Пока мы не встретимся вновь

9

Ева предпочла бы устроить праздничный ужин по случаю дня рождения Фредди в «Перино», самом изысканном французском ресторане Лос-Анджелеса. Однако Фредди, побывав однажды в голливудском ресторане «Браун Дерби», полюбила его грубовато-суетливую атмосферу шоу-бизнеса, «хаш» — смесь мелконарезанного мяса с кукурузой и отборных цыплят. Ей также очень понравилось, что на каждом столе стоит бутылка кетчупа, а к любому из столиков можно подключить телефон. Это все еще казалось Еве невероятным, хотя она довольно часто посещала этот ресторан.

Ева спрашивала себя, как бы отнеслись ее мать и, уж если на то пошло, свекровь к тому, что молоденькие девушки посещают подобное место. Могли ли эти благородные дамы старой закалки представить себе ресторан, в котором, как и сегодня, мужчины и женщины в вечерних туалетах сидели в кабинках по обе стороны от Тома Микса, одетого в искусно сымитированный ковбойский костюм и поглощавшего огромное блюдо солянки. Перед входом в ресторан каждый вечер стояла толпа охотников за автографами, ожидая, когда появятся кинозвезды. Покинув ресторан, многие из посетителей отправятся сегодня на стадион «Голливудский легион», расположенный по соседству, чтобы посмотреть матч по боксу, а потому упустят возможность поглазеть на отвратительные кулачные схватки, нередко случающиеся между самыми знаменитыми его завсегдатаями.

Ева пыталась вспомнить, как прошел ее шестнадцатый день рождения. Конечно, дома устроили семейный ужин: ей, наверное, разрешили выпить по случаю праздника один бокал «Дом Периньон» и, вероятно, позволили пригласить на чай с печеньем и эклерами нескольких подруг. Точно она не помнила: шестнадцать лет считалось во Франции незначительной датой. В шестнадцать девушка все еще оставалась ребенком, носила, словно малышка, длинные, до талии, распущенные волосы, и ее никуда не отпускали без сопровождения, а уж попасть в ресторан она и мечтать не могла, это абсолютно исключалось.

Да… И правда, разве она не была сущим ребенком в свои шестнадцать лет?

Ева улыбнулась, глядя на дочерей, сидящих очень прямо в кабинке с низкими стенками и глазеющих на звезд. Многие из них подходили к их столику, чтобы поздороваться с Полем и Евой: французский консул и его жена пользовались в Лос-Анджелесе всеобщим уважением. Познакомившись с Фредди и Дельфиной, их внимательно разглядывали, после чего Еве с Полем одобрительно кивали и подмигивали. Действительно, девочки выглядели чудесно.

Сегодня Ева гордилась обеими. Дельфина, которой было семнадцать с половиной, смотрелась очень изысканно в вечернем платье из белого шифона. Ее единственными украшениями были нитка жемчуга на шее и жемчужные серьги. Но, даже надень она на себя великолепные бриллианты, этого никто не заметил бы. Все обращали внимание на ее красоту и удивительную грацию.

Фредди, хотя и поздно вернулась домой из школы, сумела сегодня, наверное, впервые в жизни, прекрасно уложить волосы, а ее счастливое лицо пылало румянцем. Она надела свое первое вечернее платье из темно-синего бархата с широкой каймой из белого атласа. Этот торжественный ужин действительно очень важен для нее, подумала Ева. Фредди так и лучилась радостью, охваченная каким-то необычным возбуждением. Такого с ней никогда еще не бывало, хотя она, живая и открытая, охотно делилась с домашними впечатлениями своей насыщенной событиями жизни. Ева вдруг поняла, что слишком взволнованная Фредди за весь вечер не произнесла ни слова, хотя они уже дошли до десерта. Ева коснулась руки Поля и любовно кивнула на младшую дочь — яркую, ослепляющую блеском своих удивительных глаз и рыжих волос.

— О чем она думает? — тихо спросила Ева.

— Мы никогда не узнаем этого, — ответил Поль.

— Ну, мы, по крайней мере, можем быть уверены, что не о мальчиках.

— И на том спасибо, — заметил Поль.

Дельфина, ныне студентка первого курса Лос-Анджелесского университета, по его мнению, слишком часто бегала на свидания. Даже сегодня она собиралась покинуть их после ужина, чтобы встретиться со своей лучшей подругой Марджи Холл и отправиться вместе с ней на какую-то вечеринку. Если Фредди и интересовали мальчики, то этого до сих пор никто не замечал. Теперь, когда ей исполнилось шестнадцать, им придется отпускать Фредди из дома, если ее будут приглашать на свидания, как в свое время это произошло с Дельфиной. Как французу, Полю это не нравилось, однако, прожив пять лет в Калифорнии, он хорошо познакомился с местными обычаями и понимал, что не в силах противостоять им.

Дельфина толкнула Фредди локтем:

— Видишь? Посмотри, кто пришел! Марлен Дитрих в сопровождении двух мужчин. Это, должно быть, ее муж и принц Феликс Роло из Египта… Они везде и всегда ходят втроем… Фредди!

— А?

— Посмотри, ради Бога, пока они не прошли в бар. Ну вот, ты их упустила, но они выйдут через несколько минут, я тогда дам тебе знать.

— Ты не заметила Говарда Хьюза? — рассеянно спросила Фредди.

Глаза Дельфины обладали способностью немедленно выискивать в толпе всех, чьи фотографии появлялись в газетах, будь то кинозвезда или кто-то другой.

— Нет. Почему тебе захотелось на него посмотреть?

— Просто из любопытства, — уклонилась Фредди.

— Ты странно выглядишь сегодня, — критически отметила Дельфина. — Мама, правда, Фредди выглядит так, словно у нее температура?

— Тебе не жарко, дорогая? — забеспокоилась Ева. — Дельфина права. У тебя горят щеки, и лихорадочный взгляд. Глаза слишком блестят. Ты не заболела? Поль, как по-твоему?

— У нее сегодня день рождения, дорогая. Ей просто очень нравится чувствовать себя шестнадцатилетней девушкой. Это так чарует и так ново! Это не лихорадка, просто сегодня она стала взрослее… в какой-то мере.

Все трое повернулись и нежно, хотя и по-разному, посмотрели на Фредди. В этот миг она поняла, что больше ни секунды не может сдерживать рвущийся наружу восторг, и объявила дрожащим от ликования голосом:

— Сегодня я солировала!

— Ты, что? — переспросила Дельфина.

— Ты, что? — удивилась Ева.

— Ты, что?! — возмутился Поль, единственный из троих понявший, что она имеет в виду.

— Я подняла самолет в воздух, сделала три круга над аэродромом и села.

— Сама?! — спросил Поль.

— Я должна была сделать это сама, отец. Иначе это не был бы самостоятельный полет, правда? — сказала Фредди, стараясь говорить спокойно, как взрослая.

— Но это же просто безумие, Фредди, совершеннейшее безумие! — воскликнула Ева. — Как тебе удалось поднять самолет в воздух, если ты не умеешь им управлять? Как ты могла так рисковать жизнью? Ты совсем спятила?

— Фредди, тебе лучше все объяснить, — сердито проговорил Поль и взял Еву за руку, чтобы она успокоилась.

— Все совершенно законно, — заторопилась Фредди. — Любой имеет право сам поднимать самолет в воздух, если ему исполнилось шестнадцать.

— Я не это имел в виду. — Поль еще больше рассердился.

— Ну, ладно, так и быть… Мама, помнишь, ты много раз рассказывала нам, как ты сбежала из дома, чтобы полетать на воздушном шаре, когда тебе было четырнадцать? — начала Фредди.

— При чем здесь это?! Я требую фактов, Мари-Фредерик! — Поль говорил громко, но старался не привлекать внимания.

— Самолет был «Тейлор Каб» с…

— Ближе к делу! Как ты научилась летать?

— Я брала уроки летного мастерства. Восемь часов летных занятий.

— Когда? Откуда ты взяла время на эти уроки? — проскрежетал зубами Поль.

— По пятницам, днем.

— Но ты говорила, что рисуешь в это время декорации для школьного спектакля? — удивилась Ева.

— Я лгала.

Дельфина ахнула, Ева недоверчиво покачала головой, а Поль вновь устремился в атаку:

— Откуда у тебя деньги на занятия?

— Я… я их заработала. Я работала по субботам в кондитерском магазине Вулворта и заработала, сколько нужно.

— А как же команда по плаванию, подруга в Беверли-Хиллз и твои тренировки в ее бассейне? — неистово перечислила Ева.

— Это все — тоже ложь, — ответила Фредди, глядя матери в глаза.

— Где ты брала эти уроки? — гнул свое Поль.

— В Драй-Спрингс.

— У человека, к которому мы ездили четыре года назад и с которым ты тогда летала?

— Да.

— Вот мерзавец! Как он посмел взяться обучать тебя, не посоветовавшись предварительно с нами! — Лицо Поля исказилось от гнева.

— Его я тоже обманула. Я сказала, что это вы даете мне деньги на уроки. Он ни в чем не виноват.

— И, самое главное, объясни мне, как, как тебе удавалось добираться по пятницам до этого маленького аэродрома в долине? — задал Поль самый трудный для себя и Фредди вопрос. Она до сих пор надеялась, что до него дело не дойдет.

— Я… ну, все так поступают, это же абсолютно безопасно… Я ездила на попутках, но только с очень приличными на вид людьми.

— На попутках? — одновременно взорвались Поль и Ева.

— Туда ведь можно попасть только на машине, — пробормотала Фредди, стремясь хоть как-то оправдаться. Она уставилась на скатерть, вся сжавшись и стараясь быть как можно незаметнее.

— Ну, Фредди, ты даешь! — выдохнула убитая Дельфина. В том, что сестра лгала им, не было ничего особенного: все подростки время от времени лгут, но то, что она ездила на попутных машинах, — настоящий скандал, настолько серьезный, что хуже и быть не может. У порядочной девушки не должна возникать даже мысль сесть в чужую машину. Заметив краем глаза проходившего мимо их столика Джимми Кэгни, она даже не обернулась: следить за развитием семейной драмы было куда интереснее.

Над столиком повисла зловещая тишина. Поль и Ева были так рассержены, что не могли говорить. Не доверяя себе, они опасались, что не сумеют справиться с гневом.

— Ева! Поль! О, здесь и обе прекрасные мадемуазель де Лансель! Ах, какой приятный сюрприз! Что за восхитительная картина! — Рядом с ними остановился Морис Шевалье.

— О, месье Шевалье, сегодня мой день рождения, правда, это замечательно? Мне сегодня исполнилось шестнадцать лет, и у нас семейный праздник. — Фредди отчаянно пыталась развеять болтовней тучи, сгустившиеся над ее головой.

— Ах, так! Тогда я просто обязан отпраздновать его вместе с тобой! Tu permit[11], Поль? — Шевалье уверенно сел на банкетку рядом с Евой. — Официант, всем шампанского. «Лансель», разумеется. Розовое, если есть. Да, Поль, я настаиваю. — Он повернулся к Фредди. — Сегодня великий и знаменательный день, мадемуазель Фредди. Вы должны быть очень счастливы сегодня. Мы ожидаем от вас великих свершений, моя девочка, не так ли, Поль? Волнующих, захватывающих дух, правда, Ева?

Склонившись к Еве, Шевалье прошептал ей на ухо:

— Мэдди определенно пришла бы в восторг, если бы, заглянув в будущее, увидела себя сегодня рядом с галантным мужем и такими прекрасными дочерьми. — Официант принес бутылку розового «Ланселя» в ведерке со льдом. — Отлично, вот и шампанское. Теперь мы все поднимем тост за мадемуазель Фредди де Лансель и ее будущее, возможно, великое и славное!

Фредди смело осушила бокал. Какая бы страшная кара ни грозила ей со стороны родителей, она покажется менее ужасной после бокала шампанского… и полета под темнеющим небом. Полет под вечерним небом и звездами Козерога… За это можно заплатить любую цену, и она не будет слишком высокой.

Ева не сомкнула глаз и после того, как Поль наконец уснул. Праздничный ужин завершился вскоре после появления Мориса, и по общему молчаливому согласию за столом больше не было сказано ни слова о поведении Фредди. «Браун Дерби», несомненно, не подходил для выяснения семейных отношений. Дело могло подождать до завтра, но не более того. Они с Полем слишком устали и переволновались, чтобы обсуждать эту проблему, приехав домой, однако, несмотря на утомление, Ева никак не могла заснуть. Тихонько поднявшись с кровати, она накинула халат и присела на подоконник. Сдвинув в сторону занавеску, она выглянула в сад.

Ева сейчас спрашивала себя, как такой прямодушный, честный и непосредственный ребенок, каким всегда казалась Фредди, мог сознательно и беззастенчиво сплести столь сложную паутину лжи? Она вела, что называется, двойную жизнь месяцами, с начала учебного года. Зачем она лгала родителям, которые всегда, как полагала Ева, с открытой душой и неизменной любовью давали ей все, что могли? Она умудрилась сохранить все в тайне от Дельфины, что вообще-то непросто, и, очевидно, лгала даже человеку, учившему ее летать.

О чем же он думал? Каким надо быть безрассудным и безответственным, чтобы подвергать пятнадцатилетнюю девочку таким опасностям из-за денег? Как он смеет после этого называть себя учителем? Ева подтянула под себя ноги и плотнее завернулась в халат.

Вопросы завели ее в тупик. Еве трудно было во всем разобраться, тем более что многого она не понимала. Фредди, явно гордившаяся собой, пыталась, дерзнула, если угодно, сравнить свое нагромождение лжи с безвредным маленьким приключением Евы — давнишним полетом на воздушном шаре. Когда же это произошло? В 1910-м году, двадцать пять лет назад — всего четверть века по обычному счету времени, но эта дата относилась к иной эпохе, почти такой же далекой, как Атлантида, — эдвардианской эпохе перед мировой войной.

Сколько же ей тогда было? Четырнадцать, поняла Ева, быстро все подсчитав. Значит, ей было всего… Неужели она была так молода? Однако ускользнуть от гувернантки мадемуазель Элен, этой строгой поборницы дисциплины, и на время стянуть у матери шляпку — это мелкий проступок, не идущий ни в какое сравнение с несколькими месяцами обмана и бессовестной лжи. Ах, если бы ветер не сорвал тогда шляпку с ее головы, никто ничего не узнал бы и ни у кого не было бы причин сердиться на нее. Так или иначе, ничего страшного тогда не произошло.

Ева невольно улыбнулась, вспомнив о шоке и неслыханном изумлении, испытанными ею, когда она распахнула объятия навстречу величественной панораме земли. А какую гордость она почувствовала, став одной из тех, кто осмелился подняться высоко над толпой и взглянуть с воздуха, как выглядит этот мир.

Ева призналась себе, что могла бы и посочувствовать Фредди, если бы речь шла только о желании заглянуть за горизонт. Это она всегда понимала, снисходительно подумала Ева.

Но самостоятельно управлять самолетом? Конечно, есть женщины-пилоты. Все слышали об Амелии Эрхарт, Анне Линдберг и Джеки Кокрейн. Рассказами об их подвигах пестрели все газеты, но они — взрослые женщины, а не юные девушки, к тому же особые женщины, из тех, кого интересуют достижения, относящиеся к чисто мужской сфере деятельности. У других женщин они могут вызывать восхищение, но не понимание.

Хотя, сказать по правде, Фредди всегда тянуло летать. Она часто заявляла об этом и проявляла это желание в отчаянных по смелости выходках. Впрочем, об этих детских шалостях девушке следует позабыть, едва она становится слишком взрослой для катания с горок на роликовых коньках.

Вздохнув, Ева подумала, что редко ей приходилось так расстраиваться. Оказывается, она совсем не знает дочери, открывшейся ей сегодня с совершенно новой и неожиданной стороны. Это, без сомнения, означает, что она была невнимательной, легкомысленной, в общем, плохой матерью. Какая тонкая ирония заключалась в том, что Морис подсел к ним и настоял на продолжении праздника, считая, что в семействе де Лансель царят радость и веселье. В гневе она не обратила внимания на его слова: «Мэдди определенно пришла бы в восторг…» Мэдди… Мэдди!

Пораженная воспоминанием, Ева соскочила с подоконника и застыла в тишине, прислушиваясь к тяжелым ударам сердца. Мэдди! Конечно, Мэдди! Ведь это она, не задумываясь, вызвала грандиозный скандал, тянувшийся много лет, скандал, повергший ее семью в пучину бед, горя и стыда. Да и не он ли помешал осуществиться блистательно начавшейся карьере Поля? Мэдди в красном платье и красных туфельках, певшая любовные песенки под гром аплодисментов в оранжевом свете огней рампы; Мэдди, жаждавшая получить ту славу, какую мог принести ей мюзик-холл.

Она была всего на год старше Фредди, когда в Дижоне вечер за вечером беззастенчиво обманывала родителей, притворяясь, что ложится спать, выскальзывая тайком из дома и бегая в «Алказар» послушать пение Алена Марэ и — подумать страшно! — свидеться с ним наедине… Ева покраснела даже сейчас, вспомнив о том вечере, когда отправилась с Аленом в меблированные комнаты артистического пансиона. Два бокала красного вина не могли служить извинением тому, что она позволила ему там с собой делать… хотя… хотя он просил у нее позволения перед каждым следующим шагом. Нет! Ей не следует углубляться в воспоминания о событиях той ночи, хотя она никогда ее не забудет.

Она была всего на год старше Фредди, когда сбежала из дома, отправившись в Париж. Жить в грехе, как, должно быть, говорили все, в страшном, глубоком грехе, хотя девчонка, называвшая себя Мадлен и считавшая Большие бульвары своим вторым родным домом, не видела в этом греха. Не видела в этом греха и Мадлен, посмевшая пойти на прослушивание к знаменитому Жаку Шарлю и заставившая его слушать себя. А Мэдди, блиставшая в «Олимпии», была так уверена в себе и в том, что ей можно все, что, в сущности, выгнала тетю Мари-Франс из своей гримерной, когда та пришла умолять ее вернуться домой. Сколько ей тогда было — семнадцать или уже восемнадцать? Ева до сих пор слышала свои резкие слова: «Я больше не та маленькая девочка, которой вы могли командовать, как вам вздумается… Неужели вы полагаете, что я смогу… удовлетвориться жизнью, которую ведет моя мать?.. Мне нечего стыдиться…» Мэдди была исполнена решимости стать звездой, и она обязательно стала бы ею и никогда не бросила бы сцену, если бы не война и не встреча с Полем. Когда же она окончательно забыла Мэдди? Когда, превратившись в madam la Consule de France, все последние годы пела только для своих друзей на частных приемах и чопорных благотворительных вечерах, часто устраиваемых в Лос-Анджелесе? Когда же Мэдди окончательно умерла в ней?

До глубины души пораженная воспоминаниями, Ева бродила по спальне, озаренной лишь слабым светом луны. Совершенно забывшись, она провела немало времени в далеком прошлом. Вернувшись в настоящее, Ева увидела, что Поль спокойно спит, но почему-то почувствовала, что Фредди сегодня не до сна.

Она тихо вышла из спальни и направилась к комнате дочери. Из-под двери Фредди лился свет. Ева постучала.

— Войдите, — негромко ответила Фредди.

— Я не могу заснуть, — сказала Ева, глядя на дочь.

Та во фланелевой пижаме свернулась калачиком поверх покрывала. В руке она держала книжку в красно-голубой обложке, и вид у нее был самый несчастный.

— Я тоже.

— Что ты читаешь?

— «Настольную книгу ученика пилота».

— И как, интересно?

Фредди попыталась усмехнуться.

— В ней нет интриги и диалогов, зато полно подробных изображений с детальными описаниями.

— Фредди, скажи мне, этот человек… твой летный инструктор… он… Сколько ему лет?

— Маку? Никогда об этом не думала. Он летал во время войны во Франции, так что ему должно быть… ох, я не знаю, но могу у него спросить.

— Нет, не надо. Я спросила об этом только потому, что хотела узнать… насколько он опытен.

— О, опыта ему не занимать. Он начал летать еще совсем мальчишкой. Через его школу прошли сотни людей. Знаешь, мама, на самом деле нет ничего необычного в том, чтобы самостоятельно управлять самолетом в шестнадцать лет. Это умеют многие мальчики. Если не веришь, спроси у кого хочешь.

— Я тебе верю. Просто для меня это было большим… сюрпризом.

— Ты больше не сердишься? — осторожно спросила Фредди.

— Нет. Я много думала обо всем этом. Полеты много значат для тебя, да?

— Больше, чем я могу выразить. Я не стала бы обманывать, будь у меня иная возможность добиться своего. Я была уверена, что вы не позволите мне учиться летать, если я об этом попрошу, — убежденно сказала Фредди.

Ева смутилась.

— Вы бы мне не разрешили, ведь так?

— Да, ты права. Мы бы заставили тебя еще немного подождать.

— Я не могла ждать!

— Знаю.

— Знаешь?.. Откуда?

— Знаю, и все. Вспомни, я тоже была когда-то молодой.

— Ты и сейчас молодая, — возразила Фредди.

— Не настолько. Той молодости уже не вернуть… и, возможно, оно и к лучшему. Да, это к лучшему. Во всяком случае, тут уже ничего не изменишь. Ох, что нам теперь с тобой делать, Фредди? Какие у тебя планы?

— Я должна получить лицензию пилота. Тут уж я не могу лгать. Во-первых, потому, что поклялась себе больше не делать этого… а во-вторых, без вашего письменного согласия меня не допустят к сдаче экзамена на пилота. А это еще как минимум десять часов летных занятий.

— И каков был твой план? Ты собиралась работать, чтоб оплачивать дальнейшие занятия?

— Да. Я хотела придумать что-нибудь такое… ну, чтобы вы не беспокоились, где я провожу время.

— Занятия теннисом? Новый спектакль в школе? Свидания с мальчиком?

— Все это хорошие идеи… за исключением последней. Если бы я не лопалась от гордости, что совершила свой первый полет, и не похвасталась бы, я бы наверняка так и поступила.

— А как же письменное разрешение?

— Я бы его подделала, — призналась Фредди.

— Не сомневаюсь, — пробормотала Ева себе под нос. — Что ж, теперь мы все знаем. И хорошенько все обдумав, я считаю, что так лучше для всех.

— Значит ли это, что вы не запретите мне работать у Вулворта? — обрадованно спросила Фредди.

— Мне надо обсудить все с твоим отцом, но, надеюсь, я смогу убедить его, что в этом нет ничего страшного. Уверена, в конце концов он все поймет. Однако, Фредди, больше никаких поездок на попутных машинах. Обещаешь?

— Конечно, но как же мне тогда добираться до аэродрома?

— Если уж у тебя хватило ума научиться управлять самолетом, ты запросто справишься с автомобилем. Большинство мальчиков получают права в шестнадцать лет, не так ли? Помню, Дельфина только об этом и твердила.

— Мама!

— Когда научишься водить автомобиль, сможешь брать мою машину.

— Ох, мама, какая ты у меня добрая! — Бросившись к Еве, Фредди горячо обняла ее. Хотя Фредди была крупнее матери, она, словно ребенок, прижалась к ней, ища утешения и успокоения, в которых отчаянно нуждалась в эту минуту. Значит, она не такая уж плохая и семья не отвернется от нее, а этого Фредди и боялась, сидя уже несколько часов одна в своей комнате. На глазах матери и дочери заблестели слезы.

— Просто считай, что я смотрю сквозь пальцы на некоторые твои слабости… большие и маленькие. Теперь тебе нужно поспать. Ложись, мы еще поговорим утром.

— Спокойной ночи, мама. — Вид у Фредди был такой счастливый, что, похоже, она, окрыленная удачей, собиралась не спать всю ночь.

— Спокойной ночи, дорогая. Солировать — это незабываемое ощущение, правда? Могу себе представить… нет… я помню… Да, я понимаю, что ты, должно быть, сегодня чувствовала. Поздравляю, моя дорогая. Я горжусь тобой.

— Фредди, ну иди же сюда, где ты там застряла? — позвала Дельфина.

Фредди посмотрела в окно на зимний дождь: он зарядил сразу после дня ее рождения и продолжался уже неделю. Приехав этим субботним утром из университетского общежития, Дельфина объявила, что пришло время совершить «преображение», которое она пообещала Фредди как подарок ко дню рождения. Фредди не знала, как отвертеться от этого эксперимента. Были каникулы, так что сослаться на необходимость делать уроки она не могла. Конечно, не могла. Видно, придется ей либо принять от Дельфины этот «подарок», либо выслушать обвинения в неблагодарности и в том, что она плохая сестра.

— Я надену на тебя банную простыню, — сказала Дельфина, усадив Фредди перед зеркалом туалетного столика у себя в комнате. — Ты принесла расческу?

Фредди вручила ей расческу, подавив раздражение: небось многие знакомые Дельфины отдали бы все, чтобы она проявила к ним такое же внимание, а ей оно только в тягость.

Дельфина, приняв серьезный и сосредоточенный вид, повернула Фредди спиной к зеркалу, зачесала назад ее волосы и надела сестре на голову большой полиэтиленовый чепец. Затем взяла пузырек с жидкостью для очистки кожи, смочила ею кусочек ватки и протерла лицо Фредди, светящееся здоровым румянцем человека, который проводит много времени на свежем воздухе. Когда она закончила, ватка осталась такой же чистой, как и была, поскольку Фредди не пользовалась косметикой.

— Вот теперь начнем, — сказала Дельфина, взяв из ящичка туалетного столика баночку с тональным кремом, и уверенной рукой нанесла тонкий слой крема на кожу Фредди, придав ей более светлый оттенок. Поверх она припудрила кожу и, несколько раз обойдя вокруг сестры, посмотрела на дело рук своих.

Точь-в-точь статуя, с восхищением подумала Дельфина, всегда бодрствующая статуя с решительными и неколебимыми чертами. Но ведь она — сестра Фредди, а не ее молодой человек; молодые люди, даже самые обыкновенные, не назначают свиданий статуям, даже прекрасным: они ищут в девушках нечто иное.

Хотя Дельфина никогда ничего такого не говорила Фредди, ее беспокоило, что сестра в свои шестнадцать лет не привлекает особого внимания мальчиков. Если этого не происходит к шестнадцати, на что девушке надеяться в будущем? Фредди почти безвыходно сидела дома субботними вечерами, притворяясь, что совершенно счастлива, когда остается наедине со своими дурацкими книжками про самолеты и летчиков. Однако Дельфина не сомневалась, что сестра глубоко переживает свое одиночество и не признается в этом только из гордости. Фредди превосходно танцевала, но кто узнает, как она легко танцует и как хорошо чувствует ритм, если она не будет никуда выходить?

Дельфина отвернула крышку баночки с румянами и легкими мазками наложила румяна на щеки Фредди, придав им совершенно естественный оттенок. Светло-коричневым карандашом нарисовала короткие, чуть заметные линии, затемнив брови так, чтобы они еще эффектнее подчеркнули голубизну немигающих глаз Фредди. Та беспокойно пошевелилась.

— Я и не знала, что у тебя так много этого добра, — проговорила она. — Неужели ты всем этим пользуешься?

— Конечно.

— Никогда бы не подумала.

— В том-то и дело. Если косметика слишком бросается в глаза, значит, ты неправильно ею пользуешься. Но с ее помощью можно исправить любые недостатки внешности. Поверь, этому очень легко научиться. Вот только закончу и покажу тебе, как это делается. Я сниму всю косметику с твоего лица, потом снова накрашу половину, чтобы ты попрактиковалась на другой, пока не научишься краситься правильно… Мне все равно, сколько времени это займет. Тебе надо будет расслабиться, и не бойся делать ошибки. Ты всегда сможешь все стереть и начать заново.

— Ну, Дельфина… это очень великодушно с твоей стороны. Знаешь, такого я от тебя не ожидала.

— Шестнадцать лет бывает только раз в жизни, сестричка. Это особая дата, и я должна была преподнести тебе нечто особенное, — объяснила очень довольная Дельфина.

Некоторое время она работала молча, потом как бы невзначай обронила:

— Мальчишки в школе еще совсем сосунки.

— Я это заметила.

— Тебе повезло, ты удачно перескочила через класс. Следующей осенью ты пойдешь учиться в университет, а это уже совсем другое дело. Там учатся тысячи мальчиков, и большинство из них отнюдь не сосунки.

— Это хорошая новость, — ответила Фредди с самой наивной улыбкой, какую только могла изобразить. Дельфина бывала очень мила, когда что-то затевала.

— Студенты университета умеют ценить хорошего собеседника. Ты будешь пользоваться у них успехом.

— Еще одна великолепная новость!

— Это так, к сведению, — пояснила Дельфина, жонглируя словами, и достала маленькую коробочку с тушью — своей самой большой ценностью.

— А что?

— Ну, ты же знаешь, каковы мужчины. Они любят поговорить и стараются выжать из собеседника как можно больше, особенно из хорошего.

— По-моему, это глупо. Пустая трата времени, правда?

— Ну, не совсем. Хорошая беседа окрыляет человека… Ну, понимаешь, помогает ему раскрыться, позволяет выразить себя, учит слушать. — Дельфина обмакнула кисточку в стакан с водой и мягкими умелыми движениями поводила ею по брусочку черной туши.

— Если ты хочешь сказать, что я слишком много болтаю, мне это и так известно, — отозвалась Фредди.

— Нет, Фредди, я совсем не об этом. Просто с молодыми людьми, даже со студентами, бесполезно говорить об авиации. Они ничего не смыслят в самолетах и, уж конечно, совсем не хотят слушать от девушки рассуждения о них.

— А о чем же еще с ними говорить?

— Об автомобилях, — серьезно ответила Дельфина.

— Я пыталась. Правда, правда, я действительно пыталась, но, по-моему, обсуждать автомобили предельно глупо и смешно. Ну, подумай сама, на что годятся эти убогие автомобили? Только ездить туда-сюда, вперед-назад по идиотским дорогам. Это же земля! Тупое, одномерное движение. И что только люди находят в автомобилях? — презрительно произнесла Фредди.

— Ну… если ты сумеешь не проронить ни слова о самолетах и притвориться, что тебя интересуют автомобили, — ну, хотя бы на время, — разговор может завязаться. Большинство девушек совсем не разбираются в автомобилях и моторах, ты — настоящий знаток по сравнению с ними. Ну, а потом… потом беседа может коснуться других вещей.

— Каких, например? — Фредди была искренне озадачена и всем своим видом выражала готовность услышать то новое, что собиралась преподнести ей сестра.

— Его родителей, друзей, преподавателей, футбольной команды, за которую он болеет, и ее шансов в чемпионате, любимых оркестров, новых фильмов, кинозвезд, планов на будущее, взглядов на жизнь и на все остальное — вплоть до комиксов… Ах, Фредди, как много всего, о чем можно поговорить с мужчиной, если ты начнешь разговор с автомобилей и будешь время от времени задавать вопросы.

Мазок за мазком Дельфина наносила тушь на ресницы Фредди, используя все свое мастерство для того, чтобы она ложилась ровным тонким слоем и не собиралась в комки. Критически осмотрев свою работу, она нашла ее удовлетворительной, после чего неторопливо и с подлинно актерским талантом продолжала просвещать сестру, ловко излагая суть своего учения:

— Если мужчина замолчал, а ты не знаешь, что говорить дальше, просто переспроси его, тогда он снова заведется и расскажет о себе гораздо больше. Этот прием всегда срабатывает. Ты — первая, с кем я поделилась этим секретом. Я никому об этом не рассказывала, даже Марджи не знает.

Откровения Дельфины явно произвели впечатление на Фредди, но отнюдь не убедили в том, что сестра права. Она спросила:

— Что, просто переспросить его и все?

— И все! Кажется, такой пустяк, да? Но мужчина не устоит перед тобой, если ты делаешь это правильно. При твоей внешности и великолепных ножках ты быстро заработаешь себе репутацию отличной собеседницы… Ах, я бы ничего не пожалела, чтобы иметь такие ноги, как у тебя. Ты будешь самой популярной девушкой среди первокурсниц.

— При моей внешности?

— Не смотри пока в зеркало. Подожди, пока я закончу. Я еще не занималась твоими волосами.

Дельфина распустила волосы Фредди и аккуратно их расчесала, распределив на пряди. Потом взяла горячие щипцы и, завив концы волос, спустила локоны вдоль щек Фредди. Она покрасила сестре губы розовой помадой, но та оказалась не ярче собственных губ Фредди, поэтому Дельфина нанесла поверх нее помаду более темного оттенка. Затем достала из шкафа широкий черный шифоновый шарфик, сняла простыню, которой была обернута Фредди, и накинула шарф ей на плечи так, чтобы он не прикрывал верхнюю часть груди.

Отступив от сестры, Дельфина выразила восторг.

— Ну-ка, повернись! — скомандовала она и повернула Фредди лицом к зеркалу.

Фредди в изумленном молчании рассматривала себя.

— Ну? — выдохнула Дельфина.

— Я… я даже не знаю, что и сказать…

— Ты бесподобна, Фредди! От тебя просто дух захватывает. Не могу поверить, что это ты!

— По-моему, я выгляжу слишком старой, да?

— Ты выглядишь как кинозвезда, — с благоговением произнесла Дельфина: это было в ее устах величайшим комплиментом. — Я знала, что ты превратишься в красавицу, если чуть-чуть воспользуешься косметикой. — Дельфина наклонилась к сестре и поцеловала ее в лоб. Вкус не подвел Дельфину: Фредди казалась более красивой, чем смела надеяться. В душе Дельфины шевельнулась зависть, но быстрый взгляд в зеркало сразу успокоил ее: они были так не похожи, что их нельзя и сравнивать.

— Пойдем, покажемся кому-нибудь, — умоляюще сказала она, дергая сестру за руку.

— Нет, не могу. Я… ну, я как-то боюсь. Дай мне немного времени, чтобы привыкнуть ко всему этому. Да и вообще, перед кем нам покрасоваться? Мама не знает, что ты всем этим пользуешься, правда? Папа тебя просто убьет. И меня заодно. Причем меня наверняка первой.

— Да, ты права… Я просто позабыла обо всем от восторга. Фредди, когда ты поступишь в университет, я буду красить тебя всегда, когда бы тебе ни понадобилось — это вторая часть моего подарка. — Дельфина радостно засуетилась, пряча в столик огромный запас косметики, большую часть которой она увидела впервые в журнальной рекламе и заказала по почте.

— Погоди секундочку, дай мне посмотреть снимки, — с любопытством сказала Фредди, протягивая руку к пачке глянцевых фотографий, лежавших в глубине одного из ящиков.

— Ах, это ерунда! — смутилась Дельфина, но Фредди уже перебирала фотографии, на которых ее сестра была запечатлена рядом с незнакомыми мужчинами. На картонных рамочках значились названия всем хорошо известных ночных клубов Голливуда, а на столиках перед ней стояли бокалы с коктейлями. Сама же она с сигаретой в руке сидела в «Коконат Гроув», «Трокадеро», в танцевальном зале «Паломар», в кафе «Серкус» и «Омар Доум».

— Дельфина, все эти мужчины… Они ведь не из университета, правда? — спросила Фредди.

— Некоторые оттуда, а другие — нет, — ответила Дельфина, покраснев.

— Ври больше… Вот этому, например, никак не меньше тридцати, но выглядит он очень даже ничего. Симпатичный. Дельфина, ты что, пьешь и куришь?

— Совсем чуть-чуть. Чтобы они не подумали, будто я несовершеннолетняя.

— А как они считают, сколько тебе лет? — спросила Фредди, увлеченная фотографиями. Сестра выглядела на них чарующе взрослой, гордой и кокетливой незнакомкой; она с улыбкой смотрела в глаза незнакомым мужчинам.

— Двадцать один.

— Как тебе это удалось?

— Я раздобыла фальшивое удостоверение личности. Все так делают, — уклончиво ответила Дельфина. Вырвав у Фредди фотографии, она швырнула их в ящик и с грохотом задвинула его.

— Ответь мне еще на один вопрос, — попросила сестру Фредди.

— Только на один?

— Эти мужчины, они что, водят тебя на танцы в ночные клубы, покупают тебе орхидеи, чтобы ты прикалывала их к груди, и смотрят на тебя так, как на этих снимках, потому что ты прекрасная собеседница? И ты что, целыми вечерами расспрашиваешь их о любимых футбольных командах, комиксах и машинах?

— Ну, не совсем, — осторожно ответила Дельфина, — но с этого я начинаю.

Июньским воскресеньем 1936 года, на следующий день после окончания школы, Фредди совершала самостоятельный маршрутный перелет от Драй-Спрингса до Сан-Луиса и обратно — самый длинный из тех, какие были на ее счету. Прямой маршрут пролегал на север и немного на запад от Драй-Спрингса через гору Биг Пайн, входящую в хребет Сан-Рафаэль, через долину к востоку от Санта-Марии, акваторию водохранилища Твитчелла и над Аройо Гранде в аэропорт Сан-Луиса. Проще всего было бы лететь вдоль побережья океана на север и повернуть на восток у Пизмо Бич, но тогда у Фредди не было бы возможности попрактиковаться в навигации, а в течение нескольких месяцев занятий с Маком она, готовясь сдать экзамен на получение лицензии пилота, налегала в основном на воздушную навигацию.

«Да, навигация. Едва научишься летать, надо всерьез браться за навигацию, если хочешь стать настоящим пилотом», — думала Фредди. Навигация требовала предельной точности и аккуратности, однако в ней не было ничего таинственного и сложного, как казалось Фредди в самом начале. Прежде всего это означало летать, умея ориентироваться. Такого умения можно достичь, постоянно наблюдая за наземными ориентирами и мгновенно сравнивая их с картой, лежащей на коленях, и с показаниями компаса, по которому она держала курс, разработанный до вылета с аэродрома. Малейшая рассеянность, и машина может отклониться от курса из-за высотного ветра. Поэтому Фредди внимательно высматривала контрольные отметки, которым следовало появляться справа, слева и прямо под крыльями ее самолета. Даже при небольшом отклонении она мгновенно исправляла курс, делая поправку на ветер.

Пролетев над маленьким городком Оджаи, оказавшимся именно там, где ему и следовало быть, Фредди позволила себе подумать о будущем. С завтрашнего дня она приступит к работе и будет до конца лета шесть дней в неделю трудиться в пекарне Ван де Кампа на углу Беверли-Хиллз и Западного бульвара. Сеть пекарен, возникшая с момента изготовления сладостей домашнего приготовления — «Ореховой смеси дорогой Генриетты», теперь владела сотней собственных магазинчиков, разбросанных по всему Лос-Анджелесу. Ей придется начинать работу в шесть утра, с открытием пекарни, и заканчивать в два часа дня, когда заступает вечерняя смена. Неудобные часы работы и шестидневка хорошо оплачиваются — двадцать пять долларов в неделю. Зарплата опытной секретарши. Для Фредди такой график работы означал, что она сможет летать несколько вечеров в неделю, как и в уик-энд.

Фредди застонала: видно, ей суждено всю жизнь продавать конфеты, печенье и торты — все, что она люто ненавидит. Но эти сладости оказались весьма прибыльным товаром — одним из очень немногих во времена депрессии. Нюхать каждый день пусть даже слегка удушливый запах жженого сахара — не слишком тяжелое испытание, если им пахнут деньги, необходимые для того, чтобы летать все лето, и вполне достаточные, чтобы сберечь начальную сумму, только начальную, всего лишь начальную, черт бы ее побрал, для первой выплаты за самолет.

Сегодня ей доставлял истинный восторг полет на новой машине Мака — ярко-желтом моноплане «Райан СТА» с двигателем «Менаско Ц-4» мощностью в сто двадцать пять лошадиных сил. Он был намного мощнее, чем «Тейлор Каб», который она подняла в воздух всего в шестой раз. В честь окончания школы отец подарил ей нитку настоящего жемчуга, но мама, благослови ее Господь, помогла выпутаться из сложного положения, дав ей деньги, нужные для трех длинных маршрутных перелетов, первый из которых Фредди сейчас и совершала. Жемчуг стал первой ее драгоценностью. Может быть, размышляла Фредди, его удастся заложить.

Она знала, что не следует ожидать в будущем финансовой поддержки со стороны отца. Он был готов по первому слову купить ей набор дорогих клюшек для гольфа, заплатить за членство в теннисном клубе, даже за уроки бриджа, стоило ей только захотеть. Благодаря усилиям матери он в конце концов согласился не препятствовать ее увлечению самолетами, но дал ясно понять, что не пожертвует на это ни цента, даже в виде временной ссуды. Вероятно, отец надеялся, что такая мера создаст Фредди определенные трудности, а они ускорят момент, когда его дочь потеряет всякий интерес к полетам.

Поэтому не имело никакого смысла даже заикаться о том, что она хочет приобрести собственный самолет. Самые дешевые из трех лучших недорогих самолетов: «Тейлор», «Портерфилд Цефир» и «Аэронанка Хайвинд» — стоили почти по полторы тысячи долларов каждый, с первой выплатой в четыре с половиной сотни долларов — целое состояние! Дельфина получила на восемнадцатилетие новенький двухместный «понтиак» за шестьсот долларов, и он стал предметом зависти половины соседских детей-подростков. На языке автомобилистов желание купить недорогой самолет могло сравниться лишь с мечтой о собственном «паккарде», самой дорогой машине в Америке. Видно, ей придется подыскать себе подержанный самолет и привести его самой в порядок. Такой самолет можно приобрести по сходной цене, а к тому же в рассрочку.

Если у нее не будет своего самолета, спросила себя Фредди, заметив справа пик горы Биг Пайн и начиная набирать высоту, то какое будущее ждет ее в авиации? Или, точнее говоря, в воздушных гонках?

Гонки. Она знала, что у нее нет ни малейшей надежды, что ее допустят к участию в соревнованиях на скорость, при которых покрываются относительно небольшие расстояния, а самолеты, выжимая из моторов всю мощность, несутся по прямой наперегонки, как скаковые лошади. Точно так же и в гонках по замкнутому кругу с фиксированным радиусом полета. Только куда более мощные самолеты, чем тот, который она мечтала приобрести, имеют какие-то шансы на победу в разнообразных гонках, да и то, если ими управляют пилоты с опытом участия в подобных состязаниях. Интерес к воздушным гонкам на скорость в последние годы настолько возрос во всем мире, что рекорды в этой области держались всего несколько дней.

Однако в зоне вокруг Лос-Анджелеса проводились маршрутные гонки: самолеты, соревнуясь, перелетали от одного пункта дозаправки к другому и достигали финиша, расположенного иногда в сотнях километров от старта. Каждому самолету назначался гандикап, рассчитанный на базе его предельных возможностей, поэтому победителем считался пилот, который находился в воздухе меньше всех и умнее всех вел гонку, умело используя направление ветра, компас и карту, — в общем, самый точный и аккуратный, самый одаренный, самый находчивый и изобретательный, а иногда и самый удачливый.

Проклятье, она слишком поздно родилась! Эми Джонсон, британская летчица, за чьей карьерой Фредди увлеченно следила, впервые поднялась в воздух в 1928 году. Эта девушка из Галле, имевшая на своем счету всего семьдесят часов летного времени, взлетела из Кройдона, неподалеку от Лондона, на крошечном, хрупком, подержанном, Де Хэвиланд Мос» и смело взяла курс на Австралию. Песчаный шторм заставил ее совершить экстренную посадку в пустыне. Приземляясь в Багдаде, она сломала стойку колеса. Едва не потерпела катастрофу при перелете в Карачи. При подлете к Янси у нее кончился бензин, и ей пришлось приземляться во время плац-парада прямо посреди разбегавшегося строя солдат. Она угодила в муссон между Калькуттой и Рангуном, где ей пришлось заменить пропеллер. На последнем этапе перелета, после посадки в Индонезии, у нее забарахлил двигатель, но, несмотря на плохую видимость над Тиморским морем, она благополучно достигла Дарвина, где была объявлена первой женщиной, совершившей самостоятельный перелет из Англии в Австралию, и стала всемирной знаменитостью.

«Вот это перелет так перелет», — с грустью размышляла Фредди. Она совсем пригорюнилась, вспомнив, что Эми Джонсон совершила свой подвиг, когда ей, Фредди, шел всего-навсего девятый год и она только мечтала подняться в воздух на самолете.

Эми Джонсон не остановилась на достигнутом. За первым триумфом последовал второй — она установила рекорд по длительности полета для легких самолетов, совершив перелет из Лондона в Токио. Затем познакомилась с пилотом Джимом Моллисоном, прежде никому не известным, он прославился, совершив перелет из Австралии в Англию за девять дней, и Эми вышла за него замуж. После их медового месяца, продолжавшегося два дня, последовал перелет Джима Моллисона через Атлантику с востока на запад. Он побил сразу несколько рекордов, пока Эми занималась тем, что старалась превзойти его прежний рекорд длительности перелета из Лондона в Кейптаун. Она и перекрыла его на одиннадцать часов.

Какое прекрасное замужество, со вздохом подумала Фредди. Зная, что с ней никто не согласится, она все же находила очень привлекательным, что молодожены разлетаются в противоположных направлениях, каждый в погоне за новым рекордом. Эми Джонсон посчастливилось встретить мужчину, который разделял ее главное увлечение.

Ни один из мальчишек, с которыми Фредди познакомилась в последний год, не интересовался самолетами. Она проверила на практике совет Дельфины: он действительно отменно срабатывал, однако, как «хорошей собеседнице», ей приходилось выслушивать лишь дурацкие истории и вести столь же глупые разговоры, а этого, по мнению Фредди, не стоила никакая популярность. Конечно же, несколько раз дело доходило до поцелуев. «Тоже мне удовольствие», — скептически подумала Фредди и с отвращением поморщилась при воспоминании о робких губах и неуклюжих руках.

Она позволяла мальчикам целовать себя, чтобы не разочаровывать Дельфину. Но есть масса куда более важных вещей, и сделать их она уже безнадежно опоздала, поняла Фредди, осматривая горизонт. Например, шесть лет назад Рут Николс побила рекорд скорости своей подруги и соперницы Амелии Эрхарт. Два года спустя Эрхарт одна перелетела через Атлантику. В 1934-м Мария-Луиза Басти стала первой женщиной, совершившей перелет по маршруту Париж — Токио — Париж. В сентябре 1935-го Лора Ингаллс совершила беспосадочный перелет из Лос-Анджелеса в Нью-Йорк, на четыре часа перекрыв рекорд Эрхарт.

Вот черт, неужели на мою долю ничего не осталось? Эми Джонсон облетела больше половины земного шара на маленьком самолете, куда менее мощном, чем «Райан», а она едва пыхтит теперь, восемь лет спустя, держа курс над водохранилищем Твитчелла, искусственным водоемом, сделанным руками человека, — ни морем, ни океаном, ни пустыней, ни даже крупной рекой. На такой скорости ей никогда не достичь и границ Калифорнии!

В маленьком аэропорту Сан-Луиса Обиспо Фредди съела прихваченный с собой сандвич и дозаправилась, с беспокойством отметив, что авиационный бензин стоит пять центов за литр. Когда она наконец получила лицензию пилота, мать настояла, чтобы Фредди выплачивала страховку от несчастных случаев, а также на предмет повреждения чужого имущества в случае аварии. Без страховки, влетевшей ей в сто долларов, она не могла бы продолжать полеты, и, помимо того, ей приходилось самой платить за бензин.

Страсть к самолетам оказалась дьявольски дорогим увлечением, и Фредди завидовала женщинам-пилотам, имевшим покровителей, которые оказывали им материальную поддержку. За спиной Джеки Кокрейн стоял Флойд Одлэм, ее муж. Джен Бэттен, знаменитой летчице из Новой Зеландии, покровительствовал лорд Уэйкфилд, также помогавший Эми Джонсон. Анну Морроу учил летать ее муж Чарлз Линдберг. Эрхарт тоже опиралась на своего мужа, преданного Джорджа Путнэма. Не найдется ли где-нибудь и для нее богатого и желательно престарелого доброжелателя, конечно, без романтических бредней? Ведь он оказал бы громадную услугу американской авиации, оплачивая ее счета.

«Нет, тут и надеяться не на что», — ответила себе Фредди. Он, возможно, нашелся бы, приди она в авиацию на десять лет раньше, когда женщины только начинали ставить первые рекорды в воздухе, но теперь времена пионеров миновали. Ну и ладно, славы первооткрывательницы ей, скорее всего, уже не сыскать, но ведь должно остаться что-то и на ее долю! Она будет искать свой путь в авиации!

Фредди знала это так же точно, как и то, что все равно будет летать. В этом она не ошиблась, подумала Фредди, обозревая незнакомый маленький сельский аэродром, который никогда прежде не видела, но отыскала, не проведя в воздухе ни одной лишней минуты, словно в небе были развешаны указатели.

Прошлым летом она еще даже не приступила к летным занятиям, а сейчас уже стала опытным, знающим пилотом. Если бы у нее были с собой карты, деньги на еду и бензин, а также время, она направила бы «Райан» прямо на Аляску или в самый конец Южной Америки. Она могла бы начать такой перелет в любую минуту, не получая никаких дополнительных знаний, ибо ей было известно достаточно, чтобы совершить его. В этом и есть суть. Остальное стало бы на свои места… Она расставила бы остальное на свои места. Фредди поблагодарила молодого заправщика и, пригладив рукой волосы, весело забралась в кабину «Райана».

Несколько часов спустя она уже подлетала к Драй-Спрингсу. Полет назад прошел без приключений, хотя Фредди несколько раз охватывало искушение, отклонившись от курса, приземлиться в Санта-Марии или Санта-Барбаре, чтобы вдохнуть атмосферу аэродрома и поболтать на профессиональном языке с тем, кто окажется рядом на посадочной полосе. Однако она понимала, что Мак, определявший, какое время займет ее маршрутный перелет, встревожится, если она опоздает. Курс она выдерживала превосходно, а ветры сегодня так благоприятствовали ей в обоих направлениях, что она должна была приземлиться в Драй-Спрингсе на добрых двадцать минут раньше предполагаемого времени.

Значит, у нее есть в запасе немного времени, поняла Фредди, подавляя радость. День сегодня великолепный, с неограниченной видимостью, но она пока еще далеко от Драй-Спрингс, поэтому ее никто не увидит: в небе от горизонта до горизонта не было других самолетов. Очевидно, сама судьба предоставляла ей шанс попытать счастья, тем более что она несколько месяцев готовилась к этому по своей любимой «Настольной книге ученика пилота» Джека Ханта и Рея Фарингера. Перед глазами Фредди встала вводная страница главы о высшем пилотаже. Она знала назубок каждое слово:

«Первое, что должен помнить ученик: он становится «частью воздушного корабля» в тот момент, когда пристегивает ремни безопасности. С этого момента, какое бы положение ни занимала машина на земле и в воздухе — обычное или перевернутое, — пилот находится в одной и той же позиции относительно самолета… и соответственно относительно контрольных приборов. Это очевидно и означает, что пилоту необходимо лишь «смотреть», куда он летит, и соответственно направлять самолет точно так же, как он делает это во время обычных полетов…»

Ну что тут непонятного? Яснее не бывает.

«…Мертвая петля — самая легкая в исполнении фигура высшего пилотажа, самая простая из них… Сдвиньте дроссель в положение для обычного полета по кругу. Теперь введите самолет в мягкое пикирование… как только будет достигнута достаточная скорость, слегка переместите элероны назад и поднимайте машину по дуге вверх, начиная выписывать круг…»

Тысячи раз она выписывала в мыслях мертвую петлю, думала Фредди, поднимая «Райан» на полтора километра над землей — на абсолютно безопасную для выполнения маневра высоту. Она могла процитировать наизусть «Список возможных ошибок ученика при выполнении мертвой петли» в прямом и обратном порядке, даже если бы ее разбудили среди ночи. Диаграммы полета навсегда запечатлелись у нее в мозгу, но ей еще не приходилось выполнять петлю на самом деле, на настоящем самолете. Однако сегодня она вела мощную машину с надежным двигателем — любимую модель Текса Ренкина, национального чемпиона по высшему пилотажу. Разве Ренкин не говорил, что высший пилотаж повышает мастерство пилота, для чего он, собственно, и создан, а следовательно, и безопасность полетов? И, в конце концов, она должна отметить чем-то особенным и незабываемым завершение своего летного образования — получение в прошлом месяце лицензии пилота, а также и то, что именно сегодня она поняла: фигуры Эми Джонсон, Эрхарт или Кокрейн, этих столпов женской авиации, больше не вызывают у нее благоговейного страха. Да, быть по сему!

Фредди осторожно ввела «Райан» в пике и, достигнув необходимой скорости, начала поднимать нос самолета. Она медленно задвигала рукоятку дросселя вперед, пока он не оказался в крайнем положении, а это предельно увеличивало мощность двигателя. Теперь в ее власти сто двадцать пять лошадиных сил, подчиняющихся мановению ее руки. Какое блаженство после долгих часов методичного следования по проложенному курсу — этого чисто математического, аскетического удовольствия, с замиранием сердца стремительно прыгнуть в небо!

Она вела «Райан» по восходящей дуге круга и, достигнув частично перевернутого положения, закинула голову назад, чтобы посмотреть, как нос самолета пересекает горизонт. В этот момент она вновь почувствовала себя девчонкой-подростком на роликовых коньках, той, которая могла, скатившись с вершины холма, на один великолепный, незабываемый миг вырваться из пут гравитации. Когда «Райан» вышел из петли и снова начал задирать нос, возвращаясь к прямому полету, Фредди поняла, что смеется беззаботно, как ребенок, ибо ощущает власть над машиной. Она выполнила еще одну петлю, затем еще и еще одну. И только выписав с десяток петель, сумела убедить себя остановиться на достигнутом, и то лишь потому, что вспомнила, как близко она от Драй-Спрингса.

Ведя самолет чинно, словно пожилой джентльмен на воскресной автомобильной прогулке, но с победоносной усмешкой на губах, Фредди постепенно снизилась и совершила, как всегда, безупречную посадку. Выбравшись из кабины, она оглядела летное поле: все было спокойно. Вокруг суетились пилоты: одни взлетали, чтобы покружить в вечернем небе, другие зачехляли самолеты, но возле ангара летной школы Макгира никого не было видно. Фредди привязала «Райан» и направилась к кабинету Мака походкой завзятого флибустьера, весело насвистывая «Пока мы не встретимся вновь». Она заполняла свой формуляр полетов, когда услышала, как приземлился «Тейлор» и как выключился его двигатель.

— Ты что это вытворяешь! Что, черт побери, взбрело тебе в голову?! — заорал Мак, ворвавшись в кабинет и подняв руку словно для удара. Фредди в ужасе отскочила назад, за стол. Рука Мака опустилась. — Отвечай! — рявкнул он с такой злобой, какой она от него не ожидала.

— Я отрабатывала мертвую петлю, — запинаясь, пробормотала Фредди.

— Как это взбрело тебе в голову? Ты же могла разбиться, дуреха! Неужели ты настолько глупа, что не понимаешь этого?

— В книге написано…

— В какой еще, черт побери, книге?!

— Моей «Настольной книге ученика пилота». Там подробно описано, как все надо делать, все-все, до последней детали… Я точно знала, как выполняется петля. Там говорится, что это простейший маневр пилотажа. Я приняла все предосторожности, а самолет у меня подходил для выполнения даже самых трудных фигур высшего пилотажа… — Слова замерли на губах Фредди при виде убийственной ярости, отразившейся в глазах Мака.

— Будь ты проклята, Фредди! Никому, слышишь, никому не разрешается приступать к исполнению фигур высшего пилотажа без сопровождения инструктора и без парашюта! Ты даже не поняла, что тебя видно с любого самолета, находившегося в воздухе! Молчишь, глупая, самонадеянная девчонка?! Никогда в жизни не видел более откровенного проявления беспечности! За свою выходку ты можешь лишиться лицензии. Да что там, на мгновение потеряв сознание от перегрузки, ты могла разбиться, дура безмозглая! При выходе из петли «Райан» достигает скорости без малого пятисот километров в час. Про эту «детальку» тоже упоминается в твоей дурацкой книжонке, или она как-то от тебя ускользнула, а, Фредди? Глаза бы мои тебя не видели! — Мак прижал руки к груди, сжал кулаки и вперил в девушку яростный взгляд, плотно сомкнув губы.

Фредди дико озиралась, ища, куда бы укрыться от его гнева. Потом прижалась к стене и опустила голову. Она не смогла сдержать бурные рыдания, рвавшиеся из груди. Мак прав, тысячу раз прав, а она в самом деле наделала глупостей. Ей нечего было сказать в свое оправдание. Фредди испытывала глубокий стыд и унижение. Говорить, что она сожалеет о своем поступке, не имело смысла. Совершенное преступление было слишком тяжким: Мак возненавидел ее. Раздавленная горьким чувством вины, Фредди рыдала все сильнее и сильнее, беспомощно колотя по стене кулаками в приступе безнадежного отчаяния. Наконец она закрыла лицо руками и рванулась, спотыкаясь о мебель, из кабинета. Ей надо было поскорее укрыться в автомобиле матери.

— Вернись! — взревел Мак, но она не остановилась, стыдясь самой себя и страшась его гнева. Мак схватил Фредди за плечи, повернул к себе и оторвал ее ладони от лица. — Ты еще будешь когда-нибудь так делать? Отвечай, будешь?! — жестко спросил он.

Фредди, не в силах выговорить ни слова, только помотала головой. Потом вырвалась и пошла к машине. Мак снова остановил ее.

— Ты никуда не поедешь, пока не успокоишься. Сядь и, ради Бога, перестань реветь!

Фредди послушно вытерла слезы и высморкалась, все еще вздрагивая от рыданий. Мак стоял спиной к ней, глядя в окно на приземлявшиеся самолеты: воскресные полеты заканчивались, и пилоты неохотно возвращались на землю. Наконец к Фредди вернулся дар речи.

— Теперь я могу ехать домой?

— Нет, не можешь, пока мы во всем не разберемся и не поймем друг друга. С чего это ты начала выписывать петли в воздухе?

— Я… От счастья, я чувствовала себя такой счастливой.

— Так ты решила овладеть высшим пилотажем?

— Да.

— А зачем ты накрутила столько петель?

— Мне очень понравилось. Ведь так здорово чувствовать, что ты это можешь!

— Обещаешь никогда больше этого не делать?

— Обещаю.

— Я тебе не верю.

— Мак, клянусь, я больше не буду! Ну как мне убедить тебя, что я говорю правду?! Я получила хороший урок, и больше такого не повторится… Я не вру, почему ты мне не веришь?

— Нет, почему же, я тебе верю. Я не подозреваю тебя в нечестности и верю, что в данную минуту ты говоришь правду, и убеждена сама, что никогда больше не подступишься к высшему пилотажу. Но когда-нибудь потом, в каком-нибудь безопасном месте, когда будешь уверена, что я нахожусь за тридевять земель, тебя охватит такое сильное искушение еще раз попробовать свои силы, что ты не сможешь устоять. Начав, ты не сможешь остановиться и пойдешь дальше. Я кое-что в этом смыслю. Это непременно произойдет, независимо от того, что ты сейчас говоришь.

— Можешь, конечно, думать все, что угодно, я не могу тебе помешать, — произнесла Фредди с убитым видом.

Слова Мака означали, что отныне он никогда не разрешит ей сесть за штурвал «Райана» и Фредди снова придется летать на менее скоростном и мощном «Тейлоре», если он вообще не запретит ей пользоваться своими самолетами.

— Фредди, высший пилотаж — это целая наука, а не беспечное кувыркание в воздухе. Безрассудство здесь недопустимо. И непростительно. Дерзким наскоком этим не овладеешь. Высший пилотаж требует огромного труда и постоянной практики, когда раз за разом отрабатываешь одно и то же, одну и ту же фигуру.

— Понимаю, Мак, я и не мечтала… — беспечно начала Фредди и замолчала, когда Мак иронично приподнял бровь.

— Не мечтала? Нет, вот именно, ты мечтала — мечтала с налета взять высший пилотаж. Я слишком хорошо тебя знаю, малышка. Если на что я и могу рассчитывать, так это на то, что твоя мечта не рассеется как дым. Я буду учить тебя высшему пилотажу, ибо только это даст мне уверенность, что в следующий раз, когда тебя потянет выкинуть нечто подобное, ты, по крайней мере, сообразишь, что делаешь.

— Мак?.. Мак, ты…

— Теперь убирайся отсюда к дьяволу. Отправляйся домой.

Наблюдая за удаляющимся автомобилем Фредди, Мак подумал, что никогда прежде он не был так близок к тому, чтобы ударить женщину, и еще никогда в жизни ему так сильно не хотелось утешить плачущую женщину. Господи Боже! Малышка доставляла больше неприятностей, чем того стоила, но, черт побери, ее петли смотрелись совсем неплохо, и если он не научит ее высшему пилотажу, это сделает кто-нибудь другой.