Рапунцель без башни

Глава 4

Стекло холодное под лбом. Мертвое. Как и все за этим окном. Серые коробки цехов, облезлые заборы, грязные улицы — карикатура на мою жизнь. Куда я еду? Не туда. Отсюда. Просто — отсюда. Каждый метр дороги — это метр отдаления. От пыльных роз у мусора. От магнита «Навсегда» на холодильнике. От тикающих часов, отмеряющих пустоту в такт моему сердцу. От нее. От призрака Даши, который сидит на диване в моей голове, смеется над старым роликом, размахивает краской у гаража… а потом смотрит сквозь меня у витрины с шоколадками. «Мы как старые джинсы». Слова-ножи. Они все еще вонзаются, глубже, с каждым оборотом колеса. Водитель что-то бормочет под радио. Его жизнь. Чужая. Настоящая. Моя — разбитый витраж. Красивая картинка, собранная из осколков «навечно», а теперь — острые, режущие обломки. Зачем я взяла тот блокнот? Зачем свитер? Зачем ножи памяти? Чтобы резаться ими в Осло? Чемодан стоит рядом, как гроб с моим прошлым. «Чернила останутся те же». Да. Они въелись. В кожу. В кости. В каждую клетку. Я не везу чемодан. Я везу саму себя — исписанную, перечеркнутую, с пометкой «архив».

Возвращаться? Смешно. Вернуться — значит снова вдохнуть запах ее духов, смешанный с фальшью последнего звонка. Значит видеть ее лицо в каждой трещинке на потолке. Слышать ее смех в скрипе труб. Сойти с ума под аккомпанемент этих проклятых часов. Тик-так. Ты — никто. Тик-так. Она заменила тебя. Тик-так. Навсегда — вранье. Нет. Я не вернусь. Не смогу. Это не сила. Это — животный страх. Страх раствориться в этой боли, как сахар в горьком кофе. Стать призраком в собственной квартире. Осло… Холод. Анонимность. Чужие лица, которым плевать на мои «чернила». Это не выбор. Это бегство раненого зверя в нору. Куда угодно. Лишь бы спрятаться. Лишь бы не чувствовать. Но я чувствую. О, как я чувствую! Каждый нерв оголен. Каждое воспоминание — током. Вот мы покупаем эти дурацкие шляпы. Вот она орет «Панки хой!» на крыше. Вот мы плачем вместе, когда умер ее кот Степан… А потом — пустота. Ледяная пустота в ее глазах. «Нам нужно поговорить». Как приговор. Как выстрел. И я, дура, кивнула. Согласилась с концом мира. Почему я не закричала? Почему не упала на колени? Не умоляла? «Не уходи! Что я сделала не так? Исправлю!» Гордость? Или просто шок? Оцепенение?

И этот звонок… Зачем? Зачем звонила? Чтобы услышать, как я сломаюсь? Чтобы убедиться, что ее «честность» меня добила? Или… или в этом натянутом «Привет» был крошечный осколок той Даши? Осколок, который тоже болит? Нет. Не верю. Не смеши. Она была с ней. С Лерой. Слышала ее смех на фоне. На фоне моего конца. «Устрой ей день рождения». Я сказала это. Язвительно. Грубо. Как последний щелчок. Мне стало… легче? Нет. Пусто. Как после драки, когда адреналин схлынул, а синяки только начинают болеть. Синяки на душе.

Розы Артема… Алые. Как стыд. Как кровь из раны. «Чистый лист». Идиот. Он не знает. Не знает, что чистый лист — это миф. Что под белой бумагой — старые, въевшиеся письмена. Любовь. Дружба. Предательство. Их не выжечь. Не перекрыть новой краской. Они проступят. Всегда. Как чернила на промокашке. Я поставила их у мусорки. Правильно? Не знаю. Жест отчаяния. Последняя попытка сказать миру: «Видишь? Я не принимаю твоих жалких утешений!» Но мир плевал. Он мчался вперед. Как это такси. Мимо плохо осветлённых улиц. Мимо моей тоски. К аэропорту. К билету на Осло с тем же шрифтом, что и в наших «планах». Издевка судьбы. «Покорим Европу!» Покорили. Развалинами.

А что там, в Осло? Чужие улицы. Страна, которую я не знаю. Люди, которым я не нужна. Одиночество. Такое же, как здесь. Только в другом антураже. Но здесь — убийственно. Здесь каждый кирпич, каждый запах, каждый угол кричит о ней. О нас. О том, чего больше нет. Там… там будет тише. Может быть. Пустота, но без эха. Без призраков, танцующих на руинах. Без тиканья этих часов… Тик-так. Ты одна. Тик-так. Навсегда кончено. Тик-так. Лети. Я зажмуриваюсь. Темнота за веками не спасает. Там тоже она. Улыбается на крыше. «Навсегда! И точка!». Ложь. Красивая, сладкая, смертельная ложь.

Как жить с этим? С этой дырой в груди? С этим знанием, что самое главное — разбито вдребезги? Что доверие — мираж? Что «навечно» длится ровно до тех пор, пока не появится кто-то «более интересный»? Я не знаю. Знаю только, что оставаться — значит позволить ране гнить. Значит смотреть, как призрак Даши вытесняет меня из собственной жизни. Значит умереть, не умирая. Осло… это не жизнь. Это отсрочка. Перевязка на рваную рану. Глоток воздуха перед новым погружением в боль. Но это все, что у меня есть. Это мой побег. Мое чистилище. Мой шанс… на что? Не на забвение. Забыть — невозможно. Навык дышать сквозь боль. Навык нести свои «чернила», не размазывая их по новым страницам. Навык быть одной. Не «брошенной». Не «замененной». Просто — одной.

Машина замедляется. Впереди — огни аэропорта. Портал в неизвестность. Сердце колотится — не от страха полета. От страха шагнуть в эту пустоту. Оставить последний клочок земли, где мы были вместе. Где «навечно» еще не было ругательством. Я беру чемодан. Он тяжелый. Наполненный камнями прошлого. «Чернила останутся те же». Да. Но я учусь нести их с собой. Не как груз вины. А как факт. Как шрам. Как часть текста моей жизни. Глава «Дружба» закончена. Глава «Одиночество» начинается здесь. На пороге чистилища под названием «Вылет». Я плачу. Тихо. Без звука. Слезы соленые. Как море, которого я не увижу в Осло. Как ее слова в последний раз. Я вытираю их. Делаю шаг. Навстречу холоду. Навстречу себе одной.

"Чернила". Слово эхом отозвалось в такси. Она сжала ручку чемодана, стоявшего рядом. Внутри лежали ее чернила. Блокнот. Свитер. Ножницы. "Мишка". Они давили на душу, как булыжники. Можно ли сбежать от себя? — пронеслось в голове. Или я просто везу свою тюрьму с собой? Водитель что-то пробормотал под нос под звуки поп-радио. Диана не вслушивалась. Она видела за окном не дорогу, а лицо Даши в последний момент у магазина — усталое, закрытое. Видела розы Артема, алые, как кровь из пореза, нанесенного тупыми ножницами при резке джинсов. Видела свою руку, ставящую их у мусорного ведра. Жест отчаяния или силы? Она все еще не знала.

Поэтому она прибыла в аэропорт. Огромный, холодный, шумящий муравейник. Поток людей, спешащих куда-то, радостных, усталых, равнодушных. Она растворилась в этом потоке, стала еще одной частицей, несущей свой багаж. И успешно прошла процедуру регистрации на рейс до Осло. "Успешно" — это означало механические движения: паспорт, билет, чемодан на ленту. Лицо девушки за стойкой было профессионально-вежливым. "Прямой рейс?" — спросила она. "С пересадкой", — ответила Диана, и в голосе прозвучала неожиданная для нее самой горечь. "В Анталье. На двенадцать часов".

С пересадкой в международном аэропорту Анталья, известном как Fraport TAV. Анталья. Солнце. Море. Курорт. Все, что было полной противоположностью серому унынию за окнами аэропорта вылета и холодным фьордам Осло, ее финальной, пока еще абстрактной цели. Пересадка продлится двенадцать часов. Двенадцать часов. Не час, не три. Целых двенадцать. Ничейное время. Промежуток между жизнью "до" и жизнью "после". Чистилище. Ее личное чистилище, подаренное авиакомпанией. Вместо огня — турецкое солнце. Вместо искупления — ожидание.

Двенадцать часов. Что делать? — подумала она, блуждая по бесконечным стерильным коридорам Duty Free после прохождения паспортного контроля. Сидеть в зале ожидания? Уставиться в стену? Пить кофе за десять евро, наблюдая, как взлетают самолеты в другие жизни? Идея была невыносимой. Ее нервы, и без того натянутые как струны, не выдержали бы двенадцати часов заключения в стеклянной коробке аэропорта. Нужен был воздух. Другой мир. Хотя бы на несколько часов.

Она достала телефон, который молчал уже неделю, как могила (ни Даша, ни Артем — слово было сдержано). Открыла карты. Анталья. Fraport TAV. И тут ее взгляд упал на синюю извилистую линию побережья и значок неподалеку. В частности, она планирует посетить Нижний Дюденский водопад, природное чудо, расположенное в непосредственной близости от аэропорта. "Природное чудо". Звучало как насмешка после всех ее личных "чудес", превратившихся в прах. Но вода… Мощь воды, падающей в море. В этом был какой-то дикий, притягательный символизм. Смыть? Очиститься? Или просто увидеть нечто большее, чем собственная боль? Решение созрело мгновенно. Она не просто посетит водопад. Она совершит маленькое паломничество. Ритуал прощания.

Но двенадцать часов — это долго. Особенно после ночного перелета. Особенно с чемоданом, полным призраков. Ей нужно место. Не просто кресло. Место, где можно сбросить панцирь, хотя бы на время. Принять душ. Выдохнуть. Для комфортного пребывания во время ожидания пересадки она выбрала гостиницу Отель Lara. Фотографии в сети показывали бассейны, пальмы, вид на море. "Высокий уровень сервиса и удобное расположение" — гласили отзывы. "Удобное расположение" сейчас значило больше, чем "высокий уровень сервиса". Несколько километров от аэропорта. Несколько километров от водопада. Убежище. Временная станция в ее чистилище. Она забронировала номер на сутки через приложение, получив мгновенное подтверждение. Действие было простым, но оно дало странное ощущение контроля. Маленький островок порядка в хаосе отъезда.

Рейс. Самолет взревел двигателями, оторвался от промерзшей земли и унес ее в чернильную толщу ночи. Диана прижалась лбом к холодному иллюминатору. Внизу проплывали редкие островки огней — уснувшие города, деревни. Жизни, в которых люди сейчас спят, ссорятся, любят, мечтают. Обычные жизни. Без разбитых "навечно". Без чемоданов, набитых осколками дружбы. Она закрыла глаза, но вместо тьмы увидела Дашу. Не ту, последнюю, закрытую и чужую, а ту, смеющуюся на крыше, с сияющими глазами и криком "Навсегда!". Боль была острой, физической, как удар ножом под ребро. Она схватилась за подлокотник. Когда это пройдет? — подумала она с отчаянием. Или никогда не пройдет? Просто притупится, как хроническая болезнь? Шум двигателей заглушал мысли, превращая их в хаотичный вихрь образов: закрашенное граффити, раздавленная шоколадка, гудки в трубке, розы у мусорного ведра… "Чернила останутся те же". Ее собственные слова.

Прибытие в Анталью. Fraport TAV встретил ее не просто теплом. Он ударил ее им, как стеной, когда стеклянные двери аэропорта раздвинулись. Влажное, густое, обволакивающее тепло. Запах моря, цветов, жареных каштанов и чего-то экзотически-сладкого. После стужи и кондиционированной прохлады самолета это было шоком. Она остановилась, сняла твидовый пиджак ("панцирь"), чувствуя, как влага мгновенно покрывает кожу. Солнце. Оно было здесь. Яркое, наглое, жизнерадостное. Совершенно не соответствующее ее внутреннему состоянию. Контраст был почти комичным. Она — ходячая тень горя, а вокруг — буйство красок, зелени, крики таксистов на непонятном языке, смех загорелых туристов в шортах и майках. Мир жил. Без нее. И без Даши.

Получив чемодан (синий, потертый, полный призраков), она прошла к стойке трансфера отеля Lara. Минивэн был новым, с ледяным кондиционером. Дорога заняла не больше двадцати минут. Они мчались по широкой набережной, слева сверкало бескрайнее, невероятно синее Средиземное море, справа тянулись ряды отелей, ресторанов, пальм. Яркость красок резала глаза. Она чувствовала себя призраком, забредшим на чужой праздник. Отель Lara возник как оазис — белоснежное здание в несколько этажей, утопающее в зелени, с искрящимися на солнце бассейнами. Шикарно. Бездушно. Идеальное место, чтобы спрятаться.

Лобби встретило мраморным холодом и вежливой улыбкой администратора. Процедура заселения прошла быстро. Номер на третьем этаже с балконом и — она специально просила — видом на море. Когда дверь закрылась за портье, Диана прислонилась к ней спиной. Тишина. Только гул кондиционера. Она была одна. Совершенно одна. В номере с широкой кроватью, безупречно белым бельем, стеклянной душевой кабиной и этим видом. Она подошла к балконной двери, раздвинула тяжелые портьеры и вышла.

Вид. Бескрайняя синева моря, сливающаяся на горизонте с небом. Ярко-голубое небо. Зелень парка. Белоснежные яхты в марине. Солнце, щедро заливающее все вокруг теплом. Красота, которая должна была восхищать, радовать. Она вызвала лишь щемящую пустоту. Как можно быть такой красивой? — подумала она с горьким удивлением. Когда внутри все разбито? Она стояла, впитывая тепло солнца в свою холодную кожу, слушала крики чаек и далекий смех с бассейна. И чувствовала себя невероятно, космически одинокой. Даже вода в мини-баре казалась более живой, чем она.

Она приняла долгий душ, смывая с себя липкую дорожную пыль и, как ей хотелось верить, частичку тяжести. Вода была горячей, мощные струи массировали плечи. Она смотрела, как вода утекает в слив, унося с собой мыльную пену. Если бы так просто… Надела легкое платье (не Дашин совет, а купленное когда-то в спешке), накинула шарф. Взяла маленькую сумочку, оставив чемодан с его содержимым в номере. Призраки могли подождать. Пришло время паломничества.

До Нижнего Дюденского водопада можно было добраться на такси или автобусе. Она выбрала автобус. Ей нужно было время. Погрузиться в эту чужую, яркую реальность, наблюдать. Автобус был набит туристами — веселыми, громкими, с фотокамерами и смуглыми детьми. Она сидела у окна, чувствуя себя невидимкой. Пейзаж за окном менялся: современные отели сменились рощами цитрусовых, затем показались первые скалистые обрывы. Воздух стал свежее, с примесью морской соли и влаги.

Ощущение приближения возникло раньше, чем она увидела сам водопад. Сначала это был далекий, нарастающий гул, похожий на рокот гигантского зверя. Потом — мелькающие между деревьями струи пара или тумана? Наконец, автобус остановился на большой стоянке. И она увидела его.

Нижний Дюденский водопад. Картинки в интернете не передавали и десятой доли его мощи и величия. Огромные массы воды, белые от пены, с ревом низвергались с сорокаметровой высоты прямо в бирюзовое Средиземное море. Солнце играло в брызгах, создавая мириады радуг. Земля под ногами дрожала от низкого гула. Воздух был насыщен водяной пылью, оседающей прохладной росой на коже. Зрелище было гипнотическим, первобытным, подавляющим человеческую суету.

Диана замерла, впитывая эту мощь. Она прошла по тропинке вдоль обрыва, подойдя как можно ближе к точке падения. Гул воды заглушал все мысли, все внутренние голоса. Она стояла, смотрела, как бешеные потоки срываются вниз, разбиваются о скалы у основания, но не останавливаются, а снова собираются в мощный поток, чтобы слиться с морем. Вечный цикл. Падение. Разрушение. Возрождение. Слияние с чем-то большим.

Так падает и моя жизнь, — подумала она. Сорвалась с высоты "навечно". Разбилась о скалы предательства и равнодушия. Осколки — вот этот чемодан с призраками. А теперь? Течет ли она, как этот поток после падения? Или застряла в камнях, как пена? Море впереди было бескрайним, синим и безразличным. Оно принимало воду водопада, не спрашивая, откуда она и что пережила.

Она нашла камень у смотровой площадки, в стороне от толчеи туристов. Гладкий, теплый от солнца. Достала из сумочки маленький блокнотик для записей (не тот блокнот!) и ручку. Написала на клочке бумаги одно слово: "НАВСЕГДА". Обвела его несколько раз. Потом скомкала бумажку. Подошла к самому краю, где брызги орошали лицо. Замахнулась и швырнула комок в водяную пелену, в рев и брызги. Бумага мелькнула белым пятнышком и мгновенно исчезла, поглощенная стихией. Смыта. Унесена.

Это был не акт веры в очищение. Это был ритуал признания. Признания лживости этого слова. Признания конца. Признания, что падение случилось. И теперь нужно найти путь, как этой воде, сквозь скалы — к морю.

Она простояла там долго, пока солнце не начало клониться к закату, окрашивая водяную пыль в золото и розовый. Гул воды стал ее внутренним саундтреком. Впервые за много недель в голове не было хаотичного вихря мыслей. Было лишь ощущение этой немыслимой мощи и вечного движения. И странное, едва уловимое чувство… не облегчения, но смирения. Принятия факта падения. Первый шаг? Возможно.

Возвращение в отель Lara было возвращением в реальность, но уже немного другой. Она поужинала в ресторане отеля на террасе, глядя на море, погружающееся в сумерки. Ела без аппетита, но ела. Морепродукты, что-то свежее. Заботилась о себе. Впервые за долгое время. Потом поднялась в номер.

Двенадцать часов чистилища подходили к концу. Она стояла на балконе, опираясь на перила. Ночь опустилась на Анталью. Город зажег огни, отражающиеся в темной воде. Где-то там был водопад, продолжавший свой вечный рев. Завтра — Осло. Холод. Неизвестность. Борьба за новую жизнь.

Она зашла в номер, подошла к чемодану. Открыла его. Взгляд упал на кожаный уголок "Книги Великих Планов". Она не выбросила его. Не открыла. Просто провела рукой по выцветшей коже. "Чернила останутся те же," — прошептала она. — "Но, может быть, я научусь писать ими что-то новое."

Она захлопнула чемодан. Заложила будильник. Легла в широкую белую кровать. За окном шумело море. Гул водопада все еще звучал в ее ушах, заглушая тиканье бабушкиных часов. Она закрыла глаза. Не чтобы забыться. Чтобы набраться сил для полета на север. Чистилище Антальи подходило к концу. Глава "Одиночество" начиналась.