как хорошего приятеля, Дерек. Думаю, чем дальше ты будешь от Мии, тем легче тебе будет пережить её смерть.

— П-простите… Как вы меня только что назвали? — последняя фраза доктора Меллона практически не зацепила внимания Кена, так как он удивлённо встрепенулся в тот момент, когда услышал имя «Дерек», и само звучание этого имени будто бы ударило его шоковым разрядом по мозгам, тут же частично оглушив и ослепив.

Ему даже пришлось немного проморгаться и тряхнуть головой. Не говоря про резко подскочившее артериальное давление и дико ускорившийся пульс.

— Что? Ты о чём? — док тоже, мало что понимая, нахмурился и чуть склонил голову на бок, пока следил за странной реакцией Вударда.

— Вы, кажется, назвали меня Дереком. — голос у Кена тоже опять охрип, пусть и не сильно. Ведь он и сам не мог объяснить себе, почему так сильно разволновался, когда услышал это имя. И не просто услышал. Его им назвали.

— Разве? — Меллон отрывисто усмехнулся, явно напрягая память и пытаясь вспомнить, что именно он говорил за последнюю минуту. После чего пожал плечами и повёл головой в неопределённом жесте. — Прости, но я что-то такого не припомню. Зачем мне тебя называть Дереком? Честно говоря, я даже никого из знакомых мне людей не знаю с таким именем. Так что, я едва ли мог оговориться или как-то ошибиться.

Да, действительно. Выглядит теперь со стороны очень странным и совершенно непонятным казусом. Особенно для Кена. Ведь Кен и Дерек вообще не похожие ни по звучанию, ни по количеству слогов имена. И почему его это так глубоко потрясло и взволновало?

— Наверное, вы правы. Мне просто послышалось.

А может он просто продолжает медленно сходить с ума? Ведь после того кошмара… ему и вправду начало казаться, что его сознание расслаивается. А реальность так и вовсе выглядит какой-то странной и неестественной. Не говоря про внутренние ощущения с эмоциями.

С одной стороны он знал наверняка, что Мия мертва, и никакое чудо не способно её спасти. Он же был убеждён в этом и сам совсем ещё недавно. Тогда откуда взялась эта хрень, которая повторяла снова и снова назойливым внутренним голосом (причём чаще голосом Мии), что всё это иллюзия и самообман?

Мир — не то, что мы видим. Его видит наш мозг и только. И, как правило, наше собственное зрение мешает нам видеть всё, что нас окружает в действительности. Поэтому и нельзя игнорировать интуицию. А ты ведь ей всегда доверял, да, Дерек? Ты всегда её слушал и слушался. Поэтому и выжил. Поэтому ты до сих пор ещё живой.

И только поэтому у тебя есть шанс. Ничтожнейший, но есть…