Я прижимаю малыша к себе. Мамаев молчит. Я тоже.
Пауза затягивается.
— Милана, ты не говорила, что у тебя есть ребенок, — его слова остаются без ответа. Софья и Зиночка вопросительно смотрят на меня, ожидая, как я буду выкручиваться из щекотливой ситуации.
Я набираю воздух в легкие и совершенно неожиданно для себя самой нагло заявляю:
— Просто не было случая рассказать тебе об этом, — и смотрю на его реакцию.
Артемка вдруг потянулся ручонками к Тарасу. Видимо, его привлекает борода. А Мамаев расплывается в улыбке и подходит ближе. Тема запускает ручки в бороду и заливается смехом. Наверное, ему щекотно.
Мамаев делает попытку взять Тему, но малыш отворачивается. В чужом мужчине ему нравится только его борода.
Мамаев разочарован. Улыбка сходит с его лица.
— Мне впервые улыбнулся маленький ребенок, — уныло говорит Мамаев. Это так приятно.
Помогает прервать глупую ситуацию Софья:
— Милана Владимировна, Темушке пора кушать. Давайте его мне.
Отдаю малыша, а сама думаю, как вести себя дальше. Зря я заварила эту кашу. Вот что теперь делать? Конечно, могла бы и дальше испытывать Тараса, но ведь он станет допытываться у мамы. Тут все и откроется. Нет, пора переводить все в шутку.
— А что, похож Темушка на меня? — спрашиваю игриво.
— Ну… я не успел разглядеть… Наверное, похож?
— Расслабься, Тарас. Это не мой ребенок.
— Но тогда почему он здесь?
— Это долгая история. Когда-нибудь расскажу тебе. А пока садись, Зиночка накормит нас завтраком. Ты ведь не завтракал, верно?
Лицо Мамаева постепенно возвращается в нормальное состояние. Интрига остается, но он уже успокоился, узнав, что малыш не мой.
Теперь мне придется расположить Мамаева к себе и убедить его, что нельзя ничего рассказывать маман. Вот принесла же его нелегкая!
— Милана, я жду объяснений, — от умиления при общении с Темой уже не осталось и следа. Тарас уже пришел в себя и от шока, и от радости. Но теперь он горит желанием все понять. Понимаю его, но так не хочется пересказывать всю подноготную моей личной жизни.
Вряд ли он оценит мою самоотверженность и желание помочь бывшему.
— Тарас, может отложим этот разговор. Я тебя уверяю, что ко мне этот славный малыш не имеет никакого отношения.
— Тем более странно, что он здесь.
Ну вот какой же он занудливый. Все-то ему объясни! И ведь не успокоится, станет выяснять подробности у мамы. Только не это.
— Ну хорошо, — сдаюсь я. — Только пообещай, что не расскажешь моей маме о Темушке.
— Но почему такая секретность?
— Видишь ли, Тема — сын Соболева. Того самого Соболева, от которого она просила уберечь меня.
— Милана, перестань говорить загадками. Или ты объясняешь мне все по порядку, или мне действительно придется уточнить происходящее у Ренаты Афанасьевны.
— Вообще-то я не обязана перед тобой отчитываться, — взрываюсь я. Зиночка вздрогнула от моего голоса и метнулась наверх под предлогом прибрать в моей комнате. Хоть это хорошо. Не придется посвящать ее во все тонкости моих отношений с семьей Стаса. Но и Мамаеву не обязательно знать все. Как же он меня достал своей назойливостью. Все-то он должен выяснить, детектив долбанный!
Но ведь если я буду упрямиться, он и впрямь отправится за разъяснениями к маме. И откуда он взялся на мою голову?
— Милана, я ведь жду, — он сегодня ужасен в своей настойчивости! О, если бы не мама, я бы даже не подумала ставить его в известность обо всем, что происходит.
Подхожу к окну и, стоя спиной к Мамаеву, вкратце рассказываю о Соболеве. Не хочу видеть его довольное лицо, что добился-таки своего. Оказывается, это очень больно — под прессингом выворачивать душу наизнанку.
Хорошо что отвернулась. Так ему хотя бы не видно моих слез, беззвучно стекающих по щекам.
Я так углубилась в свои воспоминания, что не услышала, как Тарас подошел ко мне. Когда он обнял меня за плечи, я вздрогнула. В этот момент мне стало очень жалко себя: я вновь прочувствовала всю боль, которую пережила из-за своей несчастной любви.
— Мила, прости. Я не хотел, сделать тебе больно. Прости меня.
Он развернул меня лицом к себе и стал покрывать поцелуями мои мокрые от слез щеки. А я, не в силах более сдерживаться, припала к его плечу и заплакала навзрыд.
— Ну все, все. Успокойся, моя хорошая. Это все в прошлом. И пусть твои слезы смоют всю горечь, оставшуюся в душе.
Его тихие слова успокаивают. Нежные поцелуи разливаются истомой по всему телу. Как хорошо ощущать тепло его крепких рук. Я прильнула к нему всем трепетным телом и почувствовала, как встрепенулось его мужское естество. Отстраняться не хочется.
И все же пытаюсь освободиться от его напряженного тела. Но он буквально впечатывается в меня, заставляя обмякнуть. Уже не владея собой, тихо постанываю. И вдруг с ужасом понимаю, что, если бы в доме никого не было, мы бы не смогли справиться с чувственностью, охватившую нас обоих.
— Нет, Тарас, нет… Мы не одни.
Он резко отпускает меня. Я едва держусь на ногах, ставших ватными. Удерживаюсь, до боли сжимая подоконник отведенными назад руками. Тарас впился в меня взглядом, полным безумной страсти.
— Милана, поедем куда-нибудь… Я умоляю тебя…
— Нет… — я уже владею собой и понимаю, что поддалась этому безумию под воздействием воспоминаний. И с горечью осознаю, что в эти мгновения даже не осознавала, кто был рядом со мной. Боюсь, что представляла себя в объятиях не этого человека…
— Тарас, я должна позаботиться об Артемке. Я обещала.
Мамаев тоже пришел в себя:
— Я не дал тебе договорить. Больно было смотреть, как подрагивают твои плечи.
— Да, спасибо что… успокоил меня. А теперь уходи. Я все объясню тебе позже. Только ты обещай, что не откроешь мою тайну маме.
— Этот малыш такой милый. Мне было приятно, когда он трогал мою бороду. Такое странное чувство, когда тебе улыбается ребенок…
Тарас еще что-то говорит о своих чувствах к карапузику. А я вдруг осознаю, что даже не почувствовала прикосновение его бороды. Неужели я привыкаю к Мамаеву? Неужели мне были приятны его поцелуи, объятия.
Нет. Это просто химия… Апрель… Гормоны… И не более того.
— Так я пойду? — он произносит те же слова, что и Соболев перед отъездом.
Неужели я никогда не избавлюсь от мыслей о Стасе? Может, Элина права, и мне не помешало бы посетить психотерапевта?
— Да, Тарас. Надеюсь ты сдержишь обещание — я про маму?
— Безусловно. Еще два слова: когда я тебя увижу?
— Созвонимся, — очень хочется, чтобы он уже ушел. Мне надо разобраться в себе.