Порочная игрушка

ГЛАВА 18

Он

Этот мужик издевается над ней. Обзывает ее. Бьет. А я обещал, что не выйду из шкафа, просто закрою глаза и вздремну, пока мама не закончит работать.

Но я не могу.

Она — моя мама, и я не могу смотреть, как какой-то мужик делает ей больно. Это сводит меня с ума.

Мне двенадцать лет, и я крупный для своего возраста. Уверен, что смогу справиться с ним.

— Чертова шлюха. Даже член поднять не можешь. — Он ухмыляется и наотмашь бьет маму по лицу.

Моя ярость рвется наружу, и я выпрыгиваю из шкафа. Голая мама, рыдая, стоит на четвереньках. Этот тупой ублюдок, избивающий женщин, тоже голый, удивленно смотрит на меня, когда я нападаю на него. Я бью его по лицу одной из своих металлических звезд, вырезанных из банок из-под газировки. Он что-то ворчит себе под нос и уклоняется в сторону. Его удар по моим ребрам выбивает воздух из легких, и я врезаюсь в стену. Но в ту же секунду вновь оказываюсь на ногах и бросаюсь на него. В этот раз мой кулак врезается в его лицо.

Раньше я никогда никого не бил, но звук моих кулаков, врезающихся в его тело, дарит удовлетворение. Мне хочется повторят это движение снова и снова, пока он не станет кровавым месивом. Затем я заберу маму подальше отсюда и от этого сумасшедшего человека.

Собираюсь ударить его еще раз, но вдруг из ниоткуда возникает его кулак и врезается в мою челюсть. В глазах темнеет, и я мешком падаю на пол. Безопасность мамы — последняя мысль в моей голове, а затем я отключаюсь.

— Брэкстон Кеннеди? — Голос гремит позади меня, выдергивая из воспоминаний о прошлом. Они оставили горький привкус на моем языке. Тогда, следующим утром, я проснулся от стонов моей матери, которая скакала на члене мудака, избившего меня. Я никогда не чувствовал себя настолько преданным, как в тот день.

— Джеймс Диксон, — отвечаю я мужчине, которого знал только по письмам. — Рад, наконец-то, встретить вас во плоти. Готовы к тому, чтобы вам надрали задницу на поле для гольфа, господин Президент?

Он усмехается, но его улыбка лишь прикрытие. Он чем-то разозлен и ему не очень удается это скрыть.

— Могу заверить, я играю в эту игру гораздо лучше вас.

Его слова оседают на мне, как холодный туман. В них чувствуется угроза, а не дружеское подтрунивание о гольфе. Это выводит меня из себя.

— Посмотрим, приятель.

Он проходит мимо меня на улицу, где Дюбуа загружает наш багаж на тележку, чтобы отнести его наверх. Я рад, что он остался, чтобы приглядеть за Джесс. Проблемы просто преследуют ее по пятам, и это сводит с ума, учитывая, что она будет в отеле без меня. Я не боюсь, что она оставит меня. На самом деле, наоборот. Мне страшно, что кто-нибудь заберет то, что принадлежит мне.

Парковщик подъезжает в новой «Ауди А8 Купе» с откидным верхом. Глядя на этот серебристо-черный автомобиль, начинаю задумываться над идеей заключать сделки в машине.

— Ты должен позволить мне сесть за руль, мужик, — присвистнув, говорит Джеймс. — Черт, эта тачка охрененна.

Я закатываю глаза, но сажусь на пассажирское сидение. Смотрю на него, когда он садится и опускает верх. Он похож на маленького ребенка в чертовом магазине конфет.

— Наверное, на востоке нет таких машин. На чем ездит кандидат в президенты? На универсале? — Он, может, и состоятельный политик, но не зарабатывает и части того, что получаю я со своих предприятий.

— Дома я езжу на «БМВ», мудак. — Его слова звучат как шутка, но я замечаю в них раздражение.

Вскоре мы мчимся через Вегас, не заботясь ни о чем. Но это не совсем так. С тех пор, как мы уехали, я сотню раз проверил телефон, чтобы убедиться, что не пропустил звонка или сообщения от Дюбуа. По какой-то причине у меня начинается чуть ли не паническая атака из-за того, что я вынужден оставить Джессику одну.

Я скучаю по своей Банни.

Джеймс болтает про свою избирательную кампанию, и я киваю, будто мне интересно. Буду рад, когда наша встреча закончится, и я смогу вернуться к Банни. Казалось, она расстроилась, когда я сообщил ей, что поездка рабочая, а не романтическая. Я хочу это исправить. И найду способ сделать эти выходные особенными для нее.

— Персонал мне сказал, что у тебя есть игрушка. Ну, это очевидно, что она у тебя есть, ты же владелец и все такое. Как она выглядит? Как она в постели? Она хорошо сосет член? Кричит ли она, как шлюха, когда ты бьешь ее для покорности, или смиренно просит еще? Мне любопытно.

Его слова выдергивают меня из мыслей о ней, и я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него. Мне не нравится его дерьмовое отношение.

— Банни — хорошая. А какую игрушку ты выбрал на этот уик-энд? — Я стискиваю зубы, уклоняясь от других его тупых вопросов.

— Банни. Как мило. — Он бросает на меня довольный взгляд. — Скажем так, Черри — сладкая маленькая брюнетка, что я заказал — временно недееспособна. Я уже трахнул ее. Ты встретишь ее на вечеринке.

Не знаю, что гости делают со своими игрушками, но что-то подсказывает мне, что этот парень жесток с ними. Вот только его «черное членство» не позволяет мне узнать детали. Если бы он нарушил условия их соглашения, я бы знал об этом. А так как я не получил каких-либо уведомлений от менеджеров, полагаю, что он не нарушил правил.

— Я не иду на вечеринку. Банни хочет, чтобы мы поужинали и выпили вина вдвоем.

Он сильнее сжимает пальцами руль и посылает в мою сторону раздраженный взгляд.

— Думал, что она — твоя игрушка. А похоже, это она играет с тобой. Напомни мне еще раз, кто здесь главный? А то прозвучало так, будто она держит твои яйца в своей сумочке.

Сжимаю руки в кулаки и стискиваю зубы. Если бы он не был за рулем этого дорогого автомобиля, я бы уже давно расквасил этому ублюдку нос.

Но мне не нравится, когда другие видят мои слабости, и я убежден, что этот жаждущий власти ублюдок будет вынюхивать, как чертов пес. Поэтому я говорю то, что ему нужно услышать, чтобы держаться подальше от меня и моих дел.

— Уговорил, мы придем. Черри и Банни поладят, я уверен.

Кажется, он доволен моим ответом.

— Надеюсь, Черри сможет присутствовать. Она чувствовала себя неважно. Думаю, когда давишься членом, чувствуешь себя именно так.

Я киваю, будто согласен, но это не так. Как я вообще согласился играть в гольф с этим тупым придурком. Разве в какой-то момент он мне не нравился? Неужели Джессика изменила меня?

— Что там насчет Тревора? — спрашиваю я Дюбуа, опуская бутылку воды после глотка. Мне по-прежнему чертовски жарко после интенсивной игры в гольф. Джеймс выпил, и это повлияло на его игру. Закончилось все тем, что он полностью разбил гольф-кар. Я не остановил его. Позволил ему сделать это, в тайне надеясь, что какой-нибудь случайный зритель заснимет это на видео. Подобное видео очень бы помогло его президентской кампании — провалиться, конечно же.

Дюбуа сидит со своим ноутбуком за маленьким столиком в комнате, смежной с главной комнатой в пентхаусе. Я должен заскочить сюда перед тем, как идти к Джесс. Он отрывает взгляд от экрана и сжимает губы в твердую линию.

— Сэр, Гленн и Джамал не видели его и не говорили с ним. Он полностью ушел в подполье. Но без постоянных мелких краж с наших счетов, не думаю, что он сможет прятаться слишком долго. Дайте мне немного времени, и я узнаю, где он.

Дюбуа, кажется, на взводе, и я хмуро смотрю на него.

— Что случилось?

Он удивленно распахивает глаза. Я знаю его в течение почти двух десятилетий. И знаю, когда что-то беспокоит его. Он странно вел себя с Банни, и так же странно ведет себя сейчас.

— Она сказала, чтобы я не звонил вам, но…

Ярость разрывает меня изнутри, когда миллион ужасных мыслей мелькают в голове. Что, черт возьми, происходит?

Направляюсь к основной ванной комнате, и Дюбуа следует за мной, буквально наступая мне на пятки.

— Сэр, кое-что случилось. Могу заверить вас, я разберусь. Я выясняю, что это было, и…

Дверь закрыта, и я бью по ней кулаком.

— Джессика! Впусти меня!

Дюбуа нервно бормочет у меня за спиной, но я бросаю на него один единственный взгляд, и он затыкается. А затем предусмотрительно выходит из комнаты.

— Джессика!

Я уже собираюсь выбить проклятую дверь, когда замок щелкает и дверь распахивается. Мой гнев немного утихает, когда я вижу, что Банни выглядит сногсшибательно. Она нанесла темные тени вокруг глаз, но это не выглядит вульгарно. Короткое черное платье без рукавов облегает ее великолепные изгибы, черные туфли делают ее гораздо выше, а волосы выпрямлены и обрамляют лицо.

— Бог мой, — шиплю я, — ты выглядишь просто потрясающе, женщина.

Ее пухлые губы вытягиваются в натянутую улыбку, и я стараюсь отбросить похотливые мысли, чтобы сосредоточиться на том, что случилось. Они оба ведут себя крайне странно.

— В чем дело? — спрашиваю я с низким рычанием.

— Э-э-э… я, — шепчет она, — не надела ремешок.

Дрожь в ее голосе, наполненном страхом, бесит меня. Если кто-то тронул хотя бы один волос на ее голове, я его убью.

— Что случилось?

— Они, ну, думали, что я свободная игрушка. Потрепали меня немного.

Все вокруг становится черным от ярости. Я выбегаю из ванной, по пути хватаю лампу со стола и швыряю ее на пол. Она разбивается, но я не останавливаюсь. Со сжатыми кулаками направляюсь туда, где Дюбуа меряет шагами комнату. Я толкаю его, и он тяжело падает на пол.

— Почему, черт побери, ты не позвонил мне? — ору я. — Кто, блядь, сделал больно моей женщине?

Дюбуа что-то бормочет о записях с камер видеонаблюдения и прочей херне. Мне плевать, что он там говорит.

— Бракс, — тихо зовет она.

Когда Банни обнимает меня руками, я успокаиваю шторм, который бушует внутри.

— Он должен был позвонить мне. Я играл в чертов гольф, пока кто-то причинял тебе боль! Где? Что они сделали с тобой?

Повернувшись в ее руках, я всматриваюсь в ее черты. Она сумела скрыть синяк на щеке и под глазом большим количеством косметики. И теперь, когда я внимательно осматриваю ее, то вижу, что шея усеяна синяками, которые она пыталась скрыть. На предплечье я вижу еще синяки, которые она не успела замазать.

Я убью того, кто сделал это с ней, голыми руками.

— Кто? Как он выглядел? Была ли с ним игрушка?

Банни встает на носочки и целует мои губы. Ее мягкое прикосновение успокаивает меня.

— Какой-то парень со светлыми волосами. Он просто играл со мной, пока не увидел золотой ремешок в моих руках. Потом он убежал. Я в порядке. Обещаю. Давай просто забудем об этом, Бракс. Я умоляла Дюбуа не звонить тебе, поэтому, пожалуйста, не наказывай его.

Бегло бросаю взгляд через плечо, чтобы увидеть, как Дюбуа отряхивается. Он возвращается на свое место и вновь работает на компьютере. Мы дрались и раньше. Но, несмотря на то, что я зол на Дюбуа, знаю, что он действовал в моих интересах. Он найдет ублюдка, который это сделал. Решимость в его глазах говорит мне об этом.

— На каком этаже это случилось?

Джессика кусает свою губу и думает, говорить мне или нет.

— Э-э-э… в лифте.

Я издаю стон. В лифте, на техническом этаже и этаже пентхауса нет камер для конфиденциальности наших членов. Если бы это случилось где-нибудь еще, я бы уже знал, какой придурок сделал это с ней, и убил бы его.

— Бракс, я клянусь. Все нормально. Это моя вина. — Ее улыбка почти убедительна. Но она настолько отрепетирована, что это пугает меня. Она делала это раньше, убеждала людей с очаровательной легкой улыбкой.

А я, блядь, ни хрена не убежден.

Это была не ее вина.

И я выясню, кто это сделал, а потом уничтожу.

Крепко держу Джессику за руку, когда мы выходим из лифта и идем к залу. Сегодня вечером я попросил Джамала и Гленн присоединиться к нам, и велел им привести с собой своих игрушек (это одно из преимуществ работы на меня). Дюбуа решил остаться и поискать следы происшествия. Я нахожусь на грани и не хочу общаться с Джеймсом, но это неизбежно.

— Бракс, приятель! — раздается голос Джеймса, когда мы входим в темный шикарный обеденный зал. Он встает из-за стола и шагает к нам.

— А это, должно быть, Банни.

Плотоядным взглядом он проходится по всему ее телу, и я хочу встать перед ней, чтобы защитить от его взгляда. Ладонь Банни холодеет, и я понимаю, что по какой-то причине он ее пугает.

— Банни, это Джеймс. Джеймс, это моя игрушка.

Он протягивает ей руку для рукопожатия, и когда она неохотно протягивает свою в ответ, он тянет ее в дружеские объятия. Мудак слишком много выпил и не понимает, что пересек черту. Она вскрикивает, когда он обнимает ее, и я тяну ее обратно, выдергивая из его лап.

— Руки прочь от моей игрушки, — говорю я низким, угрожающим голосом, больше похожим на рычание.

— Вау, чувак, я не хотел причинить ей боль. Я едва прикоснулся к ней. Ты в порядке, маленький персик? — спрашивает он, делая вид, что озабочен этим.

То, как он осматривает Банни с головы до ног, сводит меня с ума.

— Нет, — бормочет она, — тело немного болит после тренировки. Вы не могли этого знать.

Она играет. Скрывает избиение блондинистого ублюдка. Если бы у Джеймса не было темно-каштановых волос, я бы уже убил его только из-за этого.

— Я понял, — говорит он с гордой улыбкой. — Рад видеть, что ты занимаешься спортом. Игрушки должны быть в отличной форме. Вы с Браксом должны приехать в Джорджию как-нибудь. Персики там чертовски сочные и вкусные.

Банни хватается за мою руку, будто боится его, и я хочу ударить его в нос.

— Хорошо, Джеймс. Достаточно. Давай посмотрим на твою игрушку.

Он смеется и немного спотыкается, когда возвращается к круглому столу, за которым сидят остальные. На всех игрушках надеты черные ремешки, а Джесс с гордостью носит свой золотой. Даже если она повиснет на моей руке на всю ночь, этот ремешок не покинет ее шею, пока мы не окажемся в самолете, летящем обратно в Сиэтл.

Мы занимаем наши места, и Джеймс притягивает к себе крошечную брюнетку. Ее зрачки расширены, и она кажется потерянной. Я знаю этот взгляд. У Банни был такой же, когда она была под действием героина. Кажется, Джеймсу они нравятся такими. Губы Черри опухли, а на ее шее красуется смесь синяков и засосов.

Ужин неловкий. Джамал и Гленн ведут себя тише воды после фиаско с Тревором. Оба боятся меня, как будто в любую минуту я перелезу через стол и переломаю им все кости. Но сейчас они в безопасности. К концу вечера, единственный мудак, которого я хочу убить — это Джеймс.

Банни, конечно, ослепляет всех своим знанием текущих событий и держится со всеми на равных, в то время как другие игрушки кажутся потерянными и озадаченными. Она другая. Всегда была. И теперь я горжусь этим фактом.

— Так, — Джеймс невнятно бубнит и почти задевает бокал с вином Черри, — скажи им, что ты хочешь, чтобы я сделал, медвежонок.

Он, должно быть, щипает ее бедро под столом, потому что она вскрикивает и на мгновение в ее мутных глазах вспыхивает страх, когда она смотрит в мою сторону. Банни явно некомфортно от этого, и она застывает рядом со мной.

— Мне нравится, когда он причиняет мне боль, — отвечает Черри будто робот.

— Прошу прощения, — вдруг говорит Банни, зарабатывая неприятный взгляд от Джеймса. — Мне нужно посетить дамскую комнату.

— Мне тоже, — выпаливает Черри.

Джеймс дергает Черри обратно на свое место.

— Сядь, сука. Писай на пол, мне все равно.

Банни, не тратя время, уносится прочь из опостылевшей комнаты.

— Джеймс, дружище. Пусть игрушка сходит в туалет, — говорю я ему жестким тоном, не требующим возражений. Он, может быть, и клиент, который платит, но мне не нравится его поведение. В конце концов, я здесь отдаю приказы.

Он раздраженно ворчит и резко кивает, давая ей разрешение, после которого Черри вскакивает со своего места, чтобы уйти от него. Я изучаю его: он смотрит на нее так же, как лев на газель, которую собирается убить. Меня охватывает желание задушить его. За один только день я уже дошел от стадии «с нетерпением жду встречи с этим клиентом» до — «готов убить его».

Отвлекая от совершения очередной глупости, спрашиваю Джеймса о его кампании. В течение следующих двадцати минут он болтает о том, до чего мне нет никакого дела.

То, что меня действительно волнует, это что Джеймс сильно напоминает мне себя. И, к сожалению, мне не нравится это зеркальное отражение. Мы — больные люди. И получаем удовольствие от причинения вреда женщинам. Унижаем их. Владеем ими.

Наиграемся ли мы когда-нибудь?

Смогут ли такие садисты, как мы, когда-нибудь стать полноценными людьми?

Каждая игрушка, которая у меня была, исполняла мои желания. Но ни одна из них не могла удовлетворить мою основную потребность, как бы я их под себя ни подстраивал. Мой мозг и член работают как часы, но вместо сердца у меня огромная дыра.

Джессика заполняет эту дыру, насыщает собой мои поры. Ее запах и смех отпечатались в моем сознании. С ней я ни в чем не уверен. Но она дает мне то, чего я так отчаянно жажду. То, чего я никогда не мог понять. То, чего мне отчаянно не хватало.

Пока Джеймс болтает о себе, счастливый, как черт, я сдерживаю улыбку. Она может изменить меня, но я не чувствую себя из-за этого слабым. Это похоже на инъекцию энергии, и мне нравится это чувство.

Она получала кайф от наркотиков.

Я получаю кайф от нее.

И не собираюсь сдерживать свою зависимость.