Пока мы не встретимся вновь

8

«Stratocumulus, Stratus, Cumulus, Cumulonimbus», — повторяла про себя Фредди, любовно играя словами и ощущая при этом огромное удовольствие, какого никогда не получала от стихов. Метеорологические термины для различных типов низких облачных формаций не имели для нее никакой практической ценности: пятнадцатилетней ученице на пилота разрешалось подниматься в воздух только при абсолютно чистом небе. Однако она не удержалась и все же переписала названия облаков в тетрадку.

— Извини, не могла бы ты подать мне мой пакет? — попросил раздраженный голос.

Фредди повернулась и с виноватым видом протянула покупательнице двести граммов конфет. Проговаривая другие прекрасные слова: «Altocumulus, Alto-stratus, Nimbostratus», обозначавшие названия облаков, формирующихся на высоте выше двух тысяч метров, и, гадая, кто мог их придумать, Фредди быстро, хотя и с отсутствующим видом, насыпала в другой пакет полкило мармелада в шоколаде. Она была продавщицей кондитерского отдела, а у прилавка собралась очередь нетерпеливых покупательниц.

Все утро, не отрываясь от работы, Фредди обдумывала состояние своих финансов. С тех пор, как в прошлом январе ей исполнилось пятнадцать, сумма, выдаваемая ей родителями на карманные расходы, увеличилась с двадцати пяти до тридцати центов в неделю, что составляло огромные деньги в годы великой депрессии. Теперь, к началу ноября 1935 года, у нее набралось ровным счетом тринадцать долларов пятьдесят центов.

Фредди покачала головой, вспомнив об одном своем пристрастии, которому не могла противиться, хотя оно съедало львиную долю ее денег: она до безумия любила кино. «Последнюю эскадрилью» с Джоэлем Маккри в главной роли она посмотрела пять раз, а «Центральный аэропорт» и «Ас из асов» — по шесть раз каждый. Из-за школьных экзаменов ей удалось посмотреть фильм «Орел» и «Ястреб» с Фредериком Марчем и Кэри Грантом в главных ролях всего четыре раза, зато во время каникул она девять раз сходила на «Ночной полет» с Кларком Гейблом. Следующие несколько недель в кинотеатре будут идти «Предельная высота» и «Небесные гладиаторы», подумала она обреченно, зная, что ей не следовало бы тратить деньги, но придется платить по десять центов за билет на каждый сеанс.

В этом году она уже истратила впустую — нет, не впустую, а с прицелом на будущее — на билеты в кино целых три доллара. Еще три доллара ушло на подарки к дням рождения Дельфины и папы с мамой. Если бы только у нее было время смастерить для них подарки в школьной мастерской, она не стала бы покупать их в магазине, но она не умела ни вязать, ни вышивать, ни шить, поэтому у нее осталось семь долларов пятьдесят центов — в принципе немалая добавка к приработку.

С заработанными деньгами дело обстояло лучше. Работая по субботам в кондитерском отделе магазина Вулворта, она получала тридцать пять центов в час, что приносило два доллара восемьдесят центов в неделю. От родителей она скрывала, что работает вот уже три месяца. Ей удалось сохранить почти все заработанные деньги, кроме пятидесяти центов, на которые Фредди купила мужские джинсы «Ливайс» для своих летных уроков, а также расходов на сандвичи, которыми подкреплялась в обеденный перерыв.

Ее доход от приработка составлял сейчас двадцать шесть с половиной долларов. Если сложить их с семью с половиной долларами, оставшимися от карманных денег, получится тридцать четыре. «Тридцать четыре доллара — огромная сумма, если ты не учишься летать», — с огорчением подумала Фредди. Пока у нее набралось всего три часа летных занятий — по полчаса в неделю, и она выложила за них двенадцать долларов из своих сбережений. Мак, слава Богу, сделал ей поблажку и снизил обычную ставку за урок с шести до четырех долларов в час — его цена для тех, кому нет шестнадцати, сказал он. Значит, в копилке осталось двадцать два доллара, их хватит еще на пять уроков, если она сможет и дальше беспрепятственно ездить каждую пятницу в Драй-Спрингс и обратно. Первоначальная летная подготовка насчитывала восемь часов занятий. Если Фредди не бросит работать, то сможет купить для родных и подарки к Рождеству: денег хватит на все.

Каждый способен научиться летать за восемь часов! «Может быть, Мак позволит мне самостоятельно поднять самолет в воздух раньше, чем мне исполнится шестнадцать?» — мечтала Фредди, взвешивая мармелад.

В конце концов, разве Матильда Муасан не научилась летать всего за тридцать одну минуту, став второй женщиной, получившей в США лицензию пилота? Но это произошло в 1911 году, еще до того, как появились все эти правила и кодексы, придуманные, чтобы отвадить людей от воздухоплавания. Впрочем, чему тут удивляться, первые аэропланы были настолько простыми, что походили на велосипеды, к которым кто-то, шутки ради, приделал крылья. У них не было даже тормозов, не говоря уже о панели управления. Они больше напоминали странные гимнастические снаряды с приделанными где-то посередине колесами и, кроме крыльев и способности отрываться от земли, не имели ничего общего с новеньким красным «Тейлор Кабом» Мака с закрывающейся кабиной.

Жаль, что ей приходится так много врать, раскаивалась Фредди, наполняя очередной пакет лакричными палочками. Если бы она до сих пор училась в школе «Святого Сердца» под самым носом у проницательной Дельфины, ей вряд ли удалось бы все это провернуть, но родители не очень возражали против того, чтобы она перешла в местную общую школу Джона Маршалла. Образование, полученное в школе «Святого Сердца», было достаточно хорошим, так что, прослушав в университете во время летних каникул курс лекций, она перескочила через класс. Теперь пятнадцатилетняя Фредди училась в старшем классе школы Джона Маршалла.

Врать она начала три месяца назад, когда возобновились занятия в школе. Чтобы объяснить, где она пропадает каждую субботу, Фредди сказала, что ездит на весь день в гости к подруге в Беверли-Хиллз. Она также выдумала, что дома у той есть плавательный бассейн, где Фредди тренируется, чтобы попасть в школьную команду по плаванию. Родители поверили этой небылице, поскольку Фредди уже была звездой школьной команды по прыжкам в воду, единственной девочкой в школе, отважно нырявшей в воду с высокого трамплина. Чтобы объяснить, почему она последние шесть недель так поздно возвращается по пятницам из школы, Фредди наврала про дополнительные занятия: мол, она задерживается после уроков и рисует декорации к ежегодному рождественскому спектаклю. На самом же деле по пятницам она брала уроки у Мака. Чтобы объяснить Маку, почему она берет у него один получасовой урок в неделю, хотя намеревается солировать в воздухе в день своего шестнадцатилетия, она придумала себе гору домашних заданий, хотя на самом деле успевала выполнить их во время школьных перемен. Чтобы объяснить родным, почему она тратит так много времени на занятия после ужина, когда она изучала основы летного дела, Фредди сказала, что хочет получить на выпускных экзаменах самые высокие оценки и решила готовиться к ним заранее. Значит, набралось четыре лжи… пять, подсчитала Фредди, если включить поездки на попутных машинах в Драй-Спрингс и обратно. Она никогда не упоминала об этих поездках, но знала, что ответит, если ее о них спросят.

«Cirrus» — произнесла она про себя с выражением. — Cirrocumulus, Cirrostratus». Облака, с которыми она однажды повстречается на высоте, превышающей пять километров, — властелины атмосферы. К сожалению, ей не удалось придумать ничего убедительного, чтобы по пятницам ее пораньше отпускали из школы. Тогда она сразу уезжала бы на аэродром в Драй-Спрингс. Увы, преподаватели школы Джона Маршалла принадлежали к типу могучих «цирростратусов». За свою практику они уже слышали все отговорки, какие только приходят в головы подросткам, и реагировали только на записки родителей. Ну сколько записок она могла написать, даже стащив у матери ручку и умея подделывать ее почерк? А что, если бы учитель вздумал проверить ее, позвонив матери? Нет, этот вариант она отвергла сразу.

Взвешивая мешок тянучек, Фредди уже не в первый раз спрашивала себя, не разумнее ли рассказать родителям правду. Но сразу же возникал другой вопрос: а что, если они не разрешат? Вероятность такого исхода была слишком велика. Рисковать нельзя. Скрывать то, о чем никто не знает, конечно же, дурно, но в десять раз хуже лгать, нарушая запрет. Другая возможность — оставить даже мысль о полетах, пока она не достигнет возраста, когда сможет делать все, что угодно, — вообще никуда не годилась. Это означало бы потерять целых пять лет до достижения совершеннолетия в двадцать один год. По закону она имеет право подняться в воздух самостоятельно, когда ей исполнится шестнадцать, и 9 января 1936 года она поднимет самолет в воздух. Должна. Затем еще десять часов летной подготовки, и она сможет сдать экзамен на получение лицензии пилота. А уж потом и только потом Фредди начнет набирать летные часы. Это позволит ей впоследствии принимать участие в воздушных соревнованиях, а может, и совершить полет, на который до нее еще никто не отваживался. Однако она, пожалуй, чересчур спешит строить планы на будущее, хотя пока еще даже не представляет себе, где добыть денег на эти дополнительные десять часов летной подготовки.

«Ничего, другие женщины смогли это сделать, — твердо сказала себе Фредди, решительно отметая сомнения. В прошлом году, по сведениям ежегодника «Авиация», который она отыскала в публичной библиотеке, лицензии пилотов имели более четырехсот американских женщин. — Они сумели изыскать способы, значит, смогу и я», — поклялась себе Фредди, шустро работая лопаточкой.

С облегчением заметив, что наступило время ленча, она подошла к отделу, где у Вулворта продавали сандвичи. Продавец уже выставил для нее на прилавок стакан молока и сандвич с тунцом. Фредди с благодарностью посмотрела на него. Ее ослепительно синие глаза сияли, как чистое небо, чего сама Фредди никогда не замечала.

За ленчем направление ее мыслей изменилось. Забыв про денежные проблемы, Фредди начала думать о наземной подготовке к полетам. Мак предупреждал, что она ее возненавидит. «Конечно, ты хочешь летать, малышка, однако, поверь мне на слово, предполетная подготовка самолета встанет тебе поперек горла», — предсказывал он.

Она ненавидела «Ведение домашнего хозяйства», с улыбкой подумала Фредди, а предполетная подготовка пришлась ей очень даже по сердцу. «Теорию полетов» она зачитала до дыр. Подъемная сила! Разве можно вообразить слова прекраснее? Конечно, она знала, что самолеты могут летать — это доказали Леонардо да Винчи и братья Райт. Однако не понимала, почему это происходит, пока не начала заниматься с Маком. Подъемная сила, славная подъемная сила! И вызывающий такую же благоговейную дрожь угол атаки. Он обозначает угол соприкосновения крыльев самолета с воздухом — термин столь же особенный, как и подъемная сила, поскольку это единственное, что может контролировать пилот. Если угол атаки выбран неправильно, то самолет, направленный слишком высоко или чересчур низко, рискует разбиться при взлете. Об этом Фредди размышляла долгими часами. А чего стоило среднее время по Гринвичу, то есть время на меридиане, где расположена Гринвичская обсерватория в Англии?! Фредди доставляло огромное удовольствие знать, что абсолютно все в мире авиации, от лучших пилотов, летающих на самых мощных самолетах, до Фредди де Лансель, поедающей сандвич с тунцом, неукоснительно сверяют время по Гринвичу.

— Но я его не заказывала, — сказала Фредди продавцу, который подвинул к ней еще один сандвич.

— Я тебя угощаю, — ответил он, удивляясь, что Фредди не наелась, проглотив первый сандвич. Ну разве он мог допустить, чтобы такая красавица осталась голодной? Он всю неделю ждал момента, когда сможет полюбоваться, как она ест. Но она, должно быть, влюблена, судя по отсутствующему задумчивому взгляду, и ей никогда не хочется поболтать с ним. Частенько в свободные минуты он поглядывал в сторону кондитерского отдела и сразу узнавал ее по длинным волосам, блестящим, как новенькие медные монеты, и по росту — она была почти на голову выше других женщин.

Откусив от второго сандвича, Фредди подумала о Дельфине: приближаясь к восемнадцатилетию, та становилась все красивее — так казалось даже младшей сестре. Ее особая нежность и хрупкость не исчезли с годами, как это случается, когда девочки взрослеют. Идеальная форма ее губ и приподнятые уголки рта таили непревзойденное очарование, и это нельзя было приписать губной помаде, которой Дельфина пользовалась весьма умеренно. Красота старшей сестры была для Фредди непостижимой: глаза Дельфины стали еще больше, каштановые волосы обрамляли лицо с высокими скулами и маленьким подбородком. Казалось, что на семейных фотографиях она стоит в центре группы, поскольку Дельфина сразу привлекала к себе внимание.

Однако, став еще красивее, Дельфина осталась такой же несносной и по-прежнему доводила Фредди до белого каления. Застав однажды сестру за чтением книги о летчиках, Дельфина решила, что та мечтает стать… стюардессой. Специально отыскав в газете объявление о наборе стюардесс, она весело зачитала его Фредди:

— Ты должна быть дипломированной медсестрой не старше двадцати пяти лет, весом не больше пятидесяти двух килограммов, а ростом не выше метра шестидесяти… По этому показателю ты уже не подходишь, бедняжка. Так, не замужем… Ну, с этим никаких трудностей не предвидится. Но самое смешное, что тебя не возьмут из-за роста. Тут написано, что ты должна разносить пассажирам еду, помогать дозаправлять самолет топливом и переносить багаж, мыть пол в салоне, всегда иметь при себе расписание железных дорог на случай незапланированных посадок и… слушай, это самое классное, присматривать за пассажирами, когда они отправляются в туалет, чтобы случайно не вывалились из самолета через запасной выход!

— Ах, как смешно! — заикаясь от негодования, воскликнула Фредди. Она покраснела оттого, что сестра застала ее за книгой о приключениях в Канаде молодого летчика-бродяги, хотя ей следовало бы, подобно другим девушкам, читать романтические повести и романы о любви.

Впрочем, что ж тут удивительного? В отличие от других девушек, она никогда не говорила: «Пожалуйста, сделай для меня то-то и то-то» или «Выбирай: или я, или что-то там еще»; не тратила карманные деньги, чтобы повздыхать над Гретой Гарбо в «Королеве Кристине» или порыдать над Кетрин Хэпберн в роли Джо в «Малышке»; она не покупала губную помаду и не состояла в клубе поклонниц Джоан Кроуфорд, не выщипывала тайком брови и не примеряла бюстгальтер матери, когда родителей не было дома. И это далеко не все, чего она не делала и чем не интересовалась и что, как она понимала, выделяло ее из толпы сверстниц, думавших только о танцах, новых нарядах и свиданиях с мальчиками. И надо сказать, сама Фредди была этим очень довольна. «Все это ерунда, — философски заключила она, допивая молоко. — Подумаешь, большое дело, зато они не умеют летать!»

— Не хочешь газировки? — спросил продавец. — Бесплатно.

— Вот здорово! Спасибо! Хотя нет, не надо, но все равно спасибо. Я и так работаю в кондитерском отделе. Надо беречь зубы, — с сожалением отказалась Фредди. Она предпочла бы попросить у него еще один сандвич, но на это у нее не хватало наглости.

Теренс Макгир сидел за столом в своем кабинете. Вместо того чтобы разбираться с неоплаченными счетами, он думал о своем «неоперившемся птенчике» — Фредди де Лансель. Он научил летать многих мужчин, юношей и даже нескольких женщин, но Фредди была первой, ставшей его любимицей.

Искусству летать может научиться любой, считал Макгир. Для этого нужно только понять основы теории полетов, а также иметь желание и терпение, чтобы учиться. В отличие от многих других искусств, это не требует врожденной предрасположенности и способностей. Ни у одного из его учеников, как, впрочем, и у него самого, в роду не было пилотов.

Человек рожден не для полетов, но если бы даже на планете не существовало птиц, подтверждающих возможность летать, Макгир считал, что все равно научился бы летать. Ведь если бы не было рыб, человек научился бы плавать. Возможно, люди не поднялись бы в воздух в XX веке, но рано или поздно кто-то открыл бы тайну полетов, как открыли секрет колеса, сшили первый парус, поняли, как построить пирамиду, и придумали огнестрельное оружие. Предприимчивость заложена в натуре зверя, называемого человеком, говорил себе Макгир, он добивается своего независимо оттого, что несет в себе его идея — добро или зло.

Ясно: чтобы стать пилотом, не обязательно родиться Моцартом от авиации. Правда, есть люди… хотя их очень и очень немного, с врожденным, естественным чувством полета. Конечно, абсолютное большинство тех, кого он успешно научил летать, его не имели. Однако среди них было несколько человек, которые мгновенно научились правильно вести себя в воздухе, словно обладали седьмым чувством, помимо пресловутого шестого. В том, что это седьмое чувство существует, Макгир не сомневался, хотя не мог ни измерить его, ни взвесить. Он обнаружил, что сам обладает этим чувством, впервые оторвавшись от земли. Теперь Мак был убежден, что седьмое чувство есть и у Фредди де Лансель. Ее страстное стремление летать было здесь ни при чем. То есть, конечно, одно связано с другим, однако пыл и страсть — плохие советчики там, где трудолюбие так же важно, как умение отличать правую руку от левой. И дело совсем не в ее бесстрашии: сколько пилотов, погибших во время тренировочных полетов, могли похвастаться бесстрашием. Нет, седьмое чувство — это нечто иное, чему Мак не мог подобрать точного определения, своеобразное состояние души, вызванное самим процессом полета. Высокая девушка влетала в его кабинет так, что он сразу понимал: у нее мало времени. Подходя к «Тейлор Кабу», чтобы начать предполетную подготовку, она едва заметно менялась.

Мак видел, как Фредди сосредоточенна. Следуя всегда в нескольких шагах позади, он наблюдал за ней, пока Фредди проверяла самолет. Еле державшийся крепежный болт не привлекал ее внимания, поглощенного пропеллером. Она обследовала его не только взглядом, но и кончиками пальцев, словно кожей чувствовала дефекты металла.

«Всегда можно много сказать о человеке по тому, как он проводит предполетную подготовку», — подумал Макгир. Одни слишком копаются, проверяя все по два раза и стремясь подольше не залезать в кабину. Этим лучше и не пытаться летать, хотя, приложив старание, они могут научиться и тогда избавляются от страха.

Другие все делают впопыхах, словно не понимая, что их жизнь зависит от машины, в которой все должно работать, как часы, и каждая деталь: болт, винтик и гайка, имеет свое назначение. Этих нельзя даже близко подпускать к самолетам, тем более к полетам. После первого же нарушения Мак отказывался брать таких с собой в воздух. Очень многие ошибки учеников были простительными, но невнимания при проверке самолета на земле Мак не спускал никогда.

Раз семь понаблюдав, как Фредди проверяет машину перед полетом, он готов был сесть в проверенный ею самолет с закрытыми глазами. Однако ей он этого, конечно, не говорил.

Проклятье, но ему очень нравится, как Фредди ведет себя в воздухе, подумал Теренс Макгир, поднимаясь из-за ненавистного стола с еще более ненавистными бумажками. Обычно новички мечутся по небу, соскальзывая или срываясь с ровного полета вверх, вниз, в стороны, поспешно исправляя свои ошибки, а потом то, что получилось в результате их исправления. При этом они нервничают и поминутно пугаются, как необъезженная лошадь. Словно не слыша его слов, что в их распоряжении необъятные небеса, многие из них не доверяли небу.

А небо любит, чтобы с ним обращались уважительно, оно чувствует спокойную, чуткую, но решительную и уверенную руку на штурвале и ноги на педалях-рулях.

Очень важно было и то, что с каждым занятием он отмечал у нее определенный прогресс. Именно определенность имела главное значение в этой игре… игре без всякой определенности, а вовсе не способность к полетам или даже разносторонние способности. Они мало чего стоят или почти ничего. С каждым уроком Фредди становилась все более и более предсказуемой, то есть летала все лучше и лучше, все точнее следуя его указаниям, выдерживала углы крена и виражей, скорость и высоту полета. «Точность», — не уставал повторять ученикам Макгир, борясь против всяких «так вышло» или «так получилось».

Все чаще и чаще она выполняла идеальный прямоугольник — обязательную серию виражей в воздухе и хорошую посадку. А это требовало прекрасной координации между командами разума и действиями тела. «Нет ничего проще, когда это уже пройденный этап, — подумал Макгир, — но, когда этому только учишься, это сущий кошмар постоянных ошибок».

Приземлялась Фредди с каждым разом тоже все лучше, ровно опускаясь к цифрам, обозначающим начало посадочной полосы, а затем быстро и мягко касаясь земли, почти одновременно задним и двумя передними колесами — посадка, при которой обычный пассажир не способен понять, сбросил ли скорость сам самолет, или его умело посадил пилот. Хотя все эти логически связанные между собой действия на самом деле не слишком сложны, размышлял Макгир, хорошая посадка всегда отчасти волшебство.

К счастью, малышке совсем не свойственна инертность. Даже очень аккуратный пилот с холодным рассудком не стоит и плевка в аду, если хоть на миг теряет в полете бдительность и способность немедленно реагировать на изменение обстановки, будь то внезапный порыв ветра, появление другого самолета там, где его не должно быть, выход из строя двигателя или любая другая дьявольщина, всегда подстерегающая человека, который поднимает машину в воздух. Это своего рода плата за полет или ответ на дерзкий вызов в зависимости от того, как вы на это смотрите. Если теряешь в непредвиденной ситуации скорость и высоту, значит, у тебя неприятности, но если же при этом теряешь и самообладание, и уверенность — все, ты — покойник.

Макгир любовно погладил ладонями сундучок для географических карт, который Фредди подарила ему на Рождество. Она каким-то образом сумела убедить учителей, что ей незачем изучать «Ведение домашнего хозяйства», а нужно заниматься в школьной мастерской. Именно это Мак и посоветовал ей четыре года назад, когда Фредди заставила его преподать ей первый урок летного мастерства. Он до сих пор еще помнил, что торжество Фредди побудило его тогда сказать ее отцу, что девочка ни в чем не виновата. Сундучок был высоким и широким деревянным ларцом, сделанным Фредди в мастерской по собственному проекту. В нем было несколько глубоких ящиков с металлическими ручками.

Карты, валявшиеся прежде на столе, теперь Мак аккуратно разложил по ящикам, легко выдвигавшимся и задвигавшимся, что делало пользование сундучком особенно приятным и удобным. Мак разрешил Фредди на Рождество провести в воздухе целых два часа, и неизвестно, кто из них был больше обрадован таким обменом подарками.

«Сегодня не будет никакого обмена», — подумал он, весело насвистывая и представляя себе ликование Фредди, когда он скажет ей, что сегодня вместо подарка ко дню рождения он разрешает ей совершить перелет с конечным пунктом по ее выбору и что она может летать столько, сколько захочет. Конечно, им нужно будет вернуться в Драй-Спрингс к закату, пока посадочная полоса хорошо освещена, ведь в середине зимы темнеет после пяти часов вечера.

Стояла пора зимних каникул. Поэтому Фредди обычно приезжала к нему на уроки в начале дня, а значит, могла появиться в любую минуту. Всю неделю Мак занимался с горе-пилотами: с местным врачом, подружке которого казалось, что он похож на знаменитого Линдберга; с местным банкиром, жена которого надеялась, что он станет похож на Линдберга; с местным ловеласом, который непременно хотел походить на Линдберга и надевал летный шлем с защитными очками в закрытой кабине. Немудрено, сказал себе Макгир, что он с таким нетерпением ждет урока с девушкой, напоминающей юную Кэрол Ломбард и… чем черт не шутит, Амелию Эрхарт — до того, как та коротко остригла волосы.

— Маршрутный перелет? Вот это да, Мак, не может быть! Ты не шутишь? — Фредди присвистнула от радости и в восторге запрыгала на месте, словно ей было шесть, а не шестнадцать лет. — Я никогда не получала лучшего подарка в день рождения!

— Тогда не теряй времени, — сказал Мак, перестав улыбаться. — Поблагодаришь меня, когда вернешься.

— О черт, — огорченно протянула Фредди, словно вспомнив о чем-то, что мешало ей воспользоваться бесценным подарком.

— Что такое?

— Ничего, — поспешила ответить Фредди. — Все в порядке. Только я должна сегодня пораньше попасть домой. Родители ведут нас в «Браун Дерби» на праздничный ужин, поскольку я не позволила устроить дома вечеринку в честь моего шестнадцатилетия. Можешь вообразить меня на благопристойной вечеринке по поводу дня рождения?

— Нет, конечно. Так куда мы полетим?

Фредди побывала на многих аэродромах поблизости от Драй-Спрингса, тренируясь в посадке касанием, когда самолет только чиркает колесами по земле. Одни нравились ей больше, другие — меньше.

— Сначала в Бербанк, — быстро решила она, выбрав самый крупный, оживленный, а потому опасный маршрут. — Затем в Ван Ньюис… Потом в Санта-Паулу… и через каньон Топанга в…

— Каталину? — спросил Мак. Ему нравилось наблюдать, как она садится на этом сложном горном аэродроме, с самой короткой и не прощающей ошибок посадочной полосой.

— Нет, в Майнсфилд и затем обратно.

— В Майнсфилд? Ты собираешься принять участие в национальных воздушных гонках?

— Нет, Мак, я только хочу взглянуть, что к чему. Мне любопытно. Я могу слетать туда, так почему же этого не сделать? Что в этом плохого? — слегка смутившись, ответила Фредди и вынула нужные Карты из его сундучка, чтобы составить на бумаге маршрут полета.

Поднявшись в воздух, Фредди поняла, как далеко продвинулась за три месяца учебы. Местность, простиравшаяся до самого горизонта, когда-то казалась пугающе незнакомой. Теперь Фредди видела здесь привычные ориентиры: проселочные дороги, темные углубления русел обмелевших рек, растущие по берегам оливковые деревья; необычный желтоватый оттенок долины Сан-Фернандо и даже причудливые островки обезвоженной земли рядом с пышной растительностью Калифорнии.

Фредди не спускала глаз ни с неба, ни с земли внизу, как учил ее Мак. Вертя головой из стороны в сторону, она всегда хорошо знала, что делается на земле и в воздухе. Не посмотреть, что происходит вокруг, Мак считал такой же роковой ошибкой, как не проверить перед взлетом, есть ли в баке бензин. Многие опытные пилоты, пренебрегавшие этими простыми правилами предосторожности, погибали из-за рассеянности. Пока Фредди поднималась в воздух, Мак молчал, позволяя ей делать все, что заблагорассудится, и следя, не совершает ли она ошибок. Нет никаких сомнений, она действительно рождена летать, как другие рождены наездниками или пловцами. Мак готов был поручиться, что в один прекрасный день Фредди научится всему, что он знает, а возможно, и превзойдет его.

Хотя Мак не давал на этот раз привычных инструкций, в ушах Фредди ясно звучали его слова: «Ты летишь, ориентируясь по поверхности земли. Медленно ты сглаживаешь ее и держишь фюзеляж параллельно поверхности, над которой пролетаешь. Горизонт для тебя не важен, если только там не торчат горы. Ты всегда, каждую секунду должна знать, что находится под тобой».

Когда Мак произнес эти слова впервые, Фредди почувствовала разочарование. Она представляла себе, что, едва научившись управлять самолетом, с восторгом ощутит полную свободу, оторванность от земли. Однако чем дольше она летала, тем больше земля и небо сливались в единое целое, а ее свобода реализовалась внутри гигантской, неистощимой на неожиданности чаши, края которой обрисовывал горизонт, вечно меняющийся и бесконечно манящий.

Фредди не соглашалась с Маком, что горизонт не важен. По ее мнению, горизонт, всегда возбуждавший любопытство человека, заставил его взлететь и посмотреть, что же скрывается за ним. Она догадывалась, что Мак думает точно так же, но, как ее учитель, он хотел привлечь ее внимание к другим вещам.

Незаметным для Фредди движением Мак быстро оттянул на себя рукоятку дросселя, и мощность двигателя снизилась.

— Похоже, у тебя накрылся мотор, — сказал он во внезапно наступившей тишине. — Где будешь садиться?

— По правому крылу невспаханное поле, — ответила Фредди.

— Где ты еще можешь сесть? Про поле забудь. Это слишком просто. Считай, что его здесь нет, и предположи, что долина покрыта апельсиновыми садами. Твой выбор?

— Дорога слева. Она достаточно широка, и по ней нет движения.

— А почему ты не хочешь приземлиться на полоске земли между воображаемыми садами, вон там? — спросил Мак.

Между тем Фредди, переводя глаза с панели управления на землю и обратно, начала методично планировать вниз, туда, где она намеревалась начать экстренную посадку.

— Мне больше нравится дорога… Движения на ней нет в обоих направлениях. Она чуть шире твоей полоски. Тут я смогу приземлиться против ветра и быстро остановиться. По ней же рано или поздно я смогу добраться на попутке до ближайшего города и вызвать по телефону помощь.

— Хм, — одобрительно хмыкнул Мак, видя, как Фредди образцово, словно по учебнику, заходит на посадку.

Спланировав по ветру и развернувшись на сто восемьдесят градусов в пятнадцати метрах над дорогой, она теперь скользила над ней, ровно снижаясь. Он передвинул рукоятку дросселя вперед, и двигатель вновь заревел. Фредди тут же плавно отжала штурвал на себя, чтобы набрать высоту, и, как всегда, пожалела, что экстренную посадку, которую они так часто отрабатывали, нельзя довести до конца. Вероятно, это пришлось бы не по вкусу департаменту автодорог или местные фермеры начали бы жаловаться.

Она осторожно приблизилась к Бербанку, где приземлялись самолеты всех коммерческих авиалиний, летавшие в Лос-Анджелес. Они могли связаться по радио с контрольной башней аэропорта. У Фредди рации не было, и она полностью зависела от визуальной картины напряженного воздушного движения. Справа открылось свободное пространство; она пробилась туда, и следующие минуты, пока она не оказалась первой в очереди на посадку, напоминали этикет танцкласса. Когда определяешь свою позицию в небе, надо вести себя так же вежливо, как в зале, полном танцоров.

Аэродром Ван Ньюис в долине дальше Бербанка был значительно менее оживленным. Она сразу поняла это и, слегка коснувшись колесами земли, без остановки полетела дальше в направлении Санта-Паулы.

Аэродром в Санта-Пауле, построенный всего пять лет назад, имел единственную травянистую полосу приземления. Она граничила с маленькой речкой, берега которой заросли высокими деревьями.

— Давай задержимся здесь на несколько минут, — предложил Мак. — В здешнем кафе лучшие в долине домашние пироги.

Когда они привязали самолет, Фредди вдруг осознала, что они на аэродроме одни. Вокруг стояла пугающая тишина: ни звуков урчащих моторов, ни человеческих голосов. Лишь ветер, всегда дующий на летном поле, шелестел в кронах деревьев. Было очень тепло, поэтому она стянула синий пуловер и, завязав его на талии, огляделась вокруг. Фредди осталась в летных джинсах и белой мальчишечьей рубашке. Джинсы туго стягивал кожаный ремень, однако мужские штаны мешковато сидели на ее худощавой фигуре, и их пришлось подрезать снизу по щиколотку, чтобы они не закрывали теннисных туфель.

Аэродром Санта-Паулы походил на сельский луг, но даже с закрытыми глазами Фредди поняла бы, что находится на летном поле. Пустое летное поле — ждущее летное поле. Редкий летчик сможет пролететь мимо, ибо оно что-то сулит и возбуждает, как закулисное пространство театра перед спектаклем.

Фредди и Мак молча и задумчиво проглотили по два куска яблочного пирога и выпили кофе. Продавец за прилавком спокойно читал газету, пока Фредди, тщетно пытаясь заткнуть волосы за уши, размышляла над следующим этапом полета. Горы Санта-Моники, отделяющие долину Сан-Фернандо от Тихого океана, не превышают в самой высокой точке отметки в тысячу двести метров над уровнем моря. За время предыдущих коротких учебных полетов Фредди не представлялось возможности пересечь эти горы. Ее летный опыт ограничивался пределами долины.

— Эй, Мак, мы полетим сегодня дальше или нет? — спросила она, прикончив свой пирог.

Мак сидел неподвижно, устремив глаза в небо, и словно думал о чем-то давнем-предавнем и давно позабытом.

— Это тебе решать, малышка. Сегодня твой день.

Снова поднявшись в воздух, Фредди быстро сориентировалась по компасу, взяла курс на юго-запад и начала набирать высоту, на которой ей еще не приходилось летать. Она собиралась пересечь горный хребет над каньоном Топанга. Ставшая привычной ровная местность внизу с поразительной внезапностью изменилась, когда под самолетом вздыбились горы, дикие и непроходимые, с дьявольскими вкраплениями голых зубчатых скал, горы, которым не место в Калифорнии.

Внимательно осмотревшись вокруг, Фредди подумала, что, возможно, пролетает над самым суровым, опасным и необитаемым уголком мира. Не видя и пятачка, мало-мальски годного для приземления, Фредди невольно спросила себя: не подняться ли еще метров на шестьсот на тот случай, если Мак опять выключит мотор? Тогда она сможет дольше планировать при снижении. Она покосилась на Мака. Он спокойно смотрел вниз и, казалось, скучал. «Лучше перестраховаться, чем потом жалеть», — подумала Фредди, решив немедленно набрать высоту.

— Не волнуйся. Обещаю этого не делать, — с улыбкой сказал Мак, видимо, прочитав ее мысли.

Через две минуты узкая полоска гор осталась позади, и перед Фредди внезапно, словно планета хотела продемонстрировать ей свое разнообразие, раскинулась необъятная сверкающая синь, простор которой не умещался в воображении.

Фредди, конечно, знала, что ей предстоит увидеть Тихий океан: это было ясно из карты, но оказалась совершенно не готовой воспринять чудо необозримого пространства, уходящего в бесконечность. Планета открылась перед ней с новой, доселе неизвестной стороны. Несколько парусных суденышек далеко впереди плыли, казалось, к краю этого безбрежного мира, и Фредди, словно впав в транс, полетела прямо на них. Они, конечно, были безрассудно храбрыми и дерзкими, но куда им тягаться по дерзости с ней, если она легко может обогнать их, оставить далеко позади эти жалкие бескрылые творения, полностью подвластные воле ветра! Вперед, на запад! Она летела на запад, пока кораблики не очутились прямо под ней, и снова на запад, пока они не остались далеко позади.

— Следующая остановка у нас на Гавайях? — полюбопытствовал Мак.

Фредди открыла рот: чары разрушились. Она отклонилась от курса на много километров и долго летела, ни о чем не думая, не замечая окружающего, летела по направлению к горизонту, словно зачарованная и притягиваемая невидимым магнитом.

— …Не знаю, как это получилось… черт, прошу прощения, — пробормотала она, оглядевшись по сторонам и начиная разворачивать самолет к берегу.

— Успокойся. Я специально не мешал тебе, — сказал Мак, внимательно наблюдая за действиями Фредди.

Явно ошеломленная своим непонятным и непозволительным поведением, она тем не менее мгновенно легла на верный курс. Есть два типа учеников, думал он. Одни, впервые увидев Тихий океан, лишь окидывают его быстрым взглядом и вновь сосредоточиваются на курсе, словно летать — тяжелейший труд, а океан — просто лужа у дороги. Другие же теряют голову, так, как Фредди. Обнаружив, что летят в открытое море, они расстраиваются и, направляясь к земле, просят Мака взять управление в свои руки. С Фредди этого не случилось.

Вскоре они увидели пять ангаров и взлетно-посадочную полосу Майнсфилда, где через пять месяцев должны были проводиться национальные воздушные гонки. Бульдозеры уже вовсю утюжили полосу, а по бокам от нее возводились открытые трибуны, которым предстояло вместить тысячи зрителей. Фредди обогнула поле по кругу, после чего, сверившись с часами, решила, не касаясь колесами земли, лететь обратно в Драй-Спрингс через горы Санта-Моники: она потеряла много драгоценного времени, опрометчиво бросившись в объятия Тихого океана. Проведя самолет по компасу, она приземлилась на своем базовом аэродроме в четыре тридцать пополудни. Зимний день заканчивался, солнце низко висело над горизонтом, но облака не закрывали неба, поэтому все еще было светло. Когда она подрулила к тому месту, где всегда стоял на привязи «Тейлор Каб», Мак небрежно заметил:

— Я приготовил для тебя еще один маленький подарок ко дню рождения. Сейчас схожу в кабинет и принесу его.

— Ты уже преподнес мне чудесный подарок, — возразила Фредди, чувствовавшая странную опустошенность. Казалось, длинный перелет исчерпал весь запас ее эмоций.

— Не ерепенься. Шестнадцать лет бывает только раз в жизни, Фредди. Пока я схожу за ним, поднимись в воздух, сделай три круга и садись. — Мак выпрыгнул из кабины, не оглядываясь, захлопнул за собой дверцу и быстро отошел от самолета.

Мгновение Фредди сидела неподвижно, глядя Маку в спину. Что он сказал? Ей можно самой подняться в воздух? Нет, он этого не говорил, но это именно то, что он хотел сказать!

— Да! — раздался в пустой кабине победный крик Фредди. — Да, да, да… — повторяла она вслух серьезно и повелительно, вновь выруливая на взлетную полосу и разгоняясь до точки взлета. В возбуждении она одним толчком до упора задвинула вперед рукоять дросселя, страстно желая приблизить чудесное мгновение, когда самолет наберет достаточную скорость, чтобы оторваться от земли, когда его крылья разрежут золотистое небо, манящее своей необъятностью, и понесут ее к заходящему солнцу.

Взлетев, Фредди быстро, как стрела, выпущенная из лука, набрала высоту. Она ни разу не взглянула на пустое правое сиденье в кабине. Время для нее уже не существовало. Руки Фредди спокойно работали, когда, достигнув нужной высоты, она начала готовиться к выполнению необходимых маневров. Однако сердце ее как сумасшедшее колотилось в груди от неведомой прежде радости: самолет слушается ее! Упражнения, которые Фредди столь часто делала раньше, внезапно показались ей трудными, будто не были давно пройденным этапом, а знакомые ориентиры вокруг аэродрома как бы обрели новый смысл. Наступил божественный момент, когда она поняла, что машина и человек, поднявшиеся вместе в воздух, — это нечто совсем особенное: они становятся единым целым, сливаются в одно существо. Фредди услышала свой торжествующий смех и увидела первые звезды, загорающиеся в темнеющей синеве неба.

Внизу, на краю взлетной полосы, стоял Мак. Он смотрел вверх и, не отрываясь, следил за силуэтом самолета. Его руки нервно сжимались и разжимались. Какого черта он позволил ей совершить долгий маршрутный перелет перед ее первым самостоятельным полетом? Уже поздно, она устала и наверняка переволновалась, пролетев над океаном. Вчера она была еще пятнадцатилетней девчонкой, слишком юной, чтобы солировать в воздухе, но кто возразит против того, что за последние двадцать четыре часа Фредди вполне созрела для этого? Что-то в его рассуждениях неверно… Если бы не день ее рождения, он мог бы перенести ее первый самостоятельный полет на другое время. Мог и, черт возьми, должен был!

Хотя… она была к нему совершенно готова. Сегодняшний полет с Фредди подарил ему ощущение, которое он испытал только однажды, когда сам учился на пилота, и которое, как он думал, много лет назад исчезло из его памяти. А он-то считал, что давно превратился в мирного учителя, и то, что было когда-то для него наваждением, маниакальной страстью, прошло. Однако сегодня в нем снова вспыхнула прежняя чистая радость полета. Это Фредди заставила его опять стать поэтом, вдохнуть воздух, побуждавший его раз за разом отрываться от поверхности планеты.

Господи, небо темнеет с каждой секундой! Сегодня один из самых коротких дней в году, и температура упала, должно быть, градусов на десять с тех пор, как они садились в Санта-Пауле. Мак замерз, но не мог идти в ангар за курткой, пока Фредди находилась в воздухе. Ему не приходилось слышать, чтобы над каким-то из известных ему аэродромов самолет так долго совершал три круга.

Фредди летала и не могла вдоволь насладиться ощущением полета. Снова увидев звезды, она поняла, что ей пора приземляться. Интересно, высоко ли нужно взлететь, чтобы увидеть созвездие Козерога? В книжках написано, что оно слишком далеко и его не видно в небе Калифорнии. Фредди этому не верила и никогда не поверит. Она знала, что летает сейчас под звездами Козерога — это был ее знак по гороскопу.

Бросив взгляд вниз, она различила на фоне взлетной полосы одинокую темную фигурку Мака и покачала крыльями: пусть знает, что она видит его. Закончив третий круг, она недовольно вздохнула, но, понимая, что другого выхода нет, начала готовиться к посадке.

Мак не шелохнулся: Фредди приземлялась идеально. Красный самолетик мягко опустился на передние колеса, одновременно коснувшись полосы маленьким задним колесом. Его руки по-прежнему сжимались, пока она выруливала к тому месту, где он стоял. Мак успокоился лишь тогда, когда Фредди выключила двигатель.

Дверца кабины открылась. Выскочив наружу, она налетела на него, едва не сбила с ног и восторженно повисла у него на шее, светясь, словно праздничный салют: ее рыжие волосы разметал ветер, глаза сверкали, как прожекторы.

— Ура, Мак! Наконец-то! Я летала, сама летала! — ликовала Фредди, покрывая щеки Мака благодарными поцелуями. Широко раскинув руки, Фредди подняла лицо к вечерним звездам, словно отныне они безраздельно принадлежали ей. — Я летала, Мак! Ах, какое тебе спасибо! Огромное тебе спасибо за этот подарок!

Мак понял, что не может говорить. Он ощущал себя сейчас таким же молодым и переполненным чувством пьянящего восторга, как и эта девушка. Давно забытые чувства сжали ему горло; едва не зарыдав, он только покачал головой и постучал пальцем по циферблату часов.

— Знаю, — откликнулась Фредди, — мне пора ехать, иначе я опоздаю. Я и так уже опаздываю, но мне наплевать. Ах, Мак… Ладно, ладно, ухожу. Но, Мак, я еще вернусь! Мне еще многому надо научиться.

Так и не вспомнив, что надо сделать запись в формуляре полетов, она еще раз обняла его и, поцеловав в последний раз, побежала к шоссе ловить попутную машину до дома. Мак стоял на взлетной полосе, все еще чувствуя на своих холодных щеках ее горячие поцелуи. Казалось, ее сильные руки все еще обнимают его, а в ушах звенит ее счастливый голос. Мак вздохнул и покачал головой. Он начал привязывать «Тейлор Каб», но вдруг остановился и потер щеку ладонью, медленно, задумчиво и чуть удивленно улыбнувшись. «Шестнадцатилетняя девушка, — подумал он, — шестнадцатилетняя девушка — вот, оказывается, в чем дело».