Расплата

Глава 26

– Мне нужен адвокат? – спросил Оскар Кантрелл. С красным лицом и незажженной сигарой во рту он вышел из аэропорта. Он был страшно зол и воинственно настроен, как и все люди, которым полиция портила жизнь.

– Вам видней, – ответил Бенц.

– Вы меня в чем-то обвиняете? – Кантрелл, невысокого роста мужчина с брюшком, в соломенной шляпе и с узкими короткими баками, одарил Бенца взглядом, который смутил бы простого человека. Однако Бенц и бровью не повел. Пусть себе понервничает. Он встретил Кантрелла у ворот, показал ему свой значок и проводил к своему джипу.

– Нет. Только хочу задать вам несколько вопросов.

– Эй, у меня здесь своя машина. – Кантрелл переложил сумку в другую руку. – Меня не нужно подвозить.

– Не беспокойтесь. Я привезу вас обратно.

– Сукин сын, – пробормотал Кантрелл, снова перекладывая сумку из руки в руку. Но спорить не стал. Сеточка вен, обесцвечивающих щеки Кантрелла и нос, стала краснее, когда он неохотно забрался на заднее сиденье машины.

Бенц завел двигатель и бросил взгляд в зеркало заднего вида.

– Расскажите мне о вашей бывшей жене.

– О какой именно?

– О Бернадетт Дюбуа.

Кантрелл фыркнул и передвинул сигару в угол рта.

– Святая Бернадетт, – произнес он, и Бенц напрягся.

Святая Бернадетт?

– Это ваше особое имя для нее?

– Да, точно. Вы когда-нибудь с ней встречались? – спросил Кантрелл, и когда Бенц покачал головой, добавил: – Ну, с ней непросто. Очень непросто. Красивая женщина. Совершенно обалденная и при этом манипулятор. Всегда хочет больше, чем мужчина может ей дать. От таких женщин одни лишь неприятности. – Он откинулся на заднее сиденье. – Че-ерт, у нее какие-то проблемы с законом? – спросил он. – В этом все дело?

– Я просто хотел задать вам несколько вопросов.

– О чем?

– О пожаре в доме, который вы сдаете в аренду в районе Сент-Джон.

– Я так и подумал. – Кантрелл смотрел в окно, жуя сигару и наблюдая за пейзажем, когда Бенц въезжал в город. – Я ничего о нем не знал. Ничего. Спросите у моей секретарши. Меня не было в городе. Я проводил время с... с подругой. Можете ей позвонить.

– Обязательно позвоню, – сказал Бенц, но подумал, что Кантрелл с ним откровенен. Вероятно, опять тупик. – Вы знаете ее дочь?

– Оливию? Да, я видел ее раз или два. – Он снял шляпу и вытер лоб платком. – Знаете, ее другая дочь умерла. Не думаю, что она смирилась с этой потерей. Она чувствовала какую-то вину. Она дремала, когда ребенок упал в воду и утонул. Бернадетт винила во всем старшую дочь, Оливию, но думаю, в глубине души она чувствовала вину. Черт, эта женщина из-за многого чувствовала вину.

– В самом деле? – Бенц не ожидал, что Кантрелл окажется таким откровенным. Кантрелл засунул платок в карман. – Как это так? Откуда эта вина?

– Будь я проклят, если знаю. Ее отец умер, ее мать – наполовину сумасшедшая со всеми этими разговорами о вуду и прочей ерунде. Неудивительно, что она так страдала. Это, вероятно, началось с младенца.

– С Оливии?

– Нет.

– Значит, с девочки, которая утонула? С Чандры?

– Да нет же, черт возьми, – раздраженно воскликнул Кантрелл. – Я говорю о самом первом ребенке.

Бенц почувствовал, как что-то щелкнуло у него в голове. Он снова посмотрел в зеркало заднего вида.

– О самом первом?

– Да, о ее сыне... Кажется, это ее большой секрет, но как-то вечером мы с ней пили, и она так напилась – чуть ли не в стельку. И вдруг начала ныть о своем ребенке. Она без остановки нудела о том, как забеременела, и ей пришлось отдать младенца. Старушка, Вирджиния, мать Бернадетт, ни в коем случае не потерпела бы его. Она настояла на этом.

– Кто был отцом?

– Бенчет, конечно. Из-за этого и был весь шум. Старушка раскусила Реджи Бенчета. Она знала, что он никчемный человек. – Ленивый взгляд Кантрелла встретился с взглядом Бенца в зеркале. – Такие вот дела. После того вечера она больше не заводила речи об этом. Я тоже. Не думаю, что это мое дело, но мне кажется, что она никогда не говорила об этом Реджи.

– Но доверилась вам? – Бенцу в это не верилось.

– Ром развязал ей язык. Послушайте, эта женщина испытывала невероятное чувство вины. Если хотите знать мое мнение, именно тогда все это началось. После того, как она отдала младенца.

– Что началось?

– Безумие... оно в ходу в этой семье. – Он вытащил сигару изо рта и принялся размахивать ею в воздухе. – Это было у старушки и перешло дальше. От Вирджинии к Бернадетт, потом к Оливии... все красивые женщины, все немножко не в себе, немного странные, чертовски сексуальные, красавицы, скажу я вам, и очаровательные в определенном смысле, но... Но вот вам обычная женщина, если вы понимаете, что я имею в виду.

К несчастью, Бенц понимал. Ему нужно было подумать о прошлой ночи.

Утром Оливия отработала несколько часов в «Третьем глазе», затем, вернувшись в свой домик, встретила Оле Олсена и его группу.

Сидя во второй спальне, она пыталась заниматься, в то время как рабочие ходили по дому. Они протягивали провода, выкрикивали распоряжения, выключали на время электричество и затем проверяли сигналы тревоги. Она сидела на диване-кровати, листая книги. Иногда ее отрывал стук в дверь, после которого один из рабочих приоткрывал дверь и что-нибудь спрашивал. Ей довольно легко было сосредоточиться. Ночь с Бенцем казалась теперь сюрреалистичной, их ссора этим утром лишь еще одной неурядицей в ее непростой жизни.

Когда электричество снова было включено, она забыла на время о своей диссертации и вошла в Интернет, где провела два или три часа, исследуя описания жизни и смерти некоторых святых. Она хотела бы сказать Бенцу, что он действует в ошибочном направлении, но, прочитав об упомянутых им святых и вспомнив убитых женщин, она перестала сомневаться, что тут имеется связь.

Но какая? Почему эти святые и почему это связано с ней?

Когда большая часть рабочих ушла, уже стемнело, и ее дом был оснащен основной системой безопасности, которая будет срабатывать всякий раз, когда дверь или окно будут открыты и она будет задета.

– Значит, я никогда не смогу спать с приоткрытыми окнами? – спросила она у Олсена, высокого мужчины скандинавской внешности с широким лицом и копной коротких белых волос.

– О, конечно, можно отключать определенные участки дома, но я бы не советовал этого делать. Смотрите сюда. – Он показал ей пульт управления и рассказал о детекторах движения, сигналах тревоги и времени задержки между включением системы и началом активации.

– Значит... когда детектор движения включен, собака должна быть заперта в другой комнате.

– Если только вы не хотите, чтобы произошло следующее. – Нажатием кнопки он активировал сигнал тревоги, и в доме начали раздаваться серии оглушительных пронзительных звуков. Хайри С заскулил. Оливия быстро научилась выключать сигнал тревоги.

– Иногда я ненавижу высокие технологии, – пожаловалась она.

– Я тоже. – Олсен усмехнулся, и мелькнул зуб с золотой коронкой. – Но затем я напоминаю себе, что зарабатываю этим себе на хлеб. Мне не стоит слишком сильно жаловаться. – Он оставил ей свою визитку, толстую инструкцию, буклет с гарантийным талоном и на удивление маленький счет, пояснив, что это наилучшие пожелания от детектива Бенца. – Я перед ним в долгу, – объяснил он. – Он помог моей дочери, когда она стала баловаться наркотиками. Так, а вы звоните мне, если возникнут какие-нибудь проблемы, хорошо? – сказал он, направляясь к своему грузовику. – Даже самые незначительные. Бенц просил позаботиться о вас, и я рад служить.

– Не сомневаюсь, что со всем справлюсь, – уверила она, помахала ему рукой и вернулась в дом. Она подумала, что бы на это сказала бабушка Джин.

Вероятно, что она дура. Она чуть ли не чувствовала, как бабушка переворачивается в могиле и бормочет:

– Да что это с тобой? Зачем ты платишь за все эти нелепые штучки? Положись на господа, Ливви, и научись обращаться с дробовиком. Любому хватит такой защиты.

– Это не так, бабушка, – прошептала Оливия, сидя за кухонным столом и листая инструкцию. – Совсем не так. – Пес заскулил, и она почесала ему уши, затем не состоянии одолеть седьмую страницу, положила инструкцию на стол и направилась в гостиную. Уголком глаза она увидела, как Хайри С запрыгнул на освободившийся стул и, схватив книжечку, помчался в комнату для стирки.

– О нет, ни в коем случае, – воскликнула она, пускаясь вдогонку и выхватывая у него буклет, пока он не успел спрятать его в своих одеялах с другими находками. – Мне это может понадобиться. – Она убрала инструкцию в буфет на кухне и направилась через арку в гостиную.

Затем она почувствовала какое-то изменение в атмосфере.

Внутри дома.

Что-то вроде холодного, пронизывающего ветра.

– Нет, – сказала она, и сердце у нее заколотилось. После прошлой ночи он не мог снова приняться за дело. Страх, словно холодная игла, пронзил ее мозг. Посмотрев в зеркало над книжным шкафом, она почти ожидала увидеть в нем лицо священника в маске, встретиться взглядом с его жестокими голубыми глазами, но увидела лишь свое отражение – бледную женщину с растрепанными волосами, которая выглядела такой уставшей от всего, какой она себя и чувствовала. У нее был обеспокоенный и измученный вид.

Хайри С скулил, но не бежал к двери или к окну, как он обычно делал, если слышал что-то снаружи. Вместо этого он, дрожа, съежился рядом с ней, словно чувствуя присутствие зла здесь, в самом доме.

– Ш-ш-ш. Все в порядке, – сказала она, беря его на руки и прижимая к себе. – Мы в безопасности. – Но он дрожал у нее в руках и просил, чтобы его отпустили. Оливия опустила его на пол, и он побежал, щелкая когтями по твердой древесине, остановился под аркой на кухню, обернулся и уставился на нее. – Хайри, все хорошо.

Он жалобно заскулил.

– О, иногда ты такой дурачок, – сказала она, но ни-к не могла избавиться от очень тревожного чувства. Это касалось не только ее видений, но и самого дома. Она подумала о словах бабушки Джин, ее вере в бога, религия бабушки была немного искаженной, здоровый римский католицизм с примесью вуду. Но безвредной. Бабушка нашла утешение в Библии. В этой Библии, которая стояла на верхней полке низкого книжного шкафа. Толстый том в кожаном переплете, который был в семье давным-давно и лежал под старинным овальным зеркалом.

Пес лаял и топтался на месте.

– Прекрати.

Но он не успокаивался и продолжал бешено лаять, когда Оливия открыла Библию. Она открылась на двадцать третьем псалме. Бабушкином любимом. Оливия принялась читать знакомый отрывок и вспомнила, как бабушка шептала его по вечерам, когда укладывала ее спать.

– Да, если я пойду долиной смертной тени, не убоюсь зла[22].

Оливия сдержала слезы при мысли о бабушке и о том, как та убирала волосы с ее лица, когда шептала эти слова. Странно, но Оливия никогда не читала эту Библию; это была исключительно бабушкина собственность.

Хайри зарычал. Очевидно, этот отрывок его не успокаивал.

– Еретик, – поддразнила его Оливия и отложила Библию, но она открылась на странице, где поколения Дюбуа записывали рождение каждого ребенка, каждый брак и смерть в семье за прошедшие сто двадцать лет. Бабушка Джин была такой же аккуратной, как ее свекровь и женщина перед ней.

Оливия повела пальцем по странице, увидела запись о рождении ее матери и трех других детей, которых бабушка родила лишь для того, чтобы похоронить, так к никто из них не прожил больше недели.

Бернадетт стала исключением – сильная, в то время как все остальные бабушкины дети родились слабыми.

Под именем матери был список ее замужеств и детей, которых она произвела на свет.

Оливия замерла.

Ее указательный палец застыл над страницей. Там фигурировала она сама в соответствии с датой своего рождения. Недолгая жизнь Чандры также была отражена здесь. Но над своим именем она увидела то, что заставило ее похолодеть.

Младенец-мальчик. Без имени. Указан как сын Бернадетт, отец – Реджи Бенчет. Если все правильно, этот безымянный брат был лишь на год старше Оливии.

Брат? Оказывается, у нее был брат. Что с ним случилось?

У нее зашумело в голове. Она принялась перечитывать записи, думая, что пропустила что-то важное, но запись о смерти этого ребенка отсутствовала. Такого не могло быть. Она не слышала его имени; о нем ни разу не упоминали.

Словно его вообще никогда не существовало.

Является ли ошибкой эта запись о безымянном ребенке? Но нет... этот список был написан рукою бабушки, которая бы не допустила подобной оплошности.

И если он не умер, то где же он?

Она снова чувствовала холодок в крови, и, взглянув в зеркало, она кое-что увидела за своим собственным отражением, нечто движущееся и бесформенное.

Она выронила Библию и попятилась. Чуть не запуталась в собственных ногах.

Сердце у нее бешено колотилось, руки вспотели.

В глубине отражения она мельком увидела что-то странное. Смертельное. Злое.

Она остановилась и сказала себе, что у нее просто разыгралось воображение, что странное поведение ее пса повлияло и на нее. Но волоски у нее на руках поднялись, и сердце едва не выпрыгивало из груди. Возьми своя в руки, Оливия! Ты ничего не видела. НИЧЕГО. У тебя просто слишком разыгралось воображение.

Несколько раз глубоко вдохнув, она поспешила к телефону, нашла записную книжку в верхнем ящике и стала водить пальцем по странице, на которой номера были стерты и зачеркнуты. Наконец она нашла телефон Бернадетт.

Быстро набирая номер, она пыталась сдержать волну охватывающей ее паники. Бенц сказал, что между ней и убийцей должна быть связь. Что-то в ее генах... неужели это оно? О господи, о господи, о господи.

Связь установилась. Один гудок, второй, третий.

– Да возьми же ты трубку, черт побери!

После четвертого гудка включился автоответчик, и ей было велено оставить сообщение. Что она могла сказать?

– Бернадетт... это Оливия. Не перезвонишь ли мне, когда...

– Ливви? – раздался голос ее матери, и у нее появилась слабость в коленках. Опершись на стол, она взяла себя в руки. – Какой сюрприз.

– Мне нужно с тобой поговорить.

– Конечно, но только если это не очередная нотация насчет моего мужа. Я собиралась было уйти от него, но сейчас мы с Джебом стараемся все уладить.

– Ты с ума... – Оливия прикусила язык и медленно досчитала до десяти. – Ты знаешь, как я к этому отношусь, – сказала она, – но я позвонила не из-за этого.

Повисла долгая напряженная пауза, и Оливия думала, как ей задать следующий вопрос, как она может обвинить свою мать в том, что она лгала ей более тридцати лет.

– Я просматривала Библию, – начала она, – ну, ту, бабушкину.

– Да.

– Очень странно. Я понятия не имела, что в ней есть страница, посвященная всем рождениям, бракам и смертям в семье. – Показалось ли ей, или она услышала как Бернадетт судорожно вдохнула.

– В самом деле?

Она никак не могла подсластить свой вопрос.

– Я нашла запись о нас с Чандрой как о твоих детях но мы не единственные. Имеется упоминание еще об одном ребенке. О мальчике. Имени нет, и родился он примерно за год до меня. Мой старший брат.

Никакой реакции.

– Мам?

Пауза и затем долгий вздох.

– Ливви, это тебя совершенно не касается.

– У меня был брат, мне о нем никто и слова не сказал, и это, значит, меня совершенно не касается? – ошеломленно повторила она. – А по-моему, очень даже касается.

– Какое это теперь имеет значение?

– Бернадетт... он мой брат? Он еще жив?

Молчание.

– Жив? – снова спросила Оливия, кровь стучала у нее в висках, а пальцы до боли сжали трубку.

– Я... я не знаю.

– Почему?

– Все очень сложно.

– Ради бога, Бернадетт! Где он? Что, черт возьми, с ним случилось? Кто он?

– Я же сказала, что не знаю, – резко ответила Бернадетт, затем понизила голос. – Я была молода, только-только закончила школу. Не замужем... в те времена было сложно иметь внебрачного ребенка, не то, что сейчас. Мне пришлось сказать маме, и она... она договорилась насчет частного усыновления. Я не знаю его имени, что с ним случилось. Ничего.

– Но... – Оливия прислонилась к стене. От этой лжи голова у нее шла кругом. И сколько еще было таких детей?

– Для меня этот малыш никогда не существовал, – настаивала Бернадетт, но ее голос дрожал от волнения – Я не рассчитываю, что ты поймешь, Ливви, но очень надеюсь, что ты не будешь меня осуждать. Оливия чуть не лишилась дара речи.

– Я не собиралась... Я просто хочу знать правду.

– Правда очень проста и совершенно обычна. Я забеременела, еще учась в школе, и твой отец был... Ну, он вышел в море, и я не была замужем, поэтому я отдала своего ребенка и с тех пор об этом не вспоминаю. Я не хотела. Наверное, в наше время это можно назвать отказом, но такие вот дела.

И это многое объяснило.

– Об этом знали лишь твоя бабушка и я. Это было частное усыновление. Я даже не знаю адвоката, который этим занимался, и имя семьи, которая его усыновила. Я не знала этого тогда и не хочу знать сейчас. Твоему отцу я об этом не говорила.

– Он мне не отец.

– Кто из нас не признает очевидного? – выпалила Бернадетт. – Оставь все как есть, Оливия. Ну, есть у тебя где-то брат, и что с того?

– Тебя совсем не интересует твой сын?

– Нет, Ливви, не интересует. И все, забудь об этом.

Оливия не могла. Во что бы то ни стало она выяснит, кто ее брат, думала она, повесив трубку. Даже если окажется, что он ужасный убийца.

Сидя за своим столом в участке, Бенц бросил взгляд на часы и тихо выругался. Времени у него едва хватало, чтобы добраться до Батон-Руж и забрать Кристи. Не считая предположения, что «святая Бернадетт» отдала на усыновление сына от Реджи Бенчета, Бенц ничего не узнал от Оскара Кантрелла. Какую бы любовь этот мужчина ни испытывал к бывшей жене, все чувства были убиты, когда Бернадетт начала «изменять ему направо и налево».

– Она была настоящей шлюхой. Просто не могла не дать при каждом удобном случае. Конечно, именно это и привлекло меня в ней изначально, но я считаю что жена должна хранить себя для мужа. Че-ерт, Бернадетт в постели просто прелесть, это уж точно, – закончил Кантрелл.

Бенц подумал, что Кантрелл рассказал ему не все, но пока он еще не выяснил, о чем именно тот умолчал. А сейчас он опаздывал. Он накинул куртку, засунул в кобуру свой «глок» и направился к выходу, проходя мимо столов, стоящих по всему департаменту.

– Бенц! – крикнула Пенни, одна из служащих, отвечающих на телефонные звонки. – Звонит Монтойя. Говорит, дело важное.

– Пусть наберет мне на сотовый. – Бенц уже был на середине лестницы. Когда он подошел к джипу, его телефон уже трезвонил вовсю. – Бенц, – произнес он, пристегивая ремень.

– Мы ее нашли, – совершенно бесстрастным голосом сообщил Монтойя.

– Кого?

– Святую Екатерину Александрийскую.

– Что? – Бенц, положив руку на руль, замер. – Что ты имеешь в виду? Где?

– Это еще не все, – торжественно ответил Монтойя. – Она не одна.