Поцелуй воина

Глава 30

Сначала она не могла подобрать слова. Мысленно она говорила их по-английски, снова и снова, играя с абсурдностью этого момента. Они хотели друг друга. Это было ясно. Но потребовалась еще одна попытка, прежде чем она смогла озвучить то, что отчаянно хотела знать.

– Почему ты сказал, что я твоя жена?

– Я думал, что это может изменить решение судьи, – ответил Габриэль. – Я думал, что смогу защитить тебя.

– И это все? – Она уперлась руками в его грудь, отталкивая, пока он не сел. Горькое разочарование наполнило ее. Она выдавила еще несколько слов: – Это все, Габриэль? Правда? Я завтра могу умереть и хотела бы услышать от тебя правду. – Она провела ладонью по его щеке, двухдневная щетина царапнула руку. – Пожалуйста, правда не должна быть такой трудной.

– Я хотел бы, чтобы обстоятельства были... нет, это бесполезно. – Он покачал головой, но усталость, которую она чувствовала в его теле, лишила его силы. – Это желание перемен. Бесполезно. Напрасная трата. Я не буду обременять нас обоих. Позволь мне обнять тебя, inglesa. По крайней мере это я могу сделать для тебя.

– Попытайся. Ради меня ты был готов вступить в бой. Попытайся сейчас. Ради меня.

– Я не знаю как! – Его хриплое отчаяние разнеслось эхом по камере. Ада вздрогнула и отдернула руку. – Я не знаю, как желать того, что я не могу иметь.

– Потому что мечты требуют от тебя действий. – Она с трудом сдержала угрожавшие пролиться слезы. – Если ты хочешь чего-то, ты должен рисковать, или надеяться, или жертвовать. Может получиться так, что ты будешь разочарован.

Узкая полоска лунного света легла на его плечи, на упругие, гладкие выпуклости груди.

– Ты что, ничего не знаешь о моей жизни? Я бы сошел с ума много лет назад, мечтая о свободе.

– А как же я? Я не хотела мечтать и видеть сны, потому что все, что я находила, были ночные кошмары. Оказалось легче потерять себя. – Она встала на колени и заглянула в его встревоженное лицо. – Габриэль, у тебя есть мечта? Мне бы очень хотелось услышать ее.

Он медленно выдохнул.

– Я сказал, что ты моя жена, потому что я хочу, чтобы это было правдой. Я хочу, чтобы я мог быть твоим мужем и чтобы мы...

– Что?

– Чтобы мы могли быть влюблены.

Осторожно, боясь, что он оттолкнет ее, она взяла его руки и положила их на свои бедра. Его пальцы сжались, так мягко. Она чуть-чуть поиграла с прядью волос за его ухом, прежде чем притянуть ближе, прижимая его как ребенка к своей груди. Когда она поцеловала его в макушку, он вздрогнул и вздохнул.

– Тут разрешают браки без вывешивания объявления? Без свидетелей? – тихо спросила Ада.

– Я не знаю.

– Я думаю, ответ «да». – Она взяла его лицо в ладони и заглянула в его глаза, два сверкающих черных драгоценных камня. – Ты не согласен?

– Да, – тихо произнес он. – Ты будешь моей женой, Ада?

– Да.

– Здесь? Сегодня ночью?

Она рассмеялась, наслаждаясь счастьем, окутавшим ее сердце.

– Прямо в это мгновение. Но только если ты снова поцелуешь меня.

Он поцеловал – быстрый, жаркий поцелуй, от которого она потеряла равновесие. Ее колени задрожали. Габриэль опустил ее на матрас под окном.

– Ада. Mi inglesa. Mi ama. «Моя любовь».

Их прикосновения сделали темноту интимной и близкой и совсем не страшной. Но она всегда чувствовала это с ним. Ночные кошмары не придут. Самое худшее не случится. Только не с ним.

– Ты был прав, – сказала Ада, лаская его лицо. – Мне было не для чего жить. Думаю, ты знаешь, что это такое – встречать каждый день словно тяжкий груз. Я думала только о том, как и когда найду следующую дозу. Без этого у меня не было ничего. Никакого будущего, никаких фантазий о нем. Я не знала, что такое жить. Вот что можно назвать жизнью – то, что было у нас с тобой в эти две недели. Мы боролись. Рисковали и пытались.

Быстрое, острое воспоминание об этом утре, как они стояли перед судьей, ворвалось в ее счастье, и счастье померкло, обнажив ее страх.

– А сейчас... – прошептала она. – Господь милосердный, я не хочу умирать!

– Значит, ты не умрешь. – Его голос был резкий, с легким налетом нежности. Его руки сжали ее бедра. – Ты можешь это сделать, Ада.

– Сделать что?

– Завтрашний суд. Ты можешь пережить его.

– Я же не воин!

– Да, но я боец. Чему ты научилась у Джейкоба?

– Этого недостаточно!

С мрачным лицом Габриэль рывком поднял ее руки над головой. За мгновение до этого Ада думала, что это такая эротическая игра. Он точно также держал ее у реки, овладевая ею, но сейчас он не уступил.

Мысли о любви и нежности сменил гнев. У них так мало времени вместе, а он собрался все испортить. Ей хотелось утешения, а не новых инструкций. Брыкаясь, она попыталась высвободиться из юбок, которые спутывали ее ноги, но оказалась пригвожденной его телом.

Старые инстинкты вырвались на свободу, придавая ей силы. Она выворачивала запястья, пока одно не выскользнуло на свободу. Ее локоть врезался ему в лицо. Рефлекс заставил его отпрянуть от нее, схватившись за нос. На четвереньках она метнулась подальше от него. Нащупав глиняный ночной горшок, ударила его о стену и схватила два черепка.

– Mi ama, убери это подальше.

Он показал на глиняные черепки, которые она сжимала в руках.

Ада села, скрестив ноги, но не отпустила свое оружие.

– Объяснись.

– Ты узнала, в чем сильна, и научилась находить слабости. Ты не можешь поднять меч против тренированного мужчины, но научилась владеть кинжалом – тем самым кинжалом, которым когда-то причинили тебе боль. Ты умеешь бегать. Ты упряма. И ты можешь быть жестокой.

– Ты смеешься надо мной.

– Вовсе нет. – Он потянул ее на продавленный матрас, отбирая импровизированное оружие. – Ты будешь драться. Завтра. Без слез и уступок.

– Ради тебя.

– Нет, не ради меня. Ради нас.

На мгновение его лицо потемнело. Он коснулся ее щеки с мучительной нежностью. Ада не моргала и не шевелилась, боясь очнуться посреди прекрасного сна, такого редкого и мимолетного.

– Ты не скажешь мне, почему пришел сюда и почему тебе это позволили, – сказала она. – Так?

– Не скажу.

– Твоя жизнь в опасности из-за этого?

– Нет.

– Ты меня любишь?

– Сильнее, чем думал раньше, – хрипло ответил он.

– Тогда у нас есть еще одна ночь, и я благодарна за это судьбе.

Его несмелая, дразнящая улыбка снова появилась. Попытка проявить веселье выглядела почти комично в ее суровом воине, в этом человеке, которого она взяла себе в мужья. Но ей хотелось обнять его и отпраздновать эту попытку, эту странную и неожиданную победу Габриэля.

Что она и сделала.

Крепко обнимая, она потянула его на матрас. Они сплелись воедино. Ада закрыла глаза и растворилась в ощущениях, в ее странной брачной ночи. Она отбросила страх и сожаления, чтобы оставить место только для восхитительного жара.

Габриэль глубоко поцеловал ее. Он, казалось, касался ее везде – накрывал шершавой рукой ее грудь и ласкал чувствительную плоть, клал руку на затылок, чтобы превратить поцелуй в долгое, захватывающее дух открытие. На этот раз никаких вороватых прикосновений и стыда. Никакого ощущения борьбы. Только сладость, которая поселилась в ее теле и зажигала его огнем.

Он сжал пальцы в ее волосах и потянул назад. Она ждала, что снова почувствует его губы на своей шее, предвкушая сладостное путешествие ниже, ниже, пока он не уткнется лицом в ее грудь.

Но он остановился.

– Что такое?

Габриэль вздрогнул от резкости в ее голосе. Она все еще так легко погружалась в сомнения. Даже сейчас она ожидала, что он может замешкаться и отступить. Не то чтобы он винил ее. Слишком часто его кожа горела в ожидании огня боли, а не тепла и комфорта. Ему придется преодолеть ее тревоги и помочь ей забыть о завтрашнем дне. Она обладала силой, достаточной, чтобы выжить в предстоящем испытании, но он не мог оставить ее, пока не убедится, что она собирается использовать ее.

Он смотрел на ее нежные черты, а потом вдруг сжал пальцы и слегка дернул. Она вздрогнула.

– Твои волосы, – сказал он. – Это помеха.

– Что ты?..

Он дернул снова, сильнее. Ее голова откинулась назад.

– Прекрасная помеха, – прошептал он, в знак извинения целуя ее за ухом.

Мягкая, искушающая кожа призывала его задержаться там. Он провел языком дорожку вниз, к впадинке у основания шеи, нырнул туда языком и с наслаждением услышал ее вздох.

– Тогда отрежь их.

Он поднял лицо, чтобы видеть ее, жалея, что недостаточно света. Шелк волос обвивал его пальцы. Он поднес прядь этих темных сияющих волос к носу и вдохнул их запах.

– Inglesa, не проси меня об этом.

– Отрежь их, – повторила она с большей решимостью. Синие глаза были огромными и черными в слабом лунном свете. – Используй те черепки от горшка.

Ужас уступил место облегчению. Если она готова бороться с ним в этой маленькой камере и попросила отрезать волосы глиняным черепком, значит, ее инстинкты живы. Она будет сражаться. Ада сумеет быть достаточно сильной, чтобы выжить. А если она не выживет, он посвятит остаток своей короткой жизни, чтобы рассчитаться с отцом.

– Не сейчас. – Он не узнавал свой собственный голос: это была задохнувшаяся мольба, сдавленная горем. – Позволь мне увидеть твою шею. Дай мне поцеловать тебя там.

Она смотрела сквозь темноту, как колдунья. Никогда раньше он не чувствовал себя более уязвимым. Его сердце билось в ее руках.

Она стояла перед ним без смущения и притворства. Только Ада. С бесконечной медленностью, как будто у них была целая жизнь в запасе, а не несколько часов, она подняла руки и собрала густую сияющую гриву в ладонь. От вида бледного изгиба ее шеи у него пересохло во рту.

Тесемки рубашки развязались под ее проворными пальцами. Она распахнула тонкую ткань, которая совсем недавно была прекрасной дорогой одеждой, а теперь из-за их подвигов превратилась в лохмотья. Ее кожа сияла в лунном свете, бледное видение, которому он никогда не доверял в реальности.

Но вот она стояла, глядя на него полуприкрытыми глазами, и дразнила улыбкой, которая когда-то угрожала свести его с ума. Безумие, нарастающее в нем сейчас, было сродни неутолимой жажде. Он взял ее руку и поцеловал костяшки пальцев. Она задрожала.

– Ты замерзла, – сказал он.

– Так согрей меня.

Ада грациозно скользнула на пол. Он коснулся ее обнаженного соска губами. Она чуть выгнулась. Ее тихие стоны наполнили воздух, тогда как в его паху собиралась и пульсировала кровь.

Его тело изнывало от усилий, которыми он сдерживал себя. Но он боялся разрушительной силы своего желания. Он боялся пропустить какую-нибудь деталь, о которой в дни и недели безумия, которое придет, будет жалеть. Поэтому он целовал, ласкал и прикусывал с бесконечной нежностью, изучая ее тело.

Габриэль поднял голову и увидел, что ее лицо в слезах. Он поцеловал одну слезинку, потом другую, горячую и соленую на его языке.

– Не плачь, mi inglesa. Пожалуйста.

– Что я могу с этим поделать? Я... это изумительно.

Сдаваясь своему желанию, он накрыл ее грудь своими руками.

– Да, ты такая.

Мягкая округлость груди, впалый живот – она все еще слишком худая после болезни, – и он уже не мог больше сопротивляться. Он продал свою душу за обещание ее безопасности. Его женщина. Его жена. Желание обрушилось на него с новой силой. Он прижал ее ближе и снова завладел соском. Ее хриплый крик пронзил ночной воздух и прогнал слезы.

Огрубевшие и покрытые мозолями, его руки, казалось ему, недостаточно чувствительны, чтобы оценить гладкую мягкость ее кожи.

Еще одна волна дрожи пробежала по ее телу. Еще один сдавленный вздох. Она извивалась в его объятиях, все теснее прижимаясь к нему своими бедрами. Габриэль застонал.

– Позволь мне поцеловать твою шею, – прошептал он. – Прежде чем мы отрежем волосы.

Габриэль развернул ее и опустил на четвереньки. Затем откинул длинную гриву волос в сторону и притянул любимую ближе. Окутывая ее своим телом, он целовал ее затылок. Она выгнула спину и прижалась теснее к его твердой мужской плоти.

Габриэль сбросил тунику и бриджи и вернулся к ней, плоть к плоти. Он протянул руку и нашел ее влажные складки. Ощущение ее кожи, такой готовой для него, лишило его последних обрывков самоконтроля.

Скользить в нее было сладостным восторгом, воздух обжег его легкие, когда она открылась для его медленного проникновения. Она прошептала его имя в долгом выдохе.

– Mi inglesa, – прохрипел он в ее шею.

Их танец угас, доставляющий удовольствие ритмичный узор от медленного до яростного и снова медленного. Неторопливо Габриэль подался назад, так что они почти разделились, а потом снова вошел. Он пировал в мучительно-изысканном ощущении ее тела, принимающего его, каждый раз, пока его размеренное движение не стало пыткой. Огонь хлынул в его вены. Едва дыша, он рывком притянул ее к себе и совсем чуть-чуть вышел, а затем снова погрузился в блаженную глубину.

Он понимал, что нужно замедлить темп. Смаковать. Ему нужно уделить внимание ее жаждущему телу и подарить восторг, который она искала. Хотя каждый мускул дрожал и пульсировал, он посвятил себя своему желанию. Нежность исчезла. Месяцы и годы воздержания уступили чисто звериной жестокости его желания.

Но Ада не отступила. Ее крики набрали такую силу, что Габриэль закрыл ей рот. Он сжал ее тело, балансируя с ней на грани удовлетворения.

– Тише, mi ama, – пророкотал он. – Держи бурю внутри себя.

Он прильнул ртом к волосам за ее ухом, наслаждаясь ее вкусом. Страстные вздохи совпадали с яростным ритмом их тел. Во внезапном резком спазме освобождения она укусила его и содрогнулась всем телом. Все ее мышцы были напряжены и дрожали.

Габриэль вошел в нее еще раз. Горячий свет вспыхнул перед его глазами, когда наслаждение обрушилось на него, темное и правильное, и прекрасное.