Рассвет на закате

Глава 13

К утру Элинор подготовила расширенный план выживания. Через два-три дня Бентон Бонфорд должен убраться отсюда из-за поездки на охоту. Так что время ограничено, ведь, в конце концов, магазин окажется в руках подлизы Марвина Коулса. Или Тони Мондейна. Или же племянник может послушаться Мэтта Логана и поставить все на продажу, поручив сделку самому Мэтту.

Что ж, прекрасно. Она предложит Бентону остаться здесь настолько, насколько будет нужно. Ради памяти Джулии. И ради денег.

Но это не помешает ей искать другую работу и самой решить, когда она пошлет все к чертям.

Думая о том, что Тони снова может возобновить соревнование по завоеванию сердца Элинор Райт, она начала рыться в глубинах своего не слишком опрятного гардероба. Что ей нужно, так это костюм, который выглядел бы практично, был бы чистым, деловым и не слишком сексуальным. Наверное, подойдут простые брюки, рубашка ручной работы и удобные туфли. Никакого макияжа. Волосы собрать в пучок.

И все же ей пришлось отказаться от двух пунктов своего плана. Нет никакой возможности собрать волосы в пучок. И придется наложить немного грима, иначе ее лицо будет похоже на сливу.

Элинор скорчила гримасу своему нахмуренному отражению в зеркале и заставила себя тряхнуть головой. Волосы привычно легли на пробор, правда, с одной стороны прическа оказалась примята, потому что она спала, скрючившись на этом боку. А кому какое дело? Итак, наложить на лицо крем и воспользоваться губной помадой. Ведь надо произвести впечатление на покупателей.

Брюки стали немного тесными по сравнению с прошлым годом, но они не слишком морщились на талии, если слегка подобрать живот. Правда, она могла так делать только в течение трех минут, после чего ее лицо приобретало красноватый оттенок. Провались ты!

Если свитер выпустить поверх блузы, можно расстегнуть пуговицу на штанах.

«Проклятье! Вес — коварная штука. Того и гляди, застанет тебя врасплох».

Ей надо урезать свой рацион, может быть, легкий обед. Не слишком много людей захотят нанять на работу толстуху, даже в сфере антикварного бизнеса.

Она угрюмо заправила кровать, осознавая, что здесь ей не принадлежит ничего, кроме разве что табурета, туалетного столика времен королевы Анны да лакированной скамеечки. Отлично. Ей необходимо найти не только работу, но и квартиру с мебелью.

А откуда она возьмет деньги для задатка? Так что если Бентон Бонфорд не позволит ей заполнить ведомость на зарплату на этот месяц, никто, включая ее саму, денег не получит. Ей придется заключить с Бентоном нечто вроде сделки ради Бена, и Мэри Энн, и всех остальных. Забудь о последних медицинских счетах. В больнице поймут.

А поймут ли?

Покачав головой и распрощавшись с мечтой о том, что в этом месяце у нее будет все в порядке, она открыла дверь.

Дверь в комнату Бентона Бонфорда была открыта.

Ну и ладно. Ей не стоит торопиться заключать сделку, пока она не попьет кофе.

Элинор торопливо спустилась вниз, старые ступеньки привычно поскрипывали. Кушетка была пуста, и только примятая подушка выдавала присутствие неожиданного постояльца. Она взбила ее, пожала плечами и вошла в кухню.

Там стало намного чище. О вчерашнем пиршестве напоминал лишь заполненный до краев бак для мусора, который характерно позвякивал, да слабый запах несвежего пива. Кофе был приготовлен, и одной чашкой пользовались. Она стояла в раковине.

А еще ее расстроило отсутствие бентвудовского стула.

Либо Бен решил, что сможет исправить его, либо племянничек подумал, что будет лучше убрать его подальше от ее глаз. Он надеялся, что прошлой ночью она не заметила его. А она заметила. Вот буйвол!

Но она оценила заботливость старика. Он хороший человек. Надо постараться, чтобы и он, и Мэри Энн остались работать в магазине, чего бы это ни стоило. Так будет только лучше. Бен не сможет работать в другом месте — он слишком стар.

Она выглянула в окно. Темное пятно масла указывало на то место, где стоял фургон.

И тут она обнаружила записку. Она была нацарапана на листке из бакалейной лавки и гласила: «Нет большего дурака, чем старый дурак. Вы поедете сегодня на распродажу фермы Крейнов? Мэри Энн сможет заняться магазином».

Вместо подписи только выведено: «Б.». А почерк никак нельзя назвать ровным. Наверное, у Бена тяжелое похмелье.

«Это послужит тебе уроком, тупица. Это послужит уроком им обоим».

Подумав, что она не особенно милосердна, но вовсе не сожалея, Элинор углубилась в перечень предметов аукциона, приложенный к записке. Ей казалось, что прошла целая вечность с того солнечного понедельника, когда они сидели с миссис Крейн на крылечке и когда она любовалась отличным честерфилдовским буфетом в ее гостиной. По-прежнему ли он там? Купит ли она его теперь, когда Джулии больше нет?

Элинор потянулась к телефону. Но затем замерла.

Ведь сейчас магазин не ее. И она не знает, нужен ли ковбою буфет.

Благоразумие одержало верх над злостью. Жизнь продолжается. А вместе с ней и бизнес.

На другом конце телефонного провода было занято. В промежутке Элинор налила себе апельсинового сока, поставила оставшийся бентвудовский стул на солнечное местечко, придвинула его к столу и вновь углубилась в список предметов аукциона. Длинный перечень был снабжен пометками, которые Бен сделал своим тупым карандашом.

В начале листа было написано: «По причине кончины моего мужа я продам на аукционе следующие предметы:…».

Отпив сока, она принялась изучать все пункты. Предметы обихода и оборудование фермы ее не интересовали, хоть Бен и поставил знак вопроса возле указанного в списке легкого двухместного экипажа.

Элинор углубилась в работу, но затем остановилась.

«Спроси Бентона, тупица».

В списке имелись предметы, на которые стоило обратить внимание, например, сундук орехового дерева с выпуклой крышкой. Элинор вообще его не видела. Конечно, он может и не принадлежать миссис Крейн: многие люди часто выставляют чужие вещи на подобных распродажах. Но она проследит за этим. Сундуки всегда хорошо продаются.

Внезапно за столом напротив нее появилась ирландская шляпа. Она подняла глаза и увидела Бентона Бонфорда. Он был бледен, а на подбородке имелась царапина после бритья.

Он сказал:

— Я смутно подозреваю, что опять вел себя, как осел. Если это так, то я извиняюсь. Так много я не пил с тех пор, как мы погуляли на свадьбе у парня с соседней фермы.

Спокойно, почти кротко, что наполнило ее гордостью за себя, Элинор ответила:

— Наверное, это был памятный день. Хотите апельсинового сока?

С трудом поборов дрожь, он подошел к ней, открыл холодильник и взял банку холодного пива. Открыв ее, он залпом выпил содержимое.

Вытерев губы, Бентон покачал головой и почти приветливо сказал:

— Не имею понятия, почему пиво лечит от похмелья, но в моем случае оно действует всегда, и слава Богу. Если не считать того, что у меня каша в голове, можно сказать, что я воскрес.

— Кофе?

— Нет, не сейчас.

Он опустился на свободный бентвудовский стул («в высшей степени осторожно», — отметила она) и заспанно улыбнулся. Взяв со стола свою нелепую шляпу, он положил ее на колено и провел рукой по влажным растрепанным волосам. Казалось, он слегка смущен, и Элинор была весьма этим довольна.

На столе все еще лежала пачка сигарет. Бентон вытряхнул одну, сунул ее в рот, чиркнул спичкой о коробок с надписью «Таверна Майка», и она вспыхнула. Затем его посетила запоздалая мысль, и он неуверенно взглянул на нее.

— Ой, простите.

Элинор сжалилась над ним.

— Все нормально. Только не дымите в мою сторону.

— Спасибо. Вы прекрасная женщина. Моя жвачка кончилась.

Он закурил. Она наблюдала за ним, но не процесс курения интересовал ее: Элинор пыталась определить, помнит ли он о вчерашней ее слабости, от последствий которой ее спасла только его тошнота.

Элинор твердо уверилась, что такая вопиющая вещь с ней больше не случится. В конце концов, ей ведь не семнадцать лет, она не обещала ему ночь любви и секс ее вообще не интересует. Ее интересует, как выжить. И в ее планы не входит укладываться в постель с боссом. По крайней мере, в ее ежедневнике этот пункт не значится.

Бентон Бонфорд выпустил струйку голубого дыма. На выбритые щеки стал возвращаться румянец. Держа сигарету во рту, он указал пальцем на стол:

— Что это такое?

— Перечень с аукциона, речь идет о ферме.

— Вам нравится заниматься этим?

Вопрос был ясен. Отвечать надо честно.

— Раньше я это ненавидела. Я чувствовала себя стервятником. Потом я поняла, что Джулию все уважают, что они знают, что она прекрасный человек и что она ничем никогда не оскорбит их. А еще я поняла, что аукцион — вещь неизбежная. И, побывав на двух, я перестала переживать.

Сигарета явно была ему не по вкусу, и он затушил ее в пепельнице, все еще серой от вчерашнего пепла. Он взглянул на нее из-под косматых густых бровей и обронил:

— Да. Бен чертовски хорошо отзывался о Джулии. И чертовски много хорошего сказал о вас. Я получил урок прошлой ночью. — Последние слова он произнес застенчиво.

— Ах вот как?

— Да, мадам. Я расскажу вам об этом позже, когда мысли в моей голове немного… прояснятся.

«Жду с нетерпением». — Но она не сказала этого. Такое заявление выглядело бы слишком двусмысленным, и она мудро решила попридержать язык.

Элинор лишь сказала:

— Хорошо, я выслушаю вас.

— Он не слишком-то хвалил Марвина Коулса.

— Разделяю его мнение.

— А еще меньше он хвалил симпатягу Мондейна. Такое мнение вы тоже разделяете?

— Я ценю его. — Именно это слово она избрала для ответа. — Энтони поставил завидный рекорд в качестве эксперта-антиквара и предпринимателя. Джулия уважала его.

— Я не спрашиваю вас о тете Джулии. Я спрашиваю вас о вас. Вопрос личного характера. Я стараюсь прояснить ситуацию, прежде чем принять решение.

Теперь они говорили с глазу на глаз, и Бентон смотрел прямо на нее. Его взгляд через прищуренные веки был испытующим. Она тоже не отводила глаз, но в них крылось беспокойство.

Элинор спокойно сказала:

— Я знакома с вами всего три дня. Едва ли достаточно, чтобы задавать личные вопросы.

— А мне отпущено всего десять дней, из которых три уже прошли, чтобы разобраться с ситуацией, которая касается лично меня, и через неделю я должен отсюда уехать. Посмотрите на меня, Элинор Райт. Посмотрите же на меня, черт возьми! Вы хотите, чтобы магазином тети Джулии владел Мондейн?

— Нет!

Слово вылетело, словно выстрел, прежде чем она успела подумать, осмыслить, найти истинно дипломатический ответ. Затем она снабдила свой отрицательный возглас испуганным:

— Ой, простите. Простите, ведь это же ваш магазин.

И тут, к несчастью для себя, она спрятала свое смущенное лицо в ладони и поэтому не могла заметить, что благодарность и облегчение отразились на его собственном лице. И не поняла, что он одними губами проговорил:

— Аллилуйя!

Все еще сквозь пальцы она сказала:

— Пожалуйста. Я думаю, что Тони сотворит с магазином чудеса. Я думаю, что он превратит его в Мекку для антикваров.

— А тетя не могла это сделать?

— О конечно, могла. Но она не хотела. Она и так была довольна. Сейчас я понимаю, что все, что сделает Тони, пойдет только на пользу городу и его репутации. — Элинор убрала руки и честно взглянула на Бентона Бонфорда, встречаясь с его глазами. — И у него есть достаточно денег.

— А вы будете работать на него?

— Только если не найду другой работы. — Она и не подозревала, какие последствия могут иметь эти фатальные слова.

— Только если не найдется другой работы, — повторил Бонфорд.

— Но я думаю, что все будет в порядке. — Она слегка слукавила, но не стараясь извлечь выгоду, а желая, чтобы он понял, что она уже не та беспомощная девчонка, какой была в молодости. — В нескольких местах мне уже предложили работу. Я уверена, что все будет нормально.

— Да?

Она не стала объясняться. И слегка нерешительно продолжала:

— Меня беспокоит судьба Бена и Мэри Энн. И есть еще несколько служащих, которые работают неполный день. Я не знаю, что они будут делать, если потеряют работу, особенно Бен. Наверное, это разобьет его сердце. И мое тоже.

— Вы прекрасный человек, как сказал Бен.

Бонфорд поднял со стула свое массивное тело, поморщился, словно движение причиняло боль, и направился к кофейнику. Указав на него, он спросил:

— Налить?

Когда Элинор кивнула, он наполнил две чашки и поставил их на стол. Пауза дала ей возможность поразмыслить, по крайней мере, над его словами о Марвине Коулсе и Тони.

Должна ли она верить Бонфорду? Действительно ли у Марвина нет шанса получить магазин? Это принесло ей громадное облегчение. И теперь, как насчет Тони?

Племянник сам ответил на этот вопрос, предельно осторожно опускаясь на бентвудовский стул и протягивая ей горячий кофе:

— О’кей. Значит, оба парня — Коулс и Мондейн — вне игры. Вот видите, что происходит, когда вы нормально со мной разговариваете?

Он широко улыбался, и она ощущала такое облегчение, что прямо на месте готова была расцеловать его.

Тем не менее все, что она сделала, — это закрыла глаза и тряхнула головой, как щенок, которого неожиданно освободили от слишком короткого поводка. И почти неслышно произнесла:

— Спасибо. Спасибо вам!

— Не благодарите меня. Благодарите Бена и себя за то, что вы сказали. Я в антиквариате разбираюсь очень плохо, вы знаете.

— Я знаю, — признала она с готовностью, — и мы… мы были так растеряны.

— Но теперь, надеюсь, вы в порядке?

— О да. Можете не сомневаться.

— Вот что я сделаю, — начал Бентон Бонфорд, наливая молоко в кофе и кладя чуть ли не полсахарницы в свою чашку, — я поеду к Мэтту… Логану, правильно? — и все улажу. Пусть все остается, как было. Пока. Потом я вернусь, и мы примем окончательное решение. — Теперь он пил кофе, но смотрел прямо на нее сквозь пар, поднимающийся от чашки. — Вы можете остаться? По крайней мере, на это время?

— О да! — Затем внезапно подумав, что ответила слишком поспешно, Элинор добавила: — Я… я могу уладить это.

— Хорошо. Теперь можете ли вы уладить кое-что еще?

— Что?

Испуг, который вновь появился на ее лице, был виден так же ясно, как и солнечный свет, который падал на нее из окна и превращал ее серебристые волосы в светящуюся копну.

— Когда будет этот аукцион? — сказал Бентон.

— Сегодня.

— Вы поедете?

— Да. Там выставлены некоторые вещи, которые хотела купить Джулия.

— А можно сделать так, чтобы я тоже поехал?

Всего-то?

Остатки внезапного страха перед Бентоном, словно дождем, смыло.

— Конечно. По правде говоря, поскольку я могу купить тяжеленный сундук, мне может понадобиться помощь. А если мы заберем его сегодня, то Бену не придется ехать за ним завтра. Фургон пуст?

Бентон сморщился и сказал весьма застенчиво:

— Будь я проклят, если помню. Но это займет минут пять. Слушайте, почему бы мне не переодеть рубашку? Я надел на себя то, что попалось под руку, когда услышал, что вы спускаетесь вниз. Я не хочу вас подводить. — Он встал слегка неуклюже, сморщился, потер лоб и сказал: — Ого. Старикам вроде меня грешить вредно для здоровья. И как это мне удавалось целую ночь веселиться, а потом целый день работать в поле десять лет назад? И ведь не так уж давно это было, прости Господи. Ладно, я скоро вернусь. А вы пока выпейте побольше апельсинового сока — улучшает цвет лица.

Она видела через дверной проем, как он поднимается по лестнице, правда, не столь изящно, как горный козел.

Элинор была довольна, что Бентон ушел, по крайней мере, на несколько минут, оставив ее одну. Ей надо было привести мысли в порядок. Он сказал, что откажет Марвину и Тони. А еще он сказал, что все будет идти своим чередом, пока он не вернется, закончив свои дела. А она согласилась остаться. В эти драгоценные дни ей предоставится возможность работать. А Мэтт будет помогать ей. Она знала, что он поможет.

Но она также сказала, что у нее уже есть другая работа. Почему, ради всех святых, почему она сделала это? Она никогда не была лгуньей, а ее утверждение насчет другой работы было вопиющей ложью.

Да, неудачный способ начать управлять собственной жизнью.

Значит, ей необходимо воплотить в жизнь свое утверждение как меру предосторожности перед будущим.

Ополоснув свою чашку и стакан из-под сока в раковине, она поставила их в моечную машину рядом с чашками Бена и Бонфорда. А затем прошла в холл, чтобы позвонить Мэтту Логану.

Чарли лежал на верхней ступеньке, положив голову на лапы, и ждал. Он поднял свою массивную косматую башку и вопросительно посмотрел на нее. Она вежливо сказала:

— Доброе утро, Чарли.

В конце концов, зачем ссориться с собакой?

Чарли вскинул уши, услышав звук дружеского голоса. Пес решил присоединиться к ней и спустился, исполняя на мохнатых лапах нечто вроде неуклюжей паваны. Грация на ступеньках редко является собачьим достижением. Она невольно рассмеялась, потрепала его по массивной голове, и он проследовал за ней через залитый утренним светом холл, на полу которого, словно драгоценные камни, плясали разноцветные блики — тени витража.

Жена Мэтта ответила обеспокоенным тоном. Мэтту не стало лучше, но он все еще надеялся встать на ноги после полудня. Может быть, тогда Элинор и перезвонит?

Элинор пообещала, что сделает это, пожелала всего хорошего и, слегка обеспокоенная, повесила трубку. Несмотря на несомненное улучшение в отношениях с Бентоном, она все еще хотела достичь каких-то конкретных результатов, прежде чем вернется Тони. Ему совершенно не понравится решение Бентона Бонфорда не продавать ему магазин. А ей вообще лучше не показываться им на глаза, когда они начнут ссориться. А ссора определенно состоится.

Она представила себе лицо Энтони Мондейна, узнающего о решении Бентона. Картина была не из приятных. Хотя лицо тут ни при чем. Это не лицо, а маска.

А вот его глаза…

Она знала, что такое глаза человека, который не привык встречать препятствия на своем пути, и особенно если препятствия чинит Бентон Бонфорд.

Элинор решила не строить из себя героиню, если будет возможно, она куда-нибудь улизнет. Потому что какую бы работу она ни нашла, все равно хорошие отношения с Энтони Мондейном желательно сохранить.

Печально подумав, что, наверное, во всех профессиях приходится хитрить, она обернулась, поскольку Бентон уже громыхал по ступенькам. Он облачился в рубашку в крупную клетку, а сверху натянул пиджак. И выглядел бодрее.

Не подозревая о том, что от резкого перемещения его массы задрожал старинный канделябр над его головой, Бентон потрепал мягкие уши Чарли и сказал:

— Вы готовы?

Потом перевел взгляд с ее напряженного лица на ее руку, все еще лежавшую на телефоне, и поднял брови.

— Что еще случилось? Плохие новости?

— Мэтт. Он все еще неважно себя чувствует. Но его жена сказала, что, может быть, он поднимется после полудня.

— О’кей. Приободритесь. Все будет хорошо.

Но беспокойство так окончательно и не исчезло с ее лица, что расстроило Бентона. Он уже видел, как в ее глазах загораются огоньки, как в них прячется улыбка, хоть и не адресованная ему. Но сейчас Элинор смотрела по-другому, отчего его сердце готово было остановиться.

Он сказал с небольшим раздражением:

— Эй, вы что, не слышали, что я сказал?

Элинор повернулась, протянув руку за коричневой ветровкой, и ее рука дрожала. Она сказала через плечо:

— О чем вы? Я слушала вас.

Даже стоя к нему спиной, она выглядела напряженной. Ее формы были округлыми, словно спелый плод, но при этом она была хрупкой, как тростник. Это была зрелая женщина, а не костлявый подросток. Проклятье! Он коротко спросил:

— Хорошо, что я сказал вам, когда мы разговаривали в первый раз?

Элинор надевала ветровку и не смотрела на него.

— Вы назвали меня милашкой.

— А вы и есть милашка. Но вспомните, что я сказал только что. Мне показалось, что я расставил все точки над «i».

— Вы… вы сказали, что мы повидаемся с Мэттом, и… и все останется как есть. Пока вы не вернетесь.

— Попали в яблочко. И так мы и сделаем. Поэтому хватит волноваться. Поверьте мне.

Господь свидетель, как она хочет поверить ему. Она могла бы выиграть время и получить шанс на то, чтобы уладить некоторые жизненно важные для себя вопросы.

Элинор принужденно улыбнулась, что не убедило его, и пожала плечами.

— Поняла. Вечно я допускаю промахи. Но нам лучше отправляться. Аукцион начинается в одиннадцать, а мне еще надо кое-что успеть перед ним.

Чарли посмотрел им вслед через кухонную дверь, неимоверно печально вздохнул и направился к миске с едой, чтобы подкрепиться и должным образом встретить начинающийся день.

Миска оказалась пустой. Но открытая сумка стояла рядом. Он толкнул ее носом. Она опрокинулась, и благодатный поток сухариков покрыл пол. Хорошо. Он не гордый. Он съел, сколько хотел, прямо со старого поцарапанного кафеля, а остальное приберег на потом. Вылакав два литра воды, он отправился наверх, чтобы вздремнуть.

Где бы ему устроиться? На кровати женщины или у хозяина? Ее кровать стояла дальше от того дерева, где сидела белка. Пес вспрыгнул на шерстяное вышитое покрывало Элинор, сделал три оборота, плюхнулся и уснул.

Где-то внизу звонил телефон, и эхо вторило ему на лестнице. Но Чарли обладал опытом и знал, что к нему звонки не относятся.

Телефон Элинор уже не слышала. Она выводила из гаража свою старую машину и испытывала некоторое извращенное удовольствие, заметив, что колени высокого мужчины рядом с ней почти касаются его щек.

— Если я застряну в машине, вам придется вскрывать ее консервным ножом, — сказал Бентон.

— Прошу прощения. Но я не очень хорошо вожу машину, если сижу на заднем сиденье.

Элинор с удовлетворением отметила по приезде в магазин, что Бен припарковал фургон под навесом, и он не был разгружен. Но вот то, что шина с левой стороны, без сомнения, спустила, удовольствия ей не доставило.

— Проклятье!

Бентон высвободил одну ногу и теперь старался сделать то же самое с другой.

— Что?

— Шина в фургоне спущена.

— Не стоит беспокоиться. Мы можем поехать в моем «пикапе». Он и так слишком долго отдыхал.

Он закончил освободительную кампанию и выпрямился, снимая пиджак.

— Отправляйтесь в магазин и делайте, что запланировали. Я сниму шину и прихвачу еще запасную. По пути мы завезем их на станцию обслуживания.

Элинор кивнула, слегка пораженная. Минула целая вечность с тех пор, как кто-то занимался налаживанием механизмов для нее. Ей пришлось полюбить это занятие, раз уж весь ручной труд лежал на ее плечах.

«По крайней мере, — подумала она, поднимаясь по ступенькам в магазин, — нет никаких следов присутствия красного “порше” Тони. Может быть, представителем “Сотбис” оказалась женщина?» — Она радовалась непредвиденной задержке Тони и тому, что встреча с этим назойливым человеком откладывается на потом.

О, если бы Тони узнал о том, что она считает его надоедливым человеком. Его самолюбие бы пострадало.

— Доброе утро, — сказала Элинор Томасину, который наслаждался завтраком и ответил на ее приветствие, выгнув шелковую спинку. Мэри Энн приветливо выкрикнула приветствие из передней, где она начищала китайскую горку.

— Потом поможете мне отодвинуть комод, надо протереть за ним.

— Конечно. Позовите меня, когда будет надо.

Утренняя почта, как обычно, лежала на столе Элинор. Толстая пачка конвертов, безусловно, счета, которые необходимо оплатить. Она знала, что Мэтт велел ей бы ей оплатить и все-таки будет лучше, если она спросит позволения у Бентона, хотя бы и ради дипломатии. И разобраться с чеками тоже надо. Она знала, что на счету магазина всего пятьдесят долларов.

Повесив свою ветровку на спинку старого виндзорского стула, она присела к столу, разбирая оставшуюся почту.

Один конверт привлек ее внимание: «Антиквариат Джиаметти».

Джон Джиаметти из города Джексонвиль. И почему она раньше о нем не подумала? Она с удовольствием работала бы на Джона. Он человек симпатичный и достойный.

Она вскрыла конверт, пробежала его записку, положила письмо рядом с телефоном и оглянулась.

Бен стоял у платформы вместе с Бентоном; она могла слышать их голоса. Мэри Энн углубилась в работу над викторианским игорным столом в дальнем конце выставочного зала.

Не желая чувствовать себя виноватой, Элинор набрала номер.

Джон Джиаметти обрадовался. Он недавно ездил по некоторым делам в Сент-Луис, надеялся, что их контакты не прервутся, и сказал, что всегда ценил опыт Элинор. Она должна перезвонить ему через неделю, и они договорятся.

Элинор откинулась на спинку своего стула, чувствуя, что гора свалилась с ее плеч. Джексонвиль был всего в тридцати милях от границы штата. Она сможет ездить туда-сюда, пока не встанет на ноги. А работать с Джоном — сплошное удовольствие.

Внезапно ей показалось, что день стал неизмеримо ярче — даже если ей придется посвящать Бентона Бонфорда в тонкости аукциона. Все будет хорошо, подумала она, если мне удастся удержать Бентона от покупки подержанного трактора с плугом.

Но сейчас ей в любом случае не следует волноваться.

«Вот видишь, что происходит, когда ты сама занимаешься собственной жизнью, Элинор?»

Но легкое беспокойство все же осталось, и она сказала себе, что ей следует, вероятно, позвонить и в другие места, хотя бы Гроссману, если уж не по всем номерам в списке, просто для подстраховки.

И Элинор взяла было список.

Но остановилась.

Она разорвала бумажку и беспечно бросила ее в корзину для мусора.

Подошел Бен, двигаясь слегка неуверенно, и сказал:

— Доброе утро. Вы нашли список с аукциона, что я оставил вам?

— Да, — ответила она, не добавив ничего больше. «Старый ты идиот», — подумала она, но ведь она любила его.

Бен и сам проворчал, потирая лысину.

— Нет дурака большего, чем дурак старый, — сказал он. — Со мной не происходило ничего подобного с тех пор, как моя любимая команда «Кардс» выиграла на чемпионате США. Мэри Энн зовет вас. А Бен ждет, когда вы будете готовы.

Элинор и Мэри Энн с трудом оттолкнули старый комод с оловянными ручками от стены. В награду за их старания обнаружились кошачьи сокровища, не востребованные владельцем, состоявшие из рукавицы из ангорской шерсти, большого высохшего мертвого сверчка, голубой пасхальной ленточки, которая исчезла с шеи Томасина несколько минут спустя после того, как ее повязали, и потрепанного розового шерстяного помпона.

— Проклятый кот, — пробормотала Мэри Энн, работая метлой. — Дайте мне тряпку для пыли и совок.

Зазвонил телефон. В то же самое время на пороге появился Бентон, вытирая тряпкой руки. Элинор крикнула ему:

— Вы можете снять трубку?

В конце концов, ведь магазин его. Так что он может начать учиться прямо сейчас.

Мэри Энн подобрала рукавицу, а сверчка, взвизгнув, смахнула на совок.

Элинор смотрела на розовый шарик, стараясь припомнить, где она могла видеть его раньше. Голос Бентона не был ей слышен. Она с трудом узнала бы по телефону Мэтта Логана — так хрипло он говорил. Но Бентон его понял и спокойно ответил:

— Да, сэр. Неопределенность мне не по душе. Я знаю, как хочу поступить с магазином. Если вы подготовите документы о партнерстве, я заеду сегодня днем, и мы их подпишем.

В хриплом голосе старого адвоката не звучало недовольства: он был удивлен и обрадован. У его секретаря сегодня выходной, но он с удовольствием выполнит эту работу сам.

— А Элинор должна подписывать?

— Элинор? Да, конечно. Но она-то может со мной увидеться в любой день. А вот ваша подпись очень важна: она удостоверяет ваши намерения.

— Очень хорошо. Вы дома?

— Да. Каменный дом на углу.

— Спасибо. И еще одно…

— Что же?

— Не говорите Элинор. Я хочу сказать, пока.

Старик удивленно промолчал, но комментарий оставил при себе и согласился. Племянник повесил трубку. Мэтт откинулся на подушки, закашлялся, подождал, пока пройдет спазм в груди, затем свесил ноги с кровати. Марта, наверное, будет ругаться, но будущее Элинор стоило некоторого усилия с его стороны.

Он даже принялся что-то напевать про себя, спускаясь вниз и направляясь в маленький домашний кабинет.

А вот Бентон Бонфорд в магазине не напевал. Он уставился в пространство пустым взглядом, и глубокая складка пролегла между его бровей.

Он поступает правильно. От его действий зависело будущее другого человека, так что с его точки зрения другого выхода нет.

И точно так же Элинор Райт должна принять определенное решение, прежде чем он объявит о своем намерении сделать ее своим партнером.

Размышления о том, как дальше развернутся события, образовали небольшую сумятицу в его голове. Но он не сомневался, что при известных обстоятельствах ситуация прояснится сама собой.

Затем его размышления были прерваны еще одним телефонным звонком. Он снял трубку и с удивлением узнал на другом конце провода голос своего ближайшего соседа по ферме:

— Бент? Бент, это ты?

Бентон сказал:

— Ага, — и стал слушать. На его лице возникла гримаса замешательства и страха. Он негромко ударил по старой крышке стола сжатым кулаком: — Проклятье! Проклятье, Винс! Ладно, слушай, я сегодня приеду. Припаси-ка хорошего виски, кажется, он понадобится нам обоим.

Когда он повесил трубку и повернулся, Элинор как раз вошла в комнату. Она спросила:

— Плохие новости?

Бентон угрюмо кивнул:

— Это был парень, что живет рядом со мной. Прошлой ночью был адский ветер, он помял кукурузу примерно на сотне акров. Он сказал, что поля выглядят кошмарно. Сегодня же мне придется ехать домой.

— Господи! — Интересно, почему она почувствовала, что силы оставляют ее? — Конечно, придется. Мне очень жаль, очень жаль вашей кукурузы.

Бентон быстро и задумчиво взглянул на нее. Она даже не представляет, чего именно ей жаль. Элинор не может вообразить себе его поля, сухие коричневые стебли и тяжелые колосья, валяющиеся тут и там. Ей также не придется заводить комбайн и ехать по рядам или даже собирать початки вручную, пока их не намочили дожди и зерно не заплесневело на земле.

Но ей действительно искренне было жаль. Это правда. Чертовски хорошая женщина.

Бентон опустил глаза. На то нашлась достойная причина — ручные часы. Он сказал:

— Но на этот аукцион я все равно поеду. Ехать домой сейчас не имеет смысла: раньше ночи я не доберусь, а ночью я не смогу сделать ничего полезного. Поэтому кукурузные поля подождут до завтра, а сейчас отправляемся на аукцион. Вы взяли все, что нужно?

Она кивнула.

Красный «пикап» Бентона с баком, полным горючего, был припаркован рядом с фургоном. Две шины были погружены в задней части. Элинор обошла машину и остановилась с правой стороны. Она чувствовала себя так, словно передвигается в безвоздушном пространстве. Она подумала: «Что со мной? Еще утром я не хотела, чтобы он ехал со мной на аукцион. А потом, когда я представила, что его не будет рядом, то словно солнце померкло. Следи за собой, детка. Ты слишком симпатизируешь Бентону».

Над ее головой появилась массивная рука, она отперла дверь, открыла ее и помогла забраться внутрь.

— У этой машины привод на все четыре колеса, — улыбнулся он, когда она устраивалась на сиденье. — Моя колымага не рассчитана на гномов. Даже если это очень красивые гномы. Не думаю, что вам будет удобно сидеть за рулем, давайте поведу я.

Он расчистил место на сиденье для нее, словно случайно пододвинув к себе пачку сельскохозяйственных бюллетеней, обертку от «Сникерса», пару перчаток из желтой кожи, пластиковый пакет с «Собачьим угощением» и три старых «Плейбоя».

Элинор наконец разместилась на освобожденном пространстве, выглянула в окно на переулок, и ей показалось, что она взлетела над ним футов на двенадцать.

Она сказала:

— Поверните налево в конце аллеи и сверните на юг на первой улице.

— А где автостанция, чтобы выгрузить шины?

— На границе города.

Пока Бентон заводил мотор, она изучила остальную часть кабины. Здесь был стереоприемник, плейер, коротковолновое радио и кондиционер. Коврики на полу были стертыми, под ее ногами перекатывались два кукурузных початка: под сухой шелухой виднелись ряды ровных налитых золотых зерен. Виниловое покрытие на сиденье было залатано при помощи широкой липкой ленты. На обивке кабины над его головой шариковой ручкой были нацарапаны три телефонных номера.

«Интересно, — подумала она, — где картинка с веселым великаном, играющим в кости, которую обычно приклеивают на зеркало, и пластмассовый пес, по ходу движения кивающий головой?»

Затем Элинор стала пунцовой от стыда. Она снова уличила себя в снобизме. Но на самом деле это была защитная реакция. Жалкие мыслишки унизить его, тем самым возвысив себя.

Со смешанными чувствами она наблюдала, как он подъехал к станции техобслуживания, закатил обе шины в грязный магазин, вышел и вместе с потоком свежего холодного воздуха вернулся в кабину и сел рядом с ней.

— Все будет готово, когда мы поедем назад. Ну а теперь куда? По дороге? — сказал Бентон.

Элинор кивнула, и они снова пустились в путь.

Молчание, воцарившееся в кабине, было напряженным. Но никто не желал его прерывать. И тем не менее оба чувствовали потребность в общении.

Бентон протянул руку и нажал кнопку магнитофона. Приятный голос запел о Джорджии в его сердце, а еще о долгой дороге и об осени.

Исполнитель хорошо знал свое дело. Такие песни всегда вызывали у Элинор желание плакать, а сегодня она почти не могла побороть его. Она не желала снова выставлять себя в дурацком свете и быстро сказала:

— Теперь уже недалеко.

В этот же самый момент Бентон задал вопрос:

— Далеко еще?

Они уставились друг на друга. Затем тихо рассмеялись.

Бентон сказал:

— Прежде чем мы доберемся туда… — Он помялся и вздохнул. — Думаю, что здесь не слишком хорошее место, чтобы разговаривать по душам.

Он нахмурился и уставился на ленту дороги. Элинор ждала. Она созерцала свои руки, спокойно сложенные на коленях, но до боли сжатые.

Все еще не отводя глаз от дороги, Бентон промолвил:

— К сожалению, кажется, я начинаю говорить сплошные глупости, когда выпью лишнего. Если это произошло, я… мне очень жаль. Простите меня.

Он повернулся к ней и обнаружил, что она тоже пристально смотрит на дорогу. Еще он увидел, как она сглотнула и прикусила нижнюю губу. Затем она повернулась к нему.

Элинор сказала:

— Я тоже должна извиниться кое за что. Мне жаль, что мы оба пошли по ложному пути, когда встретились.

Бентон перевел взгляд на дорогу, по которой они по-прежнему неслись вперед и вперед, и еще раз посмотрел на женщину, сидящую рядом с ним.

Он тихо ответил, и его слова были наполовину шутливыми, наполовину нет.

— Ну что же, попробуем все сначала.

— Хорошо. И я не стану орать на вас, если вы не будете орать на меня.

— Я не буду.

Он снял широкую загорелую руку с руля и протянул ей.

— Договорились?

Он не пытался продлить рукопожатие. Элинор освободила руку, положила обратно на колени, накрыла ладонь другой рукой, словно хотела сохранить теплоту и надежность, полученные от его пальцев. Что, конечно, было абсурдом.

Но внезапно она осознала, чего стоит прекрасный осенний день. Она может сказать Тони Мондейну, чтобы он убирался прочь, и то же самое она скажет Марвину Коулсу, потому что они никогда не завладеют магазином Джулии, — так обещал этот великан, что сидит рядом с ней. И она верит ему.

Кто будет владеть магазином — дело другое. Но, что бы ни случилось, у нее будет работа у Джона Джиаметти. Христа ради она не будет просить.

И впервые после смерти Джулии Элинор Райт расслабилась. Совсем немного.