Победитель, или В плену любви

ГЛАВА 24

Собаки Иоанна бродили по спальным покоям, фыркая от землистого запаха свежей штукатурки и принюхиваясь к покрывающей полы торфяной крошке, которая еще хранила благоухание речных лугов.

Все было новым в Шато-Гайяре. Два года назад могучая крепость Ричарда в Андели на Сене еще не существовала — так, небольшое удаленное укрепление. Теперь она грозно возвышалась над некогда нейтральными территориями, весьма раздражая французского короля Филиппа. И работы продолжались день и ночь; целая армия каменщиков на лесах и подмостах создавала внушительное великолепие Шато-Гайяра. Все знания Ричарда о фортификации и строительстве, все, немалые средства от налогов и откупов уходили на создание замка.

— И почему бы ему так же старательно не позаботиться об отделке? — ворчал Иоанн, следуя за собаками по палатам и также морща нос от запахов; рот его цинично кривился. — Построить здоровенный каменный курятник — вот и весь предел его устремлений.

Манди промолчала. Опыт совместных путешествий был пока что невелик, но она уже знала, что Иоанн подвержен резким перепадам настроения и что какое-нибудь замечание может вызвать вспышку гнева или желчной язвительности. А за прошедшую половину дня она еще узнала, насколько сильно Иоанн восхищается и обижается на своего великого брата Ричарда. И теперь она подозревала, что Шато-Гайяр не меньше стоит поперек горла Иоанну, чем королю Филиппу.

Слуги все еще заносили в покои обширный багаж Иоанна; люди его свиты, все эти писцы и наемники, священники и прислуга, так и мелькали в дверях. Флориан сидел на полу, на расстеленном квадратном полотнище, к которому в последнее время стал как бы неразрывно приложен, и поочередно сосал пальцы. Долгая поездка совершенно измучила двухлетнего малыша. Манди подхватила его на руки, отнесла в маленькую комнату, уложила на постель из собственного плаща и, присев рядом, поглаживала его по лбу и волосам, пока ребенок не уснул.

Манди быстро поняла, что жизнь принца не слишком отличается от жизни турнирного рыцаря. Долгие дни приходилось проводить в седле или в повозке, грохочущей по изрытым колеями дорогам Нормандии. Единственным различием по сравнению с турнирной круговертью было то, что конечным пунктом обычно являлись каменные стены, плиточные крыши и некоторый комфорт для привилегированной части свиты.

Когда она возвратилась в главный зал, Иоанна уже там не было. Двое служителей собирали его кровать, которую перевозили по частям в нескольких повозках, а несколько писцов уже трудились за импровизированным письменным столом. Манди взялась было распаковывать маленький дорожный сундук, поставленный у стены, но потом передумала. Иоанн не сказал, будет она спать в его покоях или нет. Возможно, он только вызовет ее, когда потребуется, а спать они с Флорианом будут в общей комнате для прислуги, например с прачкой и банщиком. Но где они разместились в лабиринте огромной крепости, Манди не знала.

Она направилась к писцам и спросила:

— Вы не знаете, куда ушел граф Мортейн?

Один из писцов как будто проигнорировал ее присутствие и вопрос, но другой поднял голову и уставился на нее проницательными ярко-синими глазами. Серьезный юноша с лицом, густо усыпанным веснушками, и венчиком непослушных русых волос вокруг тонзуры.

— Он встречается с братом и королем Филиппом, — сказал он и, упреждая ожидаемый вопрос, добавил: — Никто не знает, сколько продлится встреча.

Манди кивнула. Разве можно было ожидать, что Иоанн с ней поговорит и расскажет о своих намерениях? Он ведь озабочен государственными делами. Глупо надеяться, что он уделит внимание ее пустяковым проблемам.

Боль начала пульсировать в голове, где-то позади глазниц.

Писец отложил перо.

— Мы будем работать допоздна, — сказал он, поднимаясь. — Схожу раздобуду еды и чего-нибудь выпить. Перекусите с нами?

На мгновение Манди задалась вопросом, что сделает Иоанн, если, возвратясь, застанет ее ужинающей с писцами, но тут же с раздражением отбросила эту мысль. Так и свихнуться можно. Как это выглядит, как он посмотрит… Она настолько устала, что все эти тонкости казались ей попросту несущественными. Если бы Иоанна так волновали ее взаимоотношения с прочими слугами, то он бы давным-давно избавился от нее.

— Спасибо, — сказала Манди, и улыбка осветила ее бледные черты.

Писец улыбнулся в ответ и отправился на поиски. Вернулся он весьма скоро с большой плетеной корзиной, в которой было достаточно провизии для того, чтобы прокормить несколько человек. Большой кувшин вина, два батона, дюжина отменных тефтелей, мелко крошенные свинина, яйца, сыр и зелень (и все это обернуто в большие виноградные листья), медовые коврижки, сдоба, сладкие и моченые яблоки.

— Ты бы только посмотрел на их кухню, Саймон, — обратился он ко второму писцу. — Если существует ад на земле, так это уж в точности там. Все печи изрыгают пламя, а полуголые повара таскают, как черти, окровавленные туши… Преимущественно свиные и бараньи, — сказал он другим тоном, видимо, успокаивая Манди.

— Не следует шутить таким вещами, — отозвался второй писец и, отложив стило, переплел пальцы.

— А я и не шучу, — парировал, подмигивая веснушчатый юноша, и подозвал Манди — помочь разложить на столе содержимое корзины.

Она села поесть за один стол с писцами и обнаружила, помимо прилива голодного аппетита, что «спасителя» зовут брат Амброз из Пон л’Арка и что он уже почти четыре года служит писцом и священником при дворе Иоанна. Другой писец, Саймон, был намного старше, немногословен и, как показалось Манди, весьма порицал моральную распущенность Иоанна.

— Наверное, в его покоях перебывало немало женщин? — рискнула предположить Манди, уплетая очередной кусочек.

По мере насыщения головная боль ослабла, а дружелюбие младшего писца сделало ее менее ранимой.

— Было несколько, — пожал плечами Амброз. — Но не столько, сколько предполагается его репутацией. Бывают грехи куда тяжелее. Я очень не хотел бы оказаться в личных покоях короля Ричарда.

Старший писец предостерегающе прокашлялся, и Амброз понятливо приналег на еду; но, не прожевав еще ломоть, пробормотал с набитым ртом:

— Хотя все так и есть.

— Истинно или нет — неважно, а сплетни только принесут неприятности, — и Саймон покосился в сторону Манди.

— Я не собираюсь это пересказывать, — сказала с достоинством Манди, — и вы не раскрыли тайну неосведомленному. Я знаю о том, что здесь было сказано.

Но Саймон прав, подумала она. Слушать сплетни интересно, но сплетничать — опасно. Сделав столь дипломатичный вывод, она поблагодарила сотрапезников и пошла посмотреть на Флориана.

Ребенок крепко спал и, по-видимому, спокойно проспит до утра. Манди разулась, сняла теплую накидку и устроилась на плаще рядом с сыном.

Она не помнила, как закрыла глаза и провалилась в сон, а потом почувствовала руку на плече, резкий запах винных паров и услышала насмешливый голос:

— Неужели пол уютнее моей кровати?

Речь была отчетливой, свидетельствуя, что Иоанн хотя и пил, но отнюдь не пьян.

Манди сонно повернулась и ощутила жар крепкого поцелуя. Руки Иоанна бродили по ее груди и скользили меж бедрами, и дыхание Манди стало чуть прерывистым.

— Я подумала, что ваша кровать предназначена только для вас, — пробормотала Манди, обвивая руками шею Иоанна.

— И с чего бы это мне спать одному, если я могу спать с тобой?

В комнате было темно, свечи давно погасли. Шелковистая бородка Иоанна щекотала ей шею, а ощущение его напряженной плоти над соединением ее бедер было восхитительным. Но не настолько восхитительным, чтобы она забыла о малыше, спящем рядом.

— Впрочем, я могу взять тебя здесь, на полу, как распутную кухонную девку, — прошептал Иоанн, покусывая ее за ушком. — Побарахтаемся в соломе, как крестьяне.

Идея, очевидно, показалась ему заманчивой, потому что дыхание Иоанна сделалось прерывистым, и он чуть пошевелился, раздвигая ее бедра.

— О нет, не рядом с Флорианом, — сказала она, сдерживая дыхание. — Вы же не хотите, чтобы детские вопли расхолодили ваш пыл на полпути?

Иоанн чертыхнулся со смесью раздражения и вожделения, подхватил ее на руки и понес в главные покои, но не к кровати. Они могли в любое время вести любовную игру там, но сейчас мягкость перин не соответствовала дикому всплеску желания.

Галантность и ловкость обхождения всегда имели большое значение для Иоанна. Его искусство любовника составляло область, в которой Ричард пребывал лишь бледной тенью. Но время от времени на Иоанна накатывали порывы животного нетерпения, и удовлетворение его доставляло не меньше удовольствия, чем изысканные предварительные игры.

Он опустил ее на пол, задрал юбку, сорвал набедренную повязку и, одним движением высвободив свою плоть, мощным толчком вошел. По всем правилам приличия Манди должна быть шокирована тем, что и как они делают, но за несколько дней совместных путешествий она сама в себе начала обнаруживать некую дикую сторону, как будто согласие стать любовницей Иоанна высвободило эту незнакомую область ее натуры. Робкий ягненок превращался в зрелое животное, и она позволяла себе наслаждаться, проникая на ранее запретные территории, радостно принимая манеру игры Иоанна.

Вершина ее чувственности наступила столь же быстро, как у Иоанна; оплетя ногами его поясницу, она только и смогла, что приглушить крик бурного наслаждения в золототканом вороте его туники.

Несколько мгновений они лежали молча под биение сердец, постепенно выравнивая дыхание.

— О Господи, — только и смог, наконец, проговорить Иоанн. — Еще немного, и я бы умер!

Он откатился в сторону и сел на полу.

— Не скажу, что это всегда отвечает моим склонностям, но в этот раз я исходил от жажды, как мальчишка!

Манди тоже села и оправила юбку, задранную Иоанном в порыве страсти. Дрожь все еще пронизывала поясницу. Никогда еще она не испытывала такого наслаждения.

Иоанн встал и помог подняться ей.

— Сколько тебе лет, Манди? — спросил он, покрывал легкими поцелуями ее веки, щеки и губы.

— Точно не знаю, мой лорд. Примерно девятнадцать.

— Девятнадцать… — Задумчиво покачал головой Иоанн. — Возможно, мне так нужна твоя юность, чтобы вспомнить о своей.

— Мой господин?

— Ах, ничего. Мужчина проливает семя, и это напоминает ему о бренности… И весьма способствует хорошему сну. Ладно, хватит удовольствий, кровать уже кажется мне весьма привлекательной. — И он увлек Манди к смутно виднеющемуся контуру ложа.

— Может, вы хотите, чтобы я почесала вам спинку? — спросила Манди, хотя уже знала, что это — одно из главных удовольствий для Иоанна и он, как кот, никогда этим не пресыщается.

— Ну и зачем мне рай на небесах, если все радости можно получить здесь, на земле? — отозвался Иоанн с довольным смешком.

— Ну, теперь вы — вполне оперившийся монах, — сказал отец Амброз, огладывая опрятную тонзуру Харви.

Как ни странно, выглядел он совсем неплохо. Харви похудел, пока заживала культя, и строгости монашеской жизни доделали все остальное. Скулы выдавались чуть сильнее, показывая силу и упрямство характера, светло-карие глаза свидетельствовали не только о пережитом страдании, но и опыте, и в них вспыхивали время от времени искорки насмешки.

— Я уже принял обет, — кивнул Харви, — но оперился еще недостаточно, чтобы как следует расправить крылья.

Он застенчиво погладил выбритую макушку и успокоил себя мыслью о том, что рано или поздно все равно бы пришлось потерять волосы, как случилось уже со старшими братьями.

— Но это еще произойдет.

Слова Амброза прозвучали как утверждение, а не как вопрос.

— О, да, — уверенно сказал Харви. — И, полагаю, достаточно скоро. Здесь, в монастыре, я счастлив, но это — не моя цель.

— Тогда что же? — полюбопытствовал отец Амброз.

— Есть некий монастырь в Англии, неподалеку от нашего родового имения.

— Вы хотите перебраться поближе к своей семье?

— Ну уж нет! — Харви разразился недобрым смехом. — Господь не велит гневаться, но нас с Реджинальдом можно только силой заставить находиться рядом. Нет, я хочу отправиться в Кранвелл, потому что тамошний приор не может и не должен им руководить. Сия обитель переполнилась пороками и корыстью. Надо сменить настоятеля, и монастырь разом очистится…

Губы Харви сжались.

— Александр был там послушником… Вы знаете, какова причина, почему он настолько осторожен по отношению к священникам сегодня? — спросил Харви. — Его спину исхлестали до крови, чтобы удовлетворить чувственные аппетиты извращения. Я хочу положить конец злоупотреблениям отца Алкмунда. Даже с поврежденной ногой я еще крепкий борец. Пусть я смогу немногое, но все, что смогу, я должен сделать! — Его тон стал чрезмерно страстным, и, поняв это, Харви остановился и покачал головой с сожалением. — Я стал слишком вспыльчив. Терпению научиться трудно, но надо. — Он потер бедро, где крепились кожаные ремни его деревянного обрубка. — И я буду учиться еще; я должен убедить наставников, что достоин и способен к ответственным поступкам.

Амброз посмотрел на него.

— Я думаю, что для вас это будет несложно, — сказал он. — Ваше желание настолько сильно, что заметно на глаз.

Харви мрачно улыбнулся и покачал головой.

— Давайте поговорим о чем-нибудь другом, — сказал он. — Что нынче при дворе? Какие новости из внешнего мира?

Амброз пожал плечами.

— Что вы хотите знать? Перемирие трещит по швам, и лезвия маленьких войн продолжают разрывать стежки. В прошлом месяце состоялась встреча в Шато-Гайяр, чтобы подтвердить мирный договор, но король Филипп отказался его подписывать, пока не прекратятся нападения на его вассалов. Что не особенно произвело впечатление на лорда Ричарда или Иоанна. Они продолжают общипывать короля Франции — или, по крайней мере, Ричард так делает. И у Иоанна будет замечательный пленник, даже если он не может махать мечом с таким же проворством, как его брат.

— Действительно ли он заслуживает доверия в такое время? Я помню, что он был изрядным смутьяном.

— О, он получил хороший урок, — улыбнулся Амброз. — В отсутствие Ричарда, который едва не погиб на пути домой из крестового похода, что еще Иоанну оставалось делать, кроме того, чтобы претендовать на власть? Это было понятно. Теперь он знает, что, если он сделает неправильный шаг, он будет лишен права наследования в пользу Артура Бретонского. Он должен доказать свою преданность и доброжелательность Ричарду, чтобы остаться его наследником. И владения Ричарда вполне в пределах его досягаемости, и они часто встречаются, так как Ричард не выказывает особой склонности проводить время со своей женой.

— Зная склонности Ричарда, я сказал бы, что ваш лорд смотрит только на корону, — согласился Харви сухо.

Движение бровей показало, что священник знает наверняка то, что предполагает Харви; Амброз выдержат дипломатичную паузу.

— Позвольте заметить, — добавил Харви, — что и Иоанн не проводит времени со своей женой тоже, судя по тому, что я слышал. Он слишком занят развлечением со своими любовницами.

Недостатки и особенности королевского дома Анжу не слишком часто обсуждались в монастырях достойного аббатства, где богословие и вопросы церкви должны стоять на первом месте, но Амброз мог не больше сопротивляться соблазну, чем Харви — стремлению к выяснению.

— Сейчас у него только одна, — сказал Амброз, — и она — не накрашенная куртизанка, а приятная, свежая молодая женщина.

— Тогда можно предположить, что Иоанн весь с головой увлечен ее развращением, — сказал с гримасой Харви.

Амброз выглядел задумчивым.

— Не думаю, — пробормотал он после некоторого размышления, — она для него — нечто особенное. Да, он покупает ей подарки и берет ее в свою постель при каждой возможности, с небольшим уважением к тому, что является приличным, но я полагаю, что она облагораживает его самые темные капризы; он заполучил ее только этим летом, и пламя страсти все еще жарко полыхает. А она может показаться нежной и невинной, но на самом деле она — весьма находчивая молодая женщина.

Харви представил внутренним взором образ сероглазой девочки с толстой косой бронзово-каштановых волос и сказал с болью в голосе:

— Я знал девочку, похожую на нее. И очень жалею, что сейчас ее нет.

Амброз искоса посмотрел на него.

— Монашеская мудрость не рекомендует останавливаться на мыслях о женщинах, чтобы избежать соблазна, — предупредил он.

— Мои мысли не чувственные, — сказал Харви со вздохом. — Это лишь сожаление. Вы помните, что вас просили женить моего брата Александра на девочке, которую он лишил девственности, и что ее не смогли найти?

— Так вы думаете о ней?

Харви кивнул.

— Мы так и не узнали, что случилось с нею. Алекс клянется, что она все еще жива, и я молюсь ежедневно, чтобы он оказался прав.

Церковный звон поплыл через каменные арки монастыря и над владениями аббатства, созывая монахов к вечерне в последнем золоте осеннего вечера.

— Тогда я буду молиться тоже, — вызвался Амброз и поднялся с каменной скамьи, на которой они сидели.

Харви улыбнулся, но улыбка не коснулась его глаз, оставшихся мрачными.