Притворщица (СИ)

Глава 42

Лето давно вступило в свои права, добавив небольших радостей детям, с утра до ночи пропадавшим на море. Рончейя сперва беспокоилась, но вспомнила собственные вольные годы у бабушки, да и компания ребятни состояла не только из людей, а с местными оборотнями не страшно отпускать к воде даже малышей, утонуть точно не дадут.

Итак, братья и сестрёнка, как ей казалось, уже не переживали по поводу разделения их нового семейства. Ладишон остался у Мерлината, а им предстояло полностью обжить новенький и такой огромный в сравнении со старыми жилищами одноэтажный особняк с привычной для южан плоской крышей-террасой.

Рони поначалу страшилась узнать, что та единственная близость не прошла бесследно, но как только стало понятно, что прибавление их маленькой семье пока не грозит, тут же загрустила. Оказалось, что ей бы очень хотелось баюкать на руках малыша, похожего на Шона.

Промелькнула мысль, что тогда он точно вернулся бы, что неплохо как-то повторить их близость, чтобы разом получить желаемое — ребенка и Ладишона. Но представив неприязненные взгляды, бросаемые любимым мужчиной на навязанную ему женщину, Рончейя тут же передумала. А ведь уже вполне серьезно прикидывала, что из её старых составов можно усовершенствовать, чтобы обеспечить страстную ночь для него и гарантировать зачатие для неё.

Постепенно гложущая пустота в груди отступила, отодвинутая множеством дел и забот, связанных со скорым открытием Академии, где спешно завершалась отделка. Вернувшийся из Тербии Мерлинат подключился к приёмке готовых помещений, помогал проверять поступающее оборудование и другие мелочи для лабораторий и мастерских. Но большая часть этих обязанностей уже привычно легла на хрупкие плечи девушки, успевшей выработать за прошедший год строгий голос и грозный вид, без которых на стройке никто и слушать бы не стал эту пигалицу.

Но это днём, а по ночам до сих пор подкатывала глухая тоска, заставлявшая тихонько выть в подушку. Утром припухшие и красноватые глаза требовали дополнительного времени перед выходом из спальни, Рони не хотела пугать младших своим видом, старательно изображая беззаботность. Однако дети видели всё: и это деланое веселье, и припухшие веки, и грустное выражение глаз, что проглядывало сквозь улыбку.

— Надо что-то делать! — заявил брату Даер. — Лето скоро кончится, Рони и Шон совсем пропадут в Академии, куда нас никто не пустит уже.

— И что ты предлагаешь?

— Не знаю… Давай подерёмся с кем-нибудь, чтобы потребовался мужской разговор и всё такое.

— Так мы и так дерёмся частенько, — Каер пока не верил в действенность идеи Даера.

— Ну, это ж по мелочи, никто и не знает.

— А из-за чего хоть биться будем? — младший всегда был более внимателен к мелочам.

— Из-за девочки? — десятилетний Даер слышал, что мужчины нередко за женщин сражаются.

— Да кому нужны эти плаксы? — всё ещё сомневался Каер.

— Маленький ты ещё! — сердито буркнул старший.

— Всего на полтора года и младше, — обиделся мальчишка, которому скоро уже и девять стукнет.

Обиды не хватило и на час, вскоре оба уже плескались в море, оглашая окрестности громкими криками, принятыми у морских оборотней. С одним из них Даер успел обсудить возникшую проблему, получив одобрение от почти подростка:

— Это да, из-за баб все проблемы! — деловито заявил тот, отправив в долгий полёт мастерский плевок, и пообещал договориться с друзьями.

Через несколько дней план обрёл осязаемость. На роль местной губительницы сердец выбрали оборотницу, ведь с людьми так сложно, чуть что — орать начнут, наказывать. А у оборотней на мелкие шалости никто и внимания не обращает, на то оно и детство, чтобы глупости делать.

“Роковая красотка” подошла к своей роли ответственно — умудрилась утащить у старшей сестры пёструю шаль, напялила туфли на каблуках, спадающие с её маленьких ступней. Эту проблему решили, предложив надеть побольше носочков. Образ немного пострадал, но маленьких мужчин такие глупости не волновали. Девчонка могла прийти и в своих привычных брючках и тунике, длинную и широкую лурбийскую юбку, как и другие странности вроде каблуков, от неё никто и не требовал.

— Ничего вы не понимаете в женской красоте! — сердито буркнула нарядная оборотница. — Вот вырастете, тогда и поймёте.

— Так, твоё дело — молча изображать приз! — резко оборвал ворчание девочки её двоюродный брат, протащивший родственницу по блату.

— Мужчины! — отвернулась недовольно маленькая женщина.

Но вскоре не выдержала и с энтузиазмом поддерживала крики других малышей, не допущенных в гущу событий:

— Да кто так бьёт?! Да чего вы как девчонки, за волосы хватаетесь?..

На шум прибежали взрослые, растащив кучу-малу на отдельных мальчишек в порванной одежде, расцарапанных и разукрашенных свежими синяками.

Об инциденте доложили Рончейе, молчаливо намекнув на отсутствие твёрдой мужской руки в семье. В общем, план братьев удался, девушке пришлось обратиться за помощью к Ладишону. Тот провёл воспитательную беседу, но в конце добавил:

— Вообще-то правильно, что за любимую девочку сражались.

А сам с грустью подумал, что опустил руки, что перестал биться за свою любовь. Но с кем за неё биться? С самой Рони? Странно это и неправильно, как и вся его любовь.

— Поужинаешь с нами? — робко улыбнулась Рончейя мужу, выходящему из кабинета с мальчишками.

— Да, спасибо.

Братья незаметно переглянулись и спрятали довольные улыбки. Не зря дрались всё-таки, уже наметились какие-то подвижки. Глядишь, скоро опять под одной крышей жить станут.

И без того поздний ужин затянулся. Шон делился своими новостями, Рони рассказывала о своих. Оказалось, что за прошедшие месяцы они привыкли обсуждать друг с другом почти всё, что происходило в их жизни. И теперь, спустя несколько недель после расставания, оба с радостью окунулись в беседу.

— О, извини, детям спать пора, наверное, — указал на широко зевающих мальчишек Ладишон.

— Ага, мы спать, а вы тут ещё болтайте. И посуду сами мойте, мы устали! — ускакали к себе братья, утащив заодно сопротивляющуюся Минчейю, шепча той что-то на ухо.

— Вот нахалы! — притворно возмутилась Рони, не удержав улыбки.

— Да, придётся нам с тобой всё убирать, — согласился с ней мужчина.

Куда-то подевалась неловкость, сопровождавшая их последние случайные встречи. Казалось, словно они и не заводили разговоров о расставании, а всё это время продолжали жить одной семьёй. Шон молча протирал посуду, вымытую Рончейей, и с удовольствием разглядывал нежный профиль, выбившийся из причёски локон, нежную длинную шею, которую так хотелось поцеловать…

Но вот на кухне уже и порядок, больше не осталось поводов задерживаться. Ладишон шагнул вперёд, собираясь выйти из комнаты, Рони тоже двинулась к двери… Столкновение было неизбежным. И мужчина не удержался, прижал девушку к себе, закрывая ей рот поцелуем. Остатки разума вопили: “Напугаю детей!”, а потому он подхватил жену на руки и стремительно закрылся с ней в кабинете, специально устроенном так, чтобы отсекать мешающие работе звуки.

Небольшой диван, стоящий рядом с книжными шкафами, он проигнорировал, тот выглядел хлипко. А вот стоящий у окна стол… Да, стол оказался очень удобным, если подсадить на него девушку с задранной юбкой, стащив с неё белье, и развести ей ноги пошире, чтобы открыть доступ нетерпеливым пальцам, жаждавшим прикоснуться к набухшим складочкам, размазывая по ним влагу.

Домашнее платье, запахивающееся и поддерживаемое широким поясом, так легко сползало с плеч, открывая белеющую в темноте грудь, что Ладишон удивился своей прежней нерешительности. Ну почему он за долгие месяцы даже не попытался заставить соскользнуть лёгкий шёлк с гладких плеч?

Впиваясь жалящими поцелуями в шею, грудь, плечи, мужчина продолжал играть мелодию страсти своими пальцами, вызывая у девушки всё более громкие стоны, которые выбили из него последние разумные мысли. В этот раз он резко и до конца вошёл в лоно, не в силах удержать почти окаменевшую от желания твёрдую плоть. И двигался так же резко, мощно, словно клеймя любимую женщину, словно подтверждая свои права на неё, вбиваясь жёстко и глубоко.

Рончейя, на этот раз ожидавшая близости, была рада такому нетерпению, ведь и сама она не хотела сегодня долгих ласк и тому подобных милых глупостей. Ей хотелось почувствовать себя принадлежащей ему и только ему, ощущать себя частью этого большого и горячего тела, раствориться в его сильных руках, срастись с ним там, где всё уже трепетало от подступающей желанной разрядки. Короткий поцелуй, почти укус в шею за ухом — и она упала куда-то в облака. Да, она падала и падала, но почему-то вверх, став совсем невесомой и распадаясь на сверкающие осколки, которые с трудом собрались в её привычное тело, всё ещё содрогающееся от удовольствия, принимающее ответные содрогания от глубоко проникшего в её лоно Ладишона.

Какое-то время они выравнивали сбившееся дыхание, так и не разъединившись, тесно прижимаясь и впитывая тепло друг друга. Твёрдая столешница неприятно впивалась своим краем в ягодицы девушки. Она попыталась сесть поудобнее, чуть сдвинуться… И это движение снова неправильно растолковал мужчина. Он напрягся, кляня себя за несдержанность, за то, что опять умудрился принудить жену к близости.

— Прости-прости-прости! — резко отшатнулся Шон, приводя свою одежду в порядок. — Нам не стоит видеться наедине!

Рончейя, резко выдернутая из блаженного состояния, не мигая смотрела вслед выходящему из кабинета мужчине.

— Ненавижу! — хлопнула она ладонью по многострадальному столу и почти сползла вниз.

Ладишон расслышал этот возглас, решив, что окончательно отвратил от себя девушку, что всё испортил и никогда не сможет оправдать своё дикое поведение, что потерял Рони навсегда. Он тихо вышел из дома, который строил совсем недавно в расчете на рождение детей… их с Рончейей детей, и свернул в сторону моря, не в силах нести скопившиеся эмоции в ни в чём не повинное жилище Мерлината, да и пугать старика своим состоянием не хотелось.

— Ненавижу такие моменты! — негромко ругалась девушка, поправляя одежду. — Ведь так хорошо всё было! Лучше бы уж просто молча ушёл, чем эти его “прости”.