Разрушение и Искупление

17

— Это нормально, что парни спрашивают об этом? — Николетт сморщила носик, показывая Лейле свой последний разговор с парнем. Я вздрогнула, когда она разразилась истерическим смехом, за который в другое время ее отправили бы в какой-нибудь сумасшедший дом.

— О боже, ты должна прочитать это. — Она протянула мне планшет Николетт, и мои глаза расширились до нездоровой степени. Некий Мэтью спросил ее, может ли она прислать ему фотографии своих подмышек.

Я покачала головой.

— Каждому свое, я полагаю. — Я подавила ухмылку, когда увидела красное лицо Николетт. Ее наивность в отношении мальчиков была милой, и ей нужно было кое-что наверстать.

— Это называется фетиш, — вмешалась Лейла. — Он бы подрочил на эту фотографию.

— О Боже, он бы никогда не поступил так по-свински. — Моя подруга закатила глаза.

— О да, он бы так и сделал, и он бы думал о твоих сексуальных подмышках, — передразнила Лейла, демонстративно поднимая руку Николетт.

— Не говори так. — Она прижала ладони к ушам, прекрасно понимая, что не сможет от нас отмахнуться. — Он джентльмен.

— Они все такие, пока не захотят дотронуться до твоих подмышек, — вставила я, и Лейла поперхнулась слюной.

— Ты такая жестокая, — воскликнула Николетт, закатывая глаза. Она рассказала нам, что выросла в очень защищенном месте в маленьком городке недалеко от Намхэ и ужасно скучала по своей семье, несмотря на то, что они выгнали ее после того, как она превратилась в вампира. Пройдя множество окольных путей, она наконец оказалась в Академии Престона и только училась самостоятельно обращаться со своим новым телом.

Я восхищалась ее самообладанием и не могла не испытывать легкой зависти к ее беззаботности.

У Николетт была некая аура, с помощью которой она могла мгновенно обвести вас вокруг пальца. Она просто не знала, насколько сильной это делало ее.

Я повернулась на бок и почувствовала такую тошноту, что меня чуть не вырвало, если бы у меня только было что-нибудь в желудке.

Моя кожа внезапно почувствовала сильную боль, а во рту стало сухо, как в пыли. Невидимые руки сдавили мне горло, и я едва могла дышать, едва могла думать.

— Мне нужно в ванную, — выдавила я сквозь стиснутые зубы, и девочки в замешательстве посмотрели друг на друга.

— Ты в порядке? — обеспокоенно спросила Лейла, но я отмахнулась и изо всех сил постаралась сохранить нейтральное выражение лица.

Я побежала по темному паркетному полу, направляясь в темноту ванной. Света было слишком много для моих глаз, для моей кожи.

Я, спотыкаясь, поплелась в ванную, вцепившись рукой в дверную ручку, чтобы не упасть. Прохладный кафель под моими ногами был долгожданным облегчением, но даже когда я наклонилась над раковиной, я почувствовала, как мир накренился вокруг своей оси.

Мое зрение расплывалось и кружилось, как чернила в воде, при каждом шаге мне казалось, что я пробираюсь сквозь патоку. Это было так, словно я двигалась в замедленной съемке, и мир вокруг меня ускользал. Что, черт возьми, происходит?

Ощущение жжения в моем горле усилилось, огонь, который угрожал поглотить меня целиком. Я чувствовала, что вот-вот задохнусь, мое дыхание вырывалось неглубокими вздохами.

Я плеснула в лицо прохладной водой, но это никак не помогло избавиться от головокружительного тумана, охватившего меня. Это было так, словно я тонула, и никакие брызги не могли меня спасти.

Я отшатнулась от раковины, хватаясь рукой за грудь и хватая ртом воздух. Слабость моего тела была всепоглощающей, приливной волной, которая угрожала смести меня прочь.

Я чувствовала, что вот-вот рухну, как будто мое тело было хрупким карточным домиком, который вот-вот рухнет.

На заднем плане послышались приглушенные шаги, и прежде чем я успела что-либо сказать, я рухнула на землю и попала в объятия тени.

Черт, с Эйвери что-то случилось. Мое сердце бешено колотилось в груди, когда я бежал по тускло освещенным коридорам. Единственный свет исходил от мерцающих свечей на стенах, отбрасывающих длинные тени, которые, казалось, следовали за мной, как призраки.

Запах воска и мокрого камня тяжело висел в воздухе, как туман, который цеплялся за каждую поверхность, и я мог слышать отдаленный звук шагов, эхом разносящийся по залам, мягкое бормотание голосов, которое разносилось в воздухе подобно ветерку. Это было так, словно я бежал сквозь сон, мир, который существовал только в моем воображении.

Но это было реально, это происходило наяву. Эйвери было больно, и я был в ужасе.

Я завернул за угол, мои ботинки заскользили по полированному полу. Мой взгляд метнулся ко входу в кабинет медсестры.

Изнутри доносился шепот, и я не стал стучать, а сразу вошел. Медсестра стояла перед Эйвери, разговаривая с Азиз и Верноном.

Она выглядела изрядно потрепанной, ее кожа приобрела желтоватый оттенок от шока, губы пересохли, а волосы растрепались.

Ее глаза встретились с моими, и я увидел, как она выдохнула с облегчением, но не знал, как это истолковать. Я на секунду задумался о ее сообщениях, купаясь в чувстве, которое она вызвала у меня простым вопросом.

Я шагнул ближе, Эйвери был на расстоянии вытянутой руки, но все же недостаточно близко.

— Что случилось? — прорычал я, не сводя глаз с медсестры.

— Ничего. Я в порядке, — так же язвительно вставила Эйвери, но я не обратил на нее внимания. Она бы не призналась в этом, даже если бы у нее все кишки вывалились наружу.

— Мисс Джеймс упала в обморок, но сейчас ей лучше. Однако есть кое-что еще, что беспокоит меня больше… — Леди переводила взгляд с Лейлы на Ноя и обратно, размышляя о том, что ей позволено раскрыть перед ними.

— Вы двое, отваливайте, — сказал я, указывая головой в сторону выхода.

Ной поцеловал Эйвери в щеку, и она одарила его застенчивой улыбкой. Клянусь душой, как бы мне хотелось сделать из него пример. Но сейчас было не время.

— Напиши мне, если я тебе понадоблюсь, — сказала Лейла, прежде чем они обе исчезли из офиса, оставив меня с двумя женщинами.

Эйвери выглядела напряженной и немного раздраженной. Ей было почти больно сидеть здесь, как будто ее тело бунтовало.

— Я несу ответственность за мисс Джеймс, так что выкладывай уже. О чем ты беспокоишься?

Медсестра кивнула.

— Ну, я обеспокоена тем, что Эйвери не справляется со своим новым телом так, как следовало бы. — Я неодобрительно посмотрел на нее. Эйвери просто нужно было время, вот и все.

— Вампир, который обратил ее, должно быть, был очень силен, поскольку сила, которой она сейчас обладает, слишком велика для ее тела. — Я вцепился в край стола. Нет, этого не могло быть…

— С ней все в порядке. Она поправится, — прорычал я. Медсестра покачала головой.

— Эта сила, к которой она даже не может прикоснуться, станет ее концом. Мне жаль, но это мое профессиональное мнение.

— Ч-что это значит? — Я услышал, как Эйвери спросила, но не мог сосредоточиться на сценарии, который был передо мной. Всего было слишком много: запахов, звуков, биения моего сердца….

Вампирский яд превращается в буквальном смысле в магию в теле мертвеца; это то, что заставляет сердце биться снова и все такое дерьмо. Обращенный вампир получает часть силы своего создателя — иногда даже слишком много, когда есть эмоциональная связь. Но я не чувствовал себя менее могущественным, наоборот.

Ненависть лавой разлилась по моим венам. В тот момент я бы сравнял эту академию с землей, убил бы любого, кто встал бы у меня на пути.

Если магия не подходила телу, если она была слишком сильной….

— Вы сойдете с ума, — ответила медсестра, не моргнув глазом.

Эти слова врезались в меня, как товарный поезд, разбив мое сердце на миллион осколков. Холодная волна отчаяния захлестнула меня, заставив хватать ртом воздух. Эйвери была единственным человеком, который когда-либо пробивался сквозь тьму моей души, единственным, кто когда-либо заставлял меня чувствовать себя цельным, живым, ровным.

Мысль о том, что она сойдет с ума в почти бессмертном теле, была участью хуже смерти. Она постепенно забывала бы, кто я такой, кто она такая и кем мы были вместе. Единственная разница заключалась в том, что не было бы ни возрождения, ни воссоединения.

Во мне начала закипать ярость, подпитываемая горькой несправедливостью всего этого. Мы с Эйвери всегда были вынуждены жить в тени нашей любви. Мы мечтали о совместном будущем, но теперь, даже после пятой попытки, это будущее, казалось, ускользало у нас между пальцев, как песчинки.

Мои руки сжались в кулаки, дрожа от безысходного отчаяния. Мне хотелось кричать, обрушить свою ярость на мир, который посмел отнять единственное, что когда-либо приносило свет в мою жизнь. Боль была невыносимой, словно тысяча ножей вонзилась мне в живот, и я знал, что никогда не смогу выжить без нее, без перспективы совместного будущего.

Я открыл глаза и посмотрел на измученное выражение лица Эйвери, ее глаза были широко раскрыты от шока. Но потом мое внимание привлекло кое-что еще.

Повсюду вокруг нас были сдвинуты предметы мебели, по воздуху летала бумага, стеклянные бутылки разбивались вдребезги.

Медсестра просто недоверчиво смотрела на повреждения. Эйвери потеряла над собой контроль. Вот что происходило, когда у тебя было мало тренировок и твои эмоции перехлестывали через край.

Магия буквально вырывается из вас.

— Я собираюсь вытащить тебя отсюда, — прошептал я и нежно заключил ее в объятия. Ее тело все еще было слабым после нервного срыва, и я сомневался, что лазарет — это то место, где она хотела бы быть прямо сейчас.

Она прижалась виском к моей груди, и я вдохнул ее душераздирающий аромат, теперь гораздо более интенсивный, чем когда она была человеком.

— Что я сделала, чтобы заслужить это? — пробормотала она, больше для себя.

Ты ничего не сделала…

Вы сойдете с ума, вы сойдете с ума, вы сойдете с ума….

Эти слова все еще отдавались эхом в моей голове, даже когда Александр уложил меня на кровать и убрал прядь с моего лица. Его прикосновение, такое нежное, такое любящее, успокоило что-то глубоко внутри меня, и я прильнула к его ладони.

Боже, что он со мной делал? Его лицо проникало в мои сны, в мои мысли, в каждый дюйм моей жизни, и я не могла с этим бороться, не хотела с этим бороться. Ибо какой смысл был бороться, когда я была бессильна против прикосновений?

Он сделал короткий жест рукой, и несколько свечей ожили, разгоняя темноту и заливая комнату золотом. Только сейчас я поняла, как было поздно. Должно быть, я на какое-то время отключилась.

— Мне лучше уйти, — прошептал он, но не двинулся с места.

— Нет. Останься… пожалуйста. — Что-то в том, как он смотрел на меня, изменилось. Черты его лица смягчились, поза больше не была такой жесткой.

Я смотрела, как он снимает пиджак и скидывает туфли, расстегивает белую рубашку, обнажая под ней подтянутую грудь.

Мои глаза наслаждались каждым дюймом его кожи.

Рубашка Александра упала на пол рядом с его пиджаком. Но потом он заколебался.

— Продолжай, — сказала я едва слышно. Было более чем неприлично смотреть, как он вот так раздевается, но в тот момент мне было все равно. Я хотела запечатлеть его тело в своем сознании, чтобы даже в глубинах безумия я все еще могла помнить его.

— А теперь ляг со мной. — В голубизне его глаз заплясали искорки, и я была уверена, что он, должно быть, тоже увидел их на моем лице. То, что мы делали, было опасным, безрассудным, и это привело бы меня к краху.

Александр сделал, как я сказала, но его тело все еще было далеко. Моя кожа жаждала его прикосновений, его тепла, и я знала, что пожалею об этом, но все же придвинулась к нему немного ближе. Мы лежали на боку и смотрели друг на друга. Никто не нарушил тишины. Был только он, его мятное дыхание, запах его геля для душа и ровное сердцебиение.

— Мы найдем решение, — наконец прошептал он, поглаживая меня по щеке. Я закрыла глаза и наслаждалась его прикосновениями, но не могла ему поверить. Как я могла избавиться от этой магии, когда это было единственное, что поддерживало во мне жизнь? — Я не приму никакой другой судьбы.

Я просто кивнула. Александр обнял меня за талию и притянул к своей груди. Мои руки автоматически зарылись в его густые волосы.

Почему это было так неправильно, когда было так хорошо?

— Все, что было между нами, было настоящим, — пробормотал он, прижимаясь своим лбом к моему. — Нет такой реальности, такой жизни, такого времени, в которых я не хотел бы тебя.

Мое сердце остановилось и снова начало биться. Трещины в моей груди сжимались с каждым его словом, и я ненавидела себя за то, как легко ему было проникнуть мне под кожу.

Он был так близко, что я чувствовала вкус его слов на своих губах, окутанная теплом его тела.

— Пожалуйста, скажи мне, что ты мне веришь. — Слова Александра звучали почти умоляюще, как будто все его существование зависело от моего ответа.

В глубине души я давно знала ответ, знала его с той ночи, когда мы встретились в коридоре. Я видела это в его глазах.

— Да, я знаю. Я верю тебе, — прошептала я и прижалась губами к его губам.