Рапунцель без башни

Глава 15

Утро в Кёльне началось не с солнца, а с серебристой дымки, окутавшей шпили Собора, превращая его в призрачный, нерукотворный мираж. Воздух был прохладным, влажным, пахнущим рекой и свежевыпеченным хлебом. Диана проснулась в своем скромном дормитории хостела, и первое, что она сделала — поднесла запястье к лицу. "Waldlichtung". Аромат "Лесной Поляны после грозы" за ночь раскрылся глубже: теплый кедр и бархатистый мускус вышли на первый план, оттеснив дерзкий грейпфрут, но не заглушив его совсем. Землистость ветивера и легкий ладан создавали ощущение прочного, спокойного фундамента. Она вдохнула глубоко. «Я здесь. Я дышу. Я не сбежала сегодня ночью».

Она надела пальто из Осло — его теплые, землистые тона казались созвучными новому аромату и кёльнскому утру. Сегодня не было грандиозных планов. Только тихое утро. Кофе. И наблюдение за просыпающимся городом.

Свернув с оживленной улицы в тихий переулок недалеко от набережной, она нашла кафе. Вывеска простая: "Sandwich". Не претенциозно, не модно, но уютно. Витрина запотевшая, внутри — тепло и запах свежесваренного кофе, поджаренного хлеба и чего-то сладкого. Несколько столиков у окна, длинная стойка, за которой работала одна бариста. Девушка лет двадцати пяти, с живыми карими глазами, темными, чуть растрепанными волосами, собранными в небрежный пучок, и татуировкой в виде ласточки на плече, выглядывающей из-под рукава простой серой футболки. Она ловко управлялась с кофемашиной, напевая что-то под нос.

Диана вошла, звякнул колокольчик на двери.

"Morgen!" (Доброе утро!) — девушка одарила ее солнечной улыбкой, не переставая взбивать молоко в металлическом кувшине. "Was darf's sein?" (Что вам угодно?)

"Einen großen Cappuccino, bitte. Und… was für Sandwiches haben Sie?" (Большой капучино, пожалуйста. И… какие у вас сэндвичи есть?) — спросила Диана, разглядывая меню на грифельной доске.

"Heute ganz klassisch: Ciabatta mit Serrano-Schinken, Mozzarella, Rucola und Feigenmarmelade. Oder Vollkornbrot mit Avocado, Feta, getrockneten Tomaten und Basilikumpesto. Beide mega lecker!" (Сегодня совсем классика: Чиабатта с хамоном Серрано, моцареллой, рукколой и инжирным джемом. Или цельнозерновой хлеб с авокадо, фетой, вялеными томатами и песто из базилика. Оба мега вкусные!)

"Das erste, bitte. Mit dem Schinken." (Первое, пожалуйста. С ветчиной.)

"Gute Wahl! Kommt sofort!" (Хороший выбор! Будет готово!) — девушка снова улыбнулась и принялась ловко собирать сэндвич.

Диана выбрала столик у окна, откуда был виден узкий переулок и кусочек серого неба. Она достала блокнот цвета морской волны, открыла его на чистой странице после кёльнских откровений. Пока писала дату и "Кёльн. Утро.", бариста принесла огромную чашку капучино с идеальной пенкой и аккуратно упакованный сэндвич, пахнущий свежестью и сладко-соленым соблазном.

"Vielen Dank. Es riecht fantastisch hier." (Большое спасибо. Здесь пахнет фантастически.)

"Danke! Das ist mein kleines Reich," (Спасибо! Это мое маленькое королевство) — девушка гордо оглядела кафе. "Ich bin Sabrina, übrigens." (Я Сабрина, кстати.)

"Diana. Sehr angenehm." (Диана. Очень приятно.)

Диана принялась за сэндвич. Он был идеален: хрустящая чиабатта, нежный соленый хамон, сливочный моцарелла, горьковатая руккола и сладковато-терпкая изюминка — инжирный джем. Сочетание было бомбическим. Она застонала от удовольствия, невольно прикрыв глаза.

"Schmeckt's?" (Вкусно?) — услышала она смешок Сабрины, которая протирала стойку неподалеку.

"Unglaublich gut!" (Невероятно вкусно!) — честно ответила Диана. "Sind Sie die Köchin?" (Вы и повар?)

"Ja, und die Chefin, und die Kellnerin, und die Putzfrau," (Да, и шеф, и официантка, и уборщица) — Сабрина рассмеялась.

"Alles in einer Person. Kleines Business, aber meins." (Всё в одном лице. Маленький бизнес, но мой.)

Разговор мог бы на этом и закончиться, но между ними возникло что-то вроде искры взаимного интереса. Может, Сабрина уловила что-то в задумчивости Дианы, а может, Диана увидела в этой уверенной, улыбчивой девушке с татуировкой-ласточкой родственную душу, которая тоже строит свое "маленькое королевство".

"Sie sind nicht aus Köln, oder?" (Вы не из Кёльна, да?) — спросила Сабрина, подливая себе кофе и присаживаясь на высокий стул за стойкой напротив Дианиного столика. Рабочий день только начинался, посетителей не было.

"Nein. Aus… überall und nirgendwo, gerade," (Нет. Из… везде и ниоткуда, сейчас) — улыбнулась Диана. "Reise." (Путешествую.)

"Ah, eine Reisende!" (А, путешественница!) — глаза Сабрины загорелись. "Das ist cool. Ich… ich bin auch eine Art Reisende gewesen. Eine Flüchtende, eigentlich." (Это круто. Я… я тоже была вроде как путешественницей. Беглянкой, на самом деле.)

Диана насторожилась. Слово "беглянка" отозвалось в ней знакомым эхом. Она отложила сэндвич. "Flüchtende? Vor was?" (Беглянка? От чего?)

Сабрина вздохнула, крутя в руках пустой кофейный стаканчик. "Vor der Familie. Vor dem vorbestimmten Leben. Vor… Jura." (От семьи. От предопределенной жизни. От… Юриспруденции.)

История полилась сама собой, под аккомпанемент шипения кофемашины и доносящегося с улицы гула трамвая. Сабрина выросла в консервативной семье где-то в Гамбурге. Отец — влиятельный адвокат, мать — судья, брат — прокурор. Путь был предрешен с пеленок: престижная гимназия, юридический факультет, стажировка в отцовской фирме, партнерство. "Традиция! Стабильность! Уважение!" Но Сабрину с детства манило другое: линии, формы, пространство. Она рисовала дома, мечтала о том, как свет падает сквозь витражи, как люди живут в созданных пространствах.

"Ich habe rebelliert. Leise, aber beharrlich," (Я бунтовала. Тихо, но упорно) — рассказывала Сабрина, ее глаза блестели смесью гордости и старой боли. "Habe heimlich Mappen für die Kunstakademie vorbereitet. Und dann… bin ich einfach abgehauen. Nach Köln. Ohne Geld, ohne Plan. Nur mit der Mappe und dem Traum, Architektin zu werden." (Тайно готовила портфолио для Академии искусств. А потом… просто сбежала. В Кёльн. Без денег, без плана. Только с портфолио и мечтой стать архитектором.)

Годы учебы были адом. Сложнейшая программа, постоянный недосып, подработки официанткой, няней, уборщицей. И вечный гул осуждения из дома: "Ты позоришь семью!", "Когда ты возьмешься за ум?", "Архитектура — не для женщин!" Сабрина грызла гранит науки, но чем дальше, тем больше понимала страшную вещь: ей это не нравилось. Не нравилась сухая теория, бюрократия строительных норм, бесконечные компромиссы с заказчиками и подрядчиками. Ее творческий огонь гасила рутина. Она закончила обучение, получила диплом… и почувствовала себя в тупике.

"Ich stand da, mit dem teuren Stück Papier, und wusste: Ich will das nicht. Nicht so. Nicht für den Rest meines Lebens," (Я стояла там, с дорогим клочком бумаги, и знала: я не хочу этого. Не так. Не до конца своих дней) — Сабрина говорила тихо, но твердо. "Ich hatte so viel gekämpft, um gegen die Erwartungen anzukommen… nur um festzustellen, dass die Erwartungen vielleicht doch nicht das Problem waren. Sondern ich selbst. Mein eigener Traum war… falsch?" (Я так боролась, чтобы оправдать ожидания… только чтобы понять, что ожидания, возможно, были не проблемой. А я сама. Моя собственная мечта была… ложной?)

Диана слушала, затаив дыхание. Она узнавала в этой истории отголоски своего собственного бунта — бегства от Артёма, от ожиданий "нормальной" жизни, поиска себя в путешествии. И этот страшный момент разочарования в том, ради чего боролся… Это было слишком знакомо.

"Und was dann?" (И что потом?) — спросила Диана, отпивая кофе.

Сабрина улыбнулась, и в этой улыбке была горечь, но и огромное облегчение. "Dann kam der Zufall. Oder das Schicksal. Ich habe hier, in diesem Laden, gearbeitet. Als Barista. Und ich habe gemerkt… ich liebe das. Das Schnelle, das Praktische. Den Kontakt zu Menschen. Den Geruch von Kaffee und frischem Brot. Das Kreieren von etwas Schönem und Leckerem, das sofort Freude bringt. Keine endlosen Planungen, kein Kampf um Genehmigungen. Nur… machen. Und sehen, wie die Leute lächeln, wenn sie beißen." (Потом пришел случай. Или судьба. Я работала здесь, в этой забегаловке. Баристой. И я поняла… я люблю это. Быстроту, практичность. Контакт с людьми. Запах кофе и свежего хлеба. Создание чего-то красивого и вкусного, что сразу приносит радость. Никаких бесконечных планирований, никакой борьбы за разрешения. Просто… делать. И видеть, как люди улыбаются, когда откусывают.)

Она накопила, купила это кафе у старого владельца, который уезжал к детям. Переименовала его просто в "Sandwich". И начала строить свою жизнь заново. С нуля. Семья, конечно, была в ярости. "Ты променяла диплом архитектора на… бутерброды?!". Но Сабрине было все равно.

"Es ist mein Leben," (Это моя жизнь) — сказала она просто, но с такой непоколебимой уверенностью, что Диане стало тепло внутри. "Ich muss mich nicht mehr verbiegen. Nicht vor der Familie, nicht vor den gesellschaftlichen Normen, nicht mal vor meinem eigenen, alten Traum. Ich tue, was mir Freude macht. Was mich nicht auffrisst von innen. Hier," (Мне больше не нужно прогибаться. Ни перед семьей, ни перед общественными нормами, ни даже перед своей собственной старой мечтой. Я делаю то, что приносит мне радость. То, что не съедает меня изнутри. Здесь) — она обвела рукой свое маленькое кафе. "Hier bin ich ich. Hier muss ich niemandem etwas beweisen." (Здесь я — это я. Здесь мне не нужно никому ничего доказывать.)

Диана смотрела на нее с восхищением и легкой завистью. Эта девушка, почти ее ровесница, прошла через ад самоопределения и вышла победительницей. Она нашла свою поляну после грозы. Не ту, что рисовала в мечтах, но свою настоящую.

"Das ist… bewundernswert. Und mutig," (Это… восхитительно. И смело) — искренне сказала Диана.

"Mutig?" (Смело?) — Сабрина усмехнулась. "Eher verzweifelt. Aber ja, am Ende fühlt es sich gut an. Nicht perfekt. Manchmal hart. Aber echt." (Скорее отчаяние. Но да, в конце концов, это приятное чувство. Не идеально. Иногда тяжело. Но настоящее.)

Она встала, чтобы проверить кофемашину. Диана допивала кофе, размышляя над ее словами. «Не прогибаться… Найти то, что не съедает изнутри… Быть собой, а не доказательством чего-то…» Это было так созвучно ее вчерашним озарениям у Собора и на Мосту Замков. И ее новому аромату.

Диана собралась было уходить, когда Сабрина вдруг сказала, роняя полотенце:

"Entschuldigung, aber… dein Parfüm. Es ist… wunderschön. Ungewöhnlich. Wald nach Regen, oder?" (Извини, но… твои духи. Они… прекрасны. Необычные. Лес после дождя, да?)

Диана удивленно кивнула: "Ja. Genau. 'Waldlichtung'. Aus dem Museum 4711." (Да. Именно. "Лесная поляна". Из музея 4711.)

"Passt perfekt zu dir," (Идеально тебе подходит) — улыбнулась Сабрина. И тут ее взгляд упал на Дианино запястье, где брызги аромата еще блестели на коже. Ее улыбка замерла. Потом медленно, почти невероятно, сползла с лица. Ее глаза расширились, стали остекленевшими. "Mein Gott…" (Боже мой…) — прошептала она.

Диана нахмурилась: "Ist alles in Ordnung?" (Все в порядке?)

Сабрина не отвечала. Она медленно подошла к кассе, открыла ящик под стойкой. Рылась там несколько секунд, а затем вытащила… маленькую коробочку из темного дерева. Она открыла ее дрожащими пальцами и достала оттуда что-то, что блеснуло медовым светом в тусклом утреннем свете кафе.

Диана замерла. У нее перехватило дыхание. В руках Сабрины лежал браслет. Несколько небольших, тщательно отполированных кусочков янтаря разного оттенка — от медового до почти вишневого — нанизанных на тонкий кожаный шнур и соединенных крошечным серебряным замочком. Точная копия того, что Кирилл хотел подарить ей в Калининграде.

"Wo… woher hast du das?" (Откуда… откуда у тебя это?) — голос Дианы звучал чужим, сдавленным.

Сабрина подняла на нее взгляд. В ее глазах была буря: боль, горечь, ирония. "Ich könnte dich das Gleiche fragen. Oder besser… wer hat dir fast denselben gegeben?" (Я могла бы спросить тебя о том же. Или лучше… кто почти такой же подарил тебе?)

Она рассказала. Год назад. Она еще работала официанткой, пытаясь оплатить последний курс. В ее хостел "У Пруссака" в Калининграде приехал парень. Харизматичный, улыбчивый, с татуировкой корабля на предплечье и глазами, в которых, казалось, светилось все Балтийское море. Кирилл. Он был там проездом, работал менеджером сезонно. Они познакомились на общей кухне. Он был обаятелен, внимателен, знал город как свои пять пальцев. Показал ей Рыбную деревню, форты, пил с ней пиво на набережной Преголи. Он говорил о море, о свободе, о том, как важно следовать за мечтой, даже если все против. Он казался родственной душой, человеком, который понимал ее бунт.

"Und dann… eines Abends, auf der Terrasse mit Blick auf den Fluss…" (И потом… один вечером, на террасе с видом на реку…) — голос Сабрины дрожал. "Er gab mir diese Schachtel. Mit diesem Armband. 'Ein Stück Sonne der Ostsee für eine Sonnige', sagte er." (Он дал мне эту коробочку. С этим браслетом. "Кусочек солнца Балтики для Солнечной", сказал он.) Она сжала браслет в кулаке. "Ich war verknallt wie ein Teenager. Es fühlte sich an… als ob jemand mich endlich sieht. Versteht." (Я влюбилась как подросток. Казалось… что кто-то наконец-то видит меня. Понимает.)

Но сказка длилась недолго. Через пару дней Сабрина случайно услышала, как Кирилл разговаривает по телефону на лестнице. Говорил он с кем-то, кого называл "Кисонька". Говорил те же слова, что и ей. О море, о свободе, о понимании. А потом… она увидела, как он утром выходит из комнаты другой девушки — хрупкой блондинки из их же хостела. И у той на запястье блеснуло что-то знакомое… Еще один янтарный браслет? Или серьги? Она не рассмотрела. Но суть была ясна.

"Ich konfrontierte ihn," (Я приперла его к стенке) — продолжила Сабрина, ее голос стал жестким, как камень. "Er hat nicht mal versucht, sich rauszureden. Nur gelacht. 'Sabi, entspann dich! Wir hatten doch eine schöne Zeit, oder? Das ist doch alles nicht so ernst gemeint. Die Bänder sind… ein Andenken. Für besondere Bekanntschaften.'" (Он даже не попытался выкрутиться. Только рассмеялся. "Саби, расслабься! У нас же было классное время, да? Это ведь все не всерьез. Браслеты… это сувенир. На память об особенных знакомствах.")

Она бросила браслет ему в лицо. Буквально. Как и Диана. Потом собрала вещи и уехала из Калининграда на сутки раньше, чем планировала. В Кёльн. Где, в конце концов, нашла свое кафе.

"Er ist ein Charmeur. Ein Spieler," (Он обаяшка. Игрок) — Сабрина положила браслет обратно в коробку и с силой захлопнула ее. "Er findet Mädchen wie uns. Die ein bisschen verloren sind. Die nach etwas suchen. Er gibt ihnen Aufmerksamkeit, ein bisschen Abenteuer… und dieses verdammte Stück Bernstein als 'besondere Erinnerung'. Es ist sein Modus Operandi. Wahrscheinlich hat er eine ganze Kiste davon im Hostel." (Он находит девушек вроде нас. Немного потерянных. Ищущих что-то. Он дает им внимание, немного приключений… и этот чертов кусочек янтаря как "особое воспоминание". Это его почерк. Наверное, у него целая коробка этих браслетов в хостеле.)

Диана сидела, окаменев. Весь мир сузился до этой маленькой деревянной коробочки на стойке. Гнев, стыд, унижение, которые она носила в себе после той ночи — все вдруг обрело новый, ужасающий смысл. Она не была особенной. Она была одной из многих. "Тысяча поклонниц в год" — это не было ее злой выдумкой. Это была жестокая правда. Ее искренние (пусть и испуганные) чувства, ее замешательство, ее боль — все это было лишь развлечением для профессионального обольстителя. А браслет… этот якобы "настоящий", "ручной работы" символ… был всего лишь штампованным сувениром, который он раздавал своим "особенным знакомствам".

В груди у Дианы все перевернулось. Не гнев теперь был главным. А жалость. К себе тогдашней. И к Сабрине. И к той блондинке. И ко всем остальным "особым знакомствам". И даже… к Кириллу. К человеку, который так и застрял в роли вечного соблазнителя, раздающего фальшивые кусочки солнца, потому что сам, наверное, не способен на настоящее чувство.

"Und du?" (А ты?) — тихо спросила Сабрина, глядя на Диану. "Was ist mit dir und dem Armband passiert?" (Что случилось с тобой и браслетом?)

Диана рассказала. Коротко. Про сыр в воротах. Про янтарную вечеринку. Про лоджию. Про его наклоняющееся лицо и ее паническое "не готово!". Про его гневные слова и ее ответ. Про браслет, брошенный ему в лицо. Про бегство в Берлин.

Сабрина слушала, не перебивая. Когда Диана закончила, она долго молчала. Потом медленно покачала головой.

"Du hast ihm ins Gesicht geworfen?" (Ты швырнула ему в лицо?) — в ее голосе было что-то между ужасом и… восхищением.

Диана кивнула, чувствуя, как снова краснеет от стыда.

Сабрина вдруг рассмеялась. Громко, искренне, снимая напряжение. "Oh mein Gott! Das ist… episch!" (О боже! Это… эпично!) — она вытерла слезу смеха. "Ich wünschte, ich hätte das auch getan! Ich habe es nur auf den Boden geschmissen wie eine Idiotin!" (Хотела бы я тоже так сделать! Я просто бросила его на пол, как идиотка!) Она вздохнула, успокаиваясь.

"Aber weißt du was? Es tut mir nicht mehr leid. Für ihn. Oder für das Armband. Es tut mir nur leid für… die Diana von damals. Die es ernst meinte und verletzt wurde." (Но знаешь что? Мне больше не жаль. Ни его. Ни браслет. Мне жаль только… ту Диану, которая была тогда. Которая восприняла все всерьез и которой было больно.)

Она взяла деревянную коробку и протянула ее Диане. "Hier. Nimm." (Вот. Возьми.)

Диана отпрянула: "Was? Nein! Warum?" (Что? Нет! Зачем?)

"Weil es dir gehört. Nicht ihm. Es ist deine Geschichte. Deine Wut. Deine Scham. Aber auch deine Stärke, die da durchgebrochen ist. Selbst wenn es falsch war, wie du es getan hast… es war deine Reaktion. Deine Grenze. Behalte es. Als Erinnerung. Nicht an ihn. An dich. An die, die nicht mehr durch so einen Mist durchgehen lässt." (Потому что он принадлежит тебе. Не ему. Это твоя история. Твоя ярость. Твой стыд. Но и твоя сила, которая тогда прорвалась. Даже если было неправильно, как ты это сделала… это была твоя реакция. Твоя граница. Оставь его. Как напоминание. Не о нем. О себе. О той, которая больше не пропустит через себя такую хрень.)

Диана смотрела на коробку, потом на Сабрину. Эта девушка, которая прошла через свой ад и построила свое кафе, протягивала ей ключ к завершению ее собственного калининградского кошмара. Не выбросить память. Не стереть. А присвоить. Признать боль, гнев, стыд — как свои, а не как подаренные Кириллом. И увидеть в этом поступке не только разрушение, но и силу сказать "нет". Установить границу. Даже криво, даже в панике.

Она взяла коробку. Она была тяжелее, чем казалось. "Danke, Sabrina," (Спасибо, Сабрина) — прошептала она.

"Keine Ursache," (Не за что) — Сабрина улыбнулась. "Und vergiss nicht: " (И не забывай:) — ее голос стал серьезным. "Tu, was dir Freude macht. Wo du nicht dich verbiegen musst. Und lass dir von keinem charmanten Arschloch mit Ostsee-Bernstein erzählen, dass du etwas Besonderes für ihn bist, wenn er nur sein Spiel spielt." (Делай то, что приносит тебе радость. Где тебе не нужно прогибаться. И не позволяй ни одному обаятельному мудаку с балтийским янтарем рассказывать, что ты для него особенная, когда он просто играет в свою игру.)

Диана вышла из кафе "Sandwich". В руке она сжимала деревянную коробку с браслетом. В кармане пальто лежал флакон "Waldlichtung". В душе царил странный покой. Не радостный, не печальный. Принявший.

Она дошла до набережной Рейна. Сели село низко над Собором, окрасив его черные камни в розовато-золотые тона. Она открыла коробку. Янтарные камешки заиграли в лучах. Он был красив. Обманчиво настоящим. Она вынула его, ощутила гладкость полированных поверхностей, тяжесть в ладони.

Она подошла к парапету, за которым нес свои воды величественный Рейн. Она посмотрела на браслет. На Собор. На мост Гогенцоллернов, где висели тысячи замков — символов веры, пусть и хрупкой. Она подумала о Сабрине. О ее кафе. О ее силе. О том, что "не прогибаться" — это не бунт ради бунта. Это право быть собой. Где угодно. Даже в маленьком кафе с бутербродами. Даже с осколками чужого обмана в руках.

Диана разжала пальцы. Янтарный браслет упал вниз. Не со злости. Не с отчаяния. С освобождением. Он мелькнул золотистой искрой в воздухе и бесшумно исчез в темно-зеленых водах Рейна. Унесенный течением. Как прошлое. Как боль. Как иллюзия "особенности".

Она не чувствовала пустоты. Она чувствовала легкость. И запах "Лесной Поляны после грозы" на своем запястье. Влажная земля, корни, кедр, грейпфрут, ладан. Ее аромат. Ее путь.

Она достала блокнот цвета морской волны. Открыла на странице с кёльнским утром. И написала под рассказом о кафе и встрече с Сабриной:

Кёльнское утро. Кофе, сэндвич, правда.

Сабрина. Сбежала от юриспруденции к архитектуре. Потом от архитектуры — к бутербродам. Своим. Где не нужно прогибаться.

Браслет. Оказался штамповкой. "Особенное воспоминание" для "особенных знакомств". Раздаточный материал профессионального обольстителя.

Бросила его в Рейн. Не со зла. С благодарностью за урок.

Урок: Я не "особенная" в чужой игре. Но я — единственная и неповторимая в своей саге.

Урок: Сила — не в том, чтобы не ошибаться. А в том, чтобы не прогибаться. Даже когда больно. Даже когда стыдно.

Урок: Настоящее "особенное" — это не браслет из янтаря. Это кафе "Sandwich" Сабрины. Это мой аромат "Waldlichtung". Это право быть собой у реки, под вечным, недостроенным Собором.

Калининград закрыт. Настоящим прощением. Не ему. Себе.

Куда дальше? Не знаю. Но знаю КАК: Не прогибаясь. Чуя свой аромат. Неся свою сагу. Одна песчинка в потоке времени. Но моя.

Она закрыла блокнот. Вдохнула воздух, пахнущий рекой, городом и собой. Сага продолжалась. И следующая глава начиналась прямо сейчас. С чистого листа. С легким сердцем.