Расплата

Глава 30

– Я же сказал вам, что ничего не знаю об этих убийствах, и мне совсем не по душе, что меня притащили сюда в День благодарения. – Глаза Реджи Бенчета, сидящего под ярким, резким флуоресцентным светом в комнате для допроса, сердито сверкнули. Его костлявая задница балансировала на кончике потертого стула, локти лежали на столе. Тощий донельзя и выглядящий старше своих шестидесяти восьми, он сплюнул коричневую от табачного сока слюну в жестяную банку на полу. – Итак, мне нужен адвокат? Вы хотите обвинить меня в чем-то или же отпустите на все четыре стороны? – Указав искривленным пальцем на Бенца, он добавил: – Я знаю свои права. Вы не можете задерживать меня, не предъявив обвинения, и если у вас ничего нет, мне пора на праздничный ужин.

– Куда?

– Это не имеет ни малейшего значения, но так и быть, скажу – к своей подружке.

Бенц заглянул в свои заметки.

– Клодетт Дюфресне?

– Да, но не беспокойте ее в праздник. У нее больное сердце, и ей ни к чему лишние волнения.

– Ее арестовывали за продажу крэка, – заметил Бенц, заглядывая в список, который включал все, от приставаний на улице до торговли наркотиками. – Да уж, она действительно очень приятная особа.

– Это было несколько лет назад. Она исправилась и открыла свое сердце для Иисуса. Она сейчас добрая христианка, заботится о своей больной маме и работает в центре заключения пожилых преступников в Лафайетте. – Он порылся в кармане рубашки и вытащил пачку «Кэмела». – Не возражаете, если я закурю? – Не дожидаясь ответа, он закурил, жуя и куря одновременно. О таких потребителях табачная компания может просто мечтать.

– Вы, значит, обрели бога, да?

– Совершенно верно, и можете быть уверены, что я буду молиться о ваших душах.

– Вы не священник, – вмешался Монтойя, стоящий у двери. Руки его были сложены на груди, обычно аккуратная бородка немного взъерошена, а выражение лица словно говорило: «Меня не проведешь».

– Нет. Конечно, нет. Я заново родился. Обрел Христа в тюрьме... черт возьми, похоже на песню в стиле кантри, а? – спросил он, закашлявшись, когда засмеялся над своей собственной шуткой.

– Но вы были католиком?

– Я? Да нет же. Это моя жена – католичка. Извините, моя бывшая жена. Бернадетт. – Он замотал головой, словно пытаясь вытрясти воду из уха. – Теперь я знаю, что мне никогда не следовало связываться с этой женщиной.

– Давайте поговорим об этом.

– Старая история.

– У вас с ней родилось трое детей.

Его улыбка угасла. Он снова сплюнул.

– Мы знаем, что одна дочь уцелела, а другая утонула детстве, но у вас был еще сын.

– Ну вот, пожалуйста. Никто мне, знаете ли, не говорил о мальчике. Однако у меня были подозрения, я нашел старые счета какого-то врача, когда был женат на Бернадетт, но она всегда затихала и заявляла, что у нее случился выкидыш. Спустя годы, когда я сидел в тюрьме, она призналась. Наверное, ее совесть совсем замучила, и она написала мне письмо, рассказала, что есть мальчик, но она не знает, где он. Я сделал то немногое, что мог сделать из тюрьмы. Я пытался получить больше информации от нее, затем от ее матери и даже от дока. Но он умер. Такие вот дела.

– И вы бросили поиски?

Он замолчал, глубоко затянулся, затем выпустил кольцо дыма в потолок.

– Нет. У меня забрали единственного сына. Тридцать лет назад. Я не перестал его искать.

– Вероятно, мы сможем помочь, – предложил Бенц.

– С чего это вдруг?

– Мы тоже его ищем.

Реджи мгновенно насторожился:

– Зачем?

– Нам просто нужно поговорить с ним, так же, как с вами, – объяснил Монтойя.

Реджи сдвинул брови.

– Не понимаю, как. Если вы не знаете, кто он, зачем вам нужно с ним разговаривать?

– Мы думаем, он сможет нам помочь.

Реджи на это не купился.

– Вряд ли...

– Я думал, вы хотите увидеть своего мальчика. Расскажите нам, что вам известно.

Колеблясь и стараясь потянуть время, Реджи раздавил свой «Кэмел», оставив тлеющий окурок.

– И тогда вы перестанете мне докучать?

– Если вы ни во что такое не ввязывались.

– Черт, да, конечно, не ввязывался. Можете спросить моего офицера по надзору. Он это подтвердит.

– Так что вы знаете?

Он фыркнул и наконец пожал тонким плечом.

– Немного. Я это уже говорил. Я лишь знаю, что, по словам Вирджинии, это было частное усыновление, и уверен, что она имела в виду незаконное, и никто ничего не выяснит. Какой-то священник все это провернул и поклялся хранить молчание. Но пока я мотал срок, я вспомнил еще одного заключенного, который рассказал мне об отце Харрисе или Генри, который вляпался в неприятности. Он не только продавал детей и клал деньги себе в карман, но его еще и застукали со спущенными штанами. С пятнадцатилетним мальчиком.

– Его обвинили? – спросил Бенц. Теперь начало хоть что-то прорисовываться.

Глаза Монтойи с интересом блеснули.

– Не думаю. По словам этого заключенного – Виктора Спитца, – мальчику дали денег, от обвинений отказались, и священник уехал из штата.

– Вы говорите, что его звали Генри или Харрис?

– Так мне сказали.

– Это имя или фамилия?

– Этого я не знаю. – Реджи покачал головой. – Вот и все, что я могу вам сказать, – добавил он и снова посмотрел на часы. – А теперь... я надеюсь очутиться в Лафайетте, прежде чем остынет мой ужин, и я попаду в немилость.

– Не может быть! Ты не могла пригласить на ужин священника! – в ужасе воскликнула Сара. Она добавляла кубики хлеба в жаренные в масле овощи, потроха индейки и устрицы. По ее утверждению, все это являлось частью «знаменитой» начинки ее мамы. – Зачем?

Чистя наполовину сваренный картофель, Оливия ответила:

– Я могла бы солгать тебе и сказать, что он казался одиноким, что он мне нравится и что я хотела, чтобы он почувствовал себя частью традиции Благодарения. И хотя в целом не ложь, на самом деле я позвала его ради тебя, потому что ты выглядела подавленной, и я подумала...

– Что подумала? Что мне нужно в чем-то исповедаться? Господи боже мой, Ливви, это просто наглость с твоей стороны!

– Можешь не говорить ему ни единого слова, договорились?

– Хорошо, потому что я и не собираюсь говорить. – Сара в ярости принялась размешивать потроха.

– Я просто хотела помочь.

Сара отложила ложку в сторону и глубоко вздохнула.

– Да, я знаю, и на самом деле я тебе признательна, но... мне просто нужно поговорить с Лео.

Оливия не стала спорить.

Через два часа, когда раздался звонок и Хайри С бросился с воем к двери, она подумала, не совершила ли ошибку.

– Прекрасно, вот и священник, – сказала Сара, по-прежнему держась на расстоянии от собаки. – Как раз то, что нам нужно.

– Он тебе понравится.

– О, брось...

– Просто... расслабься и старайся хорошо провести время. – Оливия распахнула дверь и увидела отца Джеймса, одетого в слаксы, свитер и короткий жакет. Согнув одно колено, он смотрел на поврежденный замок. Рядом с ним на коврике стояла бутылка вина.

– Небольшие неприятности? – спросил он, поднимая на нее взгляд, и она вспомнила, что он слишком красив для священника. Квадратная челюсть, густые волосы, широкие плечи и сногсшибательная улыбка, которая почти не касалась его глаз.

– Да. Сработала охранная сигнализация.

– И дверь сорвалась с петель?

– Нет, ее вышибла полиция, – ответила она и осознала, что он, вероятно, думает, будто охранная компания прислала полицейских. Нет нужды объяснять.

– Заходите, – пригласила она, в то время как он, все еще согнувшись, протянул руку, позволяя псу осторожно ее обнюхать. – Это Хайри С, он достался мне вместе с домом.

– Вне всякого сомнения, это гвоздь программы. – В голубых глазах мелькнуло веселье.

– Ну, это как посмотреть.

Он выпрямился и отряхнул руки.

– Я могу это починить, – заметил он, показывая на косяк.

– Конечно, вы же священник и мастер на все руки в одном лице. Это было бы замечательно. Может быть, в другой раз. А сейчас заходите. Я хочу вас кое с кем познакомить.

Сара стояла у книжного шкафа неподалеку от входной двери.

Оливия сделала жест в сторону своей подруги.

– Сара Рестин, отец Джеймс Маккларен.

– Вы священник? – скептически осведомилась Сара, глядя на его небрежный наряд.

– Верно, но я оставил свой стихарь в машине, – пошутил он и взял ее за руку. – Приятно с вами познакомиться.

– Мне... мне тоже. – Пораженная, она смерила его взглядом, когда Оливия повела их на кухню. Отец Джеймс предложил бутылку вина.

– Мой вклад в ужин.

– Спасибо. Есть начнем примерно через полчаса. А пока сделайте одолжение. – Оливия протянула ему штопор. Он разлил вино, и они выпили по бокалу. Завязался разговор, и все предубеждения Сары, казалось, Начали таять. Отец Джеймс разрезал индейку, пока Оливия расставляла тарелки, а Сара зажигала свечи. Хайри С устроился на своем месте возле задней двери, Чиа пофыркивала. Расставив стулья для каждой из женщин, отец Джеймс сел за стол, наклонил голову и произнес Краткую молитву. Они говорили о том о сем, и Оливия снова подумала, что напрасно он решил посвятить свою жизнь служению богу. Он мог бы стать прекрасным мужем и, как ей казалось, чудесным отцом.

Он шутил, много ел и помог убрать со стола. После того как посуда была составлена возле раковины, он настоял, чтобы Оливия принесла дедушкин ящик с инструментами, и отправился ремонтировать дверь.

– Я раньше никогда не видела таких священников, – сказала Сара, взбивая крем, в то время как Оливия заворачивала остатки еды в пластиковую обертку. – В смысле... с его внешностью надо в мыльных операх сниматься, ей-богу. Он приносит вино, затем начинает заниматься ремонтом... и я думаю, он тебя хочет.

– «Хочет»? О, брось. Он женат на церкви. – Оливия ощутила, как у нее по шее пополз жар.

– Церковь церковью, но он ведь мужчина. – Сара оглянулась, проверяя, нет ли священника поблизости, и закусила губу. Затем на фоне жужжания миксера сказала: – Я знаю, он пытается это скрыть, но готова поставить свой магазин на то, что он великолепен в постели!

– Даже не говори этого! Сара!

– О, да ладно тебе. Разве ты никогда не думала, каково это делать со священником?

– Нет.

– Почему? Потому что ты влюблена в копа? – Она скривилась.

– Я ни в кого не влюблена, – настаивала Оливия под свист Чиа и жужжание миксера. Она вытерла руки кухонным полотенцем и принялась разливать кофе. – Так что помолчи.

Но улыбка Сары была положительно озорной.

– Просто я говорю тебе, что, если бы я была не замужем, и этот мужчина смотрел бы на меня так, как он смотрел на тебя за ужином, я не знаю, смогла бы я сдержаться.

– Хватит! – Она пристально посмотрела на свою гостью, и Сара, закатывая глаза, снова переключила свое внимание на крем.

– Кажется, почти готово... Смотри, стадия жесткого пика.

– Стадия жесткого пика?..

Сара расхохоталась, выключила миксер и отсоединила один из венчиков.

– Ты испорченная, Сара Рестин.

– А то я этого не знаю? – Слизывая сбитый крем с венчика и подмигивая, она подтвердила свои слова.

– Хватит! – Но Оливия смеялась.

– Что смешного? – спросил отец Джеймс, появляясь на пороге. Он вытирал руки платком.

Обе женщины засмеялись еще сильнее.

– Кажется, я пропустил шутку, – заметил отец Джеймс.

– Ничего особенного. Мы просто дурачились. – Оливия бросила на Сару предостерегающий взгляд. – У моей гостьи живое воображение. – Чтобы сменить тему, она прошла через арку и посмотрела в сторону передней части дома. – Ну так как, моя дверь отремонтирована?

– Как новая. – Он показал ей свою работу и объяснил, как ему удалось починить замок. – Слегка подкрасить, и ничего не будет заметно.

– Как мне вас отблагодарить? – спросила она и краем глаза увидела, как Сара непристойно подняла бровь.

– Ужин был началом, – ответил он, и его губы приподнялись с одной стороны. – Может, мне удастся убедить вас иногда посещать мессу.

– Вы много хотите, – поддразнила она, – но конечно. Может быть. А сейчас пойдемте, мы можем отведать Десерт в гостиной. Почему бы вам не посмотреть, не найдется ли что-нибудь достойное по радио, а я зажгу камин?

– Предоставьте это мне, – сказал он. – Просто покажите мне, где сарай. Я, знаете ли, был игл-скаутом[27].

– И почему меня это не удивляет?

В течение следующего часа, пока огонь потрескивал в старом камине и по старинному радио бабушки Джин звучали приятные джазовые композиции, они вели светскую беседу. Отец Джеймс был очарователен, как всегда, но Оливия заметила, что под видимой вежливостью скрывалось некоторое напряжение, беспокойство, которое было видно только изредка, что-то темное в его глазах.

Сара была права. Он красив. Даже потрясающе великолепен. Хотя Оливия пыталась не обращать внимания на это чувство, она замечала крохотную искорку, какую-то связь всякий раз, когда он смотрел на нее. Создавалось впечатление, что в его взгляде имеется некое невыраженное послание – незаданный вопрос, и она была уверена, что он напугает ее до смерти, если она его узнает.

И это ее беспокоило. Боже мой, он ведь священник. Любая связь с ним была немыслимой, возможно, ее воображение работало ускоренным маршем. Она могла думать об отце Джеймсе Маккларене только как о служителе бога и никак иначе. Только так.

Сначала полицейский; теперь священник.

Ни в коем случае. Она сидела на одном конце бугорчатого дивана бабушки Джин, он – на другом. Сара выглядела значительно спокойнее, чем когда она впервые показалась на крыльце Оливии. Она сбросила туфли и подогнула ноги под себя, медленно покачиваясь на старом бабушкином вращающемся стуле.

Оливия подумала о словах Сары: каково это – заниматься любовью со священником.

Ради всего святого, ты ведь всего несколько дней назад была с Бенцем.

Она чувствовала, как ее лицо бросило в жар, но ей удавалось поддерживать разговор, который в основном касался Сары и ее жизни в Тусоне. Сара, жестикулируя во время речи, объясняла, что они с Оливией владел магазином, и после того как Оливия вернулась в Луизиану, «все стало не так, как раньше».

Это было подходящим моментом удалиться и оставить Сару разговаривать со священником. Оливия извинилась и принялась за посуду. Она отказалась от помощи на кухне, заявив, что та слишком мала, чтобы вместить больше одного человека, и она, вероятно, быстрее справится сама.

Сара не стала сильно спорить, и когда Оливия отважилась бросить взгляд через открытый проем, она заметила, что Сара пересела на диван, погрузилась в разговор с отцом Джеймсом и промокала глаза бумажным платочком. Хорошо. Теперь она не будет попадаться на глаза, причем так, чтобы это не казалось слишком очевидным.

Она вымыла, вытерла и убрала все тарелки, протерла столы, даже подмела пол. На фоне негромкой музыки она слышала, как быстро говорит Сара, иногда ее слова прерывались рыданиями, затем более глубоким и спокойным голосом отца Джеймса. Может быть, он помогает ей; может, ему удастся достучаться до ее души. Оливия скрестила пальцы и взмолилась о том, чтобы Сара каким-то образом нашла способ определиться со своим браком и с Лео, этим подонком-мужем.

Оливия уже собиралась было предложить дижестив, когда зазвонил телефон, и она сразу же подумала, что, возможно, это снова звонит Бенц.

– Алло?

– Здравствуй, дорогая. – Она замерла, узнав голос. Сердце стало каменным. Что ей сказать своему отцу? – Просто хотел пожелать тебе счастливого Дня благодарения.

– Тебе... тебе того же, – выдавила она, хотя не была уверена, что говорила всерьез.

– У меня нет времени заехать к тебе сегодня, и, по всей вероятности, у тебя много дел, но когда-нибудь, Ливви, нам нужно увидеться и вспомнить былые времена. Я теперь служитель господа. Ты можешь поговорить со мной.

– Не было никаких былых времен, Реджи. – нужно было в корне пресечь все эти отношения в стиле «отец–дочь».

– Правильно. Я об этом и говорю. Нам нужно преодолеть разделяющую нас пропасть, дорогая.

– Пожалуйста, не называй меня так. Никогда. Ты можешь звать меня «Оливия».

– Черт, это совсем невесело.

Она сейчас сердилась на него из-за того, что он помешал ее празднику.

– Знаешь, Реджи, для священника ты слишком много ругаешься.

– Может быть, я из церкви «говори все как есть». Я позвонил, только чтобы пожелать тебе хорошего дня. – Она почувствовала, что он собирается повесить трубку, и задумалась, стоит ли говорить грубо. Как-никак сегодня День благодарения.

– Подожди, – сказала она. – Послушай, я, гм, надеюсь, что у тебя сегодня тоже хороший день, да? – Это было лучшее, что она могла сказать.

– Да, Оливия.

– Реджи? Я хочу спросить у тебя кое-что, – произнесла она, решив рискнуть. Раз уж он позвонил, почему бы не извлечь из этого пользу. – Я тут перебирала бабушкины вещи и натолкнулась на запись о том, что у меня есть старший брат. Бернадетт это подтвердила, но она не смогла сказать мне, где он и жив ли он вообще. Я думала, может, ты что-нибудь знаешь.

– Хорошенькое дело, скажу я тебе. Я тридцать лет ни единого слова об этом мальчике не слышал, и вот тебе пожалуйста – за сегодняшний день меня уже второй раз о нем спрашивают. Я ничего не знаю, кроме того, что сказал этим детективам, которые имели наглость притащить меня в Новый Орлеан в День благодарения. Я им рассказал то немногое, что знаю. О ребенке мне ничего не говорили. Эта твоя проклятая мать так и не дала мне шанса узнать собственного сына! – Он был взбудоражен, его дребезжащий голос напряжен. – И почему сейчас все вдруг заинтересовались?

– Потому что раньше я о нем ничего не знала.

– А этот полицейский?

– Это уже касается только тебя и его, – ответила она. – Думаю, это связано с каким-нибудь расследованием.

– Да уж, черт возьми, с расследованием. Он имел наглость спросить меня, где я был, когда убили тех женщин. Будто я могу что-то об этом знать! Один раз натворишь делов, и система тебя в покое не оставит, Ливви. Я никогда не буду по-настоящему свободен, хотя я отсидел свой срок. Случись что, и полицейские непременно постучат ко мне в дверь. Послушай, если ты вдруг разыщешь своего брата, скажи ему, что у него есть отец – настоящий отец, – который хотел бы с ним встретиться. Похоже, что вся эта чертова семья гораздо больше интересуется им, чем его отцом. До свиданья, Оливия, – сердито попрощался он и с такой силой бросил трубку, что Оливия аж подскочила. Что ж, прекрасно.

Положив трубку, она решила немного выпить. Такое влияние оказывал на нее Реджи Бенчет. Доводил прямо до бутылки. Порывшись в буфете, она нашла полпинты «Черного бархата» и плеснула весьма приличную порцию себе в кофе.

– Твое здоровье, – пробормотала она и услышала монотонный голос Сары на фоне негромких звуков джаза. Хорошо. Улыбнувшись, она сделала глоток. Неплохо. Сделав еще один, она хмыкнула.

Снова зазвонил телефон.

Теперь кто? Оливия упрекнула себя за то, что ведет себя как дурочка, – она не могла удержаться от надежды, что это опять звонит Бенц.

– Оливия, позволь мне поговорить с Сарой, – попросил Лео Рестин, даже не удосужившись поздороваться. Отлично. – Я знаю, что она у тебя. Вчера вечером она звонила моей подруге, поэтому дай-ка ей трубку.

– Лео...

– Поживей! – приказал он. Оливии не понравился его тон. Она посмотрела на трубку, затем быстро ее повесила.

– Ублюдок, – прошептала она и сделала еще один глоток из своей чашки. – Как тебе понравится такое обращение?

Телефон резко зазвонил. Она подумала, не стоит ли отключить эту чертову штуку, чтобы Лео понервничал. Она осушила свою чашку.

На четвертом звонке она сняла трубку и мило произнесла:

– Алло?

– Оливия, не вешай трубку, когда я звоню, – распорядился Лео.

– Ай-ай? Не слишком-то это любезно, Лео. Нечего тут командовать. – Она стала покачивать трубку над рычагом.

– Оливия!

Вздохнув, она поднесла ее к уху. Лео едва не задыхался от ярости.

– Я хочу поговорить с женой, и если ты не позовешь ее к этому проклятому телефону, я приеду к тебе и... – Она снова бросила трубку и подумывала о еще одной порции выпивки, но телефон звонил не переставая. Она взяла трубку. Но прежде чем успела произнести хоть слово, Лео сказал:

– Пожалуйста, позови мою жену к телефону. – Его голос был напряжен. Он выдавливал слова сквозь стиснутые зубы.

– Тогда веди себя хорошо, Лео. Сегодня ведь День благодарения, – заметила она.

– Ты не имеешь права...

– Ах, ах, а-ах-хх.

– Ладно, ладно. Просто дай мне с ней поговорить.

Оливия думала, не стоит ли снова повесить трубку, когда подняла взгляд и увидела, что в арке стоит отец Джеймс и смотрит на нее.

– Проблемы? – спросил он.

– Ничего серьезного. Звонит Лео Рестин. Сара хочет с ним разговаривать?

Словно стоявшая за углом, Сара метнулась на кухню.

– Кажется, ты произнесла его имя, – выпалила она. Глаза у нее все еще были мокрыми, на ресницах висели слезы, но она бросила на Оливию взгляд, говорящий: «Как ты смеешь не звать меня к телефону!», и выхватила трубку у нее из рук. – Алло? – судорожно произнесла она, затем по ее щекам снова покатились слезы. – О господи, Лео, где ты? Я так беспокоилась... – Она жестом дала Оливии понять, что желает говорить без свидетелей. Оливия покачала головой и налила себе и отцу Джеймсу по чашечке кофе. Затем она снова достала из буфета почти пустую бутылку «Черного бархата» и показала ее отцу Джеймсу. К ее удивлению, священник кивнул. Оливия налила себе и ему по приличной порции, пока Сара шептала, шмыгала и всхлипывала в трубку, и отнесла напитки в гостиную.

Хайри С, свернувшись, лежал у окна и тихо храпел.

– Вам удалось донести до нее свою мысль? – спросила Оливия, когда они сели на диван.

Отец Джеймс сделал глоток из своей чашки.

– Это особая информация, – ответил он. – Конфиденциальная.

– Я просто хочу помочь.

– Вы сделали все, что можно. Теперь все должны решать Сара и Лео.

– Подонок, – пробормотала Оливия. Ей хотелось довериться отцу Джеймсу, рассказать ему, что за бабник и жалкое ничтожество этот Лео, но она оставила свои комментарии при себе. Прежде чем у нее появилась возможность что-либо сказать, Сара выбежала из кухни.

– Мне нужно ехать. Лео хочет встретиться. – Ее глаза светились надеждой, а на губах подрагивала улыбка.

Оливия не сомневалась, что сердце ее подруги будет окончательно разбито.

– Ты уверена?..

– Да! И у меня нет времени выслушивать нотации. Расскажу обо всем, когда вернусь... – Она направилась к лестнице, затем передумала. Быстро вернувшись в гостиную, она протянула руку священнику. – Спасибо вам отец, – сказала она. – Вы... вы действительно помогли. – И потом она ушла, бегом поднимаясь по ступенькам, заскочила в ванную и снова быстро спустилась. – До встречи, – сказала она Оливии и затем озорно подмигнула. – Если только мне повезет.

Она выскочила на улицу так быстро, что Оливия себя даже по лбу хлопнуть не успела.

– Из этого ничего не получится.

– Это ее решение.

– Я знаю, знаю, но она приехала сюда ко мне совершенно сломленная, разбитая вдребезги.

– Может быть, не настолько, – предположил Джеймс и сделал глоток из своей чашки, в то время как комнату наполнили звуки старой мелодии Фрэнка Си-натры. Огонь шипел и искрился, светились красные угольки. Виски начинало действовать, и Оливия, немного расслабившись, сняла туфли. Глядя на Джеймса, сидящего на дальнем конце дивана и вытянувшего перед собой свои длинные ноги, она порадовалась, что он здесь. Без своего воротника он казался таким естественным. Таким дружелюбным и располагающим к себе. Ну просто настоящим мужчиной.

Он пристально глядел на огонь, наморщив лоб. Его челюсть была напряжена. Ум ученого и тело атлета, обычно скрытое под облачением священника.

– Вас что-то беспокоит.

– Меня? – Он поднял на нее взгляд, и на его лине мелькнула улыбка. – Нет.

– Нет, беспокоит... и не отрицайте этого. Я, знаете ли, немного медиум. – Он не ответил, и она добавила: – Это правда. Моя бабушка гадала по картам Таро и чайным листьям, и, несмотря на то, что она была благочестивой католичкой, она увлекалась вуду.

– Как человек может «увлекаться» чем-то подобным? – спросил он.

– Ну, вуду, знаете ли, состоит не только из убийства куриц и втыкания булавок в кукол, чтобы накладывать проклятия на людей.

– Я действительно знаю. – Его взгляд скользнул на нее. – Я изучал все разновидности религий и теологию, и не только в семинарии. Это одна из моих страстей.

– А другие какие?

Он усмехнулся.

– Да есть и другие... – ответил он, его голос смягчился, но он не стал вдаваться в подробности. – Ну а у вас?

– Э-э. Мы говорили не обо мне. Я сказала, что вас что-то беспокоит, и вы попытались сменить тему.

– Даже у священников бывают проблемы, – признал он, и она увидела, как свет камина играет на заостренных чертах его лица. Да, его что-то беспокоило, было видно, как он пытается скрыть грусть.

– Может быть, я смогу помочь.

– Вы уже помогли. – Придвинувшись чуть ближе, он взял ее за руку, и она с удивлением почувствовала мозоли на его коже. – Пригласив меня, позволив мне быть членом вашей маленькой компании друзей, это помогло. Это напомнило мне о том, каково быть частью семьи. – Он задержал ее руку в своей на секунду больше необходимого, затем отпустил ее.

Оливия затаила дыхание.

– У меня были скрытые мотивы из-за Сары. Кроме того, у вас есть семья.

Его глаза потемнели.

– Да, она у меня есть.

– Где она?

– В разных местах. Но... родственники умерли один за другим, у меня есть единокровный брат, но мы с ним видимся нечасто. – Несколько секунд он пристально смотрел на нее, и она заподозрила, что у него в душе Происходит какая-то борьба. – Наверное, мне пора. – Положив руки на колени, он быстро встал, словно боясь, что может передумать. – Мне еще потом на службу.

– Работа священника никогда не заканчивается? – пошутила она.

– Аминь, сестра.

Они засмеялись, и напряжение между ними разрядилось; она снова свободно дышала, когда провожала его до двери.

– Спасибо, что пришли и поговорили с Сарой.

– Всегда рад помочь. – Его голос был мягким, и она знала, что он говорит искренне. Может быть, Сара права, подумала она, подав ему куртку и наблюдая, как он просовывает руки в рукава. Он посмотрел на нее, его темные волосы ниспадали ему на лоб, и от его взгляда ее сердце едва не остановилось. У Оливии появилось неожиданное желание поцеловать его на прощание, лишь слегка прикоснуться губами к его щеке, но она не осмелилась.

Он засунул руку в карман.

– О, чуть не забыл, – сказал он, вынимая сложенный листок бумаги. – Это материалы государственного архива, поэтому я не нарушаю никаких законов церкви. Это список крещений, проведенных в тот период времени, о котором вы говорили. Исходя из даты рождения, я несколько сократил список. Надеюсь, это поможет.

– Конечно, поможет, – уверила она, когда он протянул ей компьютерную распечатку. – Спасибо.

– Это самое меньшее, что я мог сделать. – На этот раз она подумала, что он, возможно, наклонится и слегка коснется губами ее виска, но он этого не сделал и даже если об этом и думал, то сдержался. – До свидания, Оливия. – Он слегка сжал ее руку. – Не будьте чужой. Дверь дома господнего всегда открыта. – Она смотрела, как он поднимает воротник и неторопливо бежит к своей машине.

Джеймс чувствовал взгляд Оливии. Казалось, он прожигает ему куртку. Жар будоражил его кровь, и он, стиснув зубы, не останавливаясь, добежал до своего «Шевроле». Ему не следовало смотреть ей в глаза, и эрекция, натянувшая ткань его слаксов, являлась достаточным тому подтверждением. Да что с ним происходит, а? Он забрался в машину, завел двигатель и помахал рукой. Словно он и не думал о том, чтобы выскочить из машины, броситься обратно к крыльцу и отнести ее наверх в постель. Вот чего он хотел. Сорвать с нее одежду, забраться на нее и погрузиться в нее как можно глубже. Он отважился бросить последний взгляд в ее сторону. Она взяла пса на руки и держала это лохматое существо у груди, прислонившись к перилам крыльца.

Он жаждал большего, чем просто секса. У него щемило сердце. Красивая женщина, уютный маленький домик среди деревьев и маленькая собачонка. От всего этого в жизни он отказался. Ради своего призвания. Ради господа. Потому что он верил. Он всегда верил и знал в глубине души, что может помочь другим с их верой, что это и есть его цель в жизни, то, что ему уготовил всевышний.

Стиснув зубы, он надавил на акселератор, и машина, промчавшись по маленькому мостику, оказалась на изрезанной колеями и усыпанной листьями дорожке. Он не мог позволить себе испытывать подобные сомнения. Сейчас и впредь. Потому что потребуется совсем немного, чтобы подтолкнуть его на путь греха. Когда он выезжал на главную магистраль, машину занесло. По лобовому стеклу растекались капли дождя, и он принялся молиться.

Он проигрывал борьбу с похотью.