Победитель, или В плену любви

ГЛАВА 11

Александр был молод, вынослив и прежде всего — упрям. После испытаний королевского суда, травм, полученных в бою, и продолжительного пиршества он проспал полтора суток и на третье утро проснулся голодный и сгорая от жажды.

Львиное Сердце со своей армией был уже далеко — прижимал к ногтю следующего непокорного вассала; Лаву остался в умелых руках Амона де Ругона. Гарнизон Лаву освободили и всех распустили по домам, оставив солдатам латы, но не оружие; исключение было сделано для Арнауда, Харви и Александра.

— Хотя лорд Ричард и не сказал, почему он выделил вас из прочих, — сказала Манди недоумевающим тоном. Она рассказывала, а Александр за обе щеки уплетал омлет с ветчиной, положенной между внушительными кусками хлеба.

— Возможно, потому, что я оказался на его пути, — предположил Александр, припадая к кубку принесенного ею вина. — Мне кажется, что ему нравятся смельчаки.

— Вы проявили не храбрость, — сказала Манди с легким осуждением в голосе, — а чистое безрассудство.

Александр вновь впился в хлеб с омлетом.

— Мне надо было узнать, что с Харви. Прочее казалось неважным.

Манди выщипнула нитку, торчащую из края скатерти, нахмурилась и сказала:

— Леди Элайн как-то странно отреагировала, когда узнала, что лорд Ричард разрешил вам оставаться здесь, а не убираться прочь с остальной частью бывшего гарнизона.

Александр, отпив еще немного, спросил:

— И как же?

— Когда она приходила взглянуть на вас — а вы спали, — то сказала, что Амон де Ругон по секрету сообщил ей нечто насчет Львиного Сердца, прямо затрагивающее ваше благополучие… И порекомендовала вам немедленно, как только наберетесь сил, уехать из Лаву.

Александр смахнул крошки с ладоней, поднял кубок и допил вино. Какое-то время он хмурился, повторяя сказанное, а затем беззаботно рассмеялся.

— Если бы он вознамерился причинить мне вред, то уж никак не позволил бы нежиться и отъедаться в уютных покоях леди Элайн. Или она неправильно истолковала слова де Ругона, или вы — ее слова.

Манди покусала губку, как бы порываясь сказать больше, но не решилась выдать чужой секрет и сказала только:

— Боюсь, что все не так просто. Перед уходом леди Элайн сказала, что лорд Ричард особо отметил, что ваша мать — из Византии, а он особо искушен насчет греческих путей, и что вы догадаетесь, что это означает.

Александр поперхнулся и едва не пролил вино. Манди глянула на него расширенными глазами и спросила с беспокойством:

— Что это значит? Вы понимаете, о чем она?

Он болезненно сморщился и допил до дна. Ирония судьбы: она прожила всю жизнь среди отчаянных грешников турнирной круговерти и сохранила наивную неосведомленность, а он под святыми сводами монастыря достаточно узнал о разврате.

— Не смотрите на меня так, скажите же, в чем дело! — почти выкрикнула Манди.

Не сказав ни слова, он встал и подошел к столику, где стоял сарацинский ларец с зеркалом на внутренней стороне крышки: леди Элайн имела обыкновение им пользоваться, укладывая волосы и пришпиливая плат. Подняв крышку, Александр начал пристально всматриваться в отражение, задаваясь вопросом, что же в нем так соблазняет некоторых мужчин. Черты лица не особенно обольстительны, во всяком случае отнюдь не женоподобны; вот разве что большие миндалевидные глаза и длинные ресницы… Если чуть зачернить их, как это часто делала мать, и закрыть низ лица покрывалом, получится нечто подобное восточной гурии. Но мужчины, которых влекло к нему, не искали женственных форм. Они искали не замену жене или матери, а иной плотский идеал. «Как спелый персик, ягодицы мальчика, что плещется в руке…» — так писал греческий поэт тысячу лет назад; Александр переводил этот текст в библиотеке Кранвелла…

Он осторожно опустил крышку, отодвинул ларец и отошел от столика. Кажется, ничего такого не было в поведении Ричарда на пиру, но, оглядываясь назад, Александр припомнил некоторые детали и нюансы. Легкий прищур синих глаз, рассматривающих его с головы до пят; несколько взглядов искоса за столом… Холодок прокатился по спине, возвещая опасность. Неслучайно ведь Ричард захотел увидеть, каков из себя Харви, и был совсем не рассержен, обнаружив физическое сходство…

А Манди повторила нетерпеливо:

— Так вы скажете, или мне сойти в зал и выспросить у Харви или у отца?

Александр обернулся к ней и спросил:

— Король Ричард намерен возвратиться в Лаву?

Манди свела брови.

— Что-то говорилось об оставленных здесь припасах… — Она решительно кивнула. — Да, наверное, так.

— Тогда мне и в самом деле не следует дожидаться здесь его возвращения. — Он посмотрел на ее озадаченное и расстроенное личико и, запустив пятерню в свои черные кудри, сказал: — В Константинополе есть специальные дома, куда за плату ходят некоторые мужчины для встреч с другими мужчинами. Именно это леди Элайн имела в виду, говоря о «греческих путях». Любовь между двумя мужчинами.

Манди непонимающе посмотрела на него.

— Вы подразумеваете… ну, как у Харви с моим отцом?

Краска бросилась в лицо Александру, и он сказал с раздражением:

— Да ничего подобного. У них просто дружба. А я говорю о… о чувственной связи.

— Но как же это может быть?

Более подробно Александр не стал бы ей объяснять ни за что на свете. Только и сказал.

— Просто поверьте мне, что так бывает. С этим связана одна из причин моего бегства из Кранвелла. Монах возжаждал сделать меня своим любовником, а у меня нет к этому ни малейшего желания.

Глаза Манди округлились; она лихорадочно пыталась осознать, переварить то, что казалось просто нелепым.

— И король Ричард?.. Но у него же есть жена!

— Это лишь политическая целесообразность. Он воин, всегда в мужском окружении, а она все время живет в женском монастыре Бофор-ан-Вале. В его жизни нет места женщинам, исключая, возможно, только его мать, но никто и никогда не сравнится с Элеонорой Аквитанской. — И он направился к двери, бросив: — Мне надо переговорить с Харви и вашим отцом.

— Я пойду с вами.

Александр, глубоко вздохнув, хотел возразить, но взглянул на ее упрямо стиснутый ротик и со словами: «Как вам угодно» — открыл дверь.

Большой зал казался пустым, особенно памятуя, что две ночи назад он был битком набит солдатами. Сейчас здесь околачивались едва ли дюжина оруженосцев и солдат резерва, парочка писцов и священник, который за столом что-то старательно подсчитывал на восковой табличке. Никаких признаков присутствия ни Харви, ни Арнауда.

Александр и Манди вышли во внутренний двор. По-весеннему пригревало солнце, в лучах танцевали пылинки. Старая собака спала в уголке, беспечно бродили куры, время от времени склевывая крошки. Каменщик снимал размеры поврежденных во время осады участков стены, щурясь и прикрывая глаза от солнца, а дворцовый плотник удобно устроился у прогретой стены и примеривался взяться за починку разбитой скамьи. Вот у него-то Александр и спросил, где Арнауд и Харви.

— Так на охоте же, — степенно сообщил плотник. — Так примерно с час назад ускакали. Хозяйка пожелали свежатинки к столу. Обещали еще засветло возвратиться. — И он посвистал сквозь щербатые зубы, рассматривая подходящую доску.

Александр тихо чертыхнулся. С Харви надо переговорить сейчас же, а не под вечер.

— А куда они поехали, не знаете?

— Точно не могу сказать, юный господин, но они взяли ястребов, так что, наверное, где-то в чистом поле…

Александр поблагодарил его кивком и быстро направился к конюшне. Манди поспешила за ним почти бегом.

— Что вы собираетесь делать?

— Разыщу их.

— Они же могут заехать куда угодно. Почему бы не подождать их возвращения? Разве пара часов что-то меняет?

Возможно, в ее возражениях и был смысл, но Александр не стал раздумывать.

— Если бы вы побыли в Кранвелльском монастыре, вы бы все поняли. Ехать со мной не надо. Возвращайтесь в покои, — бросил он с бесцеремонностью, продиктованной волнением.

Манди вздернула подбородок и холодно бросила:

— Мне что, только и место там, с тряпками и иголочками?

— Силы Христовы, Манди, ну нельзя же быть такой бестолковой!

— Это я-то бестолковая? — вскинулась девушка от негодования. — Да как вы можете так говорить, когда…

Она умолкла на полуслове, поскольку послышались крики часовых и почти тут же заскрипели цепи, поднимая решетку. Еще немного — и раздался стук множества кованых копыт из-под арки ворот; намного больше лошадей, чем в охотничьей партии.

Первая группа смеющихся и переговаривающихся между собой всадников, одетых в панцири, въехала во двор замка, и среди них был Ричард Львиное Сердце. Никаких шансов для Манди и Александра остаться незамеченными…

— Быстро, — пробормотал Александр. — Не сопротивляйтесь мне.

Манди только раскрыла рот спросить, чему не следует сопротивляться, как с изумлением почувствовала, что к ее губам прижались его губы, а руки Александра заключили ее в несколько неуклюжее, но страстное объятие. Спина ее прогнулась — он ведь был намного выше, — объятие было почти болезненным, а губы вдавились так, что зубам стало больно. Она протестующе задергалась, тогда Александр чуть отстранился и прошептал, будто объясняясь в любви меж поцелуями:

— Забрось руки мне за шею. Пусть Ричард думает, что мы — влюбленные, что никто не может встать между нами.

Манди поколебалась и, пусть чуть запоздало, поняла причину его выходки. Обнимая и прижимаясь всем телом, она еще подумала, что, оказывается, несмотря на прискорбную репутацию лобзаний, которые якобы могут ввергнуть неискушенных в тяжкий грех внебрачной связи, ничего соблазнительного она не чувствует.

Наступила глубокая тишина. Александр медленно прервал поцелуй, оглянулся и застыл, будто пораженный присутствием множества зрителей. Манди не пришлось разыгрывать смущение, она только надеялась, что история не получит продолжения и не завершится поркой на отцовских коленях.

Александр повернулся и стал, весь напряженный, крепко сжимая руки девушки. Кожа взмокла, в кончиках его пальцев Манди чувствовала частое биение пульса. Он очень боится…

Ричард, сощурясь, глядел на парочку. Один из сподвижников короля, Меркадье, широко улыбался. Взгляд Уильяма Маршалла был задумчив.

— Я вижу, вам намного лучше, — сказал Ричард ровным голосом.

— Да, мой повелитель, — ответил Александр и потупил взгляд.

— И это ваше обычное поведение?

Из конюшни появились конюхи — принять рыцарских коней, — а тем временем все новые и новые всадники въезжали во двор замка.

— Нет, мой повелитель, но мы с Манди… — он предоставил жесту договорить, что именно, и чуть привлек девушку к себе. Пальцы его сжимали руки Манди так сильно, что девушка не могла ничего делать, разве что удержаться от вскрика.

— И крепостной двор — лучшее место для свиданий?

Александр не издал ни звука, уставясь в землю, и покраснел еще сильнее.

— Прочь с глаз моих, — сказал Ричард с холодным презрением. — Если у вас хватает сил тискать распутную девку, то, хватит и пережить непогоду в чистом поле.

— Мой повелитель. — Александр поклонился и, все еще не поднимая глаз, потянул Манди за собой к дальнему уголку конюшни; вслед им послышался смех рыцарей Ричарда.

Около деревянного фронтона стены он остановился, присел и, унимая дрожь во всем теле, сказал:

— Прости, пожалуйста, прости. — Он виновато заглянул в глаза Манди. — Но в такой момент я не смог ничего больше придумать. Иначе он непременно пригласил бы меня разделить его общество, и пришлось бы отказываться слишком прямо.

Коленки Манди тоже дрожали, так что она села рядом с ним и, потрогав покусанные губы отдавленными пальчиками, сказала:

— Вы меня поранили.

— Знаю… Мне жаль… Очень жаль…

Они молча прислонились друг к другу и так сидели, приходя в себя: он — с опущенными веками, а она — с широко раскрытыми глазами. Она смотрела на облака, плывущие по небу над замком, смотрела на изменение их форм и пыталась ни о чем не думать. Затем он снова взял ее за руку, пожал, на этот раз легонько-легонько.

— Я пою и сочиняю песни об изысканном искусстве любви, но на практике ничего не знаю. — И добавил со вздохом сожаления: — Я заслужил, чтобы вы со мной впредь и не разговаривали даже.

Манди почувствовала, как с этими словами огонек гнева угас в ее душе, и в порыве смелости она поцеловала его, как брата, в щеку.

— Я вам прощу… если вы сообщите отцу правду, прежде чем кто-то донесет до него весть, порочащую мою репутацию.

— Клянусь! — воскликнул Александр, возвращая поцелуй в щечку, а затем нежно и целомудренно прикоснулся к ее устам. И на этот раз Манди спросила себя, что же такого находят женщины в мужском поцелуе, но уже с огорчением.

Александр довел Манди до зала, но не мог заставить себя вернуться в покои, и в ответ на обеспокоенный вопрос Манди сказал:

— Мне надо какое-то время побыть одному, чтобы успокоиться. Не знаю, поймете ли вы, но это для меня жизненно необходимо.

Манди прикусила губку, затем медленно кивнула.

— Понимаю. Но… ревную, что ли. Я-то могу уединиться только в себе самой. Если женщина хочет куда-то уйти одна, к этому относятся с подозрением. Зачем это ей где-то блуждать? Не греха ли ради? Она же призывает неприятности, она же превращает себя в добычу — а значит, если что-либо случится, то оказывается виноватой.

— Манди, но я…

Она покачала головой и легонько подтолкнула его.

— Ступайте. Не обращайте на меня внимания. — И, отвернувшись, быстро пошла через зал к лестнице, ведущей в башню.

Александр какое-то время смотрел ей вслед, со смешанным чувством неловкости, нежности и раздражения, а затем мотнул головой, как норовистый конь, и отправился в конюшню седлать Самсона.

Жеребец встретил его радостным ржанием и нетерпеливо приплясывал, пока Александр седлал его и выводил во двор, и затем, на всем пути от замка до луга у реки, то и дело косил умным глазом. Когда они спустились на берег, Александр отпустил поводья, подтолкнул пятками — и они помчались по плотному речному песку быстрым галопом. Затем, едва дыхание коня ощутимо участилось, перешел на легкий галоп, а затем на спокойную рысь.

Луг, на котором три дня назад произошло сражение, был еще скудным в преддверии весны: островки пожелтевшей травы и черные проплешины. Но река блестела под солнцем; на мосту сидели трое рыбаков, забросив лески в поток. У излучины в кустах паслась коза с парочкой козлят, блаженно пощипывая чертополох. Ничего не напоминало о недавнем сражении.

Александр вывел коня на луг и начал отрабатывать навыки вольтижировки. Поворот на месте, резкий поворот на скаку, вольт вправо, вольт влево…

Увлеченный работой, Александр постепенно как бы отходил от самых черных мыслей, раздирающих душу, и вместе с уверенностью наездника возвращался самоконтроль. Чувство гнева и паническая растерянность отступали.

Что он для Ричарда Львиное Сердце? Так, пустячок, предмет мимолетного интереса. Такое быстро забывается. Привязанности к Лаву Александр не испытывал, так что покинет он сей кров без всякого сожаления. Лорд Бертран был попросту мятежником, а леди Элайн, как бы ни была умна и красива, прежде всего — бессердечный манипулятор мужчинами. Его ничего не удерживает, можно завтра уезжать.

Решение созрело, он расслабился и стал думать со все возрастающим нетерпением об открытой дороге и возможностях, ожидающих на турнирных ристалищах. Время от времени он всматривался вдаль, но не видел ни признака возвращающихся охотников: только простор полей и лугов…

И вдруг увидел одинокого всадника, издали наблюдающего за ним. На мгновение Александр подумал, что это Ричард Львиное Сердце, и сердце его гулко застучало. Самсон поднял голову и заржал; тут же послышалось ответное ржание.

Всадники сблизились; Александр натянул узду и остановился в нескольких шагах, с облегчением поняв, что перед ним не Ричард, а лорд Уильям Маршалл.

Барон сменил панцирь на простую тунику и шоссы, но лучше самых пышных одежд о высоком статусе говорили его лицо, выражающее острый ум и проницательность, а также его замечательная осанка.

— Вы неплохо ездите, юноша, — обронил Маршалл, приближаясь. Под его большими вислыми усами угадывалась легкая улыбка. Лицо лорда Уильяма было крупным, чуть суровым, а кожа, казалось, навсегда впитала палестинский загар.

— Благодарю вас, мой лорд, — сказал Александр, покраснев от нежданного комплимента. — Я стараюсь воспользоваться каждым случаем для тренировок.

— И конь очень хорош. Он и в самом деле ваш?

Александр чуть заколебался и увидел, что в глазах цвета кремня промелькнула тень настороженности.

— Да, он мой, — быстро сказал Александр и потрепал Самсона по глянцевитой черной шее.

— И все же вы, кажется, проявили некоторое колебание, прежде чем ответить?

— Поскольку не был уверен, как именно ответить, — сказал Александр, решив, что в разговоре с Уильямом Маршаллом самое лучшее — это искренность. — Он для меня — Божий дар: я наткнулся в лесу на привязанного к дереву коня, а рядом — мертвого хозяина. — Рассказывая, Александр излагал самую суть, избегая деталей. — Выяснить, кто это был, я не особо старался. Хватало собственных проблем, и потом турниры — это же постоянное кочевье. Когда более-менее пришел в себя, мы были уже далеко от Нормандии, а кроме того, сроднился с конем накрепко. — И Александр ласково потрепал Самсона по остроконечным ушам.

— Значит, поначалу он был чужим, но вы сделали его своим, — сказал рыцарь с улыбкой в голосе. — Я хотел бы посмотреть, что вы еще можете вдвоем.

…И прошел замечательный, золотой час, во время которого Александр, преисполненный энтузиазма, оказался учеником Уильяма Маршалла, а лорд Маршалл отбросил условности своего высокого положения и сам стал молодым рыцарем, летящим по траве свежих лугов своей юности.

Оруженосцев, маячивших поодаль, послали в замок — привезти копья, щиты, шлемы и даже квинтейн. Александр получал урок единоборства от самого выдающегося из турнирных бойцов своего времени.

— Вес копья должен приходиться на ладонь, а не на пальцы! — говорил Маршалл, объезжая вокруг Александра и критически осматривая его посадку. — Да, именно так; но полагаю, для вас надо взять копье полегче. — Он щелкнул пальцами, и мигом подлетел оруженосец с требуемым предметом. — Когда наберетесь сил, сможете пользоваться более тяжелым оружием. Но ставку на грубую силу делать ни к чему. Для победы вам всегда нужны будут хитрость, ловкость и технические навыки. Поэтому вам надо упражняться больше, чем любому из ваших противников. Талант у вас есть; попробуйте его использовать…

— Как сделали вы? — рискнул спросить Александр.

Маршалл улыбнулся и покачал головой.

— Моя карьера может послужить образцом, а может — предостережением. И решение — за вами.

Затем Александр и его наставник работали с квинтейном и несколько раз провели осторожный спарринг; Александр атаковал, а могучий и опытный рыцарь точно комментировал каждый пробег.

Солнце склонялось к западу, заливая поля предвечерним золотом, когда они завершили урок мастерства и дали отдых усталым коням. Стремя к стремени старый рыцарь и ученик медленно поехали к замку.

Маршалл, бросив на Александра доброжелательный взгляд, сказал:

— Сохраняйте голову ясной, и вы далеко пойдете, молодой человек.

— Благодарю вас, мой лорд.

Александр почувствовал жар приятной гордости и удовлетворения.

Маршалл потер указательным пальцем кончик своего костистого носа, на котором оставалась полоса ржавчины от забрала.

— Это не столько комплимент, сколько предупреждение. Вы слишком безрассудны. В этот полдень со мной вы использовали и свой ум, и энергию тела — и результаты были многообещающими. Но я видел, как вы дико рисковали в сражении за Лаву; и племянник Джон мне рассказывал, как вы спасли его от злобного костолома на турнире, бросившись в бой почти что безоружным, с одним копьем. Однажды порывистость вас погубит, если не сумеете ее обуздать.

Александр почувствовал, как жар сменяется огорчением. Он поиграл с прядью гривы Самсона и пробормотал:

— Это реакция на страх. Поначалу меня чуть не сводит от ужаса, и я готов бежать без оглядки; а потом настолько злюсь на свою слабость, что бросаюсь в бой без оглядки.

— Нельзя терять здравый рассудок. Пользуйтесь головой, а не нутром. Пока вы будете рабом чувств, вами станут просто пользоваться другие; а это не лучшая трата своей жизни. Кстати, я отметил ваше остроумное решение личных проблем… не здесь, на этом лугу.

Александр дернулся так, что Самсон забеспокоился, и пришлось натянуть узду.

— Мой лорд?

— Я о той девочке, юной белошвейке. Вы и в самом деле влюбленные? Мне кажется — нет, хотя выполнено все было неплохо.

— Но… как вы догадались?

Губы Маршалла чуть дернулись.

— Если вы не намеревались сломать хребет бедной малышке, то надо признать ваше объятие чересчур энергичным; вы и без того стояли рядом, и ни к чему было так ее хватать — разве для того, чтобы это заметили. — И он успокаивающе положил руку на плечо Александра. — Не волнуйтесь, полагаю, что своей цели вы достигли. Как жест отстранения, это было грубовато, но эффективно.

Александр бросил взгляд на своего попутчика, но строгие черты лорда Уильяма оставались непроницаемы. Общеизвестно, что лорд Маршалл был человеком высокой чести, готовым до последней капли крови служить Ричарду Львиное Сердце, своему сюзерену.

— Мне вовсе не жаль оставлять это место, — пробормотал Александр, когда они приблизились к границе тени от стен. — Когда-то из меня хотели сделать священнослужителя, но монастырь оказался хуже тюрьмы…

— Пустого опыта не бывает, — заметил Маршалл. — Век живи, век учись.

Позади них раздались отдаленные переливы охотничьего рожка, отчетливые в предвечернем прохладном воздухе, а затем на горизонте появились всадники. Вот уже можно было разглядеть собак, вьющихся возле коней.

Александр досмотрел на них и придержал коня. Нет, покидать Лаву ему и в самом деле было не жаль — жаль только, что не придется больше вот так запросто встретиться с Уильямом Маршаллом и учиться у него. Не столько воинскому искусству, сколько жизни…

И когда позже в большом зале Манди спросила, удалось ли ему обрести душевное спокойствие, Александр улыбнулся.

— Еще и как. На куда более высоком уровне, чем когда-либо прежде.