Глава 42

Вячеслав

Если представить, что по одному из календарей год кончается сегодня, то, подводя его главные итоги, я упомянул бы три пункта.

Во-первых, я не лишился должности и не сел ни за один из своих проебов, которых было достаточно.

Во-вторых, ни один из проебов не смогли навязать мне враги. Итог тот же: я не сел.

А в-третьих… В моей постели спит моя студентка. И этот пиздец со мной впервые.

В отличие от Юли, я сегодня не спал. Мозг взрывало. Пришлось, суке такой, хорошенечко поработать.

Но я рад, что хотя бы она смогла. Моя преданная предательница.

На часах почти девять. Я сижу в кресле, открыто ее разглядывая. И вместо ставшего привычным за эти месяцы шторма, который состоит из злости, притяжения, протеста и жажды (то ли крови, то ли такой же силы чувств, как испытываю я, в ответ), внутри меня долгожданный штиль.

Чтобы чувствовать себя хорошо, мне нужно не спать. Мне понимать нужно. И я вот только сейчас, кажется, реально всё понял.

Каждый человек — это замысловатый паззл. Я складывал ее картину деталь за деталью.

Колористика и сюжет менялись. Сначала — восторженная студентка-отличница. Идеальная претендентка на роль моей помощницы. Потом — вторым слоем — каноническая крыса. Манит меня. Дразнит. Врет по-черному, обещая преданность. Все терпит. Грязные деньги отрабатывает старательно, за счет своей вроде как нахуй не нужной гордости. Исполняет мои туповатые, а то и унизительные поручения, и жадно впитывает ту информацию, которую я ей даю.

Всё это пиздец как злило. Мешало не просто продолжать собирать этот паззл, а жить, сука, мешало.

Паззл меня мучил. Я мучил паззл. В итоге все нахуй разлетелось на последней детали.

Она мне девственность свою отдала. Хоть убейте, я не поверю, что могла вот так просто отдаться впервые за бабки.

Я щурюсь и разглядываю ее внимательней.

Бывали моменты, когда я хотел ее в пыль. С каждым днем их становилось все больше. Спиздила флешку. Без стыда тусит с моими врагами. Трясет перед глазами своей вседозволенностью и чуточку сиськами. Играет в нравоучения. Запоздало "предупреждает" об окружившей меня опасности.

На любое ее действие у меня всегда была одна реакция: агрессия. Хотя не так: сначала желание отодрать, потом — агрессия.

Но Юля — девочка. Пусть алчная, но девочка. А у меня три сестры и на подкорке зашито: двадцатилеток в пыль нельзя.

Еще вчера она для меня была подлой информаторшей. Я хладнокровно ее наказывал, отбивая себе хоть какую-то сатисфакцию за то, что приходится рядом терпеть. Усиливал натиск. Усугублял наши и без того хуевые отношения. Чувствовал, что внутри она меня презирает не меньше, чем я презираю ее. Почти что ненавидел. А она, наверное, ненавидела меня. Но потом, дойдя до края, мы вдвоем прыгнули в бездну.

Я всего ожидал, но не стать, блять, первым. Не искренних слез от боли и не искренних полных боли слов.

Я мог ошибаться в чем-угодно, но в ней не может сочетаться такая жуткая беспринципность, такой острый ум, таких масштабов подлость и чистота.

Она слишком молоденькая. У нее слишком прозрачный взгляд. Девочки, похожие на Юля, настолько себя не продают.

Юля морщится во сне и трется носом о мою подушку. Затихает. Дальше спит. А я глазами оглаживаю длинную голую ногу. Соблазнительно изогнутое бедро. Красиво скрытую одеялом грудь. Снова стремлюсь к лицу.

Я не выспался. Вокруг нас с ней не стало меньше дерьма, но упадничества во мне нет. Наоборот. Бодренько.

Сейчас я складываю свой паззл куда спокойней и любуюсь получившейся картиной. Все совпало. Теперь правильно.

В ней правда все красиво. А еще на нее каждый из окружающих серьезных дядек имел свои планы. Я. Смолин. Кое-кто еще. Но она разработала свой и переебала этим всех.

Правда и себе тоже создала кучу проблем, но это не уменьшает степень ее победы, которая, возможно, станет залогом будущей моей.

Это не ловушка, Слава, это ебаный джек-пот.

Сначала улыбаюсь этому парадоксу, потом снова становлюсь серьезным. Стыдно перед ней. За себя стыдно. А еще сложно думать, как тупо мы друг друга обманули.

В моей голове она спустилась почти что на самое дно. Я увидел в ней худшее — подлость, цинизм, хуевое актерство, неоправданную жадность. И себя ей показал тоже таким — пидарком с раздутым самомнением и потоком нелегальных бабок. Вместо обещанных плюшек — грязь. Вместо обещанного «научу» — игнор.

Красавчик.

Я бы разочаровался в себе. Но и она… Почти.

А потом…

Сжимаю-разжимаю кулак, вспоминая собственные толчки в нее под гул крови в ушах. Я хотел ее так, что голова не работала. Я себе сто лет назад дал обет не связываться с предательницами. И ее в эту касту записал почти что автоматом.

Хотел, чтобы исполнять свое задание ей было не так просто. Давил. Нервы мотал. Унижал. Дергал. Наказывал, одним словом.

И за ее действия, и за свои реакции на зеленые глаза. Пухлые губы. Голос. Запах…

Тяну носом. До сих пор его слышу, хоть и пропахся насквозь, когда терлись телами и обменивались жидкостями. Дело нихуя не в духах. Это она для меня так пахнет — сладко, запретно, так, что не забыть. Задержка дыхания не помогает. Ни на работе. Ни тут.

И ей тоже ничего не помогало: мои удары — один за вторым — убивали, только не уверенность в том, что она-то выйдет сухой из этой болотной воды (как планировал я), а хорошее отношение ко мне.

Влюбленность.

Повторяю про себя это странное слово. Потом еще раз и еще. Разрешаю себе что-то жутко запретное. Нравится.

На столике рядом со мной стоит чашка с кофе. Еще одна такая же — на тумбочке рядом с Юлей.

Я думал, запах ее разбудит, но пока она всё ещё спит, позволяя собой любоваться.

Ночью я вспомнил ее брата. Действительно, было такое дело. Того пацана мне было искренне жалко. Я для него постарался. Он — придурок, связавшийся не с той. Но это с возрастом учишься отсекать: кто та, кто нет, а тогда это все могло закончиться очень плохо. Я помог. Я тогда многим помогал. А теперь чуть не уничтожил веру в человека и человечество для его сестры.

Но кто бы мог подумать, что из множества миловидных студенток Смолин выберет действительно ту самую. Подруга Юле не спиздела. Я правда на нее всегда особенно. Реагирова. Смотрел. Слушал. Хотел..?

Ладно, похуй. Перед собой-то можно не врать.

Хотел-хотел. Ей — добра. Себе… А что если ее?

Ее «предательство» задело возможно даже сильнее, чем старое-старое. Вроде как забытое. Поэтому и разозлился я сильнее, чем разозлился бы на любую другую. Предателей я не прощаю. Это факт. Но с ней… Как с цепи сорвался. Минуту хладнокровный, десять сам горю и ее сжигаю. Не просто «не прощаю», а, сука, мщу.

Жестоко. Вроде как в удовольствие, а по факту… Пиздец как гадко от мыслей, что ошибся в ней. И легче не становится.

И до конца никак не складывается. Злился на себя. Думал, интуиция подыгрывает блядским чувствам, но я правда не встречал, чтобы так играли.

Ее «уловки» взрывали мозг. С одной стороны, жертвует бабки попрошайке, с другой, алчно берет по хорошей таксе за грязный-грязный слив.

Ярко «охуевает» от моих заданий, но ни от одного не отказалась. В глазах читается протест, рот о протесте молчит. Телефон от меня прячет, а Спорттоварам позволяет на себя дрочить.

Я щедро сливал через нее всякую дичь. Я все ждал, когда почувствую удовлетворение, а в реальности только сильнее злился. Прощупывал ее границы и убивался о вымышленную реальность, в которой их вроде как нет.

Ждал от нее: ну скажи ты, что противно. Скажи…

Молчала.

Думал, за бабки готова на все, а получилось на все готова из-за чувств.

Думал, пока я ебашу, как дурной, исполняя и свою, и ее работу, за которую плачу, но крысе поручить не могу, она живет свою единственную молодую и пьяную жизнь. Бесила. Мешала.

Решил, что загород за мной потащилась, что трясти сиськами — часть плана. Осознавал, что это все даже не ее, а чужие уловки, но, сука, каждый крючок заглатывал.

И усугублял. Даже не знаю, кого из нас подводил к срыву — ее или себя. И в чем должен был состоять тот самый срыв. Пожалуй, в честности.

В итоге ее и получил. Только не ожидал, что правда будет выглядеть так.

Я до последнего своего дня буду убежден: нужно не только чувствовать, но еще и думать. Но благодаря ей вспомнил: не только думать, но и чувствовать — тоже полезно.

Вчера еще думал, что написав мне вечером, она совершила дохуя большую ошибку. Не надо крысе меня трогать, когда я навзводе. Позвал ее, чтобы унизить. Унизил. Отпустил "развлекаться". А потом самому же крышу и сорвало. Смотрел, как танцует, и горел. Злата, блять… Почти профессионалка.

Держался, но и выдержка тоже по пизде. Расстояние не спасает. Безразличие не играется.

Спустился.

Ловишь меня на крючок, Юля? Лови, на здоровье. Я так давно и так сильно тебя хочу, что уже похуй.

А сейчас вспоминаю свои чувства и не знаю — смеяться или пойти сдать нахуй все дипломы. Юрист все-таки должен в людях разбираться. Я должен был разобраться лучше. А мог бы? Вряд ли.

Пальцы до сих пор жжет воспоминаниями о том, какая нежная у нее кожа. Я еще хочу. Честно, блять. До одури.

Но пусть человек выспится. А то, я так понимаю, со сном у нее тоже было туго. Начальник долбоеб. Заказчик пидарас. Шантаж. Попытки хотя бы как-то самосохраниться в мире, где ты не нужна никому. Никто перед тобой не встанет и собой не заслонит.

Это очень жестоко. Она не заслужила. А я вряд ли заслужил ее. Но…

Склоняю голову и оторваться не могу.

Юля морщится и открывает один глаз. Шторы давно раздернуты, из окна на кровать бьет яркое солнце. Я почти уверен, что она еще поспала бы, но рад пробуждению.

Впитываю взглядом новый опыт.

Она тянет угол одеяла к лицу. Прячется от света. Снова затихает на полминуты, а потом дергается и резко садится, прижимая одеяло к груди.

Взгляд — трезвый. Глаза — огромные. Щеки — розовые. Я… Ну а как тут не улыбнуться? Тянусь кулаком к губам и покашливаю, чтобы не заржать.

Это не потому, что смешно. Просто эйфория такая. Не до конца обоснованная, но сильная.

— Доброе утро, Юля, — здороваюсь, кивая. Прежних чувств уже и в помине нет, но привычка чуть играть с ней осталась, поэтому взгляд не отвожу. Правда теперь я признаюсь себе честно в других же желаниях — не отстраниться от нее, а изучить все грани.

— Доброе, — она смотрит вокруг. Замирает взглядом на кофейной чашке.

— Это тебе. Голова как?

Пожимает плечами.

— Выпей кофе. Нужно без сливок и без сахара.

Медленно переводит глаза на меня. Кивает. Я снова улыбаюсь. Взгляд Юли тут же съезжает куда-то. Смущается. Не до конца меня понимает. Не угадать боится. А вдруг подвох?

Я бы тоже себе пока не доверял. Ночью поговорить не смог бы, но теперь готов.

— Который час? — она берет в руки чашку. Подтягивает укрытые моим одеялом ноги выше к груди, садясь в кровати. Смотрит вокруг. Замирает взглядом на футболке, которая валяется на противоположном углу кровати. Конечно, ей комфортней было бы ощущать себя одетой. Как я. Но на помощь прийти не спешу.

Мне нравится вид голых ключиц. Длинной шеи. Волнистых волос.

Вспоминаю, как ночью дышала через полураскрытые губы, пытаясь подстроиться под ритм моих проникновений, даже в глазах чуть темнеет.

Она как чувствует, о чем думаю. Ерзает.

— Девять, — отвечаю спокойно, заполучая внимание назад. Молча делает несколько глотков. Ей вряд ли прямо так уж вкусно, но не вредничает.

Не спрашивает ничего. Ждет.

Я вижу, что ее качает на волнах. То верит мне, то боится. Не хочу качать, честно. Слова просто подбираю. Но первой не выдерживает она.

Отставляет чашку, садится еще выше. Смотрит в глаза.

— Я не врала. В клубе. И ночью.

Снова можно было бы улыбнуться, но нет желания. Смотрю на нее во все глаза. Так просто сейчас это делать. Так просто верить вчерашней предательнице, которая оказалась чуть ли не самой преданной из знакомых мне людей. Кто еще так бы, как она? За какие заслуги, Тарнавский, тебя так любить?

— Я знаю, что ты не врала, Юля. И я тебе верю.

Ее веки смыкаются. Ресницы подрагивают. Она сглатывает и неприкрыто облегченно выдыхает.

Но рано, Юля. Рано. Все же говна было много. А честность без "вскрытия" невозможна.

— С конвертом — это был я, Юля. Там не было ничего ценного, что ты могла бы потерять. Ни в одном из конвертов, ни в сейфе, ни в разговорах при тебе не было ничего такого, что могло бы мне навредить. И правды тоже не было.

Вновь открытые глаза смотрят на меня пристально. Теперь уже я, а не она, нахожусь в состоянии стороны, зависящей от вердикта.

— Документы…

— Хуйня, — отмахиваюсь. — Болванки просто. Чтобы вы думали, что я готовлюсь съебывать.

— Деньги?

Медленно веду головой из стороны в сторону. Даже вслух отвечать не приходится. Постанова, сонце. Все это — постанова.

— Я думала, конверт забрала Лиза…

Она уже не впервые упоминает подругу. Мое к ней отношение — ровное. Топить не хочу.

— Если тебе важна эта дружба, ты можешь ее восстановить. Я не уверен, что дочь в курсе дел отца. Я своего ребенка в такое не впутывал бы.

— Но ты такое и не заварил бы… — Юля предполагает, а потом вижу, что читает по моему взгляду скепсис. И задается вопросом: или да? Заварил бы?

Я сложный, Юль. Пиздец какой сложный. Не идеализируй больше. Но и на дно я тебя уже не потащу, обещаю.

Встаю с кресла, делаю несколько шагов по спальне.

Вид расстеленной кровати и тактильная память о горячем теле очень сбивают. Я хочу. Сразу и с десертом. Но сначала — хотя бы пару слов сказать бы.

Останавливаюсь подальше — у окна. Смотрю в него. Потом оглядываюсь. Ловлю ее взгляд на себе.

Не знаю, возможен ли был между нами другой исход. Мне кажется, обоюдное притяжение было слишком сильным. Раньше болезненным. Теперь…

— Я узнал о тебе почти сразу, Юля. Ты недели две-три отработала. Очень разозлился. Как все выглядело — сама понимаешь. Тебя надо было тут же уволить. Так нам обоим, возможно, было бы легче. Но палить, что я в курсе, нельзя было. Ну и просто увольнять тебя я не хотел. Дальше было жестко. Я знаю. Я вряд ли хороший человек, но точно меньший мудак, чем пытался тебе показать.

Она опускает взгляд. Переваривает. Я даю столько времени, сколько нужно. Спиздел бы, сказав, что не волнуюсь при этом. Волнуюсь, конечно. Чувствую и ценность, и хрупкость.

Возвращается глазами ко мне. В них — тревога. Трогает… Без мата не объяснишь, до какой степени.

— Вокруг вас столько всего, — она мотает головой и снова переходит «на вы». А я вспоминаю, как в ней туго и горячо. На ты хочу. В нее хочу. — Обыски… Подставы… Угрозы… Даже если всё, что я знаю — неправда. Вас же за что-то жмут?

Не сдержавшись — улыбаюсь. Уже сам качаю головой и радуюсь тому, что знаю, как разгладить складочку между красиво изогнутых бровей.

— Все не так плохо, как рисуется у тебя в голове, Юля. Я бы даже сказал, все у меня под контролем.

Она удивлена. Хмурить брови перестает. Они поднимаются выше. А вот одеяло чуть сползает. Не надо туда смотреть, я знаю, и смотрю. Она поправляет. Сглатываю.

— Меня пытаются принудить к нужным решениям. Это правда. Но я не первый год в сфере. Понимаю, с чем могу справиться, а с чем нет. Единственное, с чем справиться я не мог — это ты. Ты меня сильно отвлекала, Юля. Я тратил на разгадывание тебя больше ресурса, чем мог себе позволить. Но я реально не понимал, что происходит. Я дал тебе дохуя информации, она должна была начать всплывать. Хотя бы часть. Хотя бы где-то. У меня не складывалось: вы либо слишком тупые и не способны ее применить. Либо слишком умные и разгадали меня. Либо…

— Либо я не сливаю. — Юля говорит тихо. Смотрит на меня спокойно. И я не знаю, что в ней сейчас происходит, а во мне плотину рвет.

Сука, как же легче. Как же, блять, легче.

Улыбаюсь. Киваю. Разворачиваюсь всем телом и делаю шаг к кровати. Точнее к ней.

— Да. Либо ты не сливаешь.

Подхожу вплотную. Вижу, как она зажимается. Но не думаю, что это злость. Возможно, обида. Скорее, неловкость.

Если позволит — искуплю. Но не трогать ее, зная, что под одеялом голая, становится слишком сложно.

Тяну одеяло в сторону. Нависаю сверху. Дергаю свою футболку прочь, опуская взгляд и разглядывая её. Тонкая. Нежная. Желанная.

Ее пальчики тут же пробегаются по моей груди. Подаюсь лицом к ее губам и слышу:

— Ты кофе пахнешь.

Отвечаю:

— А ты сексом.

Раньше, чтобы сбрасывать напряжение, я использовал Спорттовары, теперь Юля — это уже не напряжение, а мой ресурс.

Целую ее, дергая за бедра ниже, укладывая под себя. Она в ответ тоже обнимает — руками и ногами.

Целуемся, гладим друг друга.

Я осознаю, что мне пиздец. Плывем.

Хочу всю ее попробовать. Из триггера преданность становится кинком. Мне в ней все нравится. Но особенно — новые смыслы.

Моя преданная Юля.

Прижимаюсь губами к ее подбородку, выцеловываю открытую для меня шею.

Пах болезненно пульсирует. Ее жадные ласки и искренние реакции — как мнет, царапает, рвано дышит, заводят сильнее.

Что дальше будет — мы вдвоем знаем. Новые ласки и секс.

Это неизбежно и обоюдно желанно.

Но прежде я отрываюсь от шеи, нависаю и смотрю в глаза.

— Ты должна знать, что можешь выйти из игры, Юля. — Я знаю, что это те слова, получить которые она уже разуверилась. Вижу, что волнуется. Дыхание частит. — Тебе никто и ничего не сделает. Ни Смолин, ни другие люди. Ты можешь выйти без потерь. А можешь остаться и мы доиграем.

— Доиграем? — Юля переспрашивает, я тянусь к кончику ее носа и веду по нему своим. Снова отрываюсь.

— Вдвоем, Юля. Это будет иначе. Весело.

Знаю, что для нее мое «весело» звучит неоднозначно. Но весь скепсис — это короткий вздох. А меня выносит, как хочу ее. Как всё нравится.

— Что бы ты не решила — я гарантирую тебе безопасность. С тобой ничего не случится.

— А с тобой?

— Что со мной?

— А себе ты гарантируешь безопасность?

Ее забота ползет нежными пальчиками по моим вискам. Зарывается в волосы. Смотрит прозрачными глазами в мои — полные вряд ли чего-то очевидно хорошего. Но ей, блять, нравится. И мне всё нравится.

Забота вжимается бедрами в мои бока и ждет мой член в себе.

Я отвечаю своей заботе улыбкой.

Подаюсь вперед и шепотом в губы признаюсь:

— А я втрескался в студентку, Юля. Мне уже и так пиздец.

Загрузка...