Рассвет на закате

Глава 24

Между столом и буфетом на полу лежал клетчатый спальный мешок. На нем вместо одеяла был постелен еще один спальный мешок. Между ними располагалась какая-то огромная масса. На спинке кресла висели шерстяная рубашка и охотничий плащ, с которого стекали на пол струйки растаявшего снега. Тяжелые промокшие незашнурованные ботинки, словно усталые солдаты, стояли у двери.

Но Элинор мало что заметила, кроме очертаний человеческого тела да огромной руки, подложенной под голову с густой седой шевелюрой.

Она медленно опустилась на колени и очень нежно коснулась его, отказываясь верить в происходящее. По щекам Элинор тихо текли слезы. Соленая капля упала на его голое плечо, и она вытерла ее дрожащей рукой, не желая разбудить его. Она просто хотела дать себе волю насладиться тем, что она видит его, что она чувствует, как он дышит. Элинор думала: «Дорогой Боже, это чудо, что он дышит, что он жив…»

Но Бентон уже почувствовал ее прикосновение. Открыв глаза, он повернулся, оперся на локоть, узнал ее и сварливо сказал:

— Где вас черти носили? — Элинор задохнулась. В этой вспышке был он весь: его тревога, беспокойство и тоска. Он протянул руки, привлек ее к себе, прижал к своей груди, хрипло шепча, уткнувшись в ее теплую шею: — Я не мог найти тебя, машины у дома не было, здесь тоже, и я не знал, где еще тебя искать, куда идти, проклятье, ну что ты за женщина, почему не можешь сидеть в каком-нибудь одном месте?

Если бы только он знал, как она хотела навсегда остаться здесь, в его объятиях, спрятавшись под уютный спальный мешок и прижавшись к его могучему телу!

А Бентон хрипло шептал между поцелуями, между жадными прикосновениями губ:

— О, моя дорогая, я люблю тебя, я скучал по тебе, я готов был пройти через адский огонь, лишь бы узнать…

Она знала, что сейчас не время задавать вопросы, сейчас время любви, которую он излучал, которая изливалась на нее в его хриплом голосе, в его губах, в его страстном теле, и она должна принять эту любовь и отдать ему свою.

И он тоже думал лишь о том, что они снова вместе, они половинки единого целого. Коснувшись губами ее теплой шеи, он прошептал:

— Тема для размышления: мы все время оказываемся на полу.

А Элинор тихо ответила:

— Но чем плохи полы?

В то же самое время она устремилась навстречу его ласке, чтобы обвиться вокруг его тела, прижаться губами к его шевелюре, дрожа от желания, позволить ему жадно целовать свою грудь. Он целовал ее, и у нее перехватило дыхание от нежности, от того, что она скорее чувствовала, нежели слышала, как он расстегивает пуговицы свой рубашки, и его прерывистое дыхание горячо овевает ее атласную кожу. В голове Элинор пронеслось: «Боже, как это хорошо, когда любишь, сколько нежности!» И она стала все глубже погружаться в райские глубины, скользить все дальше и дальше, пока ее не обмыли теплые ласковые волны пресыщения.

Он не отпустил ее, не дал ей уйти. Бентон прижимал ее к своему могучему телу, словно в порыве неутоленной, неукротимой страсти. Даже если бы Элинор сомневалась, хотела отстраниться, то не смогла бы сделать этого, так силен был ее собственный порыв, так жадно она стремилась к нему навстречу. Она была счастлива оказаться рядом с этим огромным мужчиной, прижаться щекой к мягким волоскам на его груди, вслушаться, как гулкие удары его сердца становятся все спокойнее, и чувствовать, что его рука по-прежнему ласкает ее грудь, но уже более осторожно и нежно.

Бентон прошептал в ее ухо так тихо, что она еле расслышала:

— Прости, мне жаль…

Она в истоме пробормотала:

— А мне нет. И тебе нелепо извиняться.

Он поцеловал ее в ухо и продолжал:

— Нет, я не прошу прощения за то, что мы занимались любовью, — глупая, я никогда не жалею об этом, — но я парень консервативный и хотел бы, чтобы мы делали это медленно, в чистой постели, и я наслаждался бы каждым сантиметром твоего тела, каждой минутой, проведенной с тобой. А теперь посмотри на нас…

Элинор подняла голову, ткнулась губами в его подбородок и спросила:

— А что, разве это в последний раз?

Бентон рассмеялся, прижался к ее растрепанным волосам и произнес:

— Ты права. — И еще он сказал: — Господи, как я люблю тебя! Я даже сам не верю, насколько я тебя люблю.

Элинор обняла его и, ощутив, что он жив, дышит и лежит рядом, все вспомнила. Она сказала:

— Но ведь писали, что ты умер.

— Но тем не менее я жив. Я не знал, что обо мне сообщали в газетах, да если бы и знал, то не смог бы ничего сделать, ведь я был отрезан от мира.

— Ты говоришь о самолете?

— Я никогда не летел на этом самолете. Меня там и в помине не было. Знаешь… — Элинор увидела, как над ней сверкнули его глаза, когда он пытался подобрать нужные слова. — Знаешь, детка, у наших проводников была провизия, и оба они отравились. И мы с Иваном, это секретарь делегации русских, решили отправить их в самолете вместо себя, а сами остались в лагере, решив подождать, когда за нами вернутся. Но никто не возвращался. И тут пошел снег, Господи, что за снег повалил! И хуже того, у нас почти не осталось припасов. Так что ждать мы не стали и решили добираться самостоятельно. Я сносно хожу на лыжах, да и Иван не слабак. На дорогу нам еды хватило. А вообще голод в такой ситуации может сыграть такую же роковую роль, как и все остальное. Но, милая, нам и в голову не пришло, что нас считают погибшими. — Бентон обнял ее и прижал к себе, поцеловав в ухо. — Каждую ночь, проведенную в пути, я думал о тебе. Я мечтал, Господи, как я мечтал о теплой постели, о хрустящих простынях, о тихой музыке…

Она поцеловала его в подбородок.

— У нас еще все впереди. Ну и что же было дальше?

— Я строил планы, принять предложение правительства или вложить деньги в ферму Крейнов, построить там дом, оставить за тобой антикварный магазин… — Тут Элинор замерла. Он сказал: — Что? В чем дело? Я сказал что-то не то?

Она очнулась от воспоминаний и сказала тихим дрожащим голосом:

— Джилл здесь.

— Джилл? Моя бывшая жена? Здесь?

— Она все еще твоя жена.

Он пророкотал:

— Черт возьми, это не так!

Но Элинор даже не прислушалась, ее снова захватили воспоминания.

— Бент, это было ужасно. Джилл чуть не сравняла магазин с землей, она продала мебельный гарнитур Белтера и вообще пыталась все распродать, требовала наличные, обижала наших старых клиентов и вообще была полной сукой.

— Это ей хорошо удается, — спокойно вставил он. — Но вот что я скажу насчет всего остального. Первое: она моя бывшая жена. Меня не волнует, что она наплела тебе. Еще до своего появления здесь я подал документы на развод. И все было улажено окончательно. У моего адвоката есть все бумаги, а значит, они есть и у нее.

Элинор задохнулась, вспомнив о визите шерифа, который искал Джилл. «Господи, Бент прав. Джилл их получила. Она все знала. И устроила так, чтобы огрести наличные и смыться, пока все не раскрылось».

Бентон продолжал:

— А вот насчет магазина я не понимаю. Что она говорила насчет магазина?

— Что она твоя наследница. Все принадлежит ей.

— Черта лысого! Извиняюсь за выражение. Какого черта делал Мэтт Логан, если он позволил ей совершать такие действия?! Тебе нужен новый адвокат, детка.

Теперь уже она повернулась и оперлась на локоть, отчего округлости под ее рубашкой стали еще соблазнительнее. Бент наклонил голову, чтобы коснуться губами ее груди, и был раздосадован, почувствовав, что ее рука слегка тянет его за волосы, стараясь приподнять лицо.

У нее были темно-голубые глаза и прекрасный рисунок бровей.

Элинор сказала:

— Мэтт умер. Несколько недель назад. В ночь, когда ты уехал, с ним случился сердечный приступ.

Бентон ответил своим тихим грудным голосом:

— О, Господи! Теперь я понимаю, почему ты ничего не знаешь. Но я оставил бумаги, подписал их, заверил у нотариуса и отдал ему. Он стоял там в своей пижаме, положил бумаги на стол и сказал, что передаст их назавтра своему партнеру. Что случилось? Что, никто во всем городе не прочел их, никто даже не посмотрел?

Элинор едва удалось прервать гневный поток его слов, спросив:

— Чего я не знаю?

— Того, что я заехал в его дом и мы оформили бумаги, в которых говорится, что ты мой полноправный партнер и в случае моей смерти ты становишься владельцем магазина! — Ее лицо застыло, превратилось в маску сплошной боли. Бентон сел, снова обняв ее, принялся ее укачивать и приговаривать: — Бедная девочка, бедный ребенок, что тебе пришлось пережить! Магазин твой, Элинор, он всегда был твоим…

— Тогда почему ты мне ничего не сказал?

— Потому что я… — Тут он осекся. В самом деле — почему? Серьезных причин не было — только личные, ребяческие. — Я не знаю, — страдальчески ответил он, — наверное, потому, что я сомневался. Ты. Я. Я так быстро втюрился в тебя, и, мне кажется я не мог осознать, правильно ли все это. Мне нужен был туз в кармане, какой-нибудь козырь.

И разве кому-нибудь из них могла прийти в голову мысль о том, что умрет Мэтт, что Бентона объявят погибшим, что заявится Джилл Бонфорд и захочет извлечь максимально быструю выгоду для себя?

«Господи, — подумала Элинор, — Бентон жив, он здесь, я в его объятиях, и он любит меня! Как я могу сердиться на него? Больше ничего в этом мире не может ранить меня».

Она тихо сказала:

— Теперь все будет хорошо. Так и должно было быть.

Он поцеловал ее нежно, осторожно, прижал ее лицо к своей груди и уткнулся подбородком в ее мягкие серебристые волосы. Так они посидели несколько минут в полной тишине. Счастливые. Вместе.

— А где Чарли?

— В моей кровати.

Бентон засмеялся.

— Тебе придется согласиться, что он всегда выбирает самое удобное место.

Не отрывая лица от ее волос, он медленно оглядел комнату.

— Я вижу, что реставрация уэлшевского буфета все еще не закончена.

— Да. Бен не хотел, чтобы Джилл продала его.

— Ах так! А откуда картина?

— Подарок Бена и Джулии. Она купила ее перед смертью, но я только что получила ее. Это Пикассо.

— Я видел ее раньше. Совсем недавно.

— Ты не мог видеть ее. Я же сказала: я только что получила ее. Бен спрятал ее, когда умерла Джулия. А они купили у Тони, и я очень сильно сомневаюсь, дорогой, что ты посещал магазин Тони.

— Ты права. — Но складка между его бровей не исчезла. — Подлинный Пикассо?

— Конечно. — Она повернулась, взглянула на него и увидела, что он хмурится. — Ты можешь думать о Тони все что угодно, Бент, но копиями он не занимается.

Бентон поводил челюстью из стороны в сторону и задумчиво ответил:

— Хочешь поспорим?

— Бентон, не будь занудой.

— Да почему же я зануда, мой миленький цыпленок? Ты помнишь, я говорил тебе, что, будучи в России, я останавливался у одного парня на даче? И у него там куча живописи, которую он заполучил во время Второй мировой войны?

— Да, но…

— Никаких «но». Одни факты. Твой Пикассо, детка, висел на стене в ногах моей кровати, и я целых три дня смотрел на него. — Он повернул голову в сторону и прикрыл глаза. — Проверь меня. На спине кошки семь полосок. Правильно? А пятнышко в верхнем углу — это, наверное, драпировка? А прямо слева от его подписи есть три маленьких тонких линии, похожих на… на усы мышонка? — Она не отвечала. Он продолжал: — Правильно?

Ее губы сжались. Она заставила себя ответить:

— Правильно.

Бентон открыл глаза и посмотрел на нее. На ее лице была такая боль, что он почувствовал угрызения совести и сказал:

— О, Элинор, детка, прости. Я идиот. Надо было мне держать мой проклятый язык за зубами.

Она через силу покачала головой, и ее серебристые волосы упали на щеку.

Элинор сдавленно сказала:

— Нет. Не надо. Просто я доверяла Тони. Ему все доверяли. У него великолепная репутация… Я… я просто не понимаю.

Бентон вздохнул и скрипнул зубами:

— Я не ошибся. Мне очень жаль. Но я не ошибся.

— Но почему?

Элинор была так расстроена, так убита. Бентон осторожно сказал:

— Говорят, что каждый человек имеет свою цену.

— Но ведь Тони это совершенно не нужно. Рисковать карьерой из-за какой-то подделки. Бент, это ведь правда: это может его разорить. Я могу разорить его прямо сейчас!

И тут ее осенило. Он заметил это: Элинор отшатнулась, и лицо ее страшно побледнело. Она сдавленно прошептала:

— Господи, так вот в чем дело!

Вот почему она была ему нужна. Вот почему он целыми часами вертелся здесь, пытался подружиться с людьми, которых раньше презирал, вот почему губы его были теплыми, когда он поцеловал ее. Он вошел не с улицы. Тони был здесь и искал картину, когда она пришла. Вот почему он говорил о Пикассо, зная, что она любит Винслоу Хомера[31]. Вот почему он покупает магазин и пытается купить ее.

Элинор яростно боролась с гневом и жалостью, глаза ее были закрыты, и она приложила обе руки к разгоряченному лицу.

И тут она услышала голос Бентона, услышала в нем гнев, тяжелую слепую ярость.

Он сказал:

— Что у тебя за чертово кольцо?