Победитель, или В плену любви

ГЛАВА 23

Иоанн не питал особого пристрастия к турнирам. Военное мастерство его героев напомнило ему также многое из подвигов его знаменитого брата Ричарда, который так владел мечом, что менее одаренные казались неуклюжими дураками. Другой брат, Джеффри, погубил себя, пробуя подражать мастерству владения Ричардом мечом и копьем. Но вне зависимости от собственных мыслей Иоанн также знал, что люди любили турнирную суету и турниры были отличным способом пополнения солдат и добывания средств.

Итак, искупавшись и освежившись, он направился к ристалищу, но не наблюдателем, а хозяином.

Он не тратил много времени на подбор своей рыцарской дружины. Рыцарь-вербовщик был послан делать предложения, и Иоанн направился к помосту, устроенному под раскинутыми ветвями двух поваленных деревьев. Ткань закрывала помост, и кубки из итальянского стекла бросали преломленные лучи света на бесцветное полотно. Каждая бутылка искрилась, так же как и чаша-рукомойник, выполненная в форме льва с глазами из зеленого малахита.

Иоанн питал слабость к роскошным и красивым вещам. В отличие от Ричарда, которого не особенно волновало, если кубок, из которого он пил, был сделан из потрескавшейся глины, Иоанн очень заботился и был доволен, что хозяин и хозяйка Лаву постарались сделать что-то. Амон был прежде всего человеком Ричарда, но он был также любителем прекрасных вещей и обладал проницательным политическим чутьем.

Еду подавали в пестрой тени под кронами деревьев, плавно раскачивающимися в вышине. Хотя Иоанн появился в Лаву без предупреждения, Элайн и ее повара постарались приготовить трапезу, способную удовлетворить королевский аппетит. Были поданы голуби, сваренные в вине и луковом соусе, маленькие сырные пирожные, лещ, запеченный с миндалем, приятные и несладкие заварные кремы, сушеные плоды, пряные вафли, а также лучшие вина и мед из подвалов; подали также желтовато-коричневый грушевый сидр и приятную наливку из шелковицы.

Иоанн расслабился, чтобы насладиться угощением, мягкой музыкой арфы на заднем плане и восхитительным окружением весеннего дня. Он намеревался ехать дальше после краткого отдыха, но внезапно решил, что теперь он останется. Чего ради рваться в Шато-Гайяр? Сидеть под этими деревьями, вкушать утонченные яства и ждать звона оружия и топота копыт было намного лучшим времяпрепровождением, чем мелкие стычки на границе с французами. Ричард выбрал бы последнее, но Иоанн не походил на своего воинственного брата и устал от существования в его тени. Но он был научен своими прежними ошибками и знал, что единственное средство дожидаться своего часа — играть в верного пса у ног, благодарного за любые кусочки, которые попадались на его пути.

Он покормил одну из своих собак голубиным мясом и решил, что не стоит портить настроение, думая о Ричарде, в то время как существовали гораздо более приятные вещи, которые занимали его ум.

Неподалеку женщины из замка Лаву устроились со своим прядением и шитьем на свежем воздухе. Пристальный взгляд Иоанна упал на швею, которая мастерски починила его любимую шелковую тунику.

Лицо свежее и невинное на первый взгляд, но как будто что-то скрывающее, что заставляло его продолжать смотреть. Платье из каштанового шелка мерцало по гибким, податливым изгибам, и ее очеломник был короток и открыт; подчеркивая длинную белую шею. Очевидно, она была замужем, поскольку маленький мальчик продолжал карабкаться по ее коленям.

Иоанну было тридцать два года, и он был более чем вдвое моложе, когда принял в постель свою первую женщину. Больше десяти лет он был женат на Изабелле, наследнице Глостеров, но это был брак, заключенный из политических соображений, которые надолго пережили его предназначение, и не осталось уже никакой любви, исчезнувшей между ним и его женой. В конце концов, они держали отдельные дворы. Периодически другие женщины появлялись в жизни Иоанна и в его постели. Он наслаждался их компанией, когда имел время и желание, и они, в свою очередь, наслаждались им, пока он улыбался.

Амон говорил ему о книге, которую недавно приобрел для своей маленькой коллекции. Обычно Иоанн наслаждался книгами и чтением и беседовал с интересом, но теперь он бесцеремонно прервал речь Амона.

— Вон та швея, — сказал он. — Расскажите мне о ней.

На мгновение рот Амона остался открытым от неожиданности прерванной речи, затем он закрыл его и пристально посмотрел на Иоанна, улыбаясь.

— Ах, ну, в общем, это история, столь же изобилующая деталями, как любая книга, — сказал он, меняя тему в угоду настроению гостя. — Ее имя Манди де Серизэ. Она компаньонка моей жены и, как вы видели, швея высокого класса. — Он откинулся в кресле и продолжил, уже с удовольствием. — Она появилась у нас немногим более двух лет назад из турнирного окружения, но она — не одна из лагерных шлюх.

— Нет? — спросил Иоанн, не отрывая взгляда от нее. Его пресыщенный аппетит быстро сменялся другим видом голода, и он зашевелился беспокойно в своем кресле. Ее губы, полные, чувственно пухлые, и то, как она поджимала их, пока шила, медленно сводили его с ума.

— Ее мать, по ее рассказам, была дочерью английского барона. Я не собираюсь настаивать на правдивости рассказа, но моя жена уверена, что это правда, и манеры девушки вполне придворные, не лагерные. Она умеет даже читать и писать.

— А ребенок действительно ее?

— Она прибыла к нам беременной и рассказала историю, согласно которой она была молодой вдовой в стесненных обстоятельствах.

— Но это не так?

Амон пожал плечами.

— Она никогда не признавалась в этом, но Элайн подозревает, что отец ее ребенка — некий молодой человек из безземельных турнирных рыцарей. Так это или нет, но теперь они не принадлежат друг другу.

Иоанн кивнул и продолжил изучать Манди прищуренными глазами, подобно коту, рассматривающему свою добычу в траве. Он крошил медовый пирог между пальцами, но не делал никакой попытки съесть его.

— Вы хотите ее? — спросил он внезапно Амона.

Рот Амона был наполнен вином, которое он только что отпил из кубка.

— Я, милорд? — воскликнул он, как будто сия мысль никогда не посещала его. — Элайн бы меня убила!

— Не сомневаюсь, — сказал Иоанн сухо. — Но вы мне не ответили. Вы хотите ее?

Амон несколько раз медленно и хрипло вздохнул.

— Не за счет кинжала в сердце, вонзенного Элайн, — ответил он с гримасой.

Иоанн улыбнулся, но ничего не сказал, и его глаза продолжали разглядывать Манди с кошачьим, хищным намерением.

Тем же вечером в главном зале Лаву был дан большой пир с развлечениями и танцами, чтобы выразить почтение королевскому гостю. Манди сидела за столом, предназначенным для женщин Элайн, и бездумно играла с серебряной брошкой филигранной работы, скрепляющей вырез каштанового платья.

Когда она впервые появилась в Лаву, уставшая, беременная и переполненная беспокойством, то решила избегать мужчин. Эту клятву исполнять было легко. Расцветающее тело было достаточно очевидным свидетельством того, почему не стоит доверять им, и она могла смотреть даже на самого красивого из оруженосцев без особого интереса, не говоря уже о желании. Но постепенно ситуация изменилась. Она пережила рождение Флориана, и даже если сожалела об обстоятельствах его зачатия, не могла сожалеть о ребенке. Он заполнил ее жизнь любовью, когда весь свет ушел из нее, и удовлетворил тоскующий материнский инстинкт. Но были и другие инстинкты. Подавленные беременностью и ранним материнством, они были теперь переплетены с местью. Ее глаза останавливались на молодых людях из замка, но, когда они смотрели в ее сторону, она старалась симулировать безразличие, испытывая желание и опасение одновременно. Инцидент с лордом Амоном в зале этим утром показал ей, насколько уязвимо ее положение.

Теперь появился принц Иоанн, и взгляд, каким он на нее посмотрел, заставил ее прерывисто задышать и почувствовать нескромный жар в ее женском естестве. Она помнила его выходящим из ванны, кривую усмешку его рта, когда он спрашивал, была ли она когда-либо непослушна. Судьбы, гораздо худшие…

Пока она играла с брошкой, от внутренней части ее запястья исходил аромат масла. Манди не была уверена, любит ли она духи, но Элайн настояла, чтобы она капнула там и на шее, где бьется пульс. Учитывая, что она поймала Амона, флиртующего с Манди этим утром, Элайн казалась замечательно великодушной. Раньше Манди могла бы только отнести это поведение к энергичному характеру Элайн, но теперь, когда узнала ее лучше, она подозревала, что имелся какой-то повод.

Начался танец — зазвучала смесь пения и музицирования на флейтах, волынках, лютнях и тамбуринах. Вдохновленные женщины потянули упиравшуюся Манди в середину веселья. Сначала она пыталась отпираться, чувствуя себя неуклюжей и застенчивой. Она не танцевала со времени турниров, когда ее мать была еще жива и сама она напоминала беззаботного ребенка. Но когда-то выученные движения остались, в памяти, и она вспомнила их с увеличивающейся непринужденностью, когда ее захватила музыка. Помня радость травы луга и огней лагеря, ее ноги начали исполнять точные движения. Аккуратно и уверенно, быстро, как игла, проникающая через ткань. К моменту окончания музыки Манди раскраснелась и запыхалась. Она также искрилась смехом от явного удовольствия. Хватило только времени, чтобы схватить кубок вина и затем броситься назад в кольца танцовщиц, когда начался следующий круг. Круг и круг, кружение, продвижение, музыка, радостный водопад звуков.

Манди разогрелась от движения, и влажные волосы упали на брови. Она танцевала для своего потерянного детства, всех дней несчастья и забот, для матери, отца и самой себя. Это было и воспоминание, и пробуждение. А потом, когда темп замедлился, чтобы дать танцующим перевести дыхание, принц Иоанн взял ее руку. Несмотря на его коренастость, он был легок в шаге, и, так как они были равны по росту, они подходили друг к другу, как их сжатые пальцы; и он повел ее сначала направо, потом налево. Ее спина прижалась к его груди; его руки поднимали и кружили. Когда они соприкасались, она вспыхивала. Танец продолжался, и он пропускал ее к следующему мужчине на линии, но в конце она возвратилась к нему, и на последнем, торжествующем аккорде труб и тамбуринов он склонился к ее руке и поцеловал, коснувшись точки пульса самым кончиком языка. Дрожь слегка прокатилась вниз по ее спине, и, ощутив это, он улыбнулся.

— Так что, вы все еще не боитесь меня?

Манди опустила глаза.

— Нет, милорд, не боюсь, — сказала она неуверенно.

— Хорошо, вы и не должны, потому что я хочу видеть вас энергичной.

Ударила другая мелодия танца, более яркая, чем предыдущая, и пары начали перемещаться и колебаться. Манди использовала рисунок шагов, чтобы освободиться от Иоанна, но сделала не больше, чем первые несколько поворотов, и вместо соединения рук с женщиной в ее ряду прошептала извинение и сбежала из зала на верхний этаж.

Прислонив голову к прохладному камню на лестнице башенки, она слушала удары своего сердца в ушах.

Она сказала правду. Манди не боялась Иоанна — она испугалась себя. Она будто все еще чувствовала прикосновение его рук и видела, как вспыхивает в его глазах волчий огонь. Ее тело ныло от желания, но последний раз, когда она дала волю своим чувствам, последствия изменили ее жизнь и ее восприятие навсегда.

Манди оторвала голову от камня и направилась к маленькой комнатке у стены, куда был отправлен Флориан, спать в той же самой кровати, что и сын Элайн, — няня Жиля наблюдала за детьми.

Светильник, зажженный на шкафу, испускал тусклый свет на две маленькие головки; одна — рыжевато-русая, другая — цвета воронова крыла. Манди пристально глядела на округленные, невинные черты сына, большой палец, затрагивающий сжатые губы, густые черные ресницы, кажущиеся слишком тяжелыми для прозрачных век. Острая боль пронзила ее живот. Насколько легким было его зачатие — простой, единственный момент, и как трудно далась дорога с тех пор. Она была бы самой большой дурой на земле, чтобы решиться повторить опыт.

Манди погладила мягкую щечку Флориана, улыбнулась няне и повернулась, чтобы уйти, и тут обнаружила, что Иоанн следовал за нею и отрезал ей путь к спасению. Няня вскочила на ноги со сдавленным криком удивления.

Иоанн приказал ей жестом сесть, чтобы не мешала, и затем игнорировал ее присутствие.

— Вы не остались танцевать, — сказал он Манди.

— Я пришла посмотреть на моего сына, милорд, — ответила она более уверенно, чем чувствовала себя. — Иногда он просыпается и зовет меня.

Он прошел мимо нее в комнату, чтобы посмотреть на двух спящих детей.

— Я помню, когда сам был такой маленький, как эти двое, — сказал он.

Манди увидела редкое выражение на его лице. Циничные очертания рта и хищное выражение темных глаз смягчились.

— Они так невинны в этом возрасте, — пробормотал он, — так искренне привязаны к вам и не носят маски на лицах, чтобы получить от вас все, что можно.

— Я не знала, что у вас были дети, милорд.

Уже в то время, когда говорила, Манди поняла; насколько нелепым было ее замечание. Если Иоанн не был бесплоден, то его репутация среди женщин сделала почти неоспоримым факт, что он имел незаконнорожденных детей.

— Мальчик и девочка от разных матерей, — сказал он. — Ричарду — девять, и Джоанне — семь.

— Почему… Что случилось с их матерями?

Иоанн повернул голову, и мягкость в его глазах исчезла под жесткой шуткой.

— Вы задаетесь вопросом, бросил ли я их на съедение волкам, как только моя жажда была утолена?

Манди потупилась.

— Полагаю, что нет.

— А что случилось с вами? — Он указал на Флориана. — Отец не хотел его знать?

Манди знала няню, сидящую на своем табурете. Хотя голова женщины была наклонена, она не могла не слышать то, о чем говорилось.

Понизив голос, Манди повернулась так, чтобы отдалиться от няни.

— Его отец женился бы на мне, но я решила, что лучше, чтобы наши пути разошлись.

— Так что не будь вы уважаемая вдова, вы бы придумали так, чтобы другие верили? — Голос Иоанна тоже понизился, будто состязаясь с ней, а его глаза искрились смехом.

— Никакая я не вдова.

— Но очень уважаемая, — сказал он торжественно. Затем пристально посмотрел на женщину на табурете и сказал еще громче: — Но мне больше всего понравилось, как вы чудесно работали иглой этим утром. У меня есть еще одежда, которую надо починить до того, как я уеду. Приходите в мою комнату, и я дам ее вам.

Манди смотрела на него. Это было сродни тому, чтобы отправиться в логово волка и надеяться не быть съеденным.

— Мои оруженосцы будут там, — сказал он, будто прочитав ее мысли, и сделал приглашающий жест в сторону открытой двери. — Вам нечего бояться.

Не глядя на него, Манди вышла.

Иоанн занял главную опочивальню и переднюю, которые обычно часто посещали Элайн и дворня. Она шла мимо своей собственной кровати и видела мешки, седла и пару позолоченных шпор. Два оруженосца были заняты в главной палате — один полировал шлем Иоанна смазанной тканью; другой вычесывал самых шерстистых собак жесткой щеткой. Щелчком пальцев Иоанн приказал им обоим удалиться во внешнюю комнату.

Манди пристально оглядела комнату, которая не была больше знакомым пристанищем. Индивидуальность Элайн была уже подавлена Иоанном.

— На самом деле у вас нет одежды, не так ли? — спросила она.

— Я соблазнил бы вас ложным предлогом? — Темная бровь поднялась, чтобы подразнить ее. Он подошел к кровати, поднял шерстяную тунику и показал ей длинный разрыв в боковом шве.

— Вы могли бы… — Она взяла тунику и увидела, что исправить это не составляет труда. Оруженосец мог сделать это легко; не требовалось никакого особого умения. — Не обязательно ложным.

— Разве вы не доверяете мне?

— Вы не сказали, что случилось с женщинами, которые выносили ваших детей.

Он пожал плечами.

— Никакой тайны здесь нет. Мать Джоанны умерла вскоре после родов. Ричард был рожден после безумия единственной ночи. Его мать хорошо обеспечена.

Манди вздрогнула от его случайного упоминания «безумия единственной ночи» и задалась вопросом, радовалась ли той ночью женщина.

— Они находятся в другом месте, — сказал он нетерпеливо. — Никакая женщина сейчас не согревает мою постель. — Драгоценный перстень сверкнул на его поднятом указательном пальце. — Но если вы скажете да, тогда все может измениться.

Манди сжимала одежду в руках. Запах сандалового дерева и цитрусовых исходил от ее складок, говоря о богатстве и привилегиях, которые имел Иоанн и пользовался ими.

— В Лаву много женщин, которые разделили бы ваше ложе; почему бы вам не пригласить одну из них?

— Кто ест простой хлеб, когда можно заполучить мед к нему? — отвечал Иоанн, приближаясь к ней. — Амон предложил мне женщин на выбор. Я мог кувыркаться с любой из дюжины, но я не хотел их; я хотел вас.

Она смотрела на него, чуть нахмурив брови.

— Вы и в самом деле так считаете? — удивленно спросил Иоанн хриплым от желания голосом. — Что за пустая отговорка!

Он еще приблизился к ней и кончиками пальцев провел по линии щеки к подбородку. Многие привлекательные женщины знали о силе очарования своей внешности, но Манди, казалось, пребывала невинной как девственница, и не ощущала своей власти. Эта мысль вызвала нетерпеливую вспышку вожделения в его теле. Он должен обладать ею. Падший ангел, не совсем, но почти чистый — и такая юная! Соблазн был непреодолим, а совесть никогда не удерживала Иоанна ни от чего.

— Я не шлюха, — сказала Манди чуть дрожащим голосом, но не отвернулась, не отодвинула лицо от его прикосновения.

— А я никогда и не водился со шлюхами, и не собираюсь начинать, — сказал Иоанн презрительно. — Я предлагаю вам место при моем дворе — место швеи со, скажем так, специальными обязанностями. Я щедро буду оплачивать ваше рукоделие. — Он улыбнулся и, чуть наклонясь, провел языком по ее щечке. Теперь вы можете или влепить мне пощечину и уйти, или раздеться и проследовать в постель.

Манди посмотрела сквозь ресницы на мужчину, который тем временем мягко поглаживал ее щеку. Он богат и занимает высокое положение в свете; богатство, о котором она мечтала, зависит, возможно, от единственного ее слова.

И одновременно Манди задавалась вопросом, что он сделает, если она и в самом деле ударит его по лицу. Наверное, ни одна женщина никогда не посмела сделать это… Кроме, возможно, его, матери.

— Хорошо. — В прищуренных темных глазах Иоанна читались легкая насмешка и намек на нетерпение. — Мы так и простоим до рассвета?

Манди покачала головой и призналась шепотом:

— Я боюсь.

— Меня?

— Совершить столь ответственный шаг. Здесь, в Лаву, мы с сыном в безопасности…

— Шаг отсюда к моей постели не столь уж велик, — усмехнулся Иоанн, а его указательный палец тем временем скользнул по ее шее в открытый ворот платья, где дальнейшее путешествие было предотвращено серебряным кулончиком. — Я с вами обойдусь хорошо, клянусь. А вы и в самом деле полагаете, что ваш приют так уж безопасен?

— Что вы имеете в виду?

Иоанн оставил в покое кулончик и принялся сдвигать деликатно прихваченный обручем наголовник со лба.

— Амон де Ругон очень внимательно на вас посматривает. Полагаете, вспышки черной ревности его жены ожидать долго?

Это было преувеличение, но оно содержало кусочек правды, достаточный, чтобы разжечь у Манди тайное беспокойство.

— Вы сослужите себе добрую службу и доставите мне большое удовольствие, — пробормотал Иоанн и отстранился; наголовник вместе с обручем оказался в его руке. — И какой черт придумал эти покрывала? Ваши волосы, как я и предполагал, восхитительны.

Он обернул ткань вокруг обруча и бросил на ложе чуть подчеркнутым жестом. Затем отобрал у нее разорванную тунику, которую Манди так и держала в руках, отбросил в дальний уголок ложа и мягко сказал:

— Давай-ка освободимся от всего, что нам мешает.

Манди молча расплела шелковую ленту, и в тот миг, когда поток золотисто-коричневых волос заструился по ее плечам и ниспал до бедер, поняла окончательно, что безвозвратный шаг сделан. Она вступила в логово льва — и будь что будет…

Манди не знала, чего ожидать от лорда Иоанна. Опыта, чтобы судить о его поведении, никакого не было, если не считать одного краткого происшествия, которое привело к рождению Флориана. Память о его зачатии была затянута туманом пьяного вожделения. Да, она видела шлюх турнирных лагерей, слышала своих родителей за перегородкой палатки и наблюдала, как Амон и Элайн забавляются любовной игрой, но все это было явно недостаточное знание. Когда Иоанн уложил ее на ложе и начал ласкать, она была натянута, напряжена и на этот раз трезва как стеклышко. Иоанн казался ничуть не огорченным ее невежеством или застенчивостью. Когда он увидел, что Манди тревожит полуоткрытая дверь, то захлопнул ее перед носом у оруженосцев, а затем погасил все свечи, кроме одной, оставив достаточно света только для того, чтобы не раздевать на ощупь. Манди закрыла глаза, чтобы не видеть того, что он делает, но сразу же открыла их снова, почувствовав себя слишком уязвимой.

— Не знаю, что вам наболтали обо мне, — произнес Иоанн искаженным от страсти голосом, — но я не насильник. Я предпочитаю, чтобы женщина сама меня хотела. Выпьете немного вина? — И, не дожидаясь ответа, перекатился по постели к сундучку с напитками.

— Нет! — Горло Манди перехватило от этого предложения. — Нет, — повторила она уже ровнее, увидев, что Иоанн посмотрел на нее искоса. — Я была… Я была пьяна в последний раз…

— Ах вот как, — понимающе кивнул Иоанн. — И предполагаю, что это было еще и в первый раз.

Ее лицо вспыхнуло.

— Да.

Иоанн налил вина в кубок, пригубил и сказал:

— Если так, то у меня, кажется, появляется несправедливое преимущество… Но жизнь — не ярмарка.

Он окунул указательный палец в кубок и помазал ее левую грудь — спираль розоватых капелек, ведущая к соску. Ее плоть напряглась, соски заострились — частично от ощущения прохлады вина, частично из-за тонкого удовольствия от ласкового прикосновения.

— Вы можете представлять себя жертвой хищника, а можете — ученицей много путешествовавшего наставника, — шептал Иоанн, используя чуть побольше вина для ее правой груди. Несколько капель потекли по нежной коже, и Иоанн провел, едва касаясь кончиком пальца, розовую полоску по ее животу и остановился, достигнув темного треугольника лобковых волос.

Тембр его голоса и медленное блуждание пальцев пробуждали чувственность, но по-настоящему смягчило ее растерянность и напряженность не его поведение, а само содержание слов. Жертва — или ученица? Он предлагал ей знание столь же важное, как навык грамотности, полученный от Александра. Чем больше она узнает, тем лучше будет подготовленной к столкновению с жизнью. А Иоанн еще и оплатит обучение.

— Так, значит, вы нас покидаете? — спросила Элайн, бросив взгляд на свернутую одежду и немудреный скарб, уложенные в дорожный сундучок. Манди как раз собиралась закрыть и застегнуть крышку. — И что он предпочитает как любовник?

Манди покраснела.

Так как она провела всю ночь в постели Иоанна, и он настоял, чтобы за завтраком они с Флорианом сидели рядом с ним за высоким столом, чтобы сразу продемонстрировать всем перемену ее статуса, то для всего Лаву стало общепринятой истиной, что граф Мортейн увлекся молоденькой швеей. И новость эта благополучно пережила рассвет — и вот теперь Манди готовилась уехать с двором Иоанна. Любопытство проявляла не только Элайн.

— Я не знаю, — ответила Манди. Она закрепила ремни и кивнула слуге, который ожидал, когда юная госпожа закончит сборы. Тот подхватил сундучок на плечи и вышел из покоев, насвистывая на ходу.

— Что значит — не знаете? — недоверчиво засмеялась Элайн. — Вы провели всю ночь в его постели, утром сидели чуть ли не на его коленях, и не знаете?

— А откуда мне знать? — парировала Манди. — У меня что, было много любовников, чтобы сравнивать?

Но Элайн только хмыкнула, не принимая игру:

— Оставьте ваши шуточки и просто расскажите. В конце концов, это ведь я направила его интерес на вас.

— Вы?

— Конечно. Если бы я не хотела, чтобы он заметил вас, я никогда не порекомендовала бы устроить штопку прямо у него под носом. И, если помните, это я дала вам ароматическое масло для кожи и помогла украсить волосы.

Не впервые склонность Элайн управлять судьбами всех окружающих вызвала у Манди всплеск раздражения. Еще больше раздражало то, что Элайн считала ее не способной без посторонней помощи привлечь Иоанна.

— А почему вы так хотели, чтобы он меня заметил? — спросила Манди с холодком.

Элайн пожала плечами и уставилась на свои ногти.

— Вы сами избрали свой путь, — сказала Элайн, и в ее словах не было ни капли осуждения. Кроме всего прочего, у вас теперь есть венценосный заступник, который любит читать книги так же, если не больше, чем Амон.

Вот и ответ на мой вопрос, мрачно подумала Манди; Элайн хотела устранить угрозу своему браку. Невысказанные слова повисли между ними. Они избегали смотреть друг на друга, потому что знали, на какое негодование натолкнутся.

И тогда Манди спросила:

— А что я буду делать, если он пресытится мною?

— Вы должны или убедиться, что этого не происходит, или же, если думаете, что можете лишь временно его удерживать, — постарайтесь побольше получить в хорошие времена, чтобы пережить скудные. Но в глубине души вы уже все знаете…

Манди непроизвольно потеребила полу своего плаща. Она знала, что существует намного больше причин благодарить Элайн, чем выражать недовольство. Уже ведь на ее среднем пальце, между серебряным колечком и материнским перстеньком, мерцало доказательство щедрости Иоанна: граненый золотой перстень с тремя гранатами. Манди знала по опыту своей жизни на турнирах, что за один такой драгоценный камень можно купить еду и снять кров, по крайней мере, на месяц. И Иоанн пообещал еще выездную кобылу испанских кровей и свободный выбор в модных лавках Руана одежды, приличествующей спутнице принца.

Но в ее ситуации было и нечто большее, чем только достижение богатства и знания. Едва только она подумала о вине, растекающемся по ее телу под пальцами Иоанна, как задрожала от чувственных воспоминаний.

— Я знаю, что вы для меня хотели только хорошего, — сказала она, поворачиваясь к Элайн, — и то, что я делаю сейчас, происходит по моей собственной доброй воле. Вы были очень добры ко мне, и я буду всегда помнить вашу заботу.

Нежданные слезы заблестели в глазах Манди.

Импульсивно Элайн горячо ее обняла.

— И вы были мне не столько компаньонкой, сколько сестрой, — прошептала она. — Берегите себя и Флориана. Пишите мне, сообщите, как вы поживаете. Я буду поминать вас в своих молитвах…

— И я вас — в своих…

Женщины снова крепко обнялись. Затем Элайн отстранилась, искоса глянула на Манди и капризно возмутилась:

— Но вы так и не сказали, каков он как любовник!