Преданная (СИ)

Глава 9

Юля

На улице ужасная жара. Бывают дни, когда термометр показывает сорок. Но весь ад я пропускаю на работе. И здесь… Прохладно.

Может быть даже слишком. Временами кончики пальцев подмерзают, но я не жалуюсь. Неуместно. Да и интуитивно чувствую, что лишний раз привлекать к себе внимание не стоит.

Наше похолодание никак не связано с налаженной системой кондиционирования. Просто, видимо, моя демо-версия душевного, кокетливого, улыбчивого господина судьи Тарнавского закончилась на моменте продления платной подписки. Теперь между нами уже настоящая работа.

Нельзя сказать, что мои поручения становятся более крупными или значимыми. Пока — нет. На заседания с Тарнавским ходит сотрудник аппарата. Когда начну я — не знаю. Когда буду делать что-то ценное — тоже.

Но это и хорошо. Моя непричастность оттягивает необходимость что-то делать с избыточной для меня информацией.

Я часто жалею, что не сказала ему все тем вечером, когда он засиделся на работе. Подмывало знатно, да и он как будто подталкивал, но я не решилась. Сейчас понимаю, что может быть стоило. Потому что позже не было ни повода, ни настроя.

Но, кроме правды для него, еще мне нужна безопасность для себя. А значит — его протекция. А кто сказал что он не пошлет меня нахрен разбираться со своими проблемами самостоятельно?

Ответа нет. Вздыхаю.

Сейчас у судьи-Тарнавского заседание. Меня никто не просил, но я от скуки и безделия изучила материалы дела. Оно интересное, но напроситься в зал хотя бы послушать я не рискнула. Сижу у себя. Имитирую деятельность. Думаю: право тратить первый аванс, пришедший на карту, у меня есть или..?

Потому что деньги от Смолина так и лежат в тайнике. Ключи от ненужной мне квартиры тоже. Я там ни разу больше не бывала и не хочу. А деньги от Тарнавского настолько же не мои или..?

Сам Смолин не навязывает общение. Это хорошо. Хотя вспоминаю о нем — мурашки по коже. Только и о Тарнавском думаю — тоже.

Тепло из взгляда куда-то испарилось. От обоих веет опасностью. Я даже думаю иногда бессонными ночами: а вдруг он все узнал? Пугаюсь, но отбрасываю. Узнал бы — вышвырнул как котенка, и слушать бы не стал. Дальше не сплю уже по другой причине: осознаю, что оказалась в тупике. Я не подумала, как вырулю. Заслужу доверие, а потом… Разобью? С чего решила, что Тарнавский оценит мой благородный порыв?

Вздыхаю и качаю головой. Эх… Юлька-Юлька…

Слышу размашистый шаг по коридору. В контрасте со сковавшим пальцы холодом по спине прокатывается жар.

Я узнаю Тарнавского даже по звуку шагов. Он дергает вниз ручку. У меня сердце взводится. Захлебываюсь вдохом и утыкаюсь взглядом в монитор, но все равно слежу за тем, как судья заходит в свою приемную. Он в мантии. В руках — материалы. Тянется к пуговицам и распахивает.

Чувствую себя мебелью, потому что Тарнавский, не глянув, громко опускает папку на мой стол. Оборачивается. Скидывает мантию. Смотрит при этом на зашедшего следом Марка.

Марк — заместитель руководителя аппарата. Это он сейчас ходит с Вячеславом Евгеньевичем в заседания. Временно. Пока я учусь. Только не знаю, как я должна научиться, если не учит никто.

Смотрю на парня из-под полуопущенных ресниц. В общении со мной и другими сотрудницами суда помладше он обычно борзый и горделивый. С Тарнавским… Не такой, конечно.

— Разошлешь определение на стороны, Марк.

На приказ Тарнавского парень реагирует послушным кивком. Мажет по мне недовольным взглядом. Причин у него несколько: во-первых, приказывать должны мне. Он сейчас вроде как мою работу исполняет. Во-вторых, ненавидит, когда кто-то из судей позволяет себе такое же отношение к нему, как он относится к окружающим со статусом пониже.

— Хорошо, Вячеслав Евгеньевич. Юлия пусть зайдет ко мне ближе к пяти, я ей объясню…

— У Юлии своей работы валом, Марк. — Тарнавский наверняка прекрасно понимает, что это сказано для сохранения самооценки, но сохранить не дает. Пресекает. Хотя работы у меня… Нет. И я успела кивнуть.

Теперь, порозовев, снова сливаюсь со своим рабочим местом.

— А ты, пожалуйста, делай свою. Хорошо? — Вежливые слова, произнесенные стальным тоном, не дают усомниться в том, что «хорошо».

Парень не доволен, но кивает. Положив материалы рядом со мной, смотрит в глаза:

— В канцелярию сама вернешь.

Не хочу конфликтовать. Киваю. Слежу, как Марк уходит. Жду, что Тарнавский тоже… К себе.

Но он почему-то медлит. Провожаем вдвоем Марка к двери. Она закрывается, я опрометчиво поднимаю взгляд на работодателя.

Ловлю себя на мысли, что совершенно искренне сомневаюсь, не привиделось ли мне, что поначалу он относится намного теплее. Как-то даже по-дружески.

А сейчас… Мороз. Может быть включил профессионализм?

— Я занесу.

Чтобы что-то говорить — говорю о материалах. Он продолжает испытывать нервы взглядом и довольно долго никак не реагирует.

— Если не научишься отказывать людям — конечно.

В итоге зачем-то колет. Разворачивается и уходит. Я жмурюсь, слыша хлопок двери. Потом выдыхаю. Несколько секунд провожу в кресле. Встаю.

Беру его мантию и несу к шкафу. Аккуратно развешиваю. Разглаживаю. Втягиваю носом сочетание запахов: шкафа, в которой она висит, ароматного мешочка с кондиционером и рисом, который сделала я, и его туалетной воды.

На душе становится чуть теплее. Напоминаю себе, что он хороший. Просто, наверное, время сложное.

И это он еще не знает, что на него объявлена охота… Надо сказать, черт. Надо.

Закрываю шкаф. Смотрю на материалы и дверь в судейский кабинет. Прежде, чем отлучиться, лучше предупредить, но заходить так не хочется…

И не приходится. Дверь снова открывается. Из нее выходит Тарнавский. Смотрит сначала на мой стол и пустующее кресло. Я успеваю заметить, как виски напрягаются.

Тихо кашляю, поворачивает голову ко мне.

Из-за прямой встречи глаз меня сносит. Чем больше времени провожу рядом с ним, даже таким отстраненным, тем сильнее… И тем глубже… Влюбляюсь.

По плечам ползут мурашки, не связанные с холодом.

Чтобы не пялиться — опускаю взгляд на руку с конвертом.

— Ю-ля… — Он произносит мое имя по слогам, как когда-то его Елена. Воспоминания о ней царапают душу. Она не перестала ходить. И из кабинета не перестал доноситься смех. То есть для нее времени и настроения у судьи хватает.

Тарнавский поднимает руку и шагает ко мне.

— Поручение есть, Юлия Александровна. Исполните? — Мужчина приближается ко мне в несколько шагов. Склоняет голову и внимательно смотрит в лицо. Я в ответ не рискую. Только на сжатый между пальцами конверт. Он большой. Формата А4. Что в нем — не хочу думать.

— Конечно, — обещаю, выдерживая полторы секунды прямого зрительного контакта. Отвожу взгляд по виску в сторону. Тарнавский опускает руку с конвертом и условно вытягивает.

«Условно» — потому что между нами почти нет места. В ноздри заползает более концентрированный запах моего неизбежного краха. Кожей впитываю такое нужное сейчас тепло.

— Это очень важные документы, Юля. И конфиденциальные. Тебе нужно будет завтра их передать одному человеку. Я скину данные в чате.

Киваю несколько раз. По замерзшему организму разгоняется кровь. Это очень странное сочетание — когда по остывшим жилам бежит ледяная кровь.

Стараюсь не ускорять дыхание. И не излучать испуг.

— Я могу сегодня передать. После работы, — уточняю, возвращаясь к глазам.

Давайте сегодня, пожалуйста. Я сделаю это быстро и забуду.

Надеюсь, Тарнавский не читает в глазах сомнений и подтекста. Только преданность.

Смотрит внимательно. Не вижу, чтобы колебался. Думал. Почему тогда не спешит?

— После работы не надо, Юля. Завтра утром.

Моргаю и оставляю глаза закрытыми.

— Хорошо, Вячеслав Евгеньевич.

Надеюсь, Смолин сегодня не позвонит.

Забираю плотную бумагу и прижимаю к груди. Продолжаю чувствовать взгляд. Теперь и пальцы тоже жжет.

А Тарнавский добивает:

— Это очень важно, Юля. И очень конфиденциально. Конверт не открывать и без присмотра не оставлять, договорились?

Конечно, договорились, Вячеслав Евгеньевич.

Как завороженная смотрю на тот самый конверт, крутя его в руках. Сегодня с работы я ушла ровно в шесть и сразу домой. Без прогулок. Заходов в магазин. Да и вообще… Чтобы поскорее.

Сейчас на часах почти девять. Вместо того, чтобы включить сериал и разгрузить голову, я сижу на подоконнике и гипнотизирую безобидный белый конверт с неизвестными мне секретами Тарнавского.

Взгляд слетает на стоящую на тумбочке у кровати свечу. Адреналин выплескивается в кровь.

Я жмурюсь и мотаю головой. В нее, как назло, сами собой лезут знания, которыми, мне кажется, владеют все, но большинству не пригождаются. К примеру, что конверт можно незаметно открыть, нагрев и подплавив клейкую ленту. Еще его можно отправить на пару часов в морозилку. Еще…

Ладно. Все.

Успокойся, Юля.

Я не собираюсь лезть внутрь. Признаваться Смолину, что мне было дано вот такое ответственное поручение, — тоже.

До последнего буду валять дурака. Мол, "я бы и рада сливать, да нечего"… "Вячеслав Евгеньевич мне не сильно-то и доверяет"… "Вроде бы делишек темных у него нет"…

Хотя я сейчас искренне верю, что нет. Держусь за убежденность в том, что он — порядочный, честный человек. Уставший немного. Очень занятой. Но хороший.

Прикрываю глаза, откладывая конверт на колени. Давлю затылком в откос.

Я уже созвонилась с Леонидом — мужчиной, которому завтра конверт нужно будет передать. По разговору он показался мне серьезным и деловым. Чем занимается и кем является — не хочу размышлять. Чем меньше у меня подробностей — тем лучше.

Сердце постепенно успокаивается. Я убеждаюсь, что все делаю правильно. Сначала докажу свою преданность, потом признаюсь. Тарнавский меня не бросит. И злым людям не отдаст. Он же хороший…

Мое спокойствие длится долю секунды. Потом под бедром вибрирует телефон. Я дергаюсь. Конверт с колен слетает на пол.

Смотрю на него и сжимаю мобильный. На экране высвечивается сообщение от Лизы.

«Привет, мась. Я дома. И у меня для тебя ку-у-у-у-уча подарков. Давай я закажу тебе машину? Приезжай ко мне с ночевкой»

Реагирую двояко. С одной стороны — знаю, что не соглашусь. С другой… Жаль нашу дружбу. Я бы хотела иметь возможность поговорить хотя бы с подругой. Поделиться и совет получить.

Но моя подруга — дочь человека, решившего, что в моей жизни маловато адреналина. А еще у меня лежат ключи от Лизиной квартиры. И будь я чуть менее опасливой, это сообщение могла бы читать там, попивая просекко.

«Я приболела, Лиз. С приездом! Давай на неделе спишемся»

Конечно же, моя надежда, что на этом разговор прервется — глупа. Лиза реагирует плачущим смайлом и строчит:

«Я могу приехать»

Это прямо героизм, потому что мою квартиру она ненавидит. Я понимаю, почему. Не осуждаю. Выглядит мое жилье куда скромнее, чем привыкла родившаяся с золотой ложкой во рту Елизавета. Но вместо тепла и благодарности я тону в сарказме.

Не думала, что столичная мажорка когда-то будет уламывать меня уделить ей крохи своего драгоценного времени. Это уже зажранность, Юлия Александровна?

«Не надо. Заражу тебя»

Снова бьюсь затылком об откос и смотрю в окно в ожидании продолжения ненужного мне диалога.

И не ошибаюсь.

«Я узнала, что ты устроилась к Тарнавскому»

Читаю несколько раз. Сарказма становится больше.

От кого, интересно? От папы? А он дома? Тоже ждет?

Ничего не отвечаю.

«Поздравляю, заюш. Ты же этого хотела»

«Он тебе нравился так»

Становится сложно читать. Чтобы не злиться — выхожу и отключаю уведомления. Потом. Может быть.

Пока не могу. Напишу какую-то гадость, за которую будет стыдно.

Выйдя в перечень чатов, зависаю взглядом на зеленом кружочке рядом не с личной фотографией, а изображением. Не знаю, почему Тарнавский выбрал именно такое, но оно мне нравится.

В углу ринга на тумбе сидит человек с лицом бойцовской собаки и в боксерских перчатках. Это очень контрастирует с тем Тарнавским, который нам преподавал. И который заманивал меня на работу. Но я знаю, что и такой внутри моего работодателя тоже живет. Убийственный взгляд. Убойная сила.

Он — не зайка. И если бы я правда решила ему навредить…

Почему он онлайн — не знаю. И предполагать не хочу. Видимо, переписывается. Не со мной… И хорошо.

Вздыхаю и блокирую телефон. Правда ведь хорошо, Юль?

Снова смотрю на лежащий на полу конверт. Стоило бы наклониться, но опять отвлекает телефон. На сей раз — входящий от брата.

Непроизвольно улыбаюсь. Чувствую прилив любви.

Влад — мой старший брат, и вроде бы это он скорее должен испытывать ко мне что-то отеческое, но получается наоборот.

Он — ранний мамин ребенок от первого неудачного брака. Может быть, потому что сын, а может быть, потому что родной отец с ним почти не общается, но его мама любит немного сильнее. Не злюсь на это и не завидую. Ему нужнее, наверное.

Особенно сильно обострилась наша любовь (всех, и моего папы тоже, потому что растил-то его как сына он), когда Влад влип в серьезные неприятности. Его не посадили. Слава богу и огромное спасибо Вячеславу Тарнавскому. Но отпечаток на жизни этот инцидент оставил.

Из-за разбирательств, ареста, скандалов и испорченной репутации он пропустил поступление в университет. Больше не захотел. Закончил ПТУ. Работает мастером на СТО. Большего не хочет. Сепарируется сложнее, чем я. Вроде бы живет отдельно — в квартире своей бабушки по отцовской линии, но на обеды часто к маме. За деньгами тоже к ней. Она в курсе всего в его жизни. Влад до сих пор во многом под ее контролем. Не знаю, хорошо это или плохо. Просто не по-моему, хоть я и младше.

Принимаю звонок и подношу телефон к уху.

— Алло, Владь, — представив его лицо, улыбаюсь шире.

— Привет, малая, — он отвечает по-раздолбайски дерзко. Меня укутывает тоской. — Маме давно не звонила. Она почти на каплях.

Вздыхаю. Я знаю. Сейчас мне сложно. О по-настоящему важном говорить не могу. Она задает вопросы, а я раздражаюсь.

— Папе звонила недавно, — оправдываюсь, но брат в ответ фыркает.

— Отец у тебя ничего не спрашивает. Жива? Молодец.

И это тоже правда. Папа всегда был деликатным. Мама так не может. Ей нужно знать о детях значительно больше.

Опять же, как там моя девственность? Нашелся богатей или, слава богу, по-прежнему никому не нужна?

Спрыгиваю с подоконника, кладу на него конверт, а сама приближаюсь к зеркалу. Задираю футболку и веду по плоскому животу. Выставляю вперед ногу, выгибаю бедро, разглядываю себя… Вспоминаю слова Смолина и мурашит.

Я знаю, что красивая. Как и то, что сто раз могла бы согласиться на приглашение пойти в кафе или в кино, но сейчас это кажется еще более ненужным, чем обычно.

Тот же Марк, к примеру, начал общение с подкатов. Обиделся, что ответного энтузиазма я не выразила. Но что мне делать, если он не нравится?

— Ну я же правда жива…

Влад в ответ смеется, а я становлюсь в профиль. Тяну футболку еще выше. Из-под нее выглядывают полушария высокой груди. Спускаю резинку домашних штанов ниже бедренных косточек, снова оглядываю себя. Трясу головой, волосы рассыпаются по плечам, груди и спине.

Включаю блядский взгляд…

Интересно, а кого он предпочел бы? Меня или свою Елену? Кто из нас красивее в его глазах?

Я моложе. Она опытнее. Обе рыжие. Обе влюблены…

Вспоминаю его взгляд, думаю о пальцах…

Дурацкие фантазии затягивают, но я борюсь. Цепляюсь за голос брата. Опускаю футболку. Игнорирую потяжелевший низ живота. Отхожу обратно к окну.

Хмурюсь и прислушиваюсь к Владу в трубке, стараясь не думать, почему горло пересохло.

Интересно, а он занимается боксом или собака в перчатках — это просто?

Почему именно от его тепла мне сразу жарко?

Не важно.

Влад рассказывает, как у них дела. Вот это, наверное, важно, но я пропускаю половину информации мимо ушей.

— Мама сказала, ты в суд устроилась работать.

— Ага.

— Кем? Кофеечки пить? — Брат смеется, я стараюсь не обижаться. Он ненавидит всю систему и всех юристов. Его можно понять. Они ему чуть жизнь не сломали. И мой выбор для него не очевиден, но дальше вот таких шуточек дело не идет.

— Ну кто-то же должен, — не спорю.

— Это да. Но ты там не зевай, Юльк… Жениха-то себе присматривай…

Вот тут уже не выдерживаю. Закатываю глаза. Владик смеется.

— Иди ты в задницу, Владь…

— Фу как некрасиво… Мама волнуется.

— Владь, не надо…

Молю, брат слушается. Недолго молчим. Я думаю, что пора прощаться. Мне бы расслабиться, а не вариться.

В холодильнике стоит столетняя бутылка вина. Ванну я обычно не принимаю (слишком роскошное развлечение для моей самой обычной жизни), но сегодня… Хочется. Брошу бомбочку. Налью бокал. Разряжусь. Посплю хорошо… А завтра снова с головой в дичь.

— Я думаю недели через три приехать. Примешь? — Вопрос брата возвращает из очень даже манящих мыслей в реальность.

— А ты надолго?

— Нет. Пара дел есть. Ну и я подумал, что лучше я к тебе съезжу, чем родители. Потом сам им расскажу все про твоих ебарей…

— Владь, господи, — качаю головой, непроизвольно улыбаясь.

Я его очень люблю. И, конечно же, приму.

— Только у меня спать особо негде…

Смотрю на свою кровать. После единственной совместной ночевки у меня Лиза два дня ныла, что я испортила ей спину и жизнь. Но может это потому что она — неженка, а мы-то с Владиком и не на таком спали.

— Ладно, разберемся. Только ты меня предупреди, когда возьмешь билеты.

— Конечно, малая. Приехать и застать, как ты скачешь на каком-то законнике…

— Влад, все. Отключаюсь.

Делаю вид, что возмущена. А на самом деле, брат всего лишь шутит. И дает возможность разъединиться без бесконечных и бессмысленных прощаний.

Откладываю телефон. Чувствую себя почти нормально.

Когда Влад приедет, я получу такую нужную сейчас поддержку. В конце концов, кто еще может разделить мою любовь к Тарнавскому, если не человек, обязанный ему полноценной жизнью?

Еще несколько секунд смотрю на конверт, а потом отталкиваюсь от подоконника, тяну через голову футболку. Сбрасываю по пути легкие брюки. Беру ту самую бутылку из холодильника и уже голой иду в ванную.