Последний обряд

Глава 3 Путеводные огни

Не могу поверить в то, что думаю об этом.

Как я могу допустить мысль о том, что могу подвергнуть ее опасности… поставив прямо у Него на пути? Это не план. Это — безумство. Но у меня больше ничего нет.

Я поднимаюсь на ноги и смотрю, как Фрэнни исчезает за дверью. Не знаю, сколько времени у нас осталось. Несколько месяцев, или, может, считанные недели. Сколько бы времени ни осталось, его все равно будет недостаточно. Я не способен прятать ее вечно, так что нужно что-то менять.

Люк смотрит на меня, ожидая, когда я выложу всю правду. Он не собирается сдаваться. Да и не должен. Знаю, мне необходимо рассказать ему. В конечном итоге расскажу. Ха. В конечном итоге. Кого я разыгрываю? Конечный итог уже настал. Время на исходе. Но я продолжаю молиться о чем-то другом; о более безопасном для Фрэнни плане. Мои молитвы до сих пор остались без ответа — и я боюсь, что мне известна причина.

Я иду к двери, и Люк пронзает меня взглядом. Оказавшись на крыльце, всматриваюсь в приливную волну. Прилив вечен, как вечно противостояние между добром и злом. Но равновесие нарушено. Люцифер решил пренебречь Правилами. И Фрэнни — наше лучшее оружие, которое должно помочь вернуть равновесие сил.

Я всегда знал, что Фрэнни особенная, но сейчас начинаю думать, что в ней скрывается нечто большее, чем Влияние. Она излучает какую-то едва уловимую силу. Я чувствовал ее в начале, и, несмотря на ненадежность и сомнительность, с каждым днем она становится все мощнее. Но не могу опознать ее — я никогда не встречал ничего такого ранее — и боюсь того, что она может значить для нее. Но, несмотря на мои чувства к ней, она солдат, а мы находимся на поле битвы.

Иду на пляж и сажусь на песок. Его тепло проходит через меня, и я ложусь на спину, закрывая глаза. Напряженность исчезает, и я растворяюсь в спокойствии, а затем пропускаю через себя лучи Света. Все внутри сжимается, когда начинаю двигаться, подобно свету, и, открыв глаза, оказываюсь в Комнате управления. Вокруг меня почти ничего. Только чистая энергия. И Табло в центре.

Это не Табло в прямом смысле слова. Это — сфера. Земля. Эфирное, как плавающее облако, и, в данный момент, относительно маленькое — приблизительно четыре фута (ок. 1,2 м) в диаметре. Я гляжу на массу мерцающих синих точек, танцующих по поверхности Табло, как светлячки. Человечество. Белые огни небожителей движутся среди них, но меня интересуют красные. Я отступаю на шаг и прошу Табло увеличиться в размерах для лучшей детализации. Оно мгновенно увеличивается в размерах, и теперь его диаметр с полмили[5].

— Габриэль, — произносит голос.

Не оборачиваясь, я кружу по Табло. Просмотр занимает несколько минут, и мое внимание останавливается на Флорида-Кис[6]. В пределах мили[7] от бунгало нет никаких красных огней. Я уверен, что демоны рыщут, но они еще не нашли ее. Сейчас Фрэнни в безопасности.

— Спасибо, что помогла мне на взлетно-посадочной полосе, — говорю я, наконец.

Селин подходит ко мне, когда я тянусь вперед и касаюсь синего огонька, определяющего Фрэнни.

— Пожалуйста, — отвечает она, слегка кивнув, и рыжие завитки ее волос подпрыгивают в такт движениям. — Думаю, тебе будет интересно узнать местонахождение Мархосиаса.

Мой взгляд скользит от Табло к Селин. Она сворачивает крылья позади тонкого тела и указывает длинным пальцем на красный сигнальный огонек к северу от Бостона.

Я вращаю Табло и просматриваю область белых огней.

— Кто остался присматривать за семьей Фрэнни?

Она съеживается.

— Ты не отдавал распоряжения…

Потому что надеялся, что наш отъезд отвлечет их.

— Кто свободен?

Селин взмахивает рукой над Табло, и несколько белых огоньков вспыхивают, указывая на хранителей, готовых взять новое задание.

— Не много. Приспешники Люцифера мародёрствуют, и были случаи принуждения. — Ее взгляд полон печали и ярости. — Он мошенничает, Габриэль, посылая демонов в синагоги, церкви и мечети. Активно ищет невинных и верующих, принуждая грешить. — Она пробегает пальцами по Табло. — Мы ежедневно привлекаем новых хранителей, ускоряем программу обучения, чтобы попытаться покрыть возрастающую потребность, но хранителей недостаточно, чтобы защитить все человечество.

Ощущение страха, которое росло во мне, окончательно осело и пустило корни.

Это начало.

Всемогущий слишком долго не замечал, что Люцифер позволяет себе слишком много, и ситуация начинает выходить из-под контроля.

Фрэнни.

Я не могу перестать думать о том, что сделает с ней обострение конфликта. Сила Фрэнни растет, и поэтому Люцифер наглеет и плюет на правила.

Я возвращаюсь к просмотру вариантов на Табло.

— Мы отправим Аарона в Хэйден. Пусть он оценит ситуацию.

Брови Селин поднимаются в удивлении.

— Аарона? — говорит она осторожно. — Ты уверен?

Несмотря на ее опасения, он — наилучший выбор. Его последняя подопечная — монахиня, живущая в святости — умерла по естественным причинам в возрасте 104 лет, несмотря на многочисленные попытки Люцифера развратить ее.

— Он самый взрослый и опытный, — говорю я, вздрагивая от воспоминаний о том, что произошло, когда отправил более молодого и менее опытного.

— Будет сделано, — кивнула Селин.

Рядом со мной появляется Аарон, так что я отдаляюсь от Табло. Он прислоняется к поручню, возникшему рядом с ним, и его губы изгибаются в дерзкой полуулыбке, которая показывает глубокую ямочку на щеке.

— Вызывал? — говорит он, выгнув бровь платинового оттенка.

— Для тебя есть работа, — мой взгляд блуждает между ним и Селин, и на краткий миг я задумаюсь о правильности своего выбора. — Думаешь, сможешь держаться подальше от неприятностей?

— Ты так слабо в меня веришь, — отвечает он.

Я сажусь в белое рабочее кресло, которое материализуется подо мной.

— Это серьезно, Аарон. Мне нужно, чтобы ты сосредоточился на деле.

Он бросает на меня взгляд.

— Если ты не уверен, что я справлюсь, почему тогда вызвал?

Я удерживаю его взгляд.

— Потому что мне нужен достаточно опытный хранитель, такой, как ты.

Его губы изгибаются в сардонической усмешке.

— Полагаю, тогда вы должны доверять мне, о, всемогущий.

Он демонстративно раскланивается.

Я сжимаю виски из-за внезапной головной боли. Головная боль? Что дальше?

— Не превращай дело в личное, — процедил я сквозь зубы.

Выражение его лица становится серьезным.

— Именно ты сделал его личным, когда…

Селин встает между нами, положив Аарону руку на грудь.

— Он будет в порядке, — произносит она тихим, но уверенным голосом.

Сдержав комментарий, Аарон поворачивается к Табло.

— Какое задание?

Я встаю с кресла, которое исчезает, стоит оттолкнуть его, и касаюсь пальцем Табло над Хэйденом.

— Я отправляю тебя в помощь Даниэлю.

На мгновение его взгляд задерживается на Табло.

— Даниэлю? Ты же не серьезно, — иронизирует он. — Я должен выполнять приказы Григори? Он падший, Габриэль, — добавляет он и демонстративно скрещивает руки на груди.

И снова я думаю о правильности своего выбора. Я уже почти собираюсь сказать, чтобы он забыл о задании, как Селин произносит:

— Это ее семья, Аарон. Что не так? Слишком сложная работа?

Аарон разворачивается, стреляя в меня взглядом, и смотрит на Табло.

— Что именно мне предстоит делать?

— То, что ты делаешь лучше всего, — отвечаю я.

Он выпячивает грудь.

— Я лучший, хотя никто здесь, кажется, не помнит об этом маленьком факте.

Бесполезно указывать, что большой опыт не делает его лучшим автоматически. С момента моего создания это было яблоком раздора. Но по факту он противостоит архангелу Габриэлю — не мне.

После войны на Небесах Люцифер пал и начал создавать собственную армию. Габриэль понял, что больше не мог служить единственным защитником всего человечества и попросил у Всевышнего армию хранителей. Аарон был одним из первых обученных и одним из фаворитов Габриэля. Когда было принято решение, что Габриэль передаст контроль над хранителями другому, Аарон полагал, что выбор очевиден, и это он. Но когда Габриэль попросил Всевышнего создать Доминиона, чтобы тот стал его Левой рукой — более сильного, чем хранители, чтобы управлять ими — Аарон разгневался.

И не успокоился до сих пор.

Аарон обижен на меня за то, что я стал тем, кем мечтал быть он. И парень достаточно умен, чтобы не выплескивать свое раздражение на Габриэля. Он полагает, что им пренебрегли, и в течение шести тысяч лет, начиная с моего создания, никогда не позволял мне забыть об этом.

Когда Аарон ухмыляется и постепенно исчезает, а его белая метка загорается на Табло возле дома Фрэнни, я снова напоминаю себе, что он, по сути, один из самых лучших.

Я следую за Светом обратно на пляж, где сажусь и наблюдаю за волнами, окрашенными лучами заходящего солнца в оттенки красного. Встаю с песка и молюсь о правильности своего решения. Если бы существовал способ навсегда скрыть Фрэнни, я бы сделал это. Но они найдут нас. Это только вопрос времени.

Габриэль сошел с ума. Это единственный вывод, к которому я пришел.

Он слишком долго дышал озоном, и это помутило его рассудок. И теперь парень не внушает доверия.

Мне совершенно непонятно, как он мог позволить даже мысль о том, чтобы втянуть Фрэнни в назревающую войну и использовать ее ради спасения человечества. Одна только мысль об этом заставляет меня похолодеть.

Когда я решил оставаться в Хэйдене… держаться подальше от Фрэнни… я думал, что с Габриэлем она будет в большей безопасности. И только сейчас, проходя мимо него, лежащего на песке, понимаю, насколько ошибался. Как он мог так рисковать ее жизнью? Зная, что поставлено на карту, как он мог так рисковать?

Мне непривычна роль беспомощного наблюдателя. Но если Габриэль не собирается защищать ее, это придется сделать мне. Другого выбора нет. Как и пути назад. Механизм приведен в действие.

Я не могу даже смотреть на Фрэнни после того, что наговорил ей — она думает, что я не заботился о ней, а только использовал. Знаю: мои слова ударили по больному, потому что в ее голосе слышалась боль. Уверенность, что мои слова не могли причинить ей боль сильнее, чем мне, немного успокаивает чувство вины. Мои слова, словно тупой нож, режут изнутри.

Я медленно иду у кромки воды, и волны нежно ласкают мои ноги. Вода простирается передо мной темным бархатным ковром. Океан почти тих, в его черной глади отражается полумесяц.

Затишье перед бурей.

Я падаю на колени, смотрю вдаль и молюсь, чтобы у меня хватило сил пройти через это. С Адским пламенем мы сможем бороться только Адским пламенем, а единственный способ осуществить это — снова стать демоном. А для этого Фрэнни должна перестать желать меня. Я должен уничтожить любые надежды на возрождение наших отношений. Несколько месяцев, что мы провели вместе, всего лишь красивая мечта.

Но сейчас я вернулся в реальность.

Мечта умерла, и суровая реальность состоит в том, что Фрэнни может постичь та же участь, если я не смогу придерживаться плана и дальше. Она не должна знать о моих чувствах. Она должна ненавидеть меня.

Я обхватываю голову руками, упираюсь локтями в колени и стараюсь убедить себя в том, что решение правильное. Я никогда не хотел быть человеком, и как человек я слаб. Чтобы Фрэнни выпал шанс, мне нужно перестать быть эгоистом.

Я должен отказаться от нее. Навсегда.

— Я никогда не видела Габриэля таким напряженным.

Открыв лицо, вижу Фэйт, стоящую на песке босиком и держащую поводок Джаспера. Пес тянет ее в моем направлении. Девушка улыбается и отпускает поводок. Джаспер обнюхивает меня и падает рядом, высунув язык. Фэйт садится на песок рядом с собакой, скрестив ноги по-турецки.

Я отворачиваюсь к океану.

— Ставки слишком высоки.

— Так это правда, что Фрэнни владеет Влиянием.

Я киваю.

Она бросает еще один взгляд туда, где на песке лежит Габриэль.

— Я удивилась, когда Габриэль появился с двумя смертными. Полагала, что он привезет только Фрэнни. Двоих труднее прикрыть Щитом.

Я думаю о том, чтобы рассказать ей все, но в конечном итоге просто говорю:

— Все сложно.

— Вы… вместе? Ты и Фрэнни? Поэтому?

— Больше нет.

Мне почти удается произнести слова так, словно мне наплевать.

Лунный свет мерцает в ее глазах, когда она внимательно смотрит на меня, и я знаю, что не смогу выдержать ее взгляд. Я собираюсь сказать ей что-нибудь отвлекающее, но, наконец, она отводит пристальный взгляд к воде.

— Люблю пляж ночью. Здесь так спокойно.

— Ммм, — соглашаюсь я для проформы.

Мой разум занят составлением списка из ста способов причинить Фрэнни боль — ста способов, которыми я смогу уничтожить ее, а заодно и себя.

Мы долго сидим на пляже, где слышны лишь звуки прибоя и дыхание Джаспера. И шторм, назревающий в моей голове.

— Ты хорошо знаешь Габриэля? — наконец спрашивает Фэйт, вырывая меня из раздумий.

Я пожимаю плечами.

— Лучше, чем хотелось бы.

— Он… — она замолкает, и ее взгляд обращается к нему, а затем на песок перед ней. — Он когда-нибудь говорил хоть что-то… обо мне?

Я смотрю на нее, удивленный интонацией ее голоса.

— Прости. Нет.

Она прикусывает губу и не отвечает.

— Как много он рассказал тебе о Фрэнни? — спрашиваю я.

— Только то, что я не должна спускать с нее глаз. Он сказал: она обладает Влиянием, и приспешники Люцифера могут прийти за ней.

Слышать это слова — выше моих сил. Все внутри сжимается от мысли, что Мархосиас или Лилит могут добраться до нее.

— Я хочу, чтобы ты сообщила мне, если здесь будет крутиться кто-то… подозрительный.

Ее взгляд поднялся к моему лицу, и она выдавила улыбку.

— Ты смертный. Что ты собираешься с этим делать?

Я выдержал ее взгляд, и ее улыбка исчезла.

— Просто сообщи мне. Пожалуйста.

Мгновение она с подозрением смотрит на меня, затем кивает, заглядывая мне через плечо.

— Что ж, спокойной ночи, — говорит она, поднимаясь на ноги.

Я поднимаю взгляд и вижу, что Габриэль стоит, глядя в морскую даль.

— Спокойной ночи, — произношу я, когда Джаспер тащит ее мимо меня к ангелу.

Когда она доходит до него, он обнимает ее плечо.

Я поднимаюсь на ноги и возвращаюсь в дом. Направляюсь в свою комнату, но останавливаюсь. Решение принято. Сейчас самый подходящий момент закончить дело. Я медленно подхожу к двери в комнату Фрэнни, но затем колеблюсь, поскольку представляю ее в постели. Мое тело реагирует, и я глубоко дышу, успокаивая себя. Когда мне удается взять себя в руки, я открываю дверь в ее комнату.

Открываю рот, чтобы сказать ей, что ухожу, но затем замечаю, что она спит. Она запуталась в простыни, когда ворочалась во сне. Я подхожу ближе и долго смотрю на нее. Наконец, сажусь на край кровати и нежно убираю с ее лица взъерошенные пряди волос.

— Тэй, — хрипит она, но не просыпается.

Я глубоко дышу, стараясь унять боль в груди. Случившееся с ее подругой никогда не даст ей успокоения. А мне не даст покоя тот факт, что всего этого могло не произойти, если бы я не нашел ее.

Она была защищена Щитом Габриэля. Ни один демон не был способен обнаружить ее. Но я смог. Это было не сложно.

Габриэль сказал, что мы связаны. Он не понимает как, но сказал, что наша связь сильна. И я знаю, что он прав. Все, чем я являюсь, связано с ней.

Она снова вздрагивает, и я кладу руку на ее плечо. Но как бы я не хотел забрать всю ее боль, я не могу сделать то, что может Габриэль. Ее лицо хмурится, и она стонет. Я наклоняюсь, чтобы поцеловать ее в лоб, а затем встаю.

Мне нужно уйти прежде, чем сделаю что-то, о чем потом пожалею. Ведь желаю больше, чем просто объятий и ощущения близости ее тела.

Воспоминания наводняют сознание. Аромат гвоздики и смородины окутывает меня.

Я отхожу от кровати, и с каждым шагом погибает частичка моего сердца. Выхожу из комнаты и закрываю дверь. Прислоняюсь лбом к двери и пытаюсь прийти в себя. Вновь обретя возможность дышать, я поднимаю голову и направляюсь в свою комнату.

И вижу Габриэля, стоящего возле моей двери.

Я вздрагиваю и заворачиваюсь во влажную простынь, стараясь позволить ритму накатывающих на берег волн за окном успокоить меня. В тенях, танцующих по потолку, вижу образы. Тейлор. Анжелика. И кровь.

Всегда кровь.

Почти невозможно избавиться от этих мыслей. Неважно, о чем я стараюсь думать, мысли всегда возвращаются к той ночи — Тейлор вонзает нож себе в живот.

Тейлор умирает у меня на руках.

— Овцы, — шепчу я. Закрываю глаза и представляю пухленьких белых овечек, пасущихся на поле. Начинаю считать, заостряя внимание на их пушистой белой шерсти, траве и небе. Дохожу до 274, когда замечаю, что овцы покрыты кровью. Я оглядываюсь.

Все овцы истекают кровью.

Кровь льется из их животов на землю. И посреди поля стоит Тейлор с ножом, торчащим из ее живота, добавляя своей крови к этой кровавой реке.

Я со стоном сажусь, понимая, что задремала. Комната обретает очертания, и в лунном свете я могу разглядеть лицо, дрейфующие во тьме.

Мэтт.

Сердце замирает, и я снова задыхаюсь. Смотрю на пятно, хватая ртом воздух. Мерцающий серебристый свет освещает стену, у которой, я уверена, секунду назад стоял Мэтт. Теперь же я вижу лишь диск белых часов, говорящий мне, что сейчас два утра.

Я схожу с ума.

С трудом сглатываю кислоту, подкатившую к горлу. На прикроватной тумбочке стоит баночка с таблетками и стакан воды. Среди «провизии» в «джипе» было снотворное.

Гейб как никто другой знает, что со дня смерти Тейлор я не могу крепко спать, потому что он единственный, кто оставался рядом каждую ночь, когда я просыпалась от собственных криков. Сегодняшняя ночь была первой за неделю, когда он не остался со мной. Я поднимаю баночку и вращаю ее дрожащими пальцами. Открываю ее и вытряхиваю одну таблетку, затем глотаю ее, прежде чем передумаю.

Скидываю спутанные простыни в сторону и сажусь на край кровати. Ощущение твердой прохладной древесины под ногами успокаивает. Мой взгляд устремляется к двери, и я знаю кто находится по другую ее сторону. Я поднимаюсь и иду к нему, даже не осознавая этого. Но, как только мои пальцы касаются ручки двери, останавливаюсь. Я не могу и дальше полагаться на Гейба. Я должна разобраться с этим самостоятельно.

Чувствуя себя более спокойной, я оглядываюсь на дверь, а затем перелезаю через подоконник и соскакиваю на землю. Зарываясь ногами в теплый песок, чувствую легкость, просто потому, что нахожусь вне дома, который сродни тюрьме. Я бреду к самому берегу, где волны прибоя лениво омывают мои ноги. Смотрю по сторонам и обнаруживаю, что нахожусь в полном одиночестве. Темно-красный диск солнца начинает подниматься над горизонтом, а воздух пропитан ароматами океана — солью, рыбой, и чем-то сладким, но неприятным. Я вхожу глубже в теплую воду, и она успокаивает, смывая всю боль, страх, вину.

Я позволяю волнам подхватить меня и ложусь на спину, глядя на багряные облака и серость приближающегося дня. Волны медленно поднимают и опускают меня, нежно обнимая и баюкая, словно ребенка. Закрываю глаза и дрейфую на волнах, наконец обретя покой.

Но постепенно понимаю, что соленый запах приобрел металлический оттенок, медный и острый. Когда очередная волна поднимает меня, и я двигаю руками, пытаясь удержаться на поверхности, вода кажется густой. Открываю глаза и смотрю на кроваво-красное небо. Меня охватывает паника, когда пытаюсь встать на ноги, но меня отнесло так далеко, что я не могу коснуться дна.

Я кружусь в воде, выглядывая берег, но его нигде нет. Кругом пустота, только красный океан и красное небо сливаются воедино, не позволяя разглядеть горизонт. Грудь разрывает паническая атака, когда я полностью теряю ориентацию. Волна головокружения накрывает меня, и я задыхаюсь. Конечности начинают тяжелеть и уставать. Я знаю, что не смогу долго оставаться на плаву, но и не знаю, в какую сторону плыть. Что если я сделаю неправильный выбор?

Что-то врезается сзади, напугав меня, и я погружаюсь под воду.

Крик застывает в горле. В течение бесконечной секунды все, что я могу делать — это смотреть с ужасом.

Тейлор плывет на кровавых волнах, из глубокой раны на ее животе хлещет фонтан красного цвета. Ее дыхание становится прерывистым, и с каждым вздохом из ее рта вытекает еще больше крови.

— Боже.

Я хватаю ее за руку и притягиваю к себе, стараясь удержать на поверхности. И тогда понимаю, что вода не просто окрашена в оттенки крови. Это и есть кровь — густая, липкая и с запахом меди. Мы с Тейлор плывем в океане крови. Крови Тейлор. Кровь Тейлор на моих руках, и нет способа спасти ее.

Я открываю рот, чтобы закричать, но, прежде чем могу сделать это, кто-то тянет меня вниз. Под кровавой водой все, что я могу услышать — это дикий стук моего пульса. Темный силуэт обретает форму в моем сознании — у нее красные глаза и черное лицо. Я борюсь с ним — борюсь ради Тейлор. Но, когда чувствую вкус соли на губах, осознаю, что этого я и заслуживаю. Я тону в крови Тейлор.

Я сдаюсь и позволяю густой жидкости просочиться в горло. Но, прежде чем сознание окончательно помутнело, то, что удерживало меня в глубине, исчезает, и я прорываюсь на поверхность. Чувствую спокойствие и любовь Гейба, его летний снег.

Затем… пустота.