Преданная (СИ)

Глава 39

Юля

Я не слышу ничего, кроме «тебя я хочу».

И я тебя. Очень.

Сминаю его волосы, нетерпеливо притягивая ближе к себе.

Судья всего на секунду тормозит в миллиметре от моих призывно раскрытых губ, но эта секунда меня убивает.

Если ты передумаешь…

Стреляю предупреждением в глаза, но додумывать не приходится: Тарнавский накрывает мой рот своим. Я стону, но этого никто не слышит. Чувствую внутри его язык и звеню восторженной струной. Пусть знаю, что это ничего не меняет, но хочу сумасшествия. Хотя бы напоследок.

Сила его желания ощущается так ясно, будто в воздухе кроме него ничего больше и нет.

Он исследует мой рот, вряд ли пытаясь себя тормозить. Толкается языком раз за разом откровенно. Сильно. Выбивает дух, страх, мысли.

— Руки подними, — я слушаюсь, вытягивая их вверх. По раздраженной бесконечным ожиданием прикосновений коже скользит ткань. Он снимает топ вместе с лифчиком. Мне кажется, я липкая, возможно, соленая, но его совсем не заботит.

Одежда летит под ноги. К моей шее припадают губы. Я запрокидывая голову, закрываю глаза и тону в чувственных ощущениях. Он целует кожу. Немного втягивает ее. Ведет языком. Снова целует. Втягивает. Спускается ниже.

Я рискую посмотреть на него, когда обводит языком ключицу. Взгляды перекрещиваются. В моем, думаю, один сплошной туман. В его — азарт, всё ещё злость, хищность, похоть.

Он сказал… Предательница? Или я ослышалась?

В манящей тьме столько всего, что снова сносит. Коленки слабые, ноги подкашиваются.

Руки сами собой падают на мужской затылок, когда Слава втягивает ртом напряженный сосок. Сердце навылет. Белье мокнет. Я громко дышу и ловлю что-то похожее на паничку. Но не как следствие сумасшедшего страха, а запредельной остроты. Он делает языком до безумия хорошо. Я такого никогда не испытывала.

Подхватывает мою ногу под коленом и ведет выше. Скатывает юбку. Сжимает сначала бедро, потом голую ягодицу. Целует грудь, вторую — сжимает до боли. Она как будто создана для его рук. И губ.

Пульсация между ног бьет громким набатом.

Слава не просит, но я сама тянусь к застежке на юбке сзади и расслабляю.

Мужчина на несколько секунд отпускает мое бедро — ткань скатывается по освободившимся ногам. На мне теперь — только стринги.

Он отступает. Смотрит.

В горле застревает предупреждение, которое я должна сделать.

Знаю, что должна. Знаю. Но не скажу ему, что у меня еще никогда и ни с кем.

Тарнавский делает шаг на меня. Подхватывает под ягодицы, я инстинктивно понимаю, что нужно обвить ногами торс. Делаю это.

Тянусь к пуговицам рубашки. Расстегиваю несколько. Пальцы путаются, получается хуево, потому что во рту снова хозяйничает его язык, а горячие ладони путешествуют по телу. Гладят. Мнут. Сжимают. Скручивают соски в разные стороны до боли.

Я охаю и дрожу.

Он смотрит во все глаза. Одновременно парализует меня и питает.

Давит на поясницу, выгибая мое тело себе навстречу. Метит поцелуями еще больше кожи. Вылизывает и покусывает грудь. На мне все больше его слюны и неповторимого запаха.

Прошу:

— Сними… Рубашку… — И он слушается. Выдергивает ее из-под ремня, тянет через голову.

— За меня держись, — приказывает отрывисто.

Я жадно впиваюсь в голый плечи, веду по покрытой жесткими волосками груди, когда он возвращается к изучению моей.

Поднимается к губам. Смотрит на них. Я дышу тяжело, но и он тоже.

Впиваюсь в кожу ногтями. Стреляет угрозой в глаза. Сейчас я понимаю, что это значит: ему нравится.

Подаюсь к губам сама. Сначала целую, потом сжимаю нижнюю зубами и тяну. С нажимом веду ногтями от лопаток к плечам.

Я не уверена, что способна сейчас доставить ему достаточно удовольствия ласками, просто потому что не знаю, что понравится, что нет. Но хочу, чтобы в нем жили такие же яркие эмоции, как во мне.

Он перехватывает инициативу. Ведет языком по моим губам, ныряет между ними и совершает недвузначные толчки.

На одном из них я чувствую такой же толчок бедрами. Между нами — ткань его брюк, но я все равно обжигаюсь о жар стояка. Это движение будит что-то первобытно животное.

Хочу… В себе.

Под ткань белья по лобку скользит мужская рука. Я не успеваю испугаться — он не спрашивает, хочу ли. Ясно, что хочу.

Медленно гладит половые губы. Раз. Второй. Третий. Раскрывает их. Из меня сочится влага.

Частит дыхание. Чуть отрывается — тянусь за ним.

Целуй меня. Целуй, пожалуйста…

И он «прислушивается».

Наш новый поцелуй получается тягучим. Не такой быстрый темп. Не такой напор. А между ног — ускоряющиеся движения умелых пальцев. Влаги становится больше. Он обводит вход. Я дрожу. Вводит фалангу — у меня искры из глаз. Охаю.

Боже, это слишком хорошо…

Смотрю в крутящийся потолок, чувствуя горячее дыхание на шее и новые скользящие движения по нижним губам до клитора…

Слава ведет по кругу, потом с нажимом, потом вниз к входу, вводит палец глубже…

Я хочу продолжения, это очень чувственно и кончится неизбежным оргазмом, но вместо того, чтобы довести меня, он сдвигает ткань в сторону.

Смотрит в глаза. Я вижу, что там ноль сомнений. Нет тормозов. Тарнавский достает из кармана презерватив.

Я берусь за пряжку его ремня. Пальцы дрожат, но справляюсь. Расстегиваю. Следом — пуговицу и ширинку.

Внушительных размеров член оттягивает резинку боксеров. Мне страшно от мысли, что он окажется во мне, но я сгораю от нетерпения. Сжимаю и веду по длине. Какой же он горячий!

Поднимаю взгляд. Слава сжимает фольгу зубами и рвет ее. Сплевывает. Протягивает мне, я мотаю головой.

Не умею.

— Давай ты.

Кивает и делает это быстро.

Я не хочу думать, сколько женщин было у него. Был ли кто-то вчера и может быть даже сегодня.

Я хочу, чтобы сейчас была я одна. И он у меня… Один.

Обтянутая латексом головка упирается в мой вход. Глаза расширяются сразу и от волнения, и от нетерпения. Дыхание становится еще более поверхностным.

Я знаю, что надо не зажиматься.

Наивно тянусь к мужским губам, нуждаясь к поддержке.

Даже попросить «будь нежным» не могу. Он не поймет.

Сжимаю колючие щеки. Целую нежно сама. Доверяю не просто свою девственность, а всю себя.

Может быть придумываю надежность держащих сейчас рук и силу обладающего им желания, но мне кажется, их может хватить, чтобы…

Давление усиливается. Я чувствую, как головка меня растягивает. Жмурюсь и целую глубже.

Член выходит и проезжается по половым губам. Собирает соки. Давит на клитор.

Это снова неповторимо. Сбивает страхи.

Член возвращается ко входу, я подаюсь бедрами навстречу. Сама же спускаю курок.

Слава до боли сжимает мое бедро и толкается.

Я не кричу только потому, что рвет плеву на моем вдохе. От боли немею.

Пытаюсь дышать, мешает его язык. Пытаюсь, как он: часто и через нос — не выходит.

Член заходит как будто глубже, чем я физиологически могла бы принять. Печет вплоть до пупка. Но мысли о протесте нет.

Я чувствую движение. Он не останавливается. Назад и глубже. Назад и глубже в меня.

Дыхание — чаще. Желания — больше.

Я давлю в плечи, отпускает. Отдышаться дает. Упираюсь затылком о стену и смотрю в глаза.

Темные-темные. Полные-полные. Чего? Чего-то ужасно-прекрасного.

Член продолжает двигаться во мне. Я пытаюсь привыкнуть. Пытаюсь дышать. Пытаюсь дать ему… Все.

И он это все берет независимо от того, готова я или нет.

Проникает размашисто и ритмично.

Жрет глазами. Делает своей членом. Тянется к губам, когда ему кажется, что я уже надышалась — и я тут же позволяю снова поцеловать.

Мечтаю найти в боли удовольствие, но вместо этого с каждым разом боль становится все ощутимей. Он прошивает меня насквозь. Раз за разом. Раз за разом.

Жмурюсь. Не помогает. Кривлюсь. Не выдерживаю. Кусаю — не знаю, его или себя.

Понятия не имею, сколько длится его обычный половой акт, но если дольше пяти минут вот так… Я не выдержу.

Царапаю плечи — не легчает. Цепляюсь в волосы — тоже. Он ласкает губами шею, грудь, но и это не помогает расслабиться.

Мне кажется, внутри — не член, а ребристый поршень, который наждачкой ходит по ране. Огнем горит. Между ног — горячо и влажно.

Я терплю… Терплю… Терплю…

Пока перед глазами не загораются вспышки. Их видеть мешают слезы. Мне… Слишком больно.

— Слав, — жму на увитые мышцами плечи и обращаюсь охрипшим шепотом, хотя я даже не кричала.

Он не слышит. На виске — венка. Капельки пота. Он близко. Смотрит пьяно. Хочет жутко… И я хочу ему дать все, просто не могу.

— Слав, остановись, — прошу, принимая особенно болезненные толчок. Запас прочности на нуле. Стону и выгибаюсь.

Больно ужас как. Больно.

Не слышит. Или не хочет слышать, не знаю. Вместо того, чтобы сделать, что прошу — сжимает зубы и толкается глубже.

От боли снова немею. Хватаю воздух. Пытаюсь хотя бы дышать.

Наверное решил, что я просто передумала, а я… Не могу больше.

Чтобы переубедить меня — ищет губы. Целует в угол. Сжимает затылок, массирует, как когда-то на парковке. И я бы рада прочувствовать. Я бы рада отдаться сполна, но на очередном проникновении перестаю выносить.

— Мне больно, Слав. Пожалуйста… — Пищу, уворачиваясь.

Он мешкает, я опускаю взгляд — плохо вижу из-за слез, но кажется, что хмурится.

Замерший член распирает меня изнутри. Я хочу освобождения. Смотрю в глаза — он в ответ.

Резко выходит, я всхлипываю. Смотрит вниз. А я наоборот — запрокидываю голову, чтобы не видеть. Почему-то решила, что окажусь в числе счастливиц, которые в первый раз даже не чувствуют.

А там, наверное, кровь…

Отсутствие новых мучительных толчков мой организм воспринимает как истинное чудо. Скопившиеся за долгие дни и недели эмоции начинают выливаться из меня нелогичными слезами. С губ срываются всхлипы.

Мне не плохо, просто…

— Юль, — Тарнавский зовет меня как-то глухо. Я знаю, что надо на него посмотреть, но мотаю головой.

Не готова. Потом.

Тянусь к лицу ладонями, чтобы спрятаться в них. Тормозит. Сжимает мои кисти и впечатывает в стену.

— Юля блять, — рычит, пугая. Я знаю, что плохо не сделает, но вместо того, чтобы исполнить элементарную просьбу, жалко скулю. — Юля… Блять, Юля… — Он пытается ласковей, и я тоже пытаюсь взять себя в руки.

Слава отпускает запястья, сжимает мои щеки. Ведет по ним большими пальцами, собирая влагу. Опускает мое лицо, тем самым фокусируя внимание на себе.

Я все еще вижу в его глазах отголоски желания. Я вижу в них наш секс. Его прерванный ритм. Неутоленную похоть. Неконтролируемую потребность обладать. До конца довести. Поставить печать. Но поверх этого — плотная корка трезвости.

И это вызывает во мне непреодолимое желание полагаться.

— У тебя месячные, Юля? — Он спрашивает серьезно, сведя брови. И я хотела бы соврать, но какой уже смысл?

Медленно мотаю головой.

Возвращаюсь к нему. Он закрывает глаза, бьется своим лбом о мой лоб. И в губы снова летит, только не что-то до чертиков романтичное, а закономерное:

— Пиздец блять.