Раздвоенное сердце

Глава 18 Блины с яблоками

Я никогда не любила понедельники, но этот оказался самым тягостным из всех тех, что я когда-либо переживала. Разговор с папой доказал, что Колин был прав, но только теперь, после неспокойной и слишком возбуждённой ночи, я поняла, как это влияет на мое будущее. И что папа не изменит свои запреты только потому, что я теперь была посвящена в это.

Он даже настоял на том, чтобы отвезти меня в школу. Мама ещё спала, и мои протесты так и остались незамеченными. Папа сверлил меня своим взглядом, и я догадалась о той силе, которой он обладал. Но я была слишком уставшей и сбитой с толку, чтобы сопротивляться.

Погода изменилась. Над рекой, словно дым, висел густой туман, серое небо было совершенно непроглядным, воздух был настолько холодным и зябким, что я даже натянула на себя пуловер.

Папа молчал всю дорогу, но меня не покидало чувство, что у него ещё есть, что мне сказать. Я тоже хотела этого. Мы ещё не разговаривали о Колине.

Он же не думает, что я приму его запрет на общение с Колином без всяких объяснений? Что с Колином не так? Или мой отец ничего не знал о нём?

Может быть, он только догадывался? И лишь на основании этого он решил запретить мне общаться с ним?

- Нет - уверенно сказал папа как раз тогда, когда я собиралась спросить его.

Я раздраженно фыркнула. Подобное чтение моих мыслей мало-помалу начинало действовать мне на нервы.

- Почему? - я скрестила руки на груди и осталась сидеть пристегнутой, несмотря на то, что до начала занятий оставалось всего 10 минут.

- Это слишком опасно, Элиза.

- Почему? - не испугавшись, повторила я и отвела глаза. - Что с Колином не так?

Теперь уже папа гневно фыркнул и поднял глаза вверх, смотря на крышу машины.

- Елизавета. Если наша семья для тебя что-нибудь значит, если мама и я для тебя что-нибудь значим, то больше никогда не называй этого имени. Даже не думай о нём. Это слишком опасно. Даже эта беседа уже очень опасна, - он отвел взгляд от крыши машины и взглянул на меня угрюмо. - Это может нас всех убить.

На моем лбу выступили капельки холодного пота. Папин голос звучал почти так же угрожающе и зловеще, как при встрече с Колином в нашем зимнем саду. Мне не приходило на ум никакого ответа. Просто забыть о Колине? Как он себе это представлял? Я предприняла последнюю попытку.

- Но что с мамой? И со мной? Разве я тоже не в опасности, если живу вместе с тобой? Ты говоришь, что нет. Потому что ты нас любишь... Я не в опасности, потому что ты меня любишь и ...

Прежде чем я поняла, что я только что хотела сказать, его слова поразили меня в самое сердце.

- Он тебя не любит. Элиза, о чем ты думаешь? Почему он должен тебя любить? Он...

Папа запнулся, когда я рывком расстегнула ремень. Ослепленная слезами, я открыла дверь машины.

- Да, почему он должен меня любить? Почему? Почему меня должен любить вообще какой-то парень? Немыслимо, да? - кричала я папе и почувствовала, как весь цвет сошёл с моего лица.

Я выскользнула из машины, захлопнула дверь и поторопилась к зданию школы. От стыда я почти не могла дышать. Что я на самом деле хотела сказать? Что с Колином, кем бы он ни был, я была в безопасности, потому что нравлюсь ему? А может он любит меня? Как я могла придумать такую глупость? Всё из-за дурацких мечтаний?

Он даже до меня ни разу не дотронулся - кроме тех двух раз, которые можно описать так: "Мы спасем маленькую девочку от ночных опасностей". Но это ничего общего не имело с голливудской романтикой. Он нёс меня, потому что это было практично. И он всегда отсылал меня потом. Вот и всё. Отрезвляющий итог. А то, со слезами ... слёзы? Не более чем сумасшедшая характерная черта.

От слов папы было так больно, будто в моей груди глубоко и воспалённо застрял ржавый нож. Я выставила себя дурой, но он, кроме того, отреагировал так жестоко, как никогда раньше. Жестоко и беспощадно. Показывал ли он теперь своё истинное лицо?

- Эй, с тобой всё в порядке?

Мой затуманенный от слёз взгляд прояснился, и веснушчатое лицо Майке вернуло меня назад в реальность. Было без двух минут восемь, и я стояла, плача, возле лестницы школы, цепляясь за перила.

- Нет, всё плохо. Мой отец запретил мне, что ... ах ... я не могу об этом говорить. Я не могу! Честно.

Майке сунула мне бумажную салфетку в руку и посмотрела на меня с любопытством.

- Ты внезапно исчезла в субботу. Это как-то к этому относиться? - Она отважилась на осторожную улыбку. - Ты сбежала с каким-нибудь парнем?

- Что-то вроде этого, - пробормотала я в салфетку и высморкалась. Пару проходящих мимо учеников смотрели на меня с любопытством. Сердито я посмотрела в ответ.

- Теперь всё совсем по-другому, чем раньше, - добавила я беспомощно.

- И тебе больше нельзя с ним встречаться, - торжествующе пришла к выводу Майке.

- Точно.

Более точно: потому что мой отец был на половину демоном Мара и Колин как-то его узнал, и теперь мне больше нельзя было с ним встречаться. Даже говорить о нём. Даже думать о нём. Потому что иначе вся моя семья будет в опасности.

И я никогда не смогу рассказать об этом другому человеку. К тому же я не думала, что Майке когда-нибудь слышала или читала о демонах Мара.

- Ну, это может с каждым случиться. И тебе не обязательно слушаться, - сказала она прагматично и потянула меня за рукав, отходя от перил, которые я всё ещё сжимала. Весь мир в это утро казался мне гигантской ловушкой, - неровной, небезопасной и без надежных путей - о которую можно легко споткнуться.

Но сильные пальцы Майке на моей руке были небольшим родным спасительным островом. Я расплывчато поняла, что у неё даже на тыльной стороне рук были веснушки.

Не послушаться. Она не знала папу. Обмануть его - было для меня невозможной вещью. И это было намного рискованнее, чем я когда-либо могла себе представить. Может быть, Колин был кем-то вроде охотника за демонами Мара? Такой же, как Ван Хелсинг, только он охотился на похитителей снов? Мог ли он засадить папу навсегда за решётку?

Я вздрогнула, когда поняла, что снова думаю о нём. Каждый раз, когда Колин врывался в моё сознание и я пыталась его оттуда вытеснить, мне хотелось тихо кричать. Я проглотила боль, которая угрожала поглотить меня, и вытерла потёкшую туш с лица - это была слабая попытка сегодня утром прикрыть хорошей порцией макияжа мои заплаканные глаза.

- Не хочешь сегодня у нас пообедать? Ты могла бы потом помочь мне убраться в кроличьей клетке и заново её оборудовать. У тебя есть для этого настроение? - спросила Майке, дружелюбно толкая меня через переполненный коридор.

Ах, Майке ... Кроличья клетка. Несмотря на моё горе, я рассмеялась. Сухой, похожий на рыдания звук.

- Окей, - сказала я.

Все же это было лучше, чем ехать домой. Мне нужно будет предупредить маму, а папа не сможет меня проконтролировать, потому что он будет в клинике до вечера. В это утро, впервые в жизни, мне не удавалось сосредоточиться на уроке.

После занятий я позвонила маме, пока Майке терпеливо ждала рядом. Я назвала маме номер телефона Майке и имена ее родителей, чтобы она знала, где я нахожусь. Мне казалось, что мне семь лет.

Мама немного поколебалась, прежде чем разрешила мне вернуться попозже. В ее голосе звучала тревога. У меня было чувство, что я должна сказать ей что-нибудь утешительное, но я не знала что. В конце концов, я не знала, как много ей известно о нашем с папой разговоре. Не говоря о том, что отец рассказал ей о встрече с Колином.

Она тихо вздохнула в трубку.

- Я буду дома в четыре,- заверила я ее, хотя она не назвала точного времени и не требовала раннего возвращения домой.

- Пока, мама.

Она больше ничего не сказала, и я отключилась.

- Мои устроили сцену из-за Бенни, - ухмыльнулась Майке.

- Из-за Бенни? - спросила я ошарашено.

Бенни, в отличие от Колина, мог бы стать мечтой для каждой тещи. Кроме того, от меня как-то совсем ускользнуло то, что Майке интересуется Бенни или наоборот... Стоп, в субботу она как раз зависала в баре.

- Да, - она пожала плечами. - Мы как-то раз тискались на лесном фестивале - кто-то увидел и рассказал моим родителям. Они считают, что Бенни для меня слишком прыткий. На самом деле, я думаю, что им вообще не нужно, чтобы я с кем-то тискалась. Они для каждого найдут причину. Ладно, поехали, я хочу есть.

Я села на багажник велосипеда Майке. Задыхаясь, она начала крутить педали своими подтянутыми ногами. Тучи на небе разошлись, а воздух стал ощутимо теплее. Только не думай о Колине, уговаривала я себя, когда зелёный пейзаж проплывал мимо нас, а тяжёлая сумка оттягивала мои и без того ноющие плечи. Сейчас ты с Майке, с её семьёй, с вполне нормальными людьми. Это вполне нормальная жизнь.

Это действительно было так обыденно, что мне хотелось положить голову на клетчатую накрахмаленную скатерть и начать плакать. Отец Майке был круглым человеком с круглой головой и круглыми глазами, который в четыре часа утра выходил из дома на утреннюю смену и поэтому уже закончил работу.

Он поприветствовал меня тёплым крепким пожатием руки и лучезарной улыбкой. Мои плечи сразу расслабились.

- Садись, - сказал он и показал на столик на террасе с клетчатой скатертью. Я скользнула на деревянную скамью, которая находилась в тени и с которой можно было рассмотреть идиллически зелёный сад.

Чуть дальше сад переходил в поляну. В дали я могла видеть, как пасутся овцы, а на старом выцветшем и с глубокими вмятинами деревянном столе дремала рыжая толстая кошка. Никто не задавал мне любопытных вопросов.

Сёстры Майке, три миниатюрные копии её самой, находили совершенно нормальным то, что за столом было на одного человека больше. Это, скорее всего, не было редкостью. Мать Майке позаботилась о лимонаде для меня и поставила гигантскую тарелку, полную толстых блинов, перед моим носом.

- Угощайся! - поощряла она меня. - Вестервельдские блины с яблоками - хороши для нервов.

- О, это то, что нам нужно, - театрально простонала Майке и нагрузила свою тарелку.

- Почему это? - спросила я неубедительно.

Уже первый кусочек наполнил меня солнечными воспоминаниями детства. Блины с яблоками - их я ела в последний раз у бабушки в Оденвальде.

- Ах, ты. Для тебя это такая лёгкая задача. Курсовая неделя! Следующий понедельник, четверг, пятница. Кто это вообще выдумал - курсовую неделю? Не нужно людям такого стресса!

Ах да. Точно. Курсовая неделя. Даже про это я полностью забыла. Я, должно быть, выглядела очень несчастной, потому что все разразились искренним смехом, даже сёстры Майке.

- Она пишет только на единицы, - сказала Майке. - И всё равно ты скривила такую рожу, - она засмеялась.

- Хм, - ответила я только и засунула следующий кусок утешительного блина с яблоками в рот, в то время как отец Майке мне одобряюще подмигнул.

Я чувствовала себя полностью засахаренной и сладкой. Следующие два часа я ползала на коленях по поляне и рвала одуванчики.

Вначале я ещё думала о клещах и обо всём том, что я об это читала, но мысль о менингите не могла меня больше напугать в этот странный день. Даже если это случиться, подумала я и пожала, вздыхая, плечами. Маленькая сестра Майке наблюдала за мной, улыбалась, забавляясь, и открыла очаровательный ряд отсутствующих зубов.

С удивительной силой толстые кролики вырвали сорняки из моих рук. Майке стучала молотком, как эксперт, исправляя что-то в обветшалой клетке. После этого она хорошо в ней убралась и заново её оборудовала, в то время как я испортила свои очень дорогие белые брюки, пытаясь справиться с тяжёлой задачей - помешать сбежать кроликам. Но и на это мне было плевать.

Майке и я много не разговаривали, а если и говорили, то о несущественных вещах: о школе, об одноклассниках, об учебном материале. Только когда клетка была снова целой и кролики, жуя, въехали в их отремонтированный дом, Майке задала мне вопрос.

- Кёльн довольно классный, не так ли? По сравнению с этим?

Ещё две недели назад я бы сразу ответила да и начала бы о нём рассказывать. Но солнце, которое со всей силой жгло нам в спины, сделало меня ленивой для разговора.

Хотела бы я быть сейчас в Кёльне, в моей старой жизни? Конечно, это было бы проще. Всё было бы проще. Я бы никогда не познакомилась - небольшая буря поколебала моё сердце - с проклятым Колином. Я бы не знала, что случилось с моим отцом, а Тобиас не стал бы ухлестывать за кем-то другим, и мы, может быть, стали бы даже парой. А Гриша...

Я посмотрела на жёлто-зелёные пятна на моих коленках, вдохнула и выдохнула один раз, а потом вяло сказала:

- Ах, знаешь, вообще-то Кёльн уродливый. Слишком много улиц, слишком много машин, а воздух смердит. Там нет ничего особенного.

Майке уставилась на меня, смотря в течение нескольких секунд, потом снова легла на траву, и смех сотряс всё её тело. Её сёстры смеялись вместе с ней, хотя они сидели довольно далеко от кроликов и не знали, о чём мы говорили. Я пыталась выглядеть по возможности достойно.

- О, Эли, ты такая дурная, - задыхалась Майке, схватившись за свой левый бок.

- Почему это вдруг? - капризно спросила я и потёрла нервно пятна от травы на моих брюках.

- Ты приезжаешь сюда, смотришь на всё свысока, одеваешься как модель, ни с кем не разговариваешь - я имею в виду, каждый из нас думал, что ты всё здесь ненавидишь, а Кёльн – это, должно быть, рай. А теперь ты говоришь, что он уродливый.

- Я не такая, - сказала я тихо. - Я не модная кукла.

Майке на мгновение задумалась, поглаживая серого кролика на своих коленях за его дрожащими ушами.

- Это может быть и правда, - ответила она так же тихо, и улыбка исчезла с её лица. Печально она посмотрела на меня. - Я всё-таки не имею представления, кто ты.

Я тоже, подумала я устало. Менее чем когда-либо. Только одно я точно знала: это было приятно - ползать здесь по земле и портить свои брюки. Приятно, но это был не мой мир. Тоже самое чувство посещало меня в Икеи, когда я садилась там в полностью оборудованную однокомнатную квартиру и коротко представляла, что она моя.

Но я была слишком хаотичной, чтобы содержать квартиру, даже в течение трёх часов, в таком образцовом, правильном состоянии, поэтому я не могла этим наслаждаться. И вот сейчас я внезапно просто захотела уйти, и от привкуса сладких блинов с яблоками мне почти стало плохо.

Чтобы отвлечься, я наблюдала, как мать Майке приклонилась перед своей маленькой дочкой и встревожено посмотрела в её лицо.

- Ты что-то очень бледная, моё сокровище, - сказала она и стряхнула две травинки с её плеча.

Я опешила. Сцена показалась мне очень знакомой, как будто я уже её один раз видела - нет, как будто я сама пережила её. Конечно, мой обморок.

Трава на моей одежде. Мёртвая стрекоза в моих волосах. Точно так же на меня смотрела моя мама, когда я поздно пришла с установки Кнайппа. Её ссора с отцом в кабинете - а потом её странные вопросы, после того как я, как лунатик, ходила во сне...

Я быстро встала. Зачем врать, что у него иммунитет. Мама думала совсем по-другому. Неужели папа меня всё-таки атаковал? С удивлением Майке посмотрела на меня.

- Я поеду домой. Ты ведь знаешь, мой отец.

Из-за запаха жира и блинов меня снова затошнило. Я должна выбраться отсюда и поговорить с мамой, прежде чем папа придёт домой. Майке проводила меня до автобусной остановки. Пока я там ждала одна, из-за внезапной послеобеденной жары начало рябить на асфальте, и я поймала себя на мысли о том, что завороженно смотрю в сторону каждой из немногих проезжающих мимо меня машин. Нет. Никакого чёрного внедорожника. Никакого Колина.

Напротив паслись коровы, и если не приближался автомобиль, то стояла медитативная, по-летнему знойная деревенская тишина. Но в моей голове царила война. Я дрожала при мысли, что возможно папа похищал мои сновидения. Если что-то и принадлежало мне одной - так это были мои сны. Он мог взять у меня всё что угодно, но только ни это.

Наконец приехал автобус и отвёз меня в Кауленфельд. Дорогу от остановки до нашего дома я бежала. В виде исключения я нашла маму не в огороде, а в швейной комнате. На полу лежали несколько порванных кусков ткани, а на её лбу выступили маленькие капельки пота.

- Ну, Элиза, - сказала она мягко.

Элиза. Так называл меня всегда только папа.

- Мама! - закричала я обеспокоенно. - Ты думала, он меня атаковал, не так ли? Ты думала, он атаковал меня! Почему ты ничего не сказала мне, почему ты меня не увезла? Как ты можешь жить с кем-то, как он? Как ты это допускаешь?

- Я могу, - сказала она твёрдо, выключила швейную машинку и положила свои руки на колени.

Земля из огорода оставила чёрные края под её коротко подстриженными ногтями. И всё равно я считала её руки красивыми. Умелые руки. Мои собственные выглядели слишком нежными и бледными по сравнению с её.

- Но ты думала, что он что-то мне сделал! Это правда, не так ли?

Мама сделала глубокий вздох.

- Нет, это не так. Я просто боялась, что это могло случиться. Но думать - нет, я об этом не думала. В этом есть разница.

Я слишком поторопилась с выводами. И я ошиблась.

Я не знала, что на это сказать. Убеждала ли она себя, что это так, или это было действительно правдой?

- Ты ведь всё ещё видишь ночью сны, не так ли? - спросила она меня спокойно. Я кивнула. - И у тебя нет депрессии или тенденции к суициду?

- Ну, - проворчала я. - Как на это посмотреть. Последние два дня не были легкими. Но в принципе, я бы ещё с удовольствием немного пожила.

Я села, скрестив ноги, на пол. Я больше не могла стоять. Всё это было слишком для меня. Мама опустилась возле меня и взяла меня за руку.

- Ты должна поверить мне, что Лео никогда ничего мне не делал. У нас есть соглашение. Иначе я сплю в комнате для шитья. Долгое время я не хотела оставлять тебя с ним одну, и Пауль тоже. Я всегда брала вас с собой, помнишь?

Да, конечно, я помнила короткие поездки к бабушке или в горы, Пауль и я на заднем сидении маминого гремящего жука, на котором иногда прямо при езде срывало крышу, а при переключении скоростей он издавал адский шум. Мне казалось это классным. Паулю обычно тоже.

- Но потом я стала всё более чётко понимать, что на тебя и на Пауля он смотрит иначе, чем на меня.

При этих словах я почувствовала, как по спине пробежала дрожь. Как же папа смотрел на маму? Голодным взглядом? Как она чувствовала, что ей нужно исчезнуть?

- И ты оставляла нас с ним одних, - прокричала я с упрёком. – О, чёрт, мама, - вырвалось у меня яростно. - Он смотрит на тебя иначе, чем на нас? Что ты вообще делаешь?

- Он не смотрит на меня, как чудовище. Елизавета, он не монстр. Если хочешь, можно сказать, что он болен. У него проблемы со сном. И я люблю его. Я не могу взять и бросить человека только потому, что он изменился. Многие люди уходят, но я не хотела и не могла так сделать.

Он не смотрит на меня так, что мне становиться страшно, скорее взглядом, полным боли. Понимаешь? А если становится совсем плохо, я исчезаю.

- И оставляешь меня с ним одну. Но Колина мне видеть нельзя. Это не логично.

- Нет, это не так, - возразила мама спокойно. - Я знаю твоего отца. Тебе с ним ничего не угрожает. Поверь мне.

Доверие. Мне надоело постоянно оправдывать всех. По правде, я никому не могла доверять.

- Мы не знаем, что с этим Колином, - сказала мама задумчиво. - Какие у него намерения, добрые или злые. Мы только знаем, что папу он..., - она искала подходящие слова.

- Узнал, - холодно сказала я. Ну, по крайней мере, мама только что сказала больше, чем папа. Но этого всё равно было не достаточно. Они не знали, кем был Колин. Мама глубоко вздохнула, и это звучало так, как будто дыхание причиняло ей боль. Она на один момент задержала воздух и медленно выдохнула. Было что-то ещё, что она хотела мне сказать? Но она взяла себя в руки.

- Придерживайся того, что сказал Лео, Эли. Никаких дискуссий. Ты его больше не увидишь. Мы просто его забудем. Мы есть друг у друга. Этого достаточно.

Я проглотила слёзы. Значит, и мама. У меня не было шансов. Она осторожно обняла меня.

Она пахла землёй и цветами, новый, но успокаивающий запах. И всё равно я освободилась из её объятий, встала и пошла к двери, ни разу не обернувшись.

В моей комнате я погрузилась в мир моих школьных учебников и жадно заполняла мозг знаниями, чтобы для других мыслей больше не было места. Я всё ещё была сыта блинами и коротко сказала маме, что не голодна, и осталась наверху.

Только когда начали гореть глаза, а мои ноги от долгого сидения онемели, я приняла душ, почистила зубы, опустила все жалюзи вниз и залезла в постель.

Мой план - трезво и объективно поразмышлять, кем мог быть Колин - не удался. Нет, всё ещё было намного хуже: я почти не помнила ни одного момента с ним.

Я знала, что что-то было, но мысли улетали, как стая испуганных птиц, пока ничего не осталась. Как будто всё стёрли. И всё-таки он был. Очень близко. Я чувствовала его.

Пожалуйста, не надо, нет, я не хочу забывать, умоляла я блекнущие воспоминания, чтобы они остались со мной. Я боялась уснуть, а на следующее утро проснуться и понять, что я не могла даже вспомнить лицо Колина, поэтому боролась за каждую секунду реальности.

Но усталость была сильнее. Я цеплялась со слезами на глазах за последние размытые воспоминания, но все же была беспощадно втянута в глубокий чёрный водоворот сна.