Потерянная душа

ГЛАВА 13. ГОРЬКОЕ ПРОБУЖДЕНИЕ.

Настя вышла из квартиры на лестничную клетку и немедленно наткнулась на Ярослава с рыжеволосой журналисткой, поджидающих лифт. Мысленно девушка цветисто выругалась. Более неловкого момента, наверное, было невозможно придумать. Певица едва удержалась о того, чтобы спрятаться обратно в квартиру, но побег выглядел бы еще нелепее, чем сама ситуация, когда в одном замкнутом пространстве собирались все вершины любовного треугольника. Для большей несуразности им всем оставалось только с дружелюбными улыбками поздороваться хором.

С непроницаемым выражением на лице девушка подошла к лифтам и встала рядом с Алиной. От женщины пахло тяжелыми духами, отравлявшими сухой воздух подъезда. В носу у певицы моментально засвербело. Не удержавшись, она звонко чихнула.

— Будь здорова, — буркнул Ярослав.

Настя промолчала, чувствуя себя еще глупее, чем минуту назад. Некоторое время спустя, с переливчатым сигналом разъехались двери, открывая пустую кабину с хромированными стенами.

Все трое вошли. Одновременно они потянулись к кнопке, отправлявшей лифт в подземный гараж. Когда три пальца — мужской, девичий и с ярким накрашенным ногтем — нацелились на один кругляш, то стало ясно, что придется прервать обоюдное ревнивое молчание и вступить в переговоры.

— Пожалуйста… — в унисон вымолвили три вежливых до приторности голоса, уступая противнику пальму первенства в выборе этажа.

— Ну, хорошо, — буркнул Ярослав, нажимая кнопку, и попутчики спускались в подземный гараж.

Наконец, они поехали вниз. От хмурого молчания меж пассажирами в кабине нарастало напряжение. Воздух точно бы начал электризоваться и нагреваться. Настя было неловко даже пошевелиться. Не поднимая головы, она разглядывала носы своих туфель.

— Он спал на диване! — неожиданно заявила Алина.

Настасья вопросительно изогнула брови и уставилась на отражение рыжей ведьмы в блестящей двери.

— Я говорю это, чтобы исключить недопонимание, — пожала женщина плечами.

Лифт остановился. Двери разъехались, открывая вид на темный подвал с низкими потолками. Парковка по большей части пустовала. Автомобили, принадлежавшие попутчикам, стояли в разных концах одного сектора.

— И кстати, Настя, — прерывая молчание, позвала журналистка певицу, — он бросил меня до того, как решил, что вы для него достаточная взрослая.

— Сочувствую, — с иронией хмыкнула Настасья. — И кстати, Алина, читала вашу статью — она отвратительна.

— Приму за комплимент, — сладко улыбнулась журналистка.

Настя направилась к маленькой желторотой машинке, кривовато притулившейся в торце, потом принялась переворачивать содержимое сумки, пытаясь отыскать ключи. Из гаража, подмигнув фарами в холодном полумраке, выехала Алина. Завелся двигатель у седана соседа-предателя. Певицу по-настоящему пугала перспектива остаться одной в огромном подземном гараже. Она с двойным энтузиазмом принялась переворачивать внутренности сумки, обронив на пыльный бетонный пол какие-то мелочи, и вдруг вспомнила, что ключи остались на столешнице бара.

— Что за паршивая неделя? — пробурчала Настя, пытаясь обвинить в своих неудачах проведение, а не рассеянность.

Неожиданно певица ощутила, что кто-то крепко сжал ее локоть, невольно тревожа и ножевую рану. Девушка не успела испугаться, как раздался голос Ярослава:

— Нам стоит поговорить.

— Аккуратно, — сморщилась Настя.

— Что такое? — Мужчина нахмурился и, не спрашивая разрешения, задрал рукав у куртки. От вида перевязанного предплечья у него вытянулось лицо. С тревогой и вопросом он глянул на певицу.

— Не делай неправильных выводов, я не сама, — буркнула она, аккуратно освобождаясь, и поправила одежду. — Это она сделала.

Некоторое время Ярослав молчал, явно потрясенный открытием.

— Господи, если бы я не видел ее своими глазами, то никогда бы не поверил, — пробормотал он, намекая на ночь, когда в тело подруги вселилась мертвая женщина. — Пойдем.

— Куда еще?

— Неважно куда, — тихо произнес он, увлекая девушку к своему автомобилю. — Лишь бы подальше от этого дома.

Настасья не сопротивлялась, позволила усадить себя на пассажирское сиденье и захлопнуть дверь. Пережив страшную ночь, она осознала, что фактически ловелас из соседней квартиры оказался самым честным мужчиной в ее жизни. Он ничего не обещал, не клялся в вечной любви — другими словами, не обманывал. Разве стоит обижаться на человека за то, что он не желает строить воздушных замков или надувать мыльные пузыри, в мгновение ока превращающиеся в горькую морось?

В салоне приятно пахло кожей. Певица откинулась в кресле и позволила себе расслабиться. Она не понимала, каким образом, но рядом с Ярославом на нее снисходило чувство безопасности.

Не успел он устроиться за рулем, как тишину огласил звонок мобильного телефона. Поморщившись, мужчина вытащил аппарат и отключил.

— А как же твоя работа? — удивилась Настя, вспоминая, с какой болезненной гримасой он встречал каждый пропущенный вызов из офиса, когда они в прошлый раз устроили выходной посреди недели.

— У нас каникулы, — отозвался Ярослав и без спроса выхватил у девушки сумку. Не особенно церемонясь, мужчина открыл молнию и запустил внутрь руку. Следя за тем, как он перекапывает уже перетрясенное содержимое, Настя фыркнула:

— Мы на той стадии отношений, когда личные вещи становятся общими?

— Ты тоже можешь проверить мою сумку, — предложил Ярослав, намекая на лежавший сзади, на пассажирском сиденье, портфель. — Где в твоей, прости, помойке мобильный телефон?

— В кармане куртки, — подсказала Настя, вытаскивая аппарат. — И мне надо оставить сестре сообщение. Она думает, что я поехала в офис.

После короткого разговора с автоответчиком сестры певица отключила телефон. Теперь вместе с Ярославом они находились вне зоны доступа, исчезли для всего мира. Ощущение свободы пьянило.

Когда седан выехал из гаража на улицу, то яркий солнечный свет показался ослепительным и нереальным после полутемного подземного гаража. Автомобиль минул пункт охраны, прошмыгнул под поднятым шлагбаумом и влился в разноцветный поток машин.

Настя положила голову на удобный подголовник и смежила веки. Лицо ласкало солнечное тепло, и перед закрытыми глазами мелькали желтоватые светотени. На нее напала дрема.

— Ты больше на меня не злишься? — прервал долгое молчание Ярослав.

— Почему я должна злиться? Ты же сегодня спал на диване.

Некоторое время она молчала, а потом произнесла, не открывая глаз:

— Но, если честно, мне наплевать на других женщин. Их появление ничего не изменит, потому что я люблю тебя.

Воцарилась удивленная пауза. Настасья улыбнулась. Ей понравилось, как звучало произнесенное вслух признание.— Настя… — наконец, вымолвил мужчина. В его голосе прозвучало замешательство, и, кажется, он не осознавал, что девушка не ждала никаких ответных слов.

— Не шуми, — пробормотала она. — Не порть хороший момент.

Уже через минуту певица провалилась в глубокий очищающий сон без сновидений.

Долго петляя по микрорайону, Ярослав, наконец, въехал в узкий двор между панельной многоэтажкой и детским садом, спрятанным за забором. Места было мало, но припарковаться удалось без проблем. Как правило, водители, чтобы избежать пробок, старались выехать из спальных районов с раннего утра и неизменно попадали в заторы в центре.

— Приехали, — объявил Павлов, заглушив двигатель.

— Кто здесь живет? — полюбопытствовала Настя, разглядывая в окне железную дверь с домофоном и пеструю доску объявлений.

— Мои родители, — сухо пояснил мужчина, доставая с заднего сидения портфель и сумку девушки, но не успела пассажирка впасть в панику от перспективы знакомства с Павловыми старшими, как он исправился: — Жили мои родители. Уже несколько лет, как их не стало.

— Извини, — смутилась Настя.

Девушка почувствовала неловкость за то, что невольно вторглась на чужую территорию. Они никогда не обсуждали семейные дела. Положа руку на сердце, между ней и Ярославом не происходило нормальных разговоров, свойственных обычным парам.

— За что ты просишь прощения? — удивился тот и кивнул с едва заметной улыбкой: — Выходи.

На улице пахло весной. Солнце рисовало на асфальте световые пятна и незаметно осушало большие лужи.

— Почему ты привез меня сюда? — поднимаясь по бетонным ступенькам к входной двери, спросила Настя.

— В квартире отключен телефон, не проведен Интернет, сломался телевизор, а радиоприемник ловит только радио «Маяк».

— Другими словами, никакой реальности? — хмыкнула Настя.

Ей нравилась возможность не только исчезнуть для всего мира, но и на время стереть действительность. Наверное, оказавшись отрезанными от людей, они смогут представить, что остались на земле одни, спрятанные от бурь и потрясений в тихой гавани.

Лифт поднял влюбленных на девятый этаж.

— Я здесь практически не появляюсь, и за квартирой присматривает соседка, — пояснил Ярослав, направляясь к черной железной двери, бронированной на вид.

— И давно ты здесь не был?

— С того дня, как родителей похоронили, — спокойно пояснил он, утапливая кнопку звонка. Где-то в глубине соседского жилища раздалась переливчатая трель.

Настасья в замешательстве следила за мужчиной. Сколько дорогих воспоминаний хранило это место, какую боль доставляло, если Ярослав до сих пор не решался сюда вернуться?

Вдруг девушка почувствовала на себе остро-заинтересованный взгляд и догадалась, что соседка по лестничной клетке внимательно изучает гостей в глазок. Наконец, она загромыхала замком, по звучанию не иначе как тяжелым запором, и предстала перед визитерами. Мнительная смотрительница оказалась невысокой сухонькой старушкой, на вид божьим одуванчиком. Как и Настя, она едва-едва доставала мужчине до плеча.

— Ярик, вот уж не ждала! — прокудахтала она.

— Лидия Тимофеевна, как поживаете? — с обаятельной улыбкой ответил Ярослав.

Ключи просто так соседка отдать не захотела, а пожелала проводить дорогих гостей и провести экскурсию по порученной территории.

Они вошли в дом, хранивший воспоминания отчаянно скрывавшего одиночество мужчины. Квартира была небольшая, двухкомнатная, с мебелью советских времен, с засунутыми за стекло трельяжа фотокарточками и цветущей геранью на подоконнике. В большой комнате исправно тикали круглые настенные часы, в кухне, словно отчитывающий секунды метроном, капал кран. Со стороны квартира выглядела так, будто хозяева выскочили на пять минут в магазин, но только в комнатах властвовал запах дома, откуда давным-давно ушла жизнь.

— Девочка такая молоденькая, — ворчала на кухне соседка громким шепотом. — Ярик, тебя в полицию не заберут?

— Она старше, чем кажется.

У Насти вырвался возмущенный смешок. Мужчина явно развлекался, прекрасно зная о том, какая слышимость царила в пустом жилище.

— Она похожа на ту потерявшую память певичку из телевизора, у которой роман с женатым мужчиной, — поделилась наблюдениями сплетница, и, получив в ответ выразительно молчание, она охнула: — Так ты и есть тот самый мужчина? А ты когда женился?

Настасья не удержалась и заглянула в светлую опрятную кухоньку с клетчатыми занавесками.

— А он и не женат, — ответила она вместо развеселившегося Ярослава, едва-едва сдерживавшего смех.

Захваченная на месте преступления старушка испуганно хлопнула глазами.

— И еще мы с ним никогда не дрались, — припомнила Настя совершенно дикий слух, появившийся после инцидента в магазине. — Но я действительно страдаю амнезией. Вы же не расскажите об этом журналистам?

— Что ты, деточка! Ни словечка! — с жаром подхватила старушенция, прижав руки к сердцу, и тут же полюбопытствовала с видом шпиона: — А что, ты Пугачеву знаешь?

— Знаю, — согласилась певица.

— А Льва Лещенко?

Настя кивнула.

— И Кобзона? — не поверила бабуля и с круглыми глазами глянула на Ярослава, словно бы прося подтверждения. На что тот не удержался — раскашлялся в кулак, стараясь замаскировать смех.

— И Кобзона знаю, — уверила девушка и объяснила с серьезным видом: — В телевизоре видела.

Когда за разочарованной Лидией Тимофеевной закрылась входная дверь, то любовники переглянулись и, не удержавшись, расхохотались в голос.

Ярослав сменил дорогой офисный костюм на старый спортивный, вероятно, принадлежавший отцу. Когда мужчина вошел в кухню, наряженный в ярко-синие тренировочные штаны с вытянутыми коленками, а-ля советские времена, и в олимпийке из синтетического трикотажа, Настя усмехнулась:

— Отлично выглядишь.

Она как раз разбирала пакет с продуктами, купленными Ярославом в супермаркете.

— Могу и тебе такой одолжить, — предложил он.

— Боюсь, что размерчик будет великоват, — с иронией отказалась Настасья и поймала зачарованный взгляд мужчины. — Почему ты так смотришь?

— Чем ты сегодня хочешь заняться? — невпопад спросил он.

— Честно говоря, я бы для начала выспалась, — призналась певица. — Ночь выдалась трудная.

— Рука болит? — с сочувствием спросил Ярослав.

— Не особенно, — соврала девушка. — Кира не успела меня сильно поранить — я очнулась. Было много крови, но порез неглубокий. На счастье, приехала Катя и помогла с перевязкой. Ты же понимаешь, я не могла вызвать врача….

Девушка осеклась, заметив, что в лице собеседника появилось странное выражение.

— Что? Звучит безумно? — хмыкнула она.

— Не то слово. Твоя сестра в курсе истории с Кирой Красновой?

— Нет. Она и так предложила мне обратиться к психиатру.

— В таком случае, нам обоим нужен врач, — буркнул Ярослав и подтолкнул девушку к двери: — Отдыхай. Я сам займусь обедом, коль заманил тебя в гости.

Привалившись плечом к косяку, Настя наблюдала за тем, как он ловко управлялся на кухне. Мужчина явно любил готовить и даже не постеснялся повязать фартук в оборочках, вероятно, принадлежавший его матери.

— Тебя мама учила готовить? — поинтересовалась она.

— Отец. — Ярослав усмехнулся, увидев, как гостья удивленно округлила глаза. — Он считал, что настоящий мужчина должен уметь прокормить себя и без женских кудахтаний.

— Мило, — побормотала Настасья, а потом не удержалась от неправильного вопроса, хотя прекрасно понимала, что неуклюжим медведем лезет на запретную территорию: — Почему ты не приезжал сюда после их смерти?

— Почему? — Ярослав вздохнул и пожал плечами: — Хотя и я финансовый директор модного холдинга, но в глубине души остаюсь немодным и даже сентиментальным человеком.

— Ты сентиментален? — У девушки вырвался издевательский смешок. Ей думалось, что жестяная банка была чувствительнее закоренелого бабника.

— Родители никогда не одобряли ни моего образа жизни, ни моих романов. Для них семейные ценности стояли выше материального, а я не был хорошим сыном, — вдруг признался Павлов. — Как-то мы поссорились, слово за слово, отец заявил, чтобы я возвращался в его дом только с той женщиной, которая сможет вылечить мою голову. Подозреваю, он очень хотел понянчить внуков. Через пару дней после скандала родители погибли. Мы так и не успели помириться. Уже пять лет прошло…

— А потом появилась я, и тебе пришлось нарушить зарок? — ошарашенная Настя не посмела иронизировать о том, что Ярослав действительно вел себя, как сентиментальный старик.

— Нет, Настя. — Мужчина бросил на нее насмешливый взгляд. — А потом появилась ты, и я влюбился, как школьник.

С разноцветной коробкой в руках Катерина вошла в квартиру младшей сестры. После погрома, устроенного руками хозяйки, жилище выглядело необжитым и пустым. В комнатах гуляло эхо, и гулкая тишина усиливала любой шаг. Удивительно, но, даже потеряв память, Настя повторяла прошлые ошибки — точно бы ее подсознание запрограммировали на саморазрушение.

Катя бросила на столешницу бара ключи от машины и поставила коробку, где взрослая девушка, словно подросток, бережно хранила сокровища: фотографии первой и единственной любви, его подарки, какие-то бессмысленные безделушки, красивые вещицы, напоминавшие об их встречах. Этот девичий тайник женщина втихомолку унесла из квартиры в тот день, когда сестра впервые после комы заговорила о своем бывшем возлюбленном. Настя начинала вспоминать прошлое.

Она долго жила точно бы в вакууме, погруженная в музыку, и поздно проснулась для чувств. До появления недалекого красивого мальчика младшая сестра, вероятно, не догадывалась или не задумывалась, что существует другой, чувственный, мир, полный необычайных открытий. Она влюбилась одним махом, с первого взгляда, не задумываясь, кинулась в чувство. Настя срывалась, словно подросток, отказывающий делать уроки в угоду дворовым приятелям — убегала среди ночи, атаковала звонками, рыдала в подушку, пила успокоительные. Ей хотелось приковать к себе самовлюбленного мотылька.

Катерина должна была вмешаться — детей нужно наказывать, чтобы образумить. Женщина не могла рисковать всем, что так тщательно и скрупулезно выстраивала долгие годы, ради какого-то случайно прибившегося в их гавань быстроходного катерка.

Она просто не учла, что поздняя любовь эгоистична и гибельна. Такое чувство изъедает изнутри, оставляя после себя выжженную пустошь. Настя не могла жить с холодным сердцем, не могла петь, есть, дышать. Жаль, что Катя не поняла этого сразу. Возможно, если бы девочка обжигалась и раньше, то ее первый страстный роман не закончился трагедией?

Катерина отчаянно страшилась момента, когда ее певица напишет в свою тетрадь «воспоминаний» мужское имя Даниил. Женщина боялась, что, как и в тот ужасный вечер, Настя разгромит квартиру и укажет старшей наставнице на дверь.

Квартира разгромлена, прошлые грехи исповеданы. Теперь бояться стало нечего. Вместе с болезнью к ее маленькой сестре пришло умение прощать.

— Настя, я пришла! — крикнула гостья, но ответом ей послужила тишина. Настасьи не было дома.

Она набрала номер подопечной, но тот оказался вне зоны доступа.

— Опять? — простонала Катя. Ее обуяло подозрение, что расстроенная последними событиями певица не стала решать проблемы с продюсерским центром, а кинулась в бега.

Подумав, женщина набрала номер соседа-журналиста, но и тот оказался отключенным.

— Превосходно! — буркнула она. — И ты туда же!

Похоже, голубки совершили коллективный побег. Катерина хотела верить, что, несмотря на дурную репутацию, Ярослав Палов — ответственный человек. В конце концов, финансовый директор крупного журнала не может вести себя точно взбесившийся подросток, ослепленный бушующими гормонами! Похоже, она была о нем лучше мнения, чем стоило!

Надеясь на какое-либо объяснение со стороны сестры, Катерина проверила автоответчик. И действительно коротеньким сообщением младшая сестра объявила, что решила устроить пир во время чумы и насладиться коротким отпуском.

— Поганка! — буркнула личная помощница, вдруг осознавая, что теперь ей самой придется разбираться с журналистами, статьями и грязными слухами в таблоидах.

Но на автоответчике хранилось еще одно послание, оставленное секретарем Артемия только сегодня утром. Девушка просила срочно ей перезвонить, по какому-то крайне важному делу.

Удивившись, Катерина набрала номер офиса. В трубке послышалась трель из длинных гудков. Теряющая терпение женщина вдруг представила, как помощница продюсера с недоуменным видом водит пальцем над мигающими кнопочками коммуникатора и считалочкой выбирает, на какой звонок ей принять первым.

Наконец, когда Катя решила отключиться, дамочка на другом конце провода пожелала ответить:

— Я вас слушаю, — прозвучал манерный голос.

— Это Екатерина Соловей, — ответила та. — Вы просили перезвонить.

— Ох, какое счастье! — вдруг бухнула собеседница, и отчего-то представилось, что зажав плечом трубку, она захлопала в ладоши. С чего бы ей так радоваться звонку?

— Что-то случилось?— Случилось страшное! — затарахтела секретарша. — Я по ошибке отправила Анастасии копию нового диска, пришедшего из студии. Ну, понимаете, я не специально перепутала — тут столько почты, просто мрак…

— И что? — перебила Катерина поток стенаний.

— Отправьте мне его обратно, так чтобы никто не узнал.

— Что еще за диск? — недоуменно пробормотала женщина себе под нос.

Из-за того что журнальный столик был уничтожен в ночном погроме, полученную корреспонденцию хозяйка дома складывала на стойку бара. Катерина перерыла накопившуюся стопку. Пухлый синий конверт с диском лежал между писем с неоплаченными счетами.

— Эй, вы еще там? — позвала в трубку секретарша, и от непозволительной фамильярности Катя скрипнула зубами.

— Я нашла ваш конверт.

— Отлично! Прямо сейчас я пришлю курьера, — объявила собеседница. Секундой позже в динамике раздался грохот положенной трубки и тишина.

— И откуда такие берутся? — проворчала недовольно Катерина, недовольно откладывая мобильник.

Покрутив пакет в руках, женщина его вскрыла. Внутри между двумя слоями пузырчатой пленки лежала коробка с диском. Она вытряхнула содержимое и оцепенела, отказываясь верить собственным глазам. Судя по всему, Катерина обнаружила именно тот диск, о появлении которого всего несколько дней назад она переругалась с продюсером. Выходило, что записали его еще до того, как Настасья потеряла сознание перед тысячной толпой.

— Своими руками рушит карьеру, говоришь? — со злостью процедила она, чувствуя, что сердце готово выпрыгнуть из горла.

И как она могла быть такой слепой, глухой и узколобой?!

Схватив со стойки ключи от автомобиля, женщина опрометью бросилась вон из квартиры. В горячке она не заметила, как спустилась в подземный гараж. Громко стуча каблуками, Катерина направилась к своему внедорожнику, припаркованному рядом с кабриолетом сестры. Мимоходом она нажала на кнопку сигнализации, чтобы разблокировать замки, и с удивлением обнаружила, что вместо ее безопасного великана пискнула и подмигнула фарами крошечная канареечная букашка, принадлежавшая Настасье. В спешке Катерина перепутала ключи, но возвращаться уже не стала.

Забравшись в салон кабриолета, она швырнула проклятый диск на пассажирское сидение, завела мотор. Не щадя автомобиля, женщина вжала в пол педаль газа и рванула с места. Тишину огласил звук завизжавших колодок.

Едва держа себя в руках от ярости, женщина вырулила на улицу, не притормаживая, выскочила со двора и только чудом избежала столкновения со встречным автомобилем. Не обращая внимания на возмущенные сигналы, воительница гнала в продюсерский центр. Она собиралась вытрясти из Артемия правду, даже если придется разгромить его пафосный офис бейсбольной битой!

Неожиданно Катерина осознала, что на дороге происходило какое-то совершенно неправильное, иррациональное движение. Ее маленькую машинку теснил черный внедорожник с запрещенными затемненными окнами. Женщину пронзило ощущение опасности. Она попыталась сбавить скорость, но и противник тоже притормозил. Катя прибавила газу, но внедорожник шел бок к боку.

— Что ж ты делаешь, стервец?! — пробормотала водительница, с тревогой видя, что дорога впереди круто поворачивает в сторону. Катя фактически летела в центр развязки, в ограждение, но из-за агрессивного, потерявшего рассудок соседа не могла повернуть.

Теряя самообладание, она крутанула рулем. Черный тяжеловес сделал встречное движение, толкнув автомобильчик. Кабриолет кинуло в сторону. Катя вцепилась в руль, теряя управление. Секундой позже она ощутила чудовищной силы удар. Раздался жуткий скрежет покореженного металла. Голова женщины яростно мотнулась, в шее что-то хрустнуло. Перед глазами завертелась бешеная карусель…

Неожиданно вокруг стало темно и тихо, а на краю ускользающего сознания возникла успокаивающая мысль, что на самом деле умирать совсем не страшно.

В чулане становится нечем дышать. Дым наполняет крошечную тюрьму. Глаза слезятся, дыхание перехватывает.

— Открой! — Она колотит по двери. Потом напирает на нее всем весом, и неожиданно та поддается. Появляется щель, и через нее видно, что снаружи к ручке приставлен стул. Внутрь темницы валит дым.

С силой, умноженной страхом, она толкает дверь плечом, выбивая подпору. Она свободна и выскакивает на большой задымленный чердак. Внизу что-то беспрерывно гудит и с грохотом ломается.

Прижимая к носу рукав, она кидается к деревянной лестнице, но от представшей картины цепенеет. Дом охвачен пламенем. Горят ступени, покрытые толстым слоем лака, стены, обшитые деревом, резные перила. Внизу что-то взрывается. Жар опаляет лицо. Она не может спуститься и выбежать через дверь — везде огонь.

Приходя в себя, она разворачивается и бросается к чердачному окну, выходящему во двор. Она сможет спастись от пламени, если выберется с чердака на козырек крыши и спрыгнет вниз, в холодную темноту.

Она хватается за ручку, пытается открыть окно, трясет, но рама давно прикипела от старости.

— Открывайся же! — шепчет она, глотая слезы.

Теряя самообладание, она дергает ручку. Стекла звенят, но рама не поддается.

Она оглядывается в поисках предмета, которым можно было бы разбить окно и вылезти через створку, но чердак абсолютно пуст — длинная комната, клетка, грозившая стать крематорием. Только под остроугольной крышей на балке раскачиваются от жара сухие букеты полевых трав. И огонь, проникающий на чердак, пахнет горькой полынью.

Стащив куртку, она наматывает ее на кулак и возвращается к окну. Она видит свое отражение в стекле: черные волосы, темные испуганные глаза, большой рот, острые ключицы. Лицо белое, как полотно. Надо же, она и не догадывалась, что смуглые загорелые люди могут так сильно бледнеть.

Мгновение спустя, раздается оглушительный грохот, а в расширенных зрачках женщины из отражения расцветает невиданный огненный цветок…

Задыхаясь и хватая ртом воздух, она резко села на кровати. Вокруг царила темнота, но перед глазами вспыхивали всполохи ослепительного пламени.

Она не Настя Соловей, не девушка с рекламных обложек, не певица с волшебным голосом! Кто она?

Перед мысленным взором с бешеной скоростью мелькали картины из прошлого. Они проносились отрывками забытых кинофильмов, вырезанными кадрами, длинными эпизодами. Девушка вцепилась в волосы, желая отключить пугающее «телевидение» в голове.

… В ослепительно-солнечный день она бежит по двору, мимо детской площадки с качелями и песочницей, мимо высоких тополей по дорожке с белыми бордюрами. Дед поджидает свою голосистую птичку подъезда — высокий мужчина с военной выправкой. Он одет в парадную форму: китель с орденами, фуражку, а на погонах — крупные звезды.

— Дедушка!! — кричит она от радости, позабыв про наказ мамы вести себя тихо, как положено воспитанной девочке. Но она не девочка с черными косицами, а веселый галчонок.

— Ты вернулся! — вопит она, надрывая горло, и бросается к военному генералу в объятия. У дедушки сильные добрые руки, и прижимают они крепко-крепко. Проказница целует долгожданного гостя в пахнущую одеколоном щеку. Его густые седые усы щекочут и колются.

— Кира, ты хорошо себя вела? — с напускной строгостью спрашивает дед…

Ее имя Кира Краснова, и она погибла в страшном пожаре, закрытая на чердаке свихнувшимся социопатом! Она не дожила до тридцатилетнего юбилея всего несколько дней.

Зажав рот рукой, девушка давилась рыданиями и мечтала остановить беспрерывный поток воспоминаний, превращавший ее в преступницу. Стряхнувшая туман амнезии она до боли кусала ладонь, надеясь, что все-таки спит, отказываясь принимать реальность. А вокруг, издеваясь, звучали безжалостные голоса:

«Знание французского не могло придти ко мне само собой во время комы — это противоречит здравому смыслу».

«Анастасия, я хотела вашу сценическую подпись, а не обычную!»

«Я не помню, кто эта женщина для меня, но поставила дату ее рождения на кодовый замок».

«Я же не могу вспоминать людей, которых никогда не знала, или события, которые никогда не происходили!»

Боясь разбудить спящего рядом мужчину, она сползла с кровати и скорчилась на ледяном полу. Ее била крупная дрожь, по щекам катились слезы.

… Слякотно и холодно. Зима отвратительная — то замораживает насмерть, то сшибает оттепелями. С низкого серого неба вперемешку с ледяным дождем сыплет мороженое крошево.

Выйдя из междугороднего автобуса, с тяжелой сумкой на плече она направляется в сторону микрорайона, где живут родители. За плечами первая сессия, впереди каникулы, и она ужасно рада, наконец-то, повидать семью.

Путь к микрорайону проходит через парк с небольшим прудом. Сумерки, уже горят фонари, и от их света поблескивает наледь под ногами. Сугробы потемнели и провалились, под ногами хлюпает, и у нее насквозь промокли демисезонные сапоги. Дорожка скользкая, приходится балансировать руками. Она подозревает, что со стороны напоминает пресловутую мельницу из романа Сервантеса: высокая, худая, с длинными руками-лопастями.

Девушка замечает, что под пригорком, у самой кромки льда, побледневшей и истонченной из-за оттепели, толпятся ребятишки. Они что-то кричат, суют в черную проталину длинную палку.

Сначала ей кажется, что дети играют в рискованную игру рядом с подточенным льдом, но через мгновение она останавливается, пригвожденная внезапной мыслью.

Дети не играют! Они пытаются кого-то вытащить из-подо льда!

Она не раздумывает ни секунды: швыряет сумку и бросается под горку, но, поскользнувшись, съезжает вниз на спине. Одежда задирается, кожу карябает о грубый заледенелый снег, но паника притупляет боль.

— Кто там?! — орет она.

— Настя упала… — блеет испуганный пацаненок.

Не задумываясь, не медля, она входит в пруд, чувствуя, как от холода останавливается сердце. Глубже и глубже в воду. Одежда становится тяжелой, ноги увязают. Мышцы сводит. Она не догадывалась, что холод может доставлять такую невыносимую боль.

В темной воде просматривается детский силуэт. Девочка без сознания, скорее всего, уже коченеет. Жива ли? Непослушные руки хватают ребенка за шубейку. Пальцы вцепляются мертвой хваткой в мокрый ворот.

Она привлекает девочку к себе, по наивности надеясь, что сможет подарить немного тепла. Малышка светловолосая, худенькая, с личиком фарфоровой куклы.

— С тобой все будет хорошо, — хрипит она, моля бога, чтобы хватило сил выйти обратно на берег. — У нас все будет хорошо…

Кира сидела на холодном полу, прислонившись спиной к кровати, и прислушивалась к ровному дыханию мужчины, больше не принадлежавшему ей.

Она не ошибалась, когда утверждала, что ее телом пыталась завладеть другая душа, просто не догадывалась — незваной гостьей, захватчицей, являлась она сама. Кира без спроса заняла чужое место и отказывалась уходить, сколько бы ее не выгоняла хозяйка. Какое горькое пробуждение!

— Прости меня, — прошептала виновная, не зная, сможет ли ее слышать дух Анастасии Соловей. — У нас все будет хорошо.

Вероятно, она потревожила Ярослава. Мужчина зашевелился на кровати и сонно пробормотал:

— Настя, с тобой все в порядке?

При звуке чужого имени, которое еще пару часов назад считала своим, девушка вздрогнула.

— Все хорошо.

— Если все хорошо, почему ты сидишь на полу? — прямо над макушкой хрипловатый ото сна голос. — Опять кошмары?

— Угу. — Она опустила голову и незаметно вытерла мокрые от слез щеки.

— Возвращайся ко мне, — позвал Ярослав.

Девушка забралась обратно в кровать и, скользнув под одеяло, погрузилась в уютное тепло.

— Ты вся заледенела, — пробормотал он, прижимаясь к ее шее горячими губами.

Они любили друг друга отчаянно и страстно, точно в последний раз. Для мужчины ничего не изменилось — ни запах возлюбленной, ни объятия, ни вкус поцелуев. Для нее изменилось все, кроме чувств, превратившихся для воскресшей Киры в самый крепкий и надежный якорь на земле.